Роза Тевосян

«Только вера в человека и дает надежду»

Один вечер Александра Исаевича

23 апреля 1998 года состоялась встреча А.И.Солженицына с читателями в Центральном Доме архитектора. К тому времени прошло почти четыре года, как он вернулся на родину. ОРТ давно прекратило программы с участием писателя, мы лишились возможности слышать его суждения о том, что происходит в стране. Все предложения о проведении вечеров и встреч он систематически отклонял.

Трудно осознать, но этот вечер в ЦДА оказался единственным в Москве после возвращения писателя из Вермонта. А начиналось так: в антракте концерта «Декабрьские вечера Святослава Рихтера» в Музее изобразительных искусств я осмелилась подойти к Солженицыну, и тут случилось невероятное — он начал говорить со мной о том, что происходит в стране. Нас обступили журналисты, кто-то даже поставил аппаратуру на мое плечо. Я затаила дыхание, оно, казалось, просто отсутствовало у меня в эти минуты, и хотелось только одного — услышать Александра Исаевича еще раз. Прощаясь, сказала: «Если вы когда-нибудь сочтете возможным выступить в Доме архитектора, вы можете полностью располагать мною». «Дом архитектора — достойное место», — неожиданно поддержала меня жена писателя Наталья Дмитриевна.

От Дирекции и Правления Дома мы послали официальное письмо. Через какое-то время раздался телефонный звонок: «Говорит Солженицын». Трубка выпала у меня из рук, он перезвонил: «Нас разъединили». Солженицын дал согласие выступить и с этого момента лично участвовал в подготовке вечера, вникая во все детали. Как-то позвонив, попросил написать 10-15 вопросов. Я не могла решиться на это, однако он настоял: «Я хочу знать, что Вам интересно». Получив вопросы, спросил: «Над ними работал коллектив?»

Ради естественности беседы и общения с читателями Солженицын просил не приглашать телевидение и прессу. Не считаясь с просьбой писателя, телевидение крайне бесцеремонно и агрессивно настаивало на своем участии, что вынудило дирекцию Дома усилить контроль при входе в зал. Журналисты все-таки просочились, так что информация о вечере появилась в нескольких газетах. Вечер был назван экстраординарным общественным событием.

Занавес в переполненном Большом зале ЦДА по-театральному раздвинулся, на сцену быстрым шагом вышел Солженицын. Аудитория стоя аплодировала ему.

Вечер я открыла словами: «Сегодня значительный день в нашей жизни — нам выпала возможность общения с великим писателем и мыслителем Александром Солженицыным.

Полагаю, что в русской литературе нет писателя, чье творчество и судьба были бы столь неразрывно соединены с историей и судьбой страны и с каждым из нас. Солженицын не был сломлен никем и ничем и служил только истине. Он и сегодня неудобен властям. Совесть нации, он открыт нам, его читателям и согражданам, и разделил с нами наши беды и нашу боль.

Александр Исаевич когда-то, в 1988 году, когда вы были в изгнании, в Доме архитектора прошел вечер в честь дня вашего рождения...»

Солженицын: «Представьте, я это видел, потому что один кинематографист-любитель заснял часть этого вечера и привез нам пленку в Вермонт. Очень были тронуты».

«...И вот сегодня я передаю вам билет на тот самый вечер как знак того, что мы с вами во все времена».

По желанию Александра Исаевича на сцене стояли: стол, два стула и конторка. Он встал за нее, и началась его беседа с залом. Ответам на многочисленные вопросы предшествовало вступительное слово Солженицына, в котором писатель рассказал о своей жизни в изгнании. «Друзья мои» — этими словами он обратился к нам. На столе росла гора записок. Александр Исаевич просил меня раскладывать их на кучки: личные, политические, литературные, искусство, нравственность. «На литературные я отвечать не буду». (Очевидно, он не хотел, отвечая на литературные вопросы, невольно погрузиться в себя и отдалиться от зала.) «А в какой кучке мои вопросы?» — «Ваши — нравственные». Он также отказался отвечать на вопросы, носящие слишком конкретный характер, типа «Как вы относитесь к такому-то политику?» А на близкие ему отвечал четко и лаконично — то, что волновало всех нас, было им давно глубоко продумано.

Солженицын начал с ответов на подготовленные мной вопросы.

Внутри общества при тоталитарном режиме существовало незримое противостояние — мы и они. Почему сегодняшняя Россия утратила эту внутреннюю силу и не может противостоять потере нравственной основы?

