Вл.Вельяшев

Суров и жестк стальной резец…

Поселившись в тридцатых годах прошлого века в далеком селе Солотче на Рязанщине, К.Паустовский был очарован таинственным домом с мезонином, стоявшим в заглохшем саду «в сирени, в одичалом шиповнике, в яблонях и кленах, покрытых лишаями». По ночам в доме долго горел свет и видна была сидящая у окна старая женщина, читавшая в кресле книгу почти до рассвета.

— Чей это дом за глухим забором, — спросил писатель пожилую крестьянку. — Да как же! Академика Пожалостина, знаменитого гравера. Умер он перед революцией, а старуха — его дочь.

«Долго я не мог свыкнуться с мыслью, — писал Паустовский в “Мещорской стороне”, — что рядом за стеной, в темноватых комнатах старого дома лежат редчайшие книги по искусству и медные гравированные доски <…> На стенах пожалостинского дома висели прекрасные гравюры-портреты людей прошлого века <…> толпа женщин и мужчин в наглухо застегнутых сюртуках, толпа семидесятых годов смотрела на меня со стен с глубоким вниманием. Я подымал голову, встречался взглядом с глазами Тургенева или генерала Ермолова, и мне почему-то становилось неловко».

Этот край не случайно прозвали «рязанской Италией». Есть в нем необъяснимый эмоциональный заряд, люди испытывают какое-то особое эстетическое чувство. Исследователь рязанских достопамятностей Г.К.Вагнер пишет, что в Солотче жили и работали художники А.Е.Архипов и М.Г.Кирсанов; бывал здесь, конечно, и С.Есенин, родившийся в недалеком приокском Константинове; из затерявшейся в мещёрских лесах деревни с удивительным названием Ласково происходила будущая муромская княгиня Феврония. Реальность, история, искусство причудливо перемешались в этих местах. Рассказывая о них, Г.К.Вагнер не случайно приводит слова Паустовского: «Ничто так не обогатило меня, как этот скромный и тихий край. Там впервые я понял, что образность и волшебность (по словам Тургенева) русского языка неуловимым образом связаны с природой, с бормотанием родников, криком журавлиных стай, угасающими закатами, отдаленной песней девушек в лугах…»

Церковь Святого Духа и храм Иоанна Предтечи над Святыми воротами Солотчинского монастыря строил, видимо, знаменитый Яков Бухвостов, творец удивительного, вознесшегося над Москвой-рекой храма Спаса Нерукотворного в Уборах, а украшал изразцовыми фигурами евангелистов известный московский мастер Степан Полубес. В XVIII веке в Солотче процветала и своя иконописная школа. «Село Солотчи (совр. Солотча), прежде принадлежавшее монастырю, основанному Олегом Рязанским (он в тамошней соборной церкви и похоронен) образовалось из водворившихся в нем монастырских служителей. Составляющие часть населения государственные крестьяне были все иконописцы. Главным воротилой этого мастерства в Солотчах был старик Люхин, в свое время успешно занимавшийся живописью, но, впоследствии, сделавшийся чем-то вроде афериста. Он выписывал из Москвы не только искусных мастеров, но даже и настоящих художников».

Именно здесь начал совершенствоваться в искусстве рисования молодой волостной писарь, будущий академик, профессор Императорской академии художеств в Петербурге, знаменитый русский художник-гравер, практически завершивший своим творчеством искусство классической резцовой гравюры — Пожалостин, из чьих записок «Жизнь и труды академика-гравера на меди Ивана Петровича Пожалостина, доведенных автором, к сожалению, лишь до 1881 года и затерянных в вышедших в позапрошлом веке номерах журнала «Русская старина», взята вышеприведенная цитата. Эти интереснейшие мемуары и послужат нам канвой для дальнейшего повествования о художнике.

