Москвич в Петербурге

(Из «Современных записок и воспоминаний моих» А. Я. Булгакова)

Публикация Сергея Шумихина

17-томный дневник Александра Яковлевича Булгакова (1781—1862), сына известного дипломата екатерининского времени Якова Ивановича Булгакова, в настоящее время остается, пожалуй, единственным источником такого уровня и масштаба, который опубликован лишь частично (если сравнивать с полным объемом этого исторического айсберга, то в весьма небольшой своей части). Большинство публикаций подготовлено автором настоящих строк, который начал заниматься фигурой Булгакова более двадцати лет назад. Нашим современникам, знакомым с ХIX веком, приятель Вяземского, Жуковского, А. И. Тургенева известен преимущественно по эпизоду с перлюстрацией письма Пушкина к жене в 1834 году, когда Булгаков служил в должности московского почт-директора. Эпизод, безусловно, возмутительный, и Пушкин был взбешен. Этот случай заслонил в общественном сознании реальную фигуру Булгакова. В то же время, не отличаясь «выспренним» умом и бывший в высшей степени земным и практическим человеком, он все же был и сложней и значительней, чем человек с репутацией вскрывателя чужих писем, по определению Ю. М. Лотмана «соединивший в одном лице Шпекина и Загорецкого».

П. А. Вяземский так рисовал портрет Булгакова:

«Он носил отпечаток и места рождения своего [Булгаков родился в Константинополе – С. Ш.], и пребывания в Неаполе [около 10 лет Булгаков провел в Палермо и Неаполе секретарем российского посланника Д. П. Татищева – С. Ш.]. По многому видно было, что солнце на утре жизни долго его пропекало. В нем были необыкновенные для нашего северного сложения живость и подвижность. Он вынес из Неаполя неаполитанский темперамент, который сохранился до глубокой старости <...> Игра лица, движения рук, комические ухватки и замашки, вся эта южная обстановка и представительность были в нем как будто врожденными свойствами <...> Впрочем, вместе с этою заморскою и южною прививкою, он был настоящий коренной Русский и по чувствам своим, и по мнениям» (Вяземский П.А. Воспоминание о Булгаковых. М., 1868. С. 21).

По «Авторскому оглавлению», опубликованному в «Археографическом ежегоднике за 1997 год» (М., 1997. С. 463-534) наглядно видно, насколько пестрым, калейдоскопичным, разнообразным и разноценным материалом наполнены «Современные записки…» Булгакова — от рецепции декабристского выступления до рассказов о сеансах столоверчения и танцующих стульях в доме Конюшенного ведомства, от реакции русского общества на Крымскую войну до первых демонстрационных полетов на воздушных шарах. Описываются выступления итальянского импровизатора Джустиниани, вызывающего в памяти импровизатора из пушкинских «Египетских ночей» и знаменитого в Европе фокусника Костона (Coston), первые железнодорожные катастрофы, пожары и природные катаклизмы, эпидемии холеры, потрясшие Россию в начале 1830-х, громкие преступления (в числе которых фигурирует даже – ничто не ново! – взрыв адской машины, заложенной в посылку). В ретроспекции – «большой охотник до рассказов стариков» Булгаков записывает истории о временах Екатерины и Павла Первого, вспоминает о своей дипломатической службе в Неаполе. Все это сдобрено искренними выражениями безграничного преклонения перед государем и царской фамилией и, соответственно, желчным презрением к отечественным и заграничным либералам и филантропам (у Булгакова эти понятия являются синонимами).

Изредка Булгаков вместо простого выражения верноподданничества пытается, по мере сил, анализировать феномен царского величия. Так, случайно встретив 30 сентября 1834 г. Николая I в доме княгини Юсуповой, которой он привез полученные из-за границы свежие журналы мод, Булгаков оставил такую запись: «Государь говорил еще о разных предметах. Разговор его удивительно как приятен, голос звучен, смех его невольно заставляет также смеяться, но, при всем том, есть что-то в нем невыразимое, какой-то особенный отпечаток величия и доброты, шутки его у места, остры, ловки. Осмелясь даже судить его в мыслях моих строго, я не нашел даже слова одного, которое было бы, что французы называют тривиально. Всегда виден был государь могущественного царства. Много мог я делать наблюдений во все это время, может быть, во всю мою жизнь не представится для меня другого подобного случая. Какая в нем чрезмерная, ненатянутая учтивость, но все-таки царская».

