Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 97 2011

Д.Иванов

 

Книги и судьба Н.А.Раевского

 

Неизвестный Раевский / Исследование, составление, комментарии О.И.Карпухина. М.: Русский раритет, 2010.

 

Писатель Николай Алексеевич Раевский (1894–1988) и публикатор, вдумчивый исследователь русского зарубежья Олег Карпухин читателям «Нашего наследия» известны давно. Уже в одном из первых номеров журнала (№5, 1989), через год после кончины Николая Алексеевича, был напечатан очерк О.Карпухина «Три слова на памятнике» — слова, которые хотел бы видеть на месте своего упокоения сам Раевский: «артиллерист, биолог, писатель».

К тому времени его книги «Если заговорят портреты» (1965), «Портреты заговорили» (1974), «Друг Пушкина Павел Воинович Нащокин» (1978), увлекательно рассказывавшие о почти неизвестных до того фактах из жизни пушкинского окружения, были широко читаемы, неоднократно переиздавались. Как писал тогда видный литературовед Б.И.Бурсов: «С него, Николая Алексеевича Раевского, начинается новая отметка в движении нашего пушкиноведения за многие десятки лет… Я не скажу, что его работа самая выдающаяся, но это самая живая работа».

Правда, не очень было понятно тогда, почему первоначально книги эти издавались в достаточно далекой от центров пушкинистики Алма-Ате. Да и сама фигура их автора, имевшего возможность в 1930-е годы путешествовать по Чехословакии, а в 1960-е, помимо «солнца русской поэзии», обратившегося в романе «Последняя любовь поэта» и к жизни древнегреческого стихотворца Феокрита, оставалась немало таинственной.

Еще какая-то тайна была в русском языке Раевского, необычайно раскованном, свободном и тем особенно привлекательном. Взять хотя бы строки из его частного письма: «Ночи в Алма-Ате мне напоминали Грецию — такая же ласковая теплынь, которую я описываю в “Днях Феокрита”. Город совершенно удивительный — сплошной старинный парк — гигантские пирамидальные тополя, дубы, лет под восемьдесят-девяносто, акации и разные другие деревья, которые я уже не надеялся когда-либо увидеть. Здания невысокие из-за землетрясений — всего два-три этажа, так что их порой и не видно в этом удивительном парке. Дождей не было давным-давно, листва, к сожалению, пыльная, но растет все буйно, роскошно, стремительно, потому что воды сколько угодно…»

Это письмо Раевского сестре опубликовал тогда О.Карпухин, и его очерк был первым, где достаточно подробно вырисовывалась судьба Николая Алексеевича.

Артиллеристом он стал, когда началась Первая мировая война. Ушел с естественного факультета Петербургского университета, поступил в Михайловское артиллерийское училище, в 1916 году поручиком участвовал в знаменитом Брусилов­ском прорыве, вел себя геройски. А в 1918-м ушел в Белую армию (брат Дмитрий — в Красную). В 1920-м капитан Раевский с остатками армии генерала Врангеля покидает Россию.

Далее была Прага, где Раевский в стенах Карлова университета постигает свое давнее увлечение — биологию. И в эти же годы он все сильнее ощущает литературное призвание.

Уже в самом начале двадцатых, в Галлиполи, в лагере белого войска, он ведет регулярный дневник. Немного позже появляются записи пережитого до и во время Граждан­ской войны. К началу тридцатых годов Раевский — автор очерковой повести «Добровольцы», большой интерес к которой проявил молодой Владимир Набоков, стремившийся, чтобы она увидела свет. Вот его отзыв: «Многоуважаемый Николай Алексеевич, Ваши очерки прямо великолепны, я прочел — и перечел их — с огромным удовольствием. Мне нравится Ваш чистый и правильный слог, точная Ваша наблюдательность, удивительное чувство природы».

Но — не сложилось, «Добровольцы» не были напечатаны, Раевскому не суждено было тогда обрести литературное имя, стать ярким писателем русского зарубежья. (Повесть «Добровольцы» была опубликована и прокомментирована О.Карпухиным в алма-атинском журнале «Простор», №№ 7-8 за 1990 год. Там же впервые напечатаны письма Владимира Набокова Н.А.Раевскому.)

Но — в предвоенные годы рождается глубокий интерес Н.Раевского к судьбе и творчеству величайшего русского поэта, в жизнь его вошли словацкий замок Бродзяны и Теплице с их реликвиями, связанными с Пушкиным, Гончаровыми, Лан­скими, Фризенгофами и Фикельмонами, которые позже, благодаря Раевскому, «заговорят».

Но — в марте 1939-го в Прагу вступили немецкие танки, а «21 июня 1941 года меня в числе других русских, слывших противниками гитлеров­ского режима, арестовало гестапо», — пишет Раевский. Все военные годы выезд из Праги ему был запрещен, а 13 мая 1945 года он был арестован вновь, — теперь уже советскими властями. Приговор —
5 лет исправительно-трудовых лагерей и 3 года поражения в правах.

Что было дальше, уже известно.

И вот теперь Олег Карпухин выпустил книгу «Неизвестный Раевский» — итог его почти четвертьвековых поисков рукописей Николая Алексеевича и исследования его зарубежного творчества, сборник всех разысканных на сегодня произведений эмигрантского периода писателя, — в обрамлении обширных статей с важными раздумьями об исторических судьбах россий­ского государства и русского народа.

