«Твои стихи… поют мне о твоей любви…»

Письма Любови Дмитриевны Менделеевой А. А. Блоку

1902–1903 годы

 

Предлагаемые вниманию читателей письма Любови Менделеевой к Александру Блоку относятся ко времени после «решительного объяснения» молодых людей и — перед свадьбой. Между 7 ноября 1902-го и 17 августа 1903 года. Письма невесты жениху…

И мы невольно «опрокидываем» на эти письма наши нынешние представления о знаменитых корреспондентах. Великий поэт, со своей судьбой, и жена поэта, со своей судьбой… Все «были» и «небылицы» (говоря словами Л. Д. Блок) встают на нашем пути к этим ранним девичьим письмам.

Имя и судьба Любови Дмитриевны Менделеевой-Блок (1881–1939) рассматривались, как правило, в зависимости от имени и судьбы Александра Блока. В своих воспоминаниях «И быль, и небылицы о Блоке и о себе» Любовь Дмитриевна сетовала, что от нее заранее ждут мемуаров «жены поэта», которая выполняет предначертанную ей «функцию» («фикцию», шутила она).

Не случайно переписка Блока и Любови Дмитриевны была издана в свое время в усеченном виде: это «Письма к жене» Блока (в составе «Литературного наследства»), где в комментариях приводятся более или менее обширные фрагменты писем Любови Дмитриевны. Илья Самойлович Зильберштейн, создатель блоковских томов «ЛН», рассказывал, что он хотел напечатать полностью всю двустороннюю переписку Блока и его жены. Но тогда казалась чудом сама возможность появления «Писем к жене». Публикация двусторонней переписки поэта и его жены — задача будущего, может быть, и ближайшего.

В литературном наследии Любови Дмитриевны — в письмах, мемуарах, статьях — всегда искали прежде всего ключ к семейной драме Блока. Даже издание позднейшей фундаментальной монографии Л.Д.Блок «Классический танец», которую специалисты назвали «Периодической системой балета», не заставило биографов, исследователей Александра Блока взглянуть по-новому, более пристально на фигуру Прекрасной Дамы.

Биография Любови Дмитриевны Блок, в сущности, не изучена и не написана. Театральный путь актрисы Блок-Басаргиной еще ждет своего исследователя. Самое же поразительное, что мы по-настоящему не знаем истории взаимоотношений Блока и Любови Дмитриевны, хотя об этом столько наговорено… В публикуемых ниже письмах Любови Менделеевой к Блоку — предыстория этого драматического «романа» всей жизни.

Любила ли Прекрасная Дама своего Рыцаря и Поэта? Любила ли Люба Менделеева юного Блока? Любил ли бобловский Гамлет, какого мы видим на старинной фотографии, свою Офелию, увитую подмосковным хмелем?.. Или это был поэтический миф, разрушившийся при первом столкновении с реальностью?.. Вот вопросы, которые невольно рождаются, когда читаешь письма, напоенные страстью, а перед нами — уже прожитая и ставшая «достояньем доцента» трудная и яркая жизнь двух столь непохожих людей…

Люба и Саша, скажем так, знали друг друга с детства. «Принц» и «принцесса» гуляли со своими нянями по набережной Невы, когда Андрей Николаевич Бекетов, дед Блока, и Дмитрий Иванович Менделеев, Любин отец, встречались, идя на лекции, в длинных коридорах Петербургского университета… Подростками снова познакомились Саша и Люба в Боблове, где затеяли вместе со сверстниками игру в «детей капитана Гранта», еще и не ведая ни о какой Вечной Женственности.

Казалось бы, они не представляли друг для друга никакой тайны. Но за год до начала любительских спектаклей в Боблове, в 1897 году, Блок в Бад-Наугейме уже испытал первое в своей жизни сильное чувство. Потом Блок расскажет своей невесте об этой неизвестной ей «Ксении», а в цикле «Через двенадцать лет» произнесет: «Гений первой любви надо мной…» (И надо же, чтобы перед свадьбой Блок снова оказался в Бад-Наугейме!..)

Когда летом 1898 года Блок на своем белом коне Мальчике приехал в Боблово, Люба сразу почувствовала чью-то чуждую власть над этим юношей. В своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна пишет, что Блок ей с первого взгляда не понравился. И должны были пройти «годы служения», чтобы смешались явь и сон, Таинственная Дева и Люба Менделеева, Гамлет и Саша Блок, а 7 ноября 1902 года произошло «решительное объяснение», вскоре сделавшее героев мифа земными персонажами — невестой и женихом.

