В долгой коктебельской дачной истории имеется явное «белое пятно». В последнем обобщающем издании «Старый добрый Коктебель. Природа, история, филология, мифология, люди» (Симферополь, 2004) на этот счет можно прочесть следующее: «Многолюдное семейство В.Н.Павлова (1852–1920), “дальние Павловы”, владело огромным земельным участком и небольшим летним домом на самом краю дачного Коктебеля».

М.Ф.Ширманова

Павловы коктебельские

Волею судеб я являюсь единственной крестной дочерью М.А.Волошина, о чем свидетельствуют имеющиеся у меня акварели с соответствующими посвящениями мне и моим родителям. Произошло это следующим образом: летом 1929 года, когда мне было всего восемь месяцев от роду, я была привезена матерью в Коктебель, в дом моей бабушки Александры Николаевны Павловой, которая жила по соседству с Волошиными и была с ними дружна, особенно с Пра (Е.О.Волошиной) — матерью Макса. Волошин согласился стать моим крестным отцом, а моей крестной матерью была Иллария Харлампиевна Павлова (урожд. Владес), впоследствии — личный врач Надежды Андреевны Обуховой, которая жила в то время в Коктебеле на даче моей бабушки. Там и состоялось мое крещение. Как мне рассказывали впоследствии мама, бабушка и вдова Волошина Мария Степановна, Макс взял меня на руки и я сбила пенсне с его носа.

Я сама Максимилиана Александровича не помню, — мне было три с небольшим года, когда он умер. Хотя сохранились мои коктебельские фотографии 1929–1932 годов, и он наверняка меня видел и навещал. В детстве и юности я Волошиным особенно не интересовалась, да и происхождением моей семьи тоже, но я слышала много воспоминаний о нем и старом Коктебеле от матери, ее сестер и братьев и особенно от своей бабушки, которая родилась в Феодосии (где скончалась в 1955 году в возрасте почти ста лет), обожала Коктебель и прожила в Крыму почти всю свою жизнь.

Мой дед, Василий Николаевич Павлов, родился в Харькове в 1852 году в семье профессора Харьковской духовной семинарии Николая Васильевича Павлова. Согласно словарю Брокгауза и Ефрона, Павловы — дворяне, некоторые из них ведут свою родословную с XVI века. Со слов моей тети Екатерины Васильевны, мой дед был двоюродным братом академика И.П.Павлова, но их семьи не поддерживали родственных связей, якобы из-за давней ссоры их отцов.

Дед был инженером путей сообщения, что в XIX веке было очень престижно. Впоследствии он занимал посты начальников Самаро-Златоустовской, Московско-Казанской и Юго-Восточной железных дорог. Умер он в 1920 году в возрасте 67 лет от сыпного тифа, возвращаясь в своем вагоне из Воронежа в Феодосию.

В конце 1880-х годов он женился на вдове своего кузена Александре Николаевне Павловой (в девичестве Брачер), уроженке Феодосии. Ее отец английский офицер Николас Брачер оставил ей хорошее приданое и купил поместье в Старом Крыму, рядом с поместьем Перовских. Поэтому она была знакома с Софьей Перовской и Желябовым, который был какое-то время ее воспитателем. Бабушка была сиротой, ее воспитывала тетя. Александра Николаевна получила прекрасное воспитание и образование, музыкальное и, как мы сейчас говорим, гуманитарное. Она была прекрасной пианисткой и обладала великолепным меццо-сопрано. И даже в 90 лет пела дуэтом с Надеждой Андреевной Обуховой, конечно, в домашней обстановке. Бабушка была очень образованным человеком, знала в совершенстве английский и французский, по-немецки и по-итальянски читала свободно, прекрасно знала русскую и западную литературу.

Как помещица, владеющая имением в Старом Крыму и «дачей» в Коктебеле, она была «лишенкой» и так и не была восстановлена в гражданских правах до конца своей жизни. Она не получала при советской власти никакой пенсии, не имела никаких средств к существованию, жила на то, что в 20–30-е годы держала пансион и сдавала комнаты в своих домах в Коктебеле, а затем давала уроки музыки, пока позволяло здоровье.