Судьба его была и тяжела и типична для талантливого юноши, вышедшего из низов в дореволюционной России. «Достойно внимания, что большинство даровитейших русских художников — сыны народа. <…> Проявление божественной искры таланта русского живописца обнаруживается в куске угля, которым простой крестьянский мальчик, почти бессознательно чертит рисунки на стенах избы, овина, или сарая, — достается за это “баловство” мальчугану от родных и от старших, но никакие гонения не в состоянии загасить разгорающийся талант — и лет через двадцать, — пройдя всякие мытарства, преодолев происки завистников, причуды начальства и проч., и проч., крестьянский мальчик — академик-профессор, пользующийся почетом, известностью и в России, и в чужих краях. Завидный удел — не многих», — писал, предваряя записки И.Пожалостина, издатель «Русской старины» М.И.Семеновский.

Пожалостин родился в 1837 году в селе Еголдаеве Рязанской губернии в семье Храповых, бедных государственных крестьян. Как из Храпова он стал Пожалостиным рассказал сам художник, вспоминая, что дед его, стоя во время церковной службы и унимая шаловливых мальчишек, твердил им постоянно: «Пожалуйста, не деритесь! Пожалуйста, не деритесь!» Из-за этого деду будущего художника дали прозвище Пожалостин, позднее заменившее ему настоящую фамилию. В школе и в училище будущего художника записали как Пожалостина. Он рано остался без родителей, вынужден был нищенствовать, затем мальчик оказался поводырем у слепого, батраком у священника. И все же судьба была к нему благосклонна, и талантливого мальчика, когда ему исполнилось тринадцать лет, приняли в Рязанское сиротское училище, где у него проявились прекрасные способности к рисованию. Его покровитель, тогдашний управляющий рязанской палатой государственных имуществ, попечитель сиротского училища записывал в дневнике, передавая сиротское училище другому попечителю:

«13 января 1853 г. (во вторник) послал я к министру государственных имуществ портрет его, нарисованный отлично питомцем Троице-Зотиковского сиропитательного приюта, сиротою Иваном Пожалостиным, карандашом итальянским, с портрета графа прежнего еще издания, который находится в том приюте. Представлением, при коем отправлены портрет и ведомость об успехах сирот в учении, просил я его сиятельство о поручении будущему преемнику моему обратить христианско-отеческое внимание на этот приют, как поставленный мною, с Божией помощью, твердо на религиозно-нравственных началах и от которого посему ожидать должно для сельских обществ государственных крестьян Рязанской губернии одних только добрых плодов народного образования. В этот же день я отнесся письменно с просьбой к г. директору гимназии Федору Ивановичу Шиллингу о содействии мальчику Пожалостину к дальнейшему развитию и усовершенствованию в нем отличной способности к рисованию, чрез допущение его к хождению в рисовальный класс гимназии». Но, после окончания училища в 1854 году, о продолжении образования юноша не мог и мечтать и поступил в волостные писари в селе Солотче. Именно здесь он смог заниматься в искусстве рисования, которым начал заниматься в Центральном Зотиковском сиропитательном училище у местного учителя-художника Н.С.Иванова. В свободное и от другой работы время в Солотче Пожалостин вместе со своим новым товарищем, будущим художником Н.С.Ефимовым, продолжил заниматься рисованием, перерисовывая изображение русских солдат из «Русского художественного листка», копируя лик Спасителя и т.д. Здесь к Пожалостину, успевшему к тому времени уже и жениться, но мечтавшему о профессиональной работе художника, вновь повезло.

По ходатайству Ф.И.Шиллинга, не оставлявшего своим вниманием талантливого юношу, министр государственных имуществ М.Н.Муравьев определил И.П.Пожалостина учеником в Санкт-Петербургскую Императорскую академию художеств стипендиатом министерства. Так он оказался в классе выдающегося гравера и отличного рисовальщика Ф.И.Иордана, о первой встрече с которым через много лет вспоминал: «Осанистая наружность будущего моего учителя, его взгляд и голос произвели на меня глубокое впечатление. Оно, конечно, было бы еще сильнее, еще глубже, если бы я знал, что перед нами творец бессмертной гравюры “Преображения Господня” и друг творца “Мертвых душ”, который так искренно уважал и любил Федора Ивановича». У Иордана Пожалостин перенял классическую технику репродукционной резцовой гравюры, в которой достиг такого мастерства, что художник-передвижник В.Г.Перов, увидев гравюру Пожалостина «Птицелов», сделанную по его картине, писал автору: «Ну спасибо Вам! Извините, я думал, что и Вы, как большинство граверов, наделаете только чистенькие штришки, а картину изуродуете, на Вашей гравюре я признаю и Ваш талант и себя». Кстати, именно за гравюру «Птицелов» И.Пожалостин был удостоен Высочайшей благодарности от императора Александра II.

Иордан считал Пожалостина своим лучшим учеником. Талант, трудолюбие, прекрасная школа сделали его не только выдающимся гравером, но и точным, уверенным рисовальщиком. «Его гравюры, — писал исследователь творчества Пожалостина и коллекционер С.П.Виноградов, — прежде всего привлекают редкой правильностью рисунка и необыкновенной чистотой и красотой штриха». Среди русских граверов на меди место И.П.Пожалостина на художественном Олимпе рядом с именами Н.И.Уткина и Ф.И.Иордана. Особая мягкость штриха Пожалостина была обусловлена его необычной техникой. «Когда я впервые брал в руки грабштих, — вспоминал Пожалостин, — Иордан показал мне, как его следует держать, с упором рукояти в ладонь; но я, мало-помалу, уклонился от этого приема и приноровился держать инструмент как карандаш. Через это, как я заметил впоследствии, штрихи приобретали особенную мягкость и округлость, особенно при гравировании лица».

Опытный педагог и проницательный психолог Ф.И.Иордан, понимая силу таланта крестьянского сына, который волею судьбы стал продолжателем его дела, писал 12 августа 1863 года Пожалостину в Солотчу, где тот лечился от навалившейся на него в Петербурге болезни: «Я напишу в совет нашей академии о тебе просьбу и в первом совете буду говорить о тебе, надеясь выхлопотать тебе вспомоществование. В Петербурге погода стоит наимерзейшая: дожди и холод почти беспрерывные; к ним должно присовокупить еще сильные ветры. К несчастию, сам страдаю все лето воспалением глаз и не могу заниматься своим делом. Спасибо, что занимаешься портретами и я смело могу сказать священнику, что кроме сходства он имеет вполне художественную вещь, владея твоим рисунком. Я от души желал бы, чтобы все село приняло участие в твоем здоровье, ибо ты ему сделаешь честь своим талантом, старанием и поведением, чтобы оно совокупно помогло тебе и твоему дому во время постигшей тебя болезни, ибо их потомство с удовольствием будет читать, что такое-то село было родиною И.П.Пожалостина, прославившего свое отечество талантом в гравировании и рисовании. Русское же сердце преисполнено христианской любви к своему ближнему; а здесь, не только что ближний, но молодой художник, который из среды их, готовит прославить их и отечество свое».

Еще из одного письма Иордана, на этот раз жене художника, можно понять, чтó стоило Пожалостину и его близким постижение искусства и высшего художественного ремесла в Петербурге:

«21 апреля 1864 года.