Заметим, что образ Возлюбленной в юношеских стихах Блока никак не похож на тот, который возникает из писем самой Любови Дмитриевны к Блоку накануне свадьбы. В письмах — страстная, влюбленная, нежная, преданная, женственная невеста, которая томится в ожидании жениха. В стихах — холодная, далекая, загадочная, не понимающая молений, но владеющая всеми помыслами и желаниями Поэта, более того — властвующая всем миром Дева, Заря, Купина… Где же Она на самом деле?

И мы видим, читая письма невесты, что она сама не знает, где сказка, а где быль, где литература, а где судьба, где жених, желанный и единственный, а где — Поэт, со своей миссией, которой должна покориться и она.

Не нам отвечать на эти вопросы, на которые и нет ответа. Не нам судить огонь, «что просиял над целым мирозданьем и в ночь идет, и плачет, уходя…» Пережитое в юности было столь велико, что они не смогли расстаться, что бы ни произошло потом. И навсегда остались для нас (перефразируя поэта) все невеста и вечно жених.

Они неразделимы, как Данте и Беатриче, как Петрарка и Лаура, как Пушкин и Наталья Николаевна, при всем несходстве стран, эпох и судеб. «Исполнились мои желания. Творец // Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна…» Так мог бы сказать и Блок. Вот что слышалось невесте в стихах и письмах Блока.

Блок — один из великих мировых лириков, продолживших романтическую традицию поклонения Возлюбленной, Песнь рыцарства, обожествлявшего Ее. И никто лучше Пушкина не сказал об этом дерзком смешении молитвенности и влюбленности:

 

Несть мольбы Отцу, ни Сыну,
Ни Святому Духу ввек
Не случалось паладину,
Странный был он человек.

 

Проводил он целы ночи
Перед ликом Пресвятой,
Устремив к ней скорбны очи,
Тихо слезы лья рекой.

 

Полон верой и любовью,
Верен набожной мечте,
Ave, Mater Dei кровью
Начертал он на щите.

 

В знаменитом стихотворении Пушкина «Жил на свете рыцарь верный…» (строки из которого Достоевский взял эпиграфом к роману «Идиот») «дух лукавый» обвиняет рыцаря в кощунстве:

 

Он-де Богу не молился
Он не ведал-де поста,
Не путем-де волочился
Он за матушкой Христа.

 

Пушкин иронизирует над ханжами и защищает Поэзию и Любовь устами Богоматери:

 

Но Пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина своего.

 

Эти стихи Пушкина навсегда остались заветными для автора «Розы и Креста», сплетаясь с клятвой певца Вечной Женственности — Владимира Соловьева:

 

Смерть и Время царят на земле,
Ты владыками их не зови.
Все кружась исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.

 

Вот какая вера, какая традиция стояла уже за ранним стихами Блока периода Ante Lusem (До света), за первыми страницами «Стихов о Прекрасной Даме», за письмами Блока. И Любовь Менделеева не могла не почувствовать, что это больше, чем «ухаживанье», больше, чем влюбленность, — это Поклонение.

10 ноября 1902 года Блок пишет Любови Дмитриевне: «Ты — мое солнце, мое небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая моя Тайна и Последняя Моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе забавой. Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе. Твое Имя здешнее — великолепное, широкое, непостижимое. Но Тебе нет имени. Ты — Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалкого, ничтожного. Мне дано видеть Тебя Неизреченную».

Блок понимает, что Любови Дмитриевне нужны не заклинания, а живые человеческие чувства. И он уверяет любимую: «Не принимай это как отвлечение, как теорию, потому что моей любви нет границ, преград, пределов ни здесь ни там. И ты везде бесконечно Совершенная, Первая и Последняя».

Любу пугает отвлеченность, «мистицизм»; она жаждет земной любви. Блок объясняет: «Да, наконец, самый этот “мистицизм” (под которым Ты понимаешь что-то неземное, засферное, “теоретическое”) есть самое лучшее, что во мне когда-нибудь было; он дал мне пережить и почувствовать (не передумать, а перечувствовать) все события, какие были в жизни, особенно 1) ярко, 2) красиво, 3) глубоко, 4) таинственно, 5) религиозно. И главное, он дал мне полюбить Тебя любовью, не требующей оправданий, почувствовать перед Тобой правоту сердца…» И далее: «Вот что такое “мистицизм”. Он проникает меня всего, я в нем, и он во мне. Это — моя природа. От него я пишу стихи» (22 февраля 1903 года).