Примерно с 1936 года, когда она навсегда уже поселилась со старшей дочерью Александрой Васильевной, посвятившей себя уходу за больной матерью, в Феодосии в районе Карантина, напротив дома художника К.Богаевского (я очень хорошо помню их убогую комнату, где главной ценностью был старинный рояль), она все больше сидела в кресле, так как у нее были больные ноги, раскладывала пасьянсы, играла в винт со своими знакомыми — племянницей художника Айвазовского Ниной Александровной, толстовкой и суфражисткой, и ее бывшим мужем, одним из богатейших в прошлом людей Феодосии — табачным фабрикантом с удивительной фамилией — Крым. Кстати, к нашим соседям — Богаевским — меня водили в гости, и я помню на мольберте в его студии картину «Днепрогэс» — видимо, дань времени. Бабушка хорошо знала Ивана Константиновича Айвазовского, который, между прочим, высоко ценил ее талант певицы и даже хотел послать учиться в Италию на свои деньги, однако мой дед воспротивился этому. Александра Николаевна принимала участие в благотворительных концертах, устраиваемых Айвазовским и другими меценатами в своих домах.

К сожалению, ее судьба певицы не состоялась. Однажды она «сбежала» от своего мужа в Петербург и хотела поступить в Императорскую оперу. Пробовалась у Э.Направника в Мариинке. Потом она рассказывала, как после первых тактов арии, которую она исполняла, на пульте дирижера зажглась красная лампочка. Она подумала, что это провал, но Направник сказал, что у нее прекрасный голос и она принята. Но в ту пору нужно было согласие мужа, а дед посчитал, что ему, действительному статскому советнику, неудобно иметь жену-артистку и запретил ей петь на оперной сцене. Это, наверное, послужило одной из причин их размолвки и привело к тому, что в 1916 году бабушка рассталась с дедом и, забрав детей, переехала на постоянное жительство в Коктебель.

Земля в Коктебеле была куплена бабушкой в конце XIX века, когда наследники Эдуарда Андреевича Юнге, пионера Коктебеля, окулиста и ученого с мировым именем, оказавшись в затруднительном положении, стали распродавать ее под «дачи», как в чеховском «Вишневом саде».

В Коктебеле стали строиться представители творческой интеллигенции, причастные к искусству и литературе. В начале ХХ века на побережье Коктебельской бухты было всего пять имений с домами и хозяйственными постройками, принадлежавших сыну Э.А.Юнге, Александру Эдуардовичу, ботанику и знаменитому виноградарю (у Тихой бухты), затем Павловым (моим родственникам), известной оперной певице М.А.Дейше-Сионицкой, Волошиным и у Киловой горы (в сторону Карадага) детской писательнице Наталье Ивановне Манасеиной и поэтессе Поликсене Соловьевой. Наш дом был построен в 1903 году.

Моей бабушке принадлежали 56443,2 кв. метра земли (согласно Договору о купле-продаже с ЦАГИ от 1932 г.); двухэтажный каменный дом — 202,22 кв. метра; подворные постройки — 72,28 кв. метра; цистерна для питьевой воды, единственная в безводном в ту пору Коктебеле; одноэтажный каменный флигель с 4-5 комнатами на берегу моря. На участке были также единственный в Коктебеле теннисный корт, виноградник и фруктовый сад.

Дом пришлось под нажимом властей и страхом раскулачивания продать за 15 тысяч рублей ЦАГИ в 1932 году. Впоследствии ЦАГИ (Центральный аэрогидродинамический институт) устроил в нем свой дом отдыха.

В Договоре о купле-продаже дома ЦАГИ обязывался предоставить также квартиру бабушке в Москве, но обязательства своего не выполнил. По Договору 1932 года флигель и участок земли в 3616,8 кв. метра оставался в ее владении. Но в 1937 году ЦАГИ вынудил бабушку и ее дочерей продать им флигель с оставшимися хозяйственными постройками.