М.Г. Ефросиния Алексеевна! Поздравляю Вас с наставшим торжественным праздником Воскресения Господня, с удовольствием спешу уведомить Вас, что я получил Ваше письмо от 6-го апреля и с радостию читал в нем искренние чувства редкой жены, которая в течение шестилетней разлуки со своим мужем, с терпением переносит эту скорбную долголетнюю разлуку — и я, как профессор вашего мужа, долгом поставляю уведомить вас, что я горжусь в приобретении столь достойного молодого человека, который поведением, неусыпным старанием и успехами несомненно сделает честь вашему дому и месту, которое дало ему жизнь. От души советую вам — без ропота переносить вашу разлуку. Художник, достигший знаменитости и известности, всюду почитаем; ибо художество чрезвычайно трудно и из огромного числа начинающих достигает самое малое число известности; участь же вашего мужа — если Бог наградит его полным здоровьем — есть та, которая сделает честь избранному им художеству. Я с ним виделся еще сегодня: в разговорах с ним радовался тому сокровищу, которым он обладает, т.е. достойною женою. Со дня приезда своего прошлою осенью в Петербург он занимался с честию, получил в декабре серебряную медаль первого достоинства за рисунок, но экзаменаторы поскупились и эта почесть ожидает его в будущности. Следственно, будьте совершенно спокойны и в ваших теплых молитвах умаливайте всещедрого Бога о подкреплении его здоровья; все прочее должно придти ему, как говорится, само собою. Пожалостин и Ефимов достойны высшей похвалы, никогда наше правительство с такою пользою не употребило денег своих, как на двух учеников, вполне достойных монаршей милости».

В Академии Пожалостин делал быстрые успехи и последовательно обретал многие награды. В 1861 году он был удостоен 2-й серебряной медали за гравюры «Этюд» и «Плутон» (с картины ?.Гольца). Большую серебряную медаль художник получил за «Портрет Ларошфуко», наград удостаивались гравюры «Купающиеся римские воины» (с рисунка Микеланджело), «Портрет Г.Державина» (с оригинала В.Боровиковского). Перечень его академических поощрений можно продолжить.

Он стал классным художником 1-й степени, исполнив гравюру «Филарет, митрополит Московский», и получил звание академика в 1872 году за гравюру с картины Л.Караччи «Несение креста Спасителем». Один из вариантов гравюры был отпечатан в количестве 100 экземпляров для Бременского торгового дома Валле на тонированной китайской бумаге, которую художник особенно ценил за теплоту тона, придающего совершенно особое впечатление законченному произведению. Этому предшествовало почти трехлетнее пребывание в Париже и Лондоне, куда Пожалостин был послан пенсионером Академии художеств и где под руководством Поля Жирарде изучал способы печатания эстампов и различные методы гравирования. В это время он работал над большой гравюрой «Испытание силы Яна Усмаря» с картины Г.И.Угрюмова. Он закончил титаническую работу и в 1880 году получил за нее звание почетного вольного общника Академии художеств. Со временем И.Пожалостин стал блестящим гравером-интерпретатором сложнейших живописных композиций. Этот художник из крестьян обладал не только выдающимся талантом, но был привычен к долгому, иногда длящемуся годами крополивому, требующему большого внимания и усилий труду.

Он всегда следовал правилам, которым наставлял его Ф.И.Иордан:

«“Не торопись, не торопись! — часто твердил мне почтенный мой профессор. — Торопливостью не много сделаешь. Если Бог дал тебе росту настолько (он, рукою, показал высоту стола), то как ни тянись — не вырастешь!”

Враг торопливости в гравировании, Федор Иванович требовал от художника работы изящной, тщательной, неохотно допуская технические упрощения труда. Через четырнадцать лет (именно в 1875 году), верный своему правилу, Иордан писал мне:

—“От вас надеюсь увидать, что вы сделаете честь профессорскому званию, как рисунком, так и чудным резцом, избегая обманчивых кислот и других фокусов; все это хорошо для торговли, но не подходящее для серьезного гравировального искусства”.

Правило это, само собою, не может распространяться на гравюры, офорт, акватинта и меццотинта, выполнение которых без кислот — невозможно. Однако же при работах резцом я доныне придерживаюсь наставления Иордана, и едва ли кто может теперь упрекнуть меня в торопливости».