Десятилетиями нас держали под колпаком, под гнетом, и мы разбрелись мыслями, чувствами на 77 дорог. Наше тогдашнее подгнетное единство было кажущимся. Когда получили свободу слова, она обернулась раздражением, ненавистью, непониманием. В каком-то смысле мы уже даже не соотечественники. Однако внутренняя сила России не потеряна — она раздробилась и ещё не кристаллизовалась.

Мы стремились к преображению, а произошло разрушение. Чем объяснить, что разрушение охватило одновременно все сферы жизни —
и нравственность, и экономику, и культуру?

При переходе к новому времени снова, как в
17-м, отдались наивной вере в счастливую свободу. Нравственный и культурный потенциал людей оказался недостаточным, чтобы вовремя оценить обстановку, правильно поставить диагноз. Но в экономике подавляющая часть народа и общества не виноваты нисколько. Это сама власть, закружившаяся с первых дней 91-го года, распахнула ворота всему блатному миру. Все динамичные грязно­хваты бросились хватать — кто бесплатно, кто за фальшивую цену. Не общество, а правительство, власть оказались не готовы.

О преступлениях большевизма говорят: в них виновен весь народ. В сегодняшней России совершение преступлений стало будничным — чеченская война, зомбирование общества, неоплаченный труд... Они общеизвестны, о них широко оповещают общество. Может ли следующее поколение сказать о нас: виновен весь народ?

Говорить, что виновен весь народ, неверно. Виновны все, кто в малой мере закрыл глаза, закрыл уши, не помогал страждущим, не помогал в опасности. Это, конечно, нравственная вина, но с преступлением палачей ее не сравнить. Народ виновен лишь в том, что оказался нравственно и культурно не готов к новому виду небывалых испытаний, поддался розовой сказочке вместо того, чтобы отнестись к ней с серьезностью, пытливостью и сомнением.

Как могла наша читающая страна принять культ буржуазности, его бездуховность, пустую напыщенность, антихудожественность?

Заверяю вас, отнюдь не приняла. Я проехал 26 областей России, встречался с множеством людей. Сколько я видел чистых людей, жал им руки, получаю их прекрасные письма! Не сомневаюсь, что и в Москве они есть. Этот культ приняла только самая уязвимая прослойка, которая требует моральной и нравственной защиты. Сколько чистых людей рвутся к делу, ищут себе применения. Ведь все так глупо поставлено, самоуправления нет, народу трудно себя найти.

Великие умы на протяжении столетий толкали Россию к революции. Ошибались ли они?

Великие умы Россию к революции не толкали. Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Менделеев, ни Достоевский. Толкали фанатичные умы, а платим за это мы, а не они.

Человек потерял предел, положенный нашими предками христианами, который нельзя было переступить, появился новый тип человека — отморозок. Телевидение ежедневно зомбирует общество. Как помочь начинающему жить молодому человеку нравственно выстоять?

Это очень больной вопрос, очень важный. До 7-8 лет зловредное влияние можно пересилить оградительными, запретительными мерами, а помочь старшим можно только своей нравственной силой. Это огромная задача — иногда для целой жизни человека.

Кого в сегодняшней России можно считать героем нашего времени?

Того, кто не поступается нравственными принципами и сохраняет прямохождение.

Какое будущее ждет Россию?

Вопрос необъятный. Я всю жизнь был оптимистом. Через что бы ни проходил, верил всегда, что все будет хорошо. В последнее время я нахожусь перед весами, которые стоят в равновесии. Я должен сказать: предсказать исход ни определенно успешный, ни определенно плохой я не берусь. На весах истории судьба нашей Родины, которая чуть покачивается, даже сейчас — не чуть. Будущее, конечно, сильно зависит от воли правителей, но оно зависит и от всего народа, от каждого на его маленьком участке жизни, где он может что-то сделать. И все это суммируется, интегрируется, но чем завершится, боюсь сказать — я не хочу быть ни обнадеживающим, ни мрачным пророком.

Не утратили ли вы веру в человека?

Только вера в человека и дает надежду.

Затем писатель ответил на вопросы, поступившие из зала в течение вечера.

Сохранился ли русский народ в традиционном понимании — или это обрубленная часть советского народа?

Русский народ уже несколько столетий является особым по конструкции государства народом, а именно — народом объемлющим, он обнимает или прослаивает собой все остальное население, как основа, когда ткут ковер. Русский народ прочно связан с другими народами, его судьба так перемешана со всем многонародьем, что уже не разнять. Да, нас обрубили, 25 миллионов бросили в СНГ. Мы — больной народ, но все-таки не обрубленный. Многое зависит от нашей доброй воли, от нашего сознания.

Ваше отношение к вере в высший разум, в промысел Божий. Вы верующий или атеист?