Булгаков получил хорошее домашнее и школьное образование; языки давались ему легко: обязательный французский, немецкий (из Peterschule), разговорный турецкий, легко усвоенный в детстве, итальянский, выученный в молодые годы во время жизни в Италии, разговорный польский. Еще была у Булгакова счастливая способность легко составлять сложные записки и доклады, вести переписку. Став московским почт-директором, он получил привилегию первым, еще до иностранной цензуры, прочитывать все получавшиеся Московским почтамтом заграничные газеты и журналы, в том числе и те, которые цензура запрещала. Здесь был один из главнейших источников широчайшей осведомленности Булгакова о том, что творилось в стране и мире. Множество разнообразных, самых свежих и занимательных, а временами просто сенсационных новостей доставляла ему невероятно активная переписка, которую Булгаков вел всю жизнь. Письма от великого князя Михаила Павловича, Вяземского, Жуковского, Александра Тургенева, сына Павла, дочерей Ольги и Екатерины, внука Николая Долгорукова и множества других корреспондентов, шли из Петербурга, с Кавказа, из оренбургских степей, где вел свою Хивинскую экспедицию генерал В. А. Перовский, из Сибири, из Севастополя времени Крымской кампании, из чужих краев, где в Дрездене служил при российской дипломатической миссии его сын Павел. Особый интерес представляет ежедневный обмен письмами с братом Константином, занимавшим в Петербурге такое же место почт-директора, как Булгаков в Москве. Не так давно в издательстве «Захаров» эта переписка была издана в виде двухтомника – к сожалению, издатель не дал себе труда снабдить публикацию необходимыми комментариями и даже простым указателем имен, что значительно обесценивает издание, которое, при должном подходе, могло бы стать явлением в исторической науке.

Александр Булгаков имел в обществе обеих столиц репутацию образованнейшего человека, а светская ловкость и любезность в обхождении, дополняющаяся личным благоволением государя Николая Павловича (император особенно отличал младшую дочь Булгакова Ольгу, а старшая, Екатерина до замужества была фрейлиной императрицы), открывали ему доступ в великосветские московские и петербургские салоны и во дворец.

Очень музыкальный, он был знаком со всеми знаменитыми гастролерами: приезжавшие в Москву А. Каталани, Дж. Рубини, Ф. Лист, актриса Рашель и др. являлись к нему с рекомендательными письмами.

Человек, не опускавший пера до последних своих дней, Булгаков был наделен своего рода «архивным инстинктом» – недаром столько лет прослужил в Московском архиве Министерства иностранных дел. Он бережно сохранял собственные бумаги, уничтожая старые, когда архив переполнялся, лишь после внимательного просмотра и «экспертизы ценности». Сбереженные Булгаковым письма старательно подбирались по хронологии и переплетались. Ценность архива московского почт-директора по достоинству оценили и Вяземский, и Жуковский (последний даже просил Булгакова завещать ему свои записки, но умер на десять лет раньше приятеля). О письмах Булгакова Вяземский писал: «Нет сомнения, что и они, собранные воедино, могли бы послужить историческим или, по крайней мере, общежительным справочным словарем для изучения современной ему эпохи, или, правильнее, современных эпох, ибо, по долголетию своему, пережил он многие» (Вяземский П. А. Указ. соч. С. 22).

Для нашей публикации отобран фрагмент, рассказывающий о частной поездке Булгакова в Петербург, оформленной, с ведома начальства, как служебная командировка. Планировалось потратить на нее две-три недели, а задержался Булгаков в столице на три с лишком месяца.

Индивидуальные особенности булгаковского письма при публикации сохранены. Иногда в заглавии имен собственных он ставит латинское N (Nаташа, Nаполеон и пр.), – такое написание сохраняется. Кавычек в названиях пьес, балетов, литературных произведений и т. п. почт-директор не употреблял, поэтому мы решили дать такие названия курсивом. Текст, подчеркнутый автором, выделяется полужирным курсивом. Пропущенные, но необходимые по смыслу слова, вставлены курсивом в угловых скобках.

Автограф хранится в РГАЛИ (Ф. 79. Оп. 1. Д. 15). Переводы с французского принадлежат покойной Нине Викторовне Снытко.