В те годы Пожалостину сопутствовали слава и успех. Многие издатели добивались сотрудничества с ним. Особенно любил он портретную гравюру, создав запоминающуюся галерею исторических лиц, литераторов, художников, как его современников, так и людей предшествующего поколения. «Его работы, — отмечал С.П.Виноградов, — отличаются чрезвычайным сходством с оригиналами и особенною верностью характеристики лиц и точностью подробностей». Портреты И.Пожалостина могут стать ядром «Национальной портретной галереи России», о необходимости создания которой не раз писал журнал «Наше наследие». В серии созданных Пожалостиным образов — И.А.Гончаров, Н.А.Некрасов, И.С.Тургенев, Г.Р.Державин, А.С.Хомяков, Ю.Ф.Самарин, историк сенатор Д.А.Ровинский, К.П.Брюллов, В.А.Жуковский, А.Н.Оленин и т.д. и т.д. Он создал более семи десятков гравированных портретов, которые наряду с акварельными портретами, дагеротипами и ранней фотографией донесли до нас облик лучших людей России XIX века.

Некоторые из работ Пожалостина отмечались критиками и знатоками особо. Так о гравюре Н.А.Некрасова с портрета И.Н.Крамского М.И.Семевский писал: «Портрет Некрасова — одно из изящнейших произведений академика И.П.Пожалостина — можно назвать самым схожим из всех изображений поэта».

Портрет И.С.Тургенева на охоте, исполненный гравером с работы Дмитриева-Оренбургского в 1884 году, был выбран издателем Глазуновым для издания сочинений Тургенева не случайно. Сам писатель находил свое лицо и позу очень удачно схваченными в картине Дмитриева-Оренбургского. И.Пожалостин гравировал портрет с эскиза, написанного художником с натуры для картины «Охота в.к. Николая Николаевича Старшего близ Парижа».

Истинным шедевром, одной из вершин творчества И.Пожалостина стал большой овальный портрет Марии Федоровны, супруги императора Александра III, матери последнего российского императора Николая II. Овал портрета окружен Андреевской лентой, из-под которой виден изящный венок из трав и листьев. Сверху овала — императорская корона, а внизу — двуглавый орел. На нижней половине овала — подпись вязью: «Ея Императорское Величество Государыня Императрица Мария Федоровна». Известный знаток и собиратель гравюр П.А.Ефремов писал, что «по изяществу рисунка и резца этот портрет справедливо можно считать одним из лучших произведений русского гравировального искусства. Он напомнил нам то цветущее время русской гравюры, когда в нашей Академии художеств работали такие первоклассные художники, как Шмидт, Чемесов, Радич и другие».

Работа гравера на меди тяжкое искусство, одним из лучших представителей которого в России, несомненно, был И.Пожалостин. Она требовала не только художественного дара, твердости руки, точности глаза, но и по-настоящему увлекала подлинного мастера, каким был И.Пожалостин. Вот как он вспоминал об одном из своих начальных профессиональных граверных опытов: «Первой моей работой, давшей мне значительные по моему состоянию деньги и доставленной мне через посредничество Ф.И.Иордана, был портрет Державина, заказанный мне нашим уважаемым академиком Я.К.Гротом. Я гравировал с портрета, писанного масляными красками знаменитым Боровиковским. Этот труд, занявший у меня десять месяцев (!! — В.В.) времени <…> был истинным наслаждением. Не денежная выгода утешала меня, но единственно сознание своих сил, чувств художника и пламенной любви к прекрасному искусству. Занятие гравировкой этого портрета я мог назвать высокой поэзией…»

Некоторые оттиски гравюр И.Пожалостина, прекрасные сами по себе, имеют одну очаровательную особенность, придающую им еще большую ценность в глазах любителей и профессионалов. Это так называемые épreuve d’artiste (пробы художника), иначе говоря, заметки и ремарки — миниатюрные портреты, гравированные на нижнем поле листа. Иностранные граверы обычно делали на гравировальной доске легкий рисунок, «до подписи», который в дальнейшем при печатании работы уничтожался, а на его месте ставилась подпись художника или объяснение содержания работы. Пожалостин же, один из немногих русских художников, украсил почти все свои листы такими «заметками», причем многие из этих миниатюрных портретов доведены до совершенства, рисунок их безупречен, они отлично выгравированы. Конечно, эти листы очень редки, тираж их мал и оттого они еще более ценятся любителями изящного искусства гравюры.

