Письма И.П.Похитонова П.М.Третьякову и И.С.Остроухову

 

Среди документальных материалов — писем, биографических сведений, откликов и рецензий, относящихся к жизни и творчеству И.П.Похитонова, хранящихся в Российском государственном архиве литературы и искусства (Москва), Отделе рукописей Государственного русского музея (Санкт-Петербург), Архиве Краснодарского краевого художественного музея им. Ф.А.Коваленко и Государственном архиве Краснодарского края (Краснодар), письма И.П.Похитонова П.М.Третьякову и И.С.Остроухову, находящиеся в Отделе рукописей Третьяковской галереи, представляют собой наиболее цельный комплекс документов.

В них заключены забота мастера о том, каким образом его творчество должно быть представлено в России, и его размышления о месте его произведений в истории русского искусства. То, что эти проблемы стояли перед Похитоновым достаточно остро, можно судить по некоторым оценкам его творчества художественными критиками. Один из них писал в статье 1918 года: «…Для нас же русских, Похитонов художник в сущности французский; да и не только для нас. Именно во французский раздел поместит его творчество <…> будущая история искусства»¹. Сам же Похитонов в письме 1896 года к П.М.Третьякову говорил: «Как себе хотите, а я все-таки русский художник, и мне грустно подумать о том, как мал и незаметен тот след, который я оставлю после себя на родине»². Это письмо, как и другие, адресованные Третьякову, свидетельствует о дружески-доверительных отношениях, сложившихся между собирателем и художником. В них звучит страстное желание Похитонова быть понятым и признанным соотечественниками.

Публикуемые письма восстанавливают достоверную историю поступления произведений художника в постоянную экспозицию Московской городской художественной галереи братьев Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых.

В одном из писем И.С.Остроухову, в то время председателю Совета и попечителю Третьяковской галереи, Похитонов, предлагая для приобретения в галерею свою картину, сетует на то, что в собрании «нет ни одной русской вещи»³, то есть нет ни одной работы, написанной им в России. В этом же письме содержится рассказ о тех обстоятельствах, которые побудили его в начале 1906 года неожиданно для всех покинуть родину.

Письма Похитонова П.М.Третьякову и И.С.Остроухову дают возможность войти во внутренний мир художника, заполнить отдельные лакуны его творческой биографии, приоткрыть завесу тайны над некоторыми обстоятельствами его жизни.

 

 

И.П.Похитонов — П.М.Третьякову

 

26/14 марта 1895. Льеж.

 

Многоуважаемый Павел Михайлович,

Назад тому [несколько дней. — Э.П.] Николай Николаевич [Гриценко, художник, зять П.М.Третьякова. — Э.П.] писал, что Вы наконец получили мою картину⁴. — Мне бы очень хотелось знать, хорошо ли она дошла и довольны ли Вы тем, как она окончена. Кажется, что это одна из моих удачных вещей, по крайней мере, все, кто ее видел, так находят. Интересно знать Ваше мнение.

Если не сердитесь на меня, то напишите, чем весьма обяжете. Мне бы следовало начать с другой просьбы, а именно: извините меня за то, что я не ответил в прошлом году на Ваше письмо. Такое невежество с моей стороны произошло частью потому, что я вообще трудноват на подъем, частью же и главным образом, потому что у меня была надежда встретиться с Вами и личным свиданием заменить письменный ответ… К сожалению, нам не случилось повидаться; для меня это было вдвойне досадно, так как, помимо желания просто увидеть Вас, мне хотелось о многом поговорить и сделать Вам кое-какие предложения. <…>

Во всяком случае, прошу принять мое позднее извинение за тогдашнюю оплошность и передать мой нижайший поклон Вере Николаевне.

Остаюсь глубокоуважающий Вас

И.Похитонов

P.S. Николай Николаевич писал, что Вы спрашивали у него мой адрес для пересылки денег. Вот он:

220, Rue Trou-Louette à Bressoux près Liège.

 

Отдел рукописей ГТГ. Ф.1. Ед.хр. 2744. Л.1.

 

 

И.П.Похитонов — П.М.Третьякову

 

20.01.1896 г.

 

Многоуважаемый Павел Михайлович!

Мне бы очень хотелось в этом году послать мои работы на передвижную выставку. Знаю, что у Вас имеются известные правила на тот случай, если художник желает выставить свою картину, но совсем забыл, как Вы это обуславливаете: может ли картина быть выставлена только в первый год после ее приобретения, или Вы оставляете за ней право быть выставленной один раз, независимо от того, когда она перешла в Вашу собственность.

Как бы там ни было, я позволю себе обратиться к Вам с покорнейшей просьбой, дать те из моих работ, что Вы найдете возможным, для предстоящей передвижной выставки. При этом считаю нужным напомнить, что ни одна из картин не была еще выставлена на передвижной и что последняя из них (прачки) находится у Вас с начала прошлого года. Одновременно с этим и по тому же поводу, я пишу в правление товарищества к К.А.Савицкому⁵.

Мне так редко приходилось выставлять вообще, а особенно в России, что было бы ужасно досадно, если бы теперь это почему-нибудь расстроилось. Будучи уверенным, что Вы отнесетесь к моей просьбе снисходительно, заранее горячо благодарю Вас за все, что Вам угодно будет для меня сделать в настоящем случае.

Очень было жаль, Павел Михайлович, что в прошлом году, несмотря на двукратное посещение Вами Парижа, нам опять не удалось повидаться. Я уже писал, что хотелось бы кое о чем поговорить с Вами. Но когда живешь, как я, в захолустье⁶, то не всегда возможно рассчитывать на свидание и личные переговоры, а потому делаю это хоть в письме. Вы, может быть, слыхали, что покойный Государь поручил мне написать виды наших старинных городов, монастырей и вообще исторических памятников, представляя полную свободу в выборе того, что мне покажется подходящим⁷. Принимая этот заказ, я рассчитывал исполнить свои работы так, чтобы они помимо чисто исторической стороны, удовлетворяли бы вместе с тем и в художественном отношении, т.е. были бы не только точные снимки, но и картины; затем я думал, ставя в них фигуры, выбирать характерные местные типы и местные же народные костюмы, — это сделало бы их до некоторой степени интересными и в этнографическом отношении⁸. — Не знаю, насколько удачно мне пришлось бы справиться с этой тройной задачей. Знаю только, что я горячо мечтал о предстоящей работе и готовился с полным усердием отдаться ей; особенно привлекало меня то обстоятельство, что для меня представлялась возможность в одном месте, да еще в России иметь целую коллекцию своих картин. И потом мне казалось, что как художник я обладаю в достаточном количестве теми средствами, которые нужны для удовлетворительного исполнения именно такого рода картин.

К сожалению, благодаря всяким семейным невзгодам⁹, я поставлен в невозможность воспользоваться этим заказом, но мысль — сделать что-нибудь в этом роде настолько въелась в меня и так привлекательна, что я не хочу отказаться от нее, не попытав счастья в другом месте. А где же не попытать его, как не у Вас, Павел Михайлович. Судя по Вашей галерее, Вы при составлении ее имели в виду не только дать образчики произведений того или другого, хоть сколь-нибудь заслуживающего внимания русского художника, но и старались коллективировать все, что только появлялось интересного среди наших работ, старались, чтобы лучшие из нас были представлены в Вашей галерее возможно большим числом произведений, могущих дать полное и всестороннее понятие о художнике.

Вы меня хорошо знаете как живописца, разумеется, знаете, мне кажется, настолько, что можете довольно безошибочно сказать, — при каких условиях, что и когда могу сделать. Если по Вашему мнению моя особа принадлежит к числу тех счастливцев, которые не только стоят того, чтобы на них указать, но и заслуживают более подробного знакомства, то подумайте, — может быть, Вам и падет что-нибудь на мысль, могущее послужить мне к утешению.

Как себе хотите, а я все-таки русский художник и мне грустно подумать о том, как мал и незаметен тот след, который я оставлю после себя на родине. И цените меня, как хотите строго, а все-таки, мне кажется — шкурка-то стоит лучшей вычинки.

Но независимо от желания оставить по себе добрую память, есть еще и другой чисто материальный вопрос, — то, что у нас художников, вообще говоря, можно назвать слабым местом.

— При Царском заказе эта сторона дела обстояла отлично. Правда, цены были назначены не высокие, так называемые купеческие, т.е. 2000 р. за картины малого размера (величина Ваших прачек) и 3000 р. за размер вдвое больший. Но зато работа была обеспечена надолго, чуть не на всю жизнь и потом, что там ни говорите, а все же, даже за вычетом львиной доли в пользу моего купца¹⁰, у меня должно было остаться достаточно, чтобы устроиться с полным комфортом при работе. — Теперь я конечно об этом не мечтаю, мне бы только, как говорят, прокормиться. И потом, я теперь продаю помимо купца, что позволяет мне сделать громадную уступку на картинах, так как я не обязан уплачивать в его пользу процентов, доходивших чуть не до половины всей стоимости.

Так как я коснулся денежного вопроса, то в настоящее время мне совсем недурно было бы поправить свои финансы, это, между прочим, заставило меня вспомнить мой разговор с Вами об имеющихся у меня эскизах и этюдах.

Не помню уже почему, но вышло тогда так, что мы встретились с Вами только в день Вашего отъезда из Парижа и за неимением времени отложили осмотр их до следующего свидания; но так как, благодаря теперешнему моему месту жительства, на это надеяться плохо, то не пожелаете ли, чтобы я прислал их Вам. Каждый из этих этюдов и эскизов в общем, если хотите, уступает тому, что у меня можно назвать картиной, но зато, в смысле правды и настроения, между ними есть вещи, которые, мне кажется, заслуживают более внимания.

Само собою, Павел Михайлович, что такого рода посылка совсем не должна стеснять Вас ни в каком отношении. — Вы бы обидели меня, если бы посмотрели на это дело иначе, так как этим самым признали бы данный факт навязчивостью с моей стороны. — Отнеситесь ко всему так, как Вы бы сделали это у меня в мастерской. — Оно вот так и должно быть: за невозможностью повидаться с Вами, я Вам пишу, а за невозможностью показать свою мастерскую — посылаю Вам то, что в ней имеется; благо мои [картины. — Э.П.] всегда так малы, что посылка их представляет во всех отношениях почти те же удобства, как и посылка письма.

Мне говорили, что во время Вашего пребывания в Париже, Вы были не совсем здоровы. Как Вы теперь себя чувствуете и не думаете ли в скором времени посетить наш запад? Если да, то напишите, чем много обяжете, а пока прошу передать мой нижайший поклон Вере Николаевне, — крепко жму Вашу руку и остаюсь глубокоуважающий Вас И.Похитонов.

P.S. Посылаю это письмо заказным, боюсь, чтобы не потерялось, мне с этой стороны удача: даже денежки теряются.

 

Отдел рукописей ГТГ. Ф.1. Ед.хр.2745. Л. 1, 2.

 

 

И.П.Похитонов — П.М.Третьякову

 

30.08.1896 г.

 

Многоуважаемый Павел Михайлович,

Первого сентября нового стиля я послал на Ваше имя в Москву пять ящиков, содержащих двадцать маленьких панно моей работы; — теперь посылаю Вам бюллетени и лист с названиями, номерами, соответствующими таковым же на панно и рамках, и с ценой, выставленной против каждой из них¹¹.

Цены я назначил для удобства в рублях и, как видите, самые скромные: далеко меньше половины того, за что я продавал мои картины до настоящего времени. Делаю я это, потому что мне бы хотелось иметь в Вашей галерее возможно большее количество моих работ. А так как при покупке принимается в расчет не только художественное достоинство вещи, но и ее стоимость, то я и оценил их возможно дешево. Продавать ведь все равно нужно, так лучше же сделать это для галереи и так, чтобы не сбить себе цены на парижском рынке.

С торговцами картин в Париже я еще не наладил, — держусь и уступлю только в крайнем случае.

Нечего и говорить, что я буду очень рад, если посланные вещи понравятся Вам и Вы оставите их за собою, но повторяю еще раз, Павел Иванович, мою просьбу — совершенно не стесняться в том случае, если Вы почему-нибудь найдете неподходящим приобретение той или другой вещи, или даже — всех их огулом.

Вы меня очень обяжете, если напишите о том, как дошла посылка и как Вы нашли мои работы, а пока прошу передать мой нижайший поклон всему Вашему семейству и остаюсь глубокоуважающий Вас

И.Похитонов.

P.S. Мой почтовый адрес все тот же: 220, Rue Trou-Louette près Liège, но в настоящее время я нахожусь на берегу моря — Hôtel Pelican à La Panne près d’Adinkerk (Belgique).

 

Отдел рукописей ГТГ. Ф.1. Ед.хр. 2747. Л. 1, 2.

 

 

И.П.Похитонов — П.М.Третьякову

 

29.09.1896 г.

 

Многоуважаемый Павел Михайлович,

Несколько дней тому назад я получил Ваше письмо, в котором Вы предлагаете мне отдать посланные Вам картины за четыре тысячи рублей с правом уступить или подарить те из них (числом до 4-х), которые по однородности содержания могут оказаться лишними.

Я согласен на эти условия и очень рад, что вся эта партия моих работ попала в Вашу галерею. Не менее радует меня и перспектива повидаться с Вами. Я предполагаю выехать отсюда в Trou-Louett в конце будущего месяца, куда и прошу написать мне из Парижа или Антверпена о дне Вашего приезда в Льеж.

Деньги, если Вы найдете удобным выслать их теперь, прошу адресовать сюда: Hôtel Pelican à La Panne près d’Adinkerk; письма тоже до последних чисел октября. Вы меня очень обяжете, если напишете несколько слов по получении этого письма, так как я боюсь, что оно не застанет Вас уже в Мюнхене <…>

А пока крепко жму Вашу руку и остаюсь глубокоуважающий Вас

И.Похитонов.

 

Отдел рукописей ГТГ. Ф.1. ед.хр.2748. Л.1.

 

 

И.П.Похитонов — И.С.Остроухову

 

18.03.1906 г. Жюпиль.

 

Дорогой Илья Семенович, письмо ваше от 6 марта, пересланное мне из России управляющим, получил только сегодня и, как видите, отвечаю сей час же. Прежде всего, отвечу на все ваши вопросы по пунктам: 1. Живу я теперь в Бельгии; мой адрес для писем: Belgique, Jupille lez Liège — Pokitonow; для телеграмм просто: Jupille, Pokitonow. 2) Думаю пробыть здесь до 1-го августа этого года, затем 3) Предполагаю вернуться отсюда на свое обычное место жительства, т.е. в Минскую губ. Минского уезда в имение Жабовщизна. Адрес в этом случае для писем и телеграмм просто: Радашковичи, Похитонову. Сколько там проживу — не ведаю.

Теперь продолжаю без пунктов. Адрес, данный вам мною в Москве в мою бытность в Москве, вернее верного; а что меня не разыскали, то это совсем не верно, доказательством чего может служить то обстоятельство, которое я вам сейчас расскажу в подробности, чтобы снять с себя вину. Да и само по себе оно стоит того, ибо весьма характерно и поучительно.

В начале сентября прошлого года ко мне явился местный нижний чин полиции и заявил, что меня требует к себе (в соседнее имение) приехавший туда урядник. В то время сей грозный призрак могущества хоть и повергал в страх и уныние обывателей, но еще не совсем в должной степени, а потому я по легкомыслию и с истинно дворянским гонором заявил чину, что буде уряднику имеется до меня какая нужда, — он может явиться ко мне самолично!... Подумаешь, как все на свете скоро меняется! Теперь я вспомнить не могу об этом без страха и внутреннего содрогания, а тогда — ничего… Сказал, и преспокойно стал ждать, что будет дальше. Должно быть, и сами урядники тогда еще чувствовали себя не совсем генерал-губернаторами, так как не прошло и часа, как наш местный представитель