Сборник открывает «Тысяча девятьсот восемнадцатый год» — работа Раевского, рассказывавшая о самом первом этапе русского противостояния в Гражданской войне и в то же время стремившаяся подвести итоги и делать сущностные выводы, поскольку создавалась спустя 15 и даже 20 лет после описываемых событий.

В центре триптиха — повесть «Добровольцы». Завершает книгу «Дневник галлиполийца» — первая проба пера писателя.

Дневнику предпослана статья О.Карпухина «Мог ли стать барон Врангель русским Бонапартом?». Прежде чем делать свою попытку ответить на этот вопрос, отметим зоркое и принципиальное наблюдение исследователя над всем эмигрантским творчеством писателя: «Отсутствие привычной политической ангажированности у автора, его попытка оценить прожитое мерками общечеловеческих ценностей, не “белой” или “красной” правдой».

«В революцию под трехцветным знаменем» — так определяет О.Карпухин позицию тех, кто, как Раев­ский, желали и приняли обновление России. «Перевороту сочувствовали — и надо называть вещи своими именами — ему обрадовались», — вспоминал Раевский спустя долгие и мучительные годы эмигрантского существования. «Сначала искренне уверовали в национальный характер переворота», — объяснял он. — «В офицерской среде того времени было чрезвычайно сильно убеждение в моральной ответственности императорского правительства за события, последовавшие за его падением».

Тем горше и разочарующе было видеть, как развивались эти события.

Трехцветного знамени у русской революции не оказалось, пришлось воевать под белым.

За 18-м в страшной беспощадной борьбе пройдут 19-й, 20-й годы…

Белые добровольцы будут на смерть биться с добровольцами красными. Каждый день кого-то из своих товарищей Раевский недосчитывался.
И портреты многих из них остались им увековечены.

«У Миши (Дитмара. — Д.И.) пергаментная желтизна, сухой кашель и неуверенные, вялые движения. Придется долго поправляться. Если время будет, надо, чтобы подучился строю. Два года на войне, а на вид по-прежнему разболтанный абитуриент. Сутулится, ходит вразвалку и все еще не научился как следует отдавать честь. Под огнем зато держит себя отлично. Офицеры так и говорят — на вид шляпа шляпой, по существу — отличный солдат…

Миша петербуржец. С детства с нетерпением ждал, когда настанет среда. Самый интересный день. Приходил в гостиную, расшаркивался перед каждым стулом. Первые годы Зинаида Гиппиус гладила по голове, тяжеловесный, добродушный Куприн сажал мальчика к себе на колени. Половина девятого отправляли спать. Потом, когда подрос, усаживался рядом с Александром Ивановичем либо с Леонидом Андреевым, Блока и в старших классах побаивался, но зато любил Гумилева. Немного надменный человек, но очень с ним интересно. Замечательно рассказывает про Африку».

И вот уже от старшего по званию Раевский слышит: «Ведь сейчас мы укладываем действительно лучшую молодежь России… Признаться, что ошиблись… Сговориться с большевиками вместе строить новую Россию…»

И если бы генерал Врангель оказался русским Бонапартом, так бы и случилось: белые добровольцы усвоили бы часть красной идеи, — недаром симпатии солдатской массы к черному барону строились на убеждении, что «Врангель землю помещикам не вернет».

Но не суждено было барону Врангелю поддержать российское трехцветное знамя. Ни в феврале семнадцатого, когда он, тридцатилетний генерал-майор, на далеком Румын­ском фронте командовал Уссурийской дивизией под началом генерала Крымова — того самого, что поведет войска против Временного правительства во время корниловского мятежа. Ни в этом самом мятежном августе, поскольку раньше, в апреле, из крымовского корпуса перейдет командовать другой, фронтовой дивизией. Ни даже в сентябре, когда получит назначение возглавить этот самый крымов­ский корпус… Не дано было Врангелю обрести свой Тулон.

«…Бездарность и безволие проявляло в равной мере все общество, — писал П.Н.Врангель об этих судьбоносных месяцах, писал в эмиграции, писал тогда же, когда и Раев­ский свои первые заметки. — Растерянность, безразличие, столь свойственные русским людям, неумение договориться и соорганизоваться, какое-то непонятное легкомыслие и болтливость наблюдались кругом».

А потом были еще три года брато­убийственной бойни, была череда поражений. И не было решающих побед.

А в Бонапарты выходят только из лагеря победителей.

…Настоящий генерал был барон Врангель. Но диктатором России стал Ленин.

Замечательным пушкинистом был Н.А.Раевский — настоящий русский человек и хороший писатель.

Настоящую, отменную книгу подготовил и выпустил Олег Карпухин.

Обложка книги «Неизвестный Раевский / Исследование, составление, комментарии О.И.Карпухина. М.: Русский раритет, 2010»

Обложка книги «Неизвестный Раевский / Исследование, составление, комментарии О.И.Карпухина. М.: Русский раритет, 2010»

О.И.Карпухин и Н.А.Раевский. 1984. Алма-Ата

О.И.Карпухин и Н.А.Раевский. 1984. Алма-Ата

Н.А.Раевский. 1970-е годы

Н.А.Раевский. 1970-е годы

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru