С.В.Вереш

Четыре соловецких года

Два года после окончания Великой Отечественной войны я, тогда ученица младших классов, прожила на Соловках.

Моего отца, Василия Федоровича Кадарова, всю войну проведшего за операционным столом на Кольском полуострове в Мурманске, Гремихе, Ваенге, перевели сюда, в госпиталь учебного отряда его родного Свеверного флота. Работа здесь не требовала того предельного напряжения сил, как во время войны, и отец мог уделить мне достаточно много времени. Зимой мы исходили на лыжах лес, летом удили рыбу в озерах.

Именно благодаря ему я почувствовала и суровую красоту архитектуры соборов монастыря, и величественную пластику его мощной крепости. Поэтому, когда, много лет спустя, осенью 1964 года по служебным делам я из Онеги, где работала библиотекарем, оказалась на Соловках, пробудились во мне лучшие воспоминания моего детства. Узнав, что в это время на Соловки уже стали приезжать туристы, я решила предложить себя в качестве экскурсовода — двухлетним стажем этой работы я уже обладала. А закончив факультет теории и истории искусств ленинградского Институте И.Е.Репина Академии художеств СССР и защитив диплом под руководством его декана И.А.Бартенева, блестяще преподававшего нам историю архитектуры, дерзнула решить, что смогу стать здесь полезной. Председатель островного Совета, к которому я обратилась со своим предложением, обещал поговорить об этой возможности в Архангельском Управлении культуры, и 10 июня 1964 г. в моей трудовой книжке появилась запись: «Принята на работу в Управление культуры в качестве экскурсовода на о. Соловки».

Экскурсию приходилось готовить на ходу. Самыми напряженными были выходные дни, когда приходили до предела нагруженные туристами теплоходы «Татария», а иногда вместе с ней и «Буковина». Приходилось водить группы по 100-150 человек.

Как только я начала готовить текст экскурсии, возникло множество вопросов. Необходимо было понять, осмыслить значение великого русского монастыря в нашей истории. Книг в библиотеке острова по этой теме было немного. Возникла потребность в научных консультациях. К счастью, я вскоре получила эту возможность.

К концу лета приехал со своей супругой Андрей Николаевич Робинсон, сотрудник Института русского языка и литературы, занимавшийся проблемой раскола. Подарил соловецкой библиотеке свою только что вышедшую из печати книгу, которая приблизила меня к пониманию происшедшего в ту эпоху в монастыре через людей, через их участие в событиях… Прп. Иринарх, прп. Елезар Анзерский, будущий патриарх Никон, Арсений Грек, первый архимандрит Илия… Сама книга, наши беседы в прогулках по острову, переписка, встречи в Москве, доклады, прослушанные мною позже в институте на Волхонке, были для меня хорошей школой.

Именно Андрей Николаевич рассказал мне о том, чем Дмитрий Сергеевич Лихачев связан с Соловками и что, вероятно, он хотел бы побывать здесь вновь. Я же к этому времени знала о нем лишь то, что это крупный ученый и отец одной из студенток нашего факультета Веры Лихачевой, которая училась курсом старше меня.

Вскоре после их отъезда я получила от Андрея Николаевича два подробнейших письма с изложением программы моей будущей работы, сориентированной на путеводитель. Он же посоветовал мне написать письмо Дмитрию Сергеевичу, которому рассказал обо мне, когда они с женой, возвращаясь с Соловков, заехали в Ленинград. Я написала ему и в октябре (письмо от 4.10.1965 г.) получила от Дмитрия Сергеевича ответное, в котором он подробнейшим образом указал на что, по его мнению, нужно обратить особое внимание.

Осенью 1965 года я отправилась в Москву по делам организации музея на Соловках. Заботы эти поглотили все мое время и энергию. В Ленинград я тогда поехать не смогла. Вероятно, я надеялась это сделать, может быть, поделилась этой надеждой с Дмитрием Сергеевичем, так как в письме от 7 июня 1966 г. он упомянул о том, что ждал меня в Ленинграде. Сообщив в этом письме, что он, вероятно, приедет в июле на Соловки, попросил меня позаботится о возможности для него пробыть здесь несколько дней.