этого милого народному сердцу института действительно явился ко мне самолично (в пьяном виде, конечно) и вручил мне повестку от члена окружного суда, где значилось, что я обязываюсь явиться в заштатный город соседней Виленской губ<ернии>. В означенный день и час по делу о завещании покойного Б., буде же не явлюсь и не представлю тому законных причин, то подвергаюсь ответственности по такой-то статье. Хотя место явки было выбрано вне черты моей губ<ернии> <…> Пришел, наконец, канун злополучного дня! Когда это именно было, теперь не помню, помню только, что погода была преподлая, а дороги того хуже. После двадцативерстной пытки и бессонной ночи с клопами и представителями других родов оружия, я явился в место судилища аккуратно за четыре часа до срока. Навожу справки — члена суда еще нет. Проходит час, другой… справляюсь опять. Ни то писарь, ни то другой какой чин, но, во всяком случае, лицо власть имущее (на что указывало его нетрезвое состояние и подобострастное приниженное отношение к нему довольно трезвых обывателей), на мой вопрос, когда будет член суда, оно отвечает мне заплетающимся языком: мы об этом не предуведомлены. Да, может быть, спрашиваю, меня вызывают на сегодняшнее число по ошибке? Нет, вот у них тоже повестки, говорит он, указывая на толпу понурых удрученных мужиков <…> На другой день утром прихожу опять… Опять та же толпа, тот же пьяный чин и тот же ответ: мы об этом не предуведомлены. Чего думаю ждать и справляться у мелких сошек, пойду в участок, к самому, так сказать, начальнику края — к околоточному, благо он, в случае чего, все может засвидетельствовать, все предупредить, снять кару и т.д. Встречают довольно благосклонно. Я излагаю мое дело и прошу совета. Только что получил от члена суда, из соседней волости, записку, он не совсем здоров и потому откладывает все дела до другого раза, сообщает околоточный. Вы об этом получите своевременно извещение, но во всяком случае не раньше трех-четырех месяцев; я тут вам ничего не могу посоветовать, всего лучше обратитесь — он называет местного юриста. Иду к юристу. Хозяин встречает очень радушно и знакомит с другим своим гостем, местным помещиком. После обычных приветствий я излагаю ему все дело с финалом о болезни члена суда. Помещик добродушно хохочет и восклицает: Ах он подлец! Да ведь мы провинтили с ним вчера весь день, и он сегодня к утру заказал у Лейбы земскую почту. Хозяин тоже улыбается и говорит: я уж не знаю, как и помочь вам, дело в том, что и в уезде вы его не всегда застанете, так как он вечно в разъезде; всего лучше ждите вторую повестку. Что мне оставалось делать? Конечно, ждать! Я и ждал! Ждал, пока перед рождественскими не выехал в Бельгию. Приехал сюда и застрял на неопределенное время. Застрял и, откровенно говоря, не жалею. Правда все мы под Богом ходим, но все-таки здесь меньше шансов стать убийцей, быть самому убитым, изувеченным, побитым, или попасть в необлюбованные места. <…> Правда, и здесь есть начальство, без начальства, конечно, нельзя, «на то и щука в море, чтобы карась не дремал». Только тут начальство давит ровно — без порывов — с известной системой. В эту лямку втягиваешься, свыкаешься с ней и, как это ни подло, перестаешь замечать. Как бы там ни было, но в данный момент, начальство, а купно с ним полиция и жандармы, находятся здесь не в периоде острого проявления благородных чувств, почему супротив нашего тут живется все-таки вольготнее. Остаются, конечно, еще нравственные пытки — они одинаковы для нас и тут и на родине — от них никуда не уйдешь. В остальном же Бельгия премилая страна! <…>

В Бельгии, как я уже сказал выше, мы думаем пробыть до начала каникул, когда сыну можно будет ехать вместе с нами (сын мой учится здесь уже второй год). Может быть, мы останемся и дольше, но во всяком случае я к Вашим услугам тут до 1 августа нового стиля. Если будет нужно, я с удовольствием поеду в Брюссель. Такая поездка, конечно, будет и удобнее и приятнее той, которую я предпринимал по этому же делу в виленское захолустье. Винюсь только в одном, что, переезжая сюда, согласно обещанию, не сообщил вам своевременно.

Теперь, ответив на все ваши вопросы и вдоволь наболтав всякого вздора, перехожу к собственному делу. В начале прошлого года, в бытность мою в Москве, я показывал вам кое-что из своих работ; между прочим, там была одна, изображающая деревенский дом, к которому подъехали брички. На переднем плане ребятишки остановились и ждут, когда господа выйдут садиться в экипажи. Помню, вы ее одобрили, сказав, что будь вы тогда среди правления Третьяковской Галереи, вы бы предложили купить ее для пополнения там моей коллекции. Валентин Александрович видел ее тогда и тоже одобрил. Теперь по отношению к этой картине я поставлен в очень неприятное положение. Дело в том, что она была сделана мною для одного москвича, который, имея уже несколько из моих вещей, пожелал приобрести для своей коллекции еще что-нибудь из моих работ, но побольше и посерьезнее того, что у него уже имелось. Частью под влиянием советов некоторых из товарищей, частью потому, что мои маленькие <…> на последней перед тем выставке были проданы в Питере по баснословно высокой цене, я заломил с него за эту картину такую цену, как цыган за батьку. Мы не сошлись, и я выставил ее на прошлой передвижной выставке¹², где поневоле пришлось оставить ту же цену, а именно 1500 р. Это и в самое бойкое время было бы чрезмерно, а при настоящих обстоятельствах и подавно. Понятно, что она, совершив путешествие¹³, вернулась не тронутой. Теперь, запросивши 1500 р., на выставке продать ее какому-нибудь частному лицу за грош неловко, даже просто зазорно. Продать ее в музей да еще через приятеля — это другое дело. А потому, если вы теперь, находясь во главе Третьяковской Галереи, остались при своем прежнем мнении, вы меня очень обяжете, дав этому делу надлежащий ход, ибо продать, и да еще в Третьяковскую Галерею, где у меня нет ни одной русской вещи, мне бы не только хотелось, но и было бы, по финансовым соображениям, почти необходимо. Что касается цены, то в этом вполне полагаюсь на вас и прошу совсем не стесняться. Все, что вы по сему делу учините, в том спорить и прекословить не буду, и прошу верить, что это совсем не фраза. Картина en question¹⁴ находится у Василия Васильевича Матэ, к нему можете и обратиться от моего имени, а меня прошу известить о резолюции, чем много обяжете, особливо если она будет благоприятна. А пока жму вашу руку и прошу передать мой нижайший поклон Надежде Петровне.