Я хорошо помню этот флигель с большой террасой, где мы жили летом до 1936 года с моими родителями. В 20–30-е годы бабушка сдавала комнаты в доме и флигеле приезжавшим в Коктебель писателям и артистам, в основном Большого театра. У нас жили Марина Семенова, молодая Галина Уланова с отцом, певец В.Касторский, Надежда Обухова, которая стала большим другом нашей семьи. После войны она приезжала каждое лето в Феодосию, где моя тетя Александра Васильевна сняла ей домик. Они переписывались до самой смерти Надежды Андреевны в Феодосии. Надежда Андреевна всячески старалась помочь моим родным, пользуясь своими связями и всероссийской известностью. Так, например, однажды во время войны, когда Феодосия была оккупирована немцами, а наши войска предпринимали десанты, по просьбе Надежды Андреевны с нашего самолета была сброшена посылка с кофе для моей бабушки, которая ничего, кроме кофе, не пила и без него очень страдала. Посылка попала к партизанам, и, представьте себе, они доставили-таки ее по месту назначения. Надежда Андреевна также пыталась вызволить из ГУЛАГа жену моего дяди, Николая Васильевича, артистку Александринки Екатерину Михайловну Манасеину (М.Волошин написал ее большой портрет маслом, и он выставлялся в Москве в 1977 году в Центральном Доме художника). Она после войны была осуждена якобы за сотрудничество с немцами в Коктебеле, которые устроили штаб в ее доме. Екатерина Михайловна в эти годы была слепой 70-летней старухой. Надежда Андреевна писала письма Ворошилову, но, к сожалению, это не помогло, ее реабилитировали и освободили только после смерти Сталина, она умерла и похоронена в Феодосии в 1957 году.

У Василия Николаевича и Александры Николаевны Павловых было шестеро детей — старшая дочь Александра родилась в 1891 году в Харькове, затем шли сыновья Николай и Евгений, дочь Екатерина (1896) и в 1900 году родились моя мать Анна и ее брат-близнец Алексей. Насколько я знаю, высшее образование получили до революции только старшие дети — Шура (Александра) закончила курсы в Сорбонне и Петербургскую консерваторию в 1913 году по классу вокала. Жак (Евгений) стал врачом, во время Гражданской войны поочередно мобилизовался то белыми, то красными как врач и в 1919 году умер в Феодосии от тифа. Николай стал в советское время артистом Ленинградского драматического театра (Александринки), умер в Ленинграде от голода во время блокады. Тетя Катя (Екатерина) работала 40 лет в ЦАГИ, последнее время заведовала там технической библиотекой, жила в Москве, снимая углы. Возвратившись из Испании, где она была вместе с нашими летчиками в качестве переводчицы с 1936 по 1939 год, она только после Отечественной войны получила от ЦАГИ комнату в коммуналке, где и прожила почти до самой смерти. Только перед самой смертью в 1979 году она получила отдельную квартиру, о которой всю жизнь мечтала, но так и не смогла ею воспользоваться.

Моя мать закончила гимназию в 1917 году, как и все ее братья и сестры, в Харькове, жила в Коктебеле со своей семьей до 1921–1922 годов, выступала на подмостках Крыма в качестве драматической актрисы под сценическим именем А.Анненская, затем переехала в Москву и жила сначала у писателя Вересаева, который обещал устроить ее на работу и помочь получить высшее образование. Как говорила мама, ей там было очень неуютно, она спала в ванной и ее использовали как домработницу. Обещаний своих Вересаев не смог выполнить, и она переехала к Илларии Павловой — моей будущей крестной матери, которую она знала по Коктебелю, и прожила у нее несколько лет до своего замужества. Она занималась различной канцелярской работой, затем, зная хорошо английский язык, работала переводчицей в АРА¹ с американцами. Ее всегда тянуло на сцену, и она поступила в Шаляпинскую драматургическую студию, где училась вместе с А.Поповым и А.Диким, но не окончила ее, видимо, поняв, что ей не хватает таланта. Она дружила в эти годы с артисткой МХАТ Ольгой Баклановой, которая впоследствии осталась с Михаилом Чеховым в США, когда МХАТ был там на гастролях. В 1927 году Анна Васильевна вышла замуж за моего отца Федора Максимовича Ширманова, тогда преуспевающего авиаконструктора, ученика Жуковского, работающего в ЦАГИ с Туполевым, Чаплыгиным, Ветчинкиным. В 1928 году, 15 ноября, родилась я, Ширманова Марина Федоровна, единственная их дочь и единственная внучка Александры Николаевны Павловой.