Просьбу эту подтвердил и А.Н.Робинсон в письме от 29 июня 1966 г. Гостиницы на Соловках тогда еще не было. Сама я жила в маленькой келейке настоятельского корпуса. По сторонам ее жили семьи рабочих-реставраторов.

С одной стороны жила семья Кольцовых. Семья дружная, теплая в своих отношениях. Особенно замечательной была старшая из дочерей — Люба. Когда мне было поручено подготовить экскурсоводов из местных жителей, то Люба, всегда собранная, внимательная очень корректная в отношениях с людьми, стала одной из моих слушательниц. Я попросила ее заботится о Дмитрии Сергеевиче. И семья Кольцовых освободила для него одну из занимаемых ею маленьких комнат, располагавшуюся рядом с моей. В келье этой Люба поддерживала идеальную чистоту. Каждый день у Дмитрия Сергеевича было свежее, белоснежное, накрахмаленное постельное белье и букет свежих полевых цветов на столе. При этом казалось, она носила шапку-невидимку.

Утром 10 июля я встретила Дмитрия Сергеевича на пристани. Прибывших было не так уж много, и мы, хотя никогда раньше не виделись, уверенно пошли навстречу друг другу.

В этот день, после того как я представила ему Любу и он мог устроиться и отдохнуть, я его не видела, так как должна была открыть и показать здания участникам конференции, провести их по сложенному маршруту архитектурного ансамбля, что-то рассказать, ответить на вопросы. Потом было много частных бесед.

В течение трех дней, которые Дмитрий Сергеевич провел на Соловках, мы обошли и объехали на предоставленных нам администрацией острова машине и лодках практически весь архипелаг. От этих путешествий сохранились несколько фотографий. Но прежде всего мы обошли ансамбль монастыря, «кремль», как стали называть его со времен лагеря, в котором провел четыре года Дмитрий Сергеевич. Он подробно рассказал мне, где, в каких зданиях располагались роты, по какому принципу они формировались, какие функции выполняли, какие наказания ждали тех, кто не мог выполнить непосильные задания. Из того, что мне рассказывал Дмитрий Сергеевич, я многое записала. Но сведения эти не вошли в текст моей экскурсии. И время было не то, и в первую очередь мне хотелось восстановить память о великом русском монастыре, об огромном многостороннем влиянии, которое он оказал на жизнь русского Севера, а через него показать, какую огромную роль играли в жизни нашего народа его монастыри. Жизнь моих предков тоже была тесно связана с Соловецким монастырем. Жили они на реке Онеге и в монастырь на поморских судах на богомолье отправлялись с дружинами из онежских сел и деревень.

Позже мы были и на Анзере и на Муксалме. Вместе с моим сыном ездили на Заяцкие острова. Конечно, были и на Секирной горе, где я выслушала потрясший меня до глубины души рассказ о «баланах» — изуверской казни лагерников.

Очень много рассказывал мне Дмитрий Сергеевич о запомнившихся ему людях, читал стихи его сокамерника Владимира Кемецкого. Этот тонкий поэт, потерявший в эмиграции родителей, решил вернуться на родину и оказался на Соловках. Здесь он писал светлые, с налетом легкой грусти стихи, в которых звучат Соловки, то подлинное настроение, которое они навевают открытой, не потерявшей чуткости к прекрасному душе. Писал там, в лагере, несмотря ни на что. И сгинул, в конце концов.

В середине июля 1966 года я получила от Дмитрия Сергеевича, вернувшегося домой, подробное письмо (от 16.07.1966 г.). В нем он предложил мне подумать о поступлении в аспирантуру в Русский отдел Эрмитажа или в наш институт. Как написала мне в одном из своих писем Вера, дочь Дмитрия Сергеевича, он сам виделся в Эрмитаже с В.И.Васильевым, заведующим Русским отделом, поэтому и я не могла не нанести ему визит. Принял он меня очень тепло. Но мною руководили тогда следующие соображения. Я не хотела уехать с Соловков, не заложив там основы музея, не могла отправиться в Ленинград без ясной перспективы вскоре там соединиться с сыном, так как там не было ни жилья, ни прописки. Взять сына на Соловки я не могла, поскольку много времени проводила в командировках по делам организации музея, и сын жил в Онеге у моего ушедшего в отставку отца, недалеко от Соловков. Вероятно, мне надо было бы в Ленинграде жить в общежитии. А еще при поступлении в аспирантуру нужно был сдавать марксизм. Партбилета в моем кармане никогда не было. Я просто для себя решила не поступать в аспирантуру Эрмитажа, хотя, как написала мне в одном из своих писем Вера, меня там в 1967 году ждали. А в 1968 году обстоятельства и вообще изменились, что видно из письма от 26 марта 1968 г.

В начале августа (письмо от 1.08.1966 г.) я получила от Дмитрия Сергеевича фотографии, сделанные им с меня во время наших прогулок на Соловках, а в конце августа (письмо от 28.08.1966 г.) несколько чудных стихов Владимира Кемецкого.

Я благодарна Дмитрию Сергеевичу за то, что он постоянно в эти годы побуждал меня писать. Так, во второй половине 1966 года я написала свою первую статью в журнал «История СССР». Попала эта статья, которая называлась просто «Соловки», в третий номер за 1967 год. Вступительное слово к ней, открывшей новый раздел этого журнала «Памятники отечественной истории», написал Н.Н.Воронин. К этому времени я была уже представлена Николаю Николаевичу, выслушала и его добрые советы по соловецкой работе.

За сделанную мною сноску к статье получила выговор от Дмитрия Сергеевича в письме от 28 августа 1967 г.

Письмо от 7 мая 1967 г. связано с горячим желанием Дмитрия Сергеевича видеть на восстановленном в процессе реставрации Преображенском соборе шатер. В связи с этим он прислал мне копию фотографий иконы прп. Зосимы и Савватия Соловецких, присланную ему Екатериной Сергеевной Овчинниковой, заведующей отделом древнерусской живописи Исторического музея. В 60-х годах Дмитрий Сергеевич видел архитектуру монастыря такой же, какой она стала после пожара 1923 года, когда сгорели все деревянные монастырские покрытия и здания были защищены самыми упрощенными кровлями.

Центральный барабан очень своеобразного по архитектуре Преображенского собора представляет собой не цилиндр, — обычное основание для луковичной главки, даже не восьмигранник, а именно восьмигранную пирамиду, которая имеет наклонные грани. Дмитрий Сергеевич ввиду этого считал, что собор должен быть увенчан высоким шатром с небольшою главкой, что встречается в изображениях его на иконах соловецких преподобных. Одним из примеров и была икона на присланной фотографии. Я тоже, исходя из особенностей центрального барабана, склонялась к возможности возведения шатра на соборе. Но надо сказать, что восстановленный сейчас Преображенский собор с увенчивающей центральную пирамиду луковичной главкой и нисходящим от нее двойным рядом кокошников смотрится великолепно.

В письме от 28 ноября 1967 г. впервые идет речь об издании сборника о Соловках в издательстве «Искусство». Инициатор издания — Ю.М.Овсянников. В письме мне предлагается выполнить три задания: две статьи и работу с фотографом. Все предложения были мне очень интересны, особенно вторая статья. Предложение это сделано именно Дмитрием Сергеевичем.

Летом 1968 г. Дмитрий Сергеевич, как предполагал в том письме, с женой и дочерью, к сожалению, на Соловки не приехал.

О Бухаресте в этом письме он упоминает потому, что работать на Соловках я стала, вернувшись из Румынии, где два года работала экскурсоводом для славянских групп в Национальном музее и Николеску, заместителя директора музея по научной работе, конечно, хорошо знала.

В монастыре Куртя де Арджеш, отраженном в народных легендах, конечно, тоже была, но уже как экскурсантка.

На вопрос: «Как с организацией музея?» — вероятно, ответила, что 7 января 1967 года была открыта первая экспозиция Соловецкого музея, тогда филиала Архангельского краеведческого музея. В экспозицию вошли подлинные памятники из Соловецкого монастыря. Эти вещи были вывезены из уже закрытого монастыря после пожара 1923 года Дмитрием Петровичем Барановским и Николаем Николаевичем Померанцевым. Причем ими были не только отобраны для вывоза сокровища монастыря, но и сделаны подробнейшие обмеры ансамбля. Позже я видела их в архиве Д.П.Барановского в его доме на территории Новодевичьего монастыря, где он жил.

Для Соловецкого музея были переданы экспонаты, хранившиеся в музеях Московского Кремля, Историческом музее и его филиале тогда — музея села Коломенского. Витрины для размещения экспонатов в экспозиции Соловецкого музея передал Эрмитаж, обновивший в это время свои экспозиции.

Письмо от 26 марта 1968 г. О своем отношении к перспективе аспирантуры я уже все сказала. И еще мне очень хотелось съездить хоть в одну экскурсию по моему родному Северу, что я и сделала в августе. Привезла много очень интересных вещей в фонды музея, в основном бытовых, из села Пурнема и две иконы: прп. Зосимы и Савватия Соловецких и Богоматери Всех Скорбящих Радосте, из церкви свт. Николая в Нижмозере.

В музее появились новые сотрудники, и я готовилась к тому, чтобы переехать отсюда.

Письмо от 28 марта относится к тому времени, когда мы, включенные в состав авторов сборника статей, начали вплотную работать: собирать материал, писать. В это время я получила удивительное письмо от студента нашего института, которого называет Дмитрий Сергеевич. Письмо это в тоне своем заключало почти требование ответить на 22 (!) вопроса. Ответы на них могли стать основой для диссертации. Должна признаться, что на несколько вопросов я тогда достаточно полно и не могла ответить. На письмо это, что редко со мной случалось, я не ответила совсем. Тему моей статьи он мог узнать в редакции, где, к сожалению, принято было соавторам позволять читать работы коллег. Вероятно, благодаря Дмитрию Сергеевичу, мне предложено было издательством написать статью об изображениях Соловецкого монастыря в графике, прежде всего в гравюрах, чтобы сохранить меня в составе авторов. Надо сказать, что над этой темой мне тоже было очень интересно работать. Но еще до того как вышла из печати монография о Соловках, а лежала она в редакции 12 лет, упомянутый студент в журнале «Декоративное искусство» опубликовал от себя сделанное мной в процессе работы над гравюрами открытие. Заключалось оно в том, что образцом для иконы прп. Зосимы и Савватия Соловецких из собрания Вологодского краеведческого музея, написанной в 1709 году Иваном Ефремовичем Марковым, послужила гравюра Василия Андреева 1699 года.

В письме от 4 мая 1968 г. Дмитрий Сергеевич послал мне копию своего письма, автору макета архитектурного ансамбля Соловецкого монастыря Павлу Васильевичу Любимскому. Он послал мне эту копию, желая знать мое мнение о его рекомендациях. Несомненно все, что было им сказано о западной галерее. Галерея эта — крытый переход от Преображенского собора к трапезной палате при Успенском соборе. Путь к ней лежал не только от Преображенского собора, но и от ризницы, от колокольни, от построенных уже в XIX веке Троицкого и Никольского соборов. Конечно, галерея не могла быть открытой. Вспоминается, что самые сильные ветры на Соловках бывают во время Великого Поста, а галерея западная, на ветер с моря.

Конечно, нельзя разрушать здания XVIII–XIX вв. Из письма, однако, не ясно, как это предполагалось отразить в макете.

В двух последних письмах от 4-го и 12-го сентября он благодарит меня за сведения о резьбе на балке над Святыми воротами и беспокоится о судьбе моей статьи в сборнике, издаваемом Ю.М.Овчинниковым. Вероятно, именно его заботами моя статья о постройках на архипелаге и другая, об изображениях монастыря, к сожалению, только в гравюрах, вошли в сборник.

Письма эти сентябрьские, а в начале октября я была уже зачислена в штат сотрудников Владимиро-Суздальского музея-заповедника, где мне была обещана, благодаря хлопотавшей обо мне сотруднице Министерства культуры, квартира для меня с сыном в течении года.

29 сентября 1971 года вместе с Дмитрием Сергеевичем и его женой Зинаидой Александровной мы обошли Суздаль. В память об этом дне в моей библиотеке хранится его книга «Человек в литературе Древней Руси» с автографом: Дорогой Светлане Васильевне Вереш на долгую память о Д.Лихачеве 29.09.1971 г. с благодарностью за Суздаль и Соловки».