Ваш И.Похитонов

P.S. Отправляю заказным, по нынешним временам оно лучше.

 

Отдел рукописей ГТГ. Ф.10. ед.хр.5246. Л. 1, 2.

 

 

Примечания

 

¹ Перевод избранных мест из статьи на французском языке, подписанной псевдонимом «Сад Жарден», 1918. Каталог посмертной выставки Похитонова 1925 г. В кн.: Иван Похитонов Чародей-художник. К 160-летию со дня рождения Ивана Павловича Похитонова. 1850–1923. М., 2010. С. 159.

² И.П.Похитонов — П.М.Третьякову. 20.01.1896. Отдел рукописей ГТГ. Ф.1. Ед.хр. 2745. Л.1.

³ И.П.Похитонов — И.С.Остроухову. 18.03.1906. Жюпиль. Отдел рукописей ГТГ. Ф.10. Ед.хр. 5246. Л.2.

⁴ Речь идет о картине «Ранняя весна. По. Прачки на берегу Гавы» (1885).

⁵ И.П.Похитонов — К.А.Савицкому. 20 января 1896. Отдел рукописей ГТГ. Ф.10. Ед.хр. 5245. Л.1.

⁶ В это время художник жил в Бельгии, в Брессу, пригороде Льежа.

⁷ Под царским поручением подразумевается заказ Похитонову Александром III большой серии видов старинных русских городов и монастырей. По сведениям В.А.Гребенюка, этот заказ был сделан художнику в 1882 г. (Гребенюк В.А. Иван Павлович Похитонов. Л., 1973. С. 20).

⁸ На наш взгляд, к такому роду работ относится картина И.П.Похитонова «Дорога над берегом моря» (1880-е гг., частное собрание, Москва). Технико-технологические исследования картины проведены под руководством Л.И.Гладковой.

⁹ Под семейными невзгодами художник, вероятно, имел в виду неопределенность своего семейного положения. В 1879 г. он женился на Матильде Константиновне Вульферт, русской студентке, оканчивавшей в Париже медицинский факультет, впоследствии она стала известным врачом-клиницистом и активно занималась научной деятельностью. В этом браке у художника родились три дочери — Вера (1883), Нина (1885) и Зоя (1888). Матильда обладала резким независимым характером, и в 1889 г. их брак распался. Похитонов полюбил младшую сестру Матильды Евгению, с которой прожил в гражданском браке 34 года и имел сына Бориса (1893–1963). Брак, несмотря на хлопоты художника, не был зарегистрирован из-за отказа Матильды дать разрешение на развод. Формальная сторона семейной жизни Похитонова делала его жизнь в России крайне затруднительной.

¹⁰ Речь идет о Жорже Пти — крупном деятеле художественной жизни Парижа, меценате, основателе Международного общества художников. В 1882 г. Похитонов заключил с ним договор, по условиям которого он независимо от работы должен был полу­чать тысячу франков в месяц до тех пор, пока художнику не исполнится 100 лет, а также шестьдесят пять процентов от цены кар­тин, которые он обязывался продавать только через галерею Ж.Пти. Этот договор был расторгнут спустя десять лет, в связи с финансовыми затруднениями Жоржа Пти. См.: Маркевич И.Б. Иван Павлович Похитонов // Иван Павлович Похитонов. 1850–1923. Каталог. М., 1963. С. 8.

¹¹ См.: Иван Похитонов Чародей-художник. С. 170-171.

¹² Речь идет о картине «Сейчас поедут» (16х34, местонахождение неизвестно), экспонировавшейся на XXXIII выставке ТПХВ 1905 г.

¹³ Выставка проходила в Санкт-Петербурге, Москве, Харькове, Екатеринославе, Одессе с 28.02.1905 по 27.12.1905.

¹⁴ Вышеупомянутая (фр.).

 

Публикация и комментарии Э.Пастон