Моя мама получила высшее образование только в 30-е годы. Она закончила вечерний факультет Иняза и стала преподавать английский язык в вузах — в Текстильном институте, во время войны в Московском механическом институте боеприпасов, а после войны, возвратившись из командировок в США и Англию, где мы с ней пробыли около четырех лет, в МГИМО. Умерла он в возрасте 82-х лет.

Ее брат-близнец, Алексей Васильевич, в советское время жил и работал в Харькове, инженером на тракторном заводе, но в 1937 году был арестован по доносу «друзей» за рассказанный якобы политический анекдот и погиб в одном из лагерей ГУЛАГа под Хабаровском.

По словам моих родных, летняя жизнь в Коктебеле была беспечной, веселой, полной выдумки и розыгрышей, которые очень любил Волошин. Ходили в горы на прогулки и устраивали пикники, встречали восход солнца, часто с Максом, купались в Тихой бухте, катались на яхте моего дяди Николая Васильевича, которую он назвал «Ардавда», играли в теннис на единственном в Коктебеле теннисном корте на нашей даче, куда приходили и Алексей Толстой, и Вересаев, и Мандельштам. В песенке о «зеленой крокодиле», сочиненной в ту пору, был куплет: «И к Павловым на дачу, забравшись на удачу, ракетки их сожрала в один миг».

Еще когда в Крыму была Врангелевская республика и в Коктебеле стояли английские крейсера, англичане предлагали моей семье уехать с ними, так как бабушка была наполовину англичанка, но они все отказались. Бабушка не мыслила своей жизни вне России, вне Крыма, вне Коктебеля. И она никогда об этом не жалела, хотя по вине советской власти закончила свои дни в Феодосии в казенной комнатушке при галерее Айвазовского, где работала «научным сотрудником», то есть экскурсоводом.

В их доме в Карантине до войны и в Галерее Айвазовского после войны всегда были люди, которые заходили просто так или на вечерний чай с баранками, — феодосийцы и приезжающие в Феодосию отдыхать. Я хорошо помню дальних родственников бабушки Руссенов, Варвару Яковлевну Дурново — родственницу бывшего царского министра, которая рассказывала, что, когда они жили в квартире Пушкина на Мойке, видела однажды его тень в длинной ночной рубашке, шедшую из «его» кабинета; Веру Павловну Безобразову, племянницу философа и поэта В.С.Соловьева, внучку историка С.М.Соловьева, которая после войны жила в Мокве за занавеской у Эфронов и помогала моей маме по хозяйству, чтобы прокормиться. И, конечно же, народную артистку СССР Надежду Андреевну Обухову, которая после продажи нашей коктебельской дачи в 1937 году стала приезжать летом в Феодосию. Там она и умерла летом 1961 года от паралича сердца, перегревшись на солнце на Золотом пляже.

Сейчас ничего не осталось ни от первого дома Юнге, ни от домов Павловых и Манасеиных, ни от склепа Юнге на берегу моря, который разграбили в революцию, а трупы выбросили. К сожалению, от большой, талантливой и артистической семьи Павловых никого уже не осталось в живых. Чудом уцелел дом Волошина и несколько других, еще долго привлекавших к себе умы и сердца.

¹ American Relief Administration — Администрация американской помощи (России).