Даже свой автопортрет Пожалостин поместил вначале в виде заметки (ремарки) на портрете героя Отечественной войны 1812 года генерала А.П.Ермолова. Отпечатков с этой заметкой было всего пять. «Эта заметка, — пишет С.П.Виноградов, — шутливый намек на желание художника, подобно А.П.Ермолову, сделаться немцем в России».

Миниатюрные портреты-заметки П.Н.Батюшкова, В.Г.Белинского, Ем.Пугачева, И.И.Михельсона, М.Д.Скобелева, И.С.Аксакова, П.И.Бартенева на полях листа с изображением А.С.Хомякова не только необычайно жизненны и психологичны, но и логически точно связаны с темой и личностью основной гравюры. Кстати, о последнем листке — портрете А.С.Хомякова, приложенном к бартеневскому изданию сочинений поэта, требовательный исследователь русского гравировального портрета, историк и коллекционер Д.А.Ровинский отозвался так: «Этот лист из лучших работ Пожалостина; лицо полное выражения и ума, отлично выгравирована рука, рисунок безупречный».

Профессором по классу гравирования в Академии художеств И.П.Пожалостин стал в 1892 году. Уже не было на земле его добрых покровителей — учителей И.Ф.Иордана и Н.И.Уткина, а вскоре ликвидировали, реорганизуя Академию, и сам класс резцовой гравюры. Это было тяжелым ударом для Пожалостина. С тех пор как он начал в 1883 году преподавать, он очень мало работал как художник, все силы отдавая ученикам. Но резцовая гравюра как высший и труднейший род гравирования не смогла конкурировать в качестве репродукционной техники с гравюрой на дереве и камне и ее апологет и блестящий мастер профессор Пожалостин был уволен из Академии художеств с маленькой пенсией. Жизнь в Санкт-Петербурге стала ему не по карману, и он с семьей уехал в родную Рязань, летом живя в Солотче, где когда-то начинал свой путь в искусстве. Замечательный русский художник оказался в почти полном забвении. Он мечтал закончить грандиозную гравюру с великого полотна Александра Иванова, над которой трудился 15 лет, начал гравюру по картине А.Карсухина «Праздник в деревне», но вырванный из привычной художественной среды, материально нуждавшийся, стареющий, больной художник не смог закончить эти работы. Он умер в Рязани 25 декабря 1903 года, не получив даже должной медицинской помощи. Через несколько дней после его кончины в газете «Рязанский вестник» появился некролог:

«25 декабря, во втором часу ночи, скончался славный рязанец. Последние два года Пожалостин прожил в Рязани небогатым человеком. Он работал над окончанием картины Иванова “Явление Христа народу”. Он обогатил рязанский музей своими чудными гравюрами, за что и из уважения к его таланту и заслугам был избран почетным членом рязанской ученой архивной комиссии. В музее комиссий ему была посвящена особая витрина. Произведения его могут смело соперничать с наилучшими европейскими произведениями этого рода и кроме того отличаются «национальным характером». Талант гравера проявляется в каждой складке одежды, в каждой морщинке лица его портретов.

По словам Семевского, это сын народа, исторгнутый силою своего таланта из темной среды крестьянства, как ценная жемчужина, выброшенная волною из морской глубины.

А мы, рязанцы? — что мы знаем о нем. Мир праху твоему, великий сын Земли Рязанской и всей Святорусской».

И.П.Пожалостин похоронен в Рязанском кремле рядом с могилами писательницы-романистки и переводчицы С.Д.Хвощинской (псевд. Иван Весеньев) и поэта, почетного вольного общника Академии художеств Я.П.Полонского.

Если бы бедняцкому сыну «профессору из крестьян», как он себя называл, художнику-академику, граверу И.П.Пожалостину был пожалован личный герб, то по праву и справедливости его мог бы увенчать девиз из двух стихотворных строк:

Суров и жестк стальной резец,

Резец граверного искусства…