Мне пришлось пройти разные стадии в жизни. Воспитывали меня очень верующим, в православной семье. В молодости начался диалектический и исторический материализм, вера ушла. Какая наступила душевная пустота, мною тогда не замечаемая! А в тюрьме вернулся к вере легко и просто. Я все время живу с постоянным ощущением, что над всеми нами есть высший разум. Он нас направляет, дает повседневную энергию. Астроном Козырев открыл и обосновал: энергия рождается в самом ходе времени. Что это значит? Свою энергию с ходом времени каждому из нас посылает Господь.

Говорили ли вы Ельцину, что нужен второй Нюрнбергский процесс?

Это одна из наивностей людей, которые не поняли, куда дуют ветры эпохи. Его не будет никогда. Коммунизму, а тем более социализму всё простят. Они левый край революционной демократии, а революционная демократия примыкает к радикал-демократии, а радикал-демократия примыкает к либерализму, и все вытекают из эпохи Просвещения XVIII века, — они все одной крови.

Что будем делать с правовой системой диктатуры пролетариата? Наш народ гибнет от произвола чиновников.

Совершенно верно! Наше правительство, называемое демократическим, на самом деле — олигархическое. Оно в главных чертах ничем не отличается от прежнего коммунистического. Его решения скрыты — никто с нами не делится, не спрашивает, не объясняет. Хочу повторить ответ из телеопроса на улице: «Они о нас не думают, а мы не думаем о них».

Сейчас Россия не христианская страна. Можно ли любить такую страну?

Россия — христианская страна, и вера сохранилась в миллионах людей, но миллионами потеряна. Александровские реформы так тряхнули народ, что пошло падение религии до самой революции. Если бы падения религии не было, то и революции не было бы.

Что нужно делать, чтобы страна была христианской?

Сделайте свою семью христианской — себя и свою семью.

Как вы будете голосовать? За какую партию, за какого президента?

За партию не буду голосовать никогда. Любая организация хороша, но только не партийная. Партии являются обманом, дробят общество. Хорошо помню, как программы партий появлялись за десять дней до голосования.

О том, что происходит в стране, я сужу по процессам, а не по лицам. Эти лица мелькают, мелькают, но я не вижу масштаба деятеля.

Меня упрекают в том, — сказал Солженицын, прочитав очередную записку, — что я поддержал расстрел законно избранного парламента.

Весь 93-й год я жить не мог. Россия распадалась не в месяцах, а в неделях. Ельцин боролся с Хасбулатовым, оба они друг друга стоили — подкупали автономии, давали им политические взятки. «Что хотите берите, только поддержите мою сторону!» Двоевластие губило Россию. Автономии стали захватывать власть. У русских областей таких прав не было, и они начали объявлять себя республиками. Это был готовый распад России. Единовластие должно было установиться, чтобы сохранилась Россия, — результат неизбежный и закономерный.

Как вы относитесь к российской армии?

Армия, разгромленная без войны. А кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую.

Пора интеллигенцию поднять с колен, возродить извечную общественную силу, придать ей гласность и авторитет.

Интеллигенцию не поднять с колен. Она должна сама подняться! Каждый человек должен совершить это сам. Конечно, было бы хорошо, чтобы происходили общественные толчки, которые это облегчали.

Далее на сцену поднялся скульптор Александр Смирнов и преподнес Александру Исаевичу свою скульптуру «Грешник» — пластическое решение образа многогрешного XX века — со словами: «Ее истинный автор — вы, а я выступил как исполнитель».

В заключение вечера А.И.Солженицын в абсолютной тишине зала прочел три «Крохотки».

Встреча продолжалась два с половиной часа. На протяжении ее Солженицын дважды выходил выступать к конторке. Запечатлелись его прямая осанка, достоинство, сопереживание с залом, мудрый живой взгляд...

После встречи он сказал мне: «Все было хорошо, только стол был маленький».

По просьбе аудитории на отдельные личные вопросы ответила Наталья Дмитриевна.

Прощаясь, Александр Исаевич обратился к собравшимся: «Я благодарю вас за внимание. Ваша аудитория очень теплая, сердечно расположена. Спасибо!»

* * *

Летом прошлого года эта публикация была передана на авторизацию А.И.Солженицыну. Он позвонил мне на следующий день:

«Говорит Солженицын. Я получил ваше теплое письмо и замечательный конспект. Когда-нибудь я помещу его в свои воспоминания. Ничего корректировать я не буду. А вы делайте с ним, что хотите».

Примечание:  Приведенные в тексте слова Солженицына являются точным воспроизведением ответов на заданные вопросы. Печатаемый текст нельзя рассматривать как полную стенограмму всего вечера