Такие письма (и стихи) не могли не увлечь Любовь Дмитриевну, человека артистичного и очень своеобразного, не банального, в необычный эпистолярный диалог, в котором говорили не просто влюбленные, а посвященные.

В конечном итоге, этот диалог посвященных захватил всю жизнь и не дал распасться союзу посвященных. Из тех, кто покушался на этот союз, посвященным был, наверно, один Андрей Белый. Но и ему оказалось не под силу разорвать таинственные узы, связавшие Прекрасную Даму и ее Рыцаря.

А о том, почему жизнь сложилась вопреки мифу, наперекор мечте и простому человеческому счастью, поэт скажет:

 

Ты всегда мечтала, что, сгорая,
Догорим мы вместе — ты и я,
Что дано, в объятьях умирая,
Увидать блаженные края…

 

Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта,
И что жизнь безжалостно стегнула
Грубою веревкою кнута?

 

Не до нас ей, жизни торопливой,
И мечта права, что нам лгала. —
Все-таки когда-нибудь счастливой
Разве ты со мною не была?

 

Эта прядь — такая золотая
Разве не от старого огня? —
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная — прости меня!

 

Но до этих поздних признаний еще далеко. Всю блоковскую лирическую «трилогию» пронизывает тоска по оставленной духовной родине — «Стихам о Прекрасной Даме», которые Блок считал лучшими в своей поэзии. А они, как никак, посвящены Л.Д.М.

Любовь Дмитриевна еще напишет безжалостные и нежные воспоминания о Блоке. Но всего этого мы с вами не знаем… Мы — на заре двадцатого века. Перед нами — связка девичьих писем к жениху. Повторим слова Фета: «Там человек сгорел».

 

* * *

Публикуемые 29 писем Л.Д.Менделеевой к А.А.Блоку охватывают период с ноября 1902-го по июль 1903 года. Всего за это время ею было отправлено поэту 77 писем; общее их число за всю совместную жизнь составляет более трехсот. Письма печатаются по автографам, хранящимся в архиве А.А.Блока в Российском государственном архиве литературы и искусства (Ф.55. Оп.1. Ед.хр. 159).

 

 

1

<12 ноября 1902. Петербург>¹

Мой дорогой, отчего ты не написал мне сегодня? Ведь это же ужасно — не видеть тебя, знать, что ты болен², не получать от тебя ничего! Нет, милый, пиши мне каждый день, а то я измучаюсь, я места не могу найти сегодня от тоски, так трудно отгонять всякие ужасы, которые приходят в голову… Но ведь ничего ужасного нет? Тебе не хуже? Что с тобой? Долго мы еще не увидимся? Боже мой, как это тяжело, грустно! Я не в состоянии что-нибудь делать, все думаю, думаю без конца, о тебе, все перечитываю твое письмо³, твои стихи, я вся окружена ими, они мне поют про твою любовь, про тебя — и мне так хорошо, я так счастлива, так верю в тебя… только бы не эта неизвестность. Ради Бога, пиши мне про себя, про свою любовь, не давай мне и возможности сомнения, опасения!

Выздоравливай скорей, мой дорогой! Когда-то мы увидимся?

Люблю тебя!

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля и пометы Блока серым карандашом: «12 нояб<ря>». Однако здесь стоит учитывать замечание В.Н.Орлова, что «письма, датированные датой почтового штемпеля, как правило, писались накануне» (Блок А. Письма к жене / Вступ. ст. и коммент. Вл. Орлова // Литературное наследство. Т.89. М., 1978. С.54).

Ответ на первое письмо Блока (от 10 ноября 1902 г.), посланное после решительного объяснения с Л.Д.Менделеевой в ночь с 7 на 8 ноября. До этого письма она послала Блоку открытку следующего содержания: «Мой милый, бесценный Сашура, я люблю тебя! Твоя» (почтовый штемпель: «9 ноября 1902») (РГАЛИ. Ф.55. Оп.1. Ед.хр. 159. Л.9).

² См. о причинах и обстоятельствах болезни А.Блока в воспоминаниях Л.Д.Блок: «Каким-то подсознанием я понимала, что это то, о чем не говорят девушкам, но как-то в своей душе устраивалась, что не только не стремилась это подсознание осознать, а просто и вопросительного знака не ставила. Болен, значит — «ах, бедный, болен», и точка. Зачем я это рассказываю? Я вижу тут объяснение многого. Физическая близость с женщиной для Блока с гимназических лет — это платная любовь и неизбежные результаты — болезнь. Слава Богу, что еще все эти случаи в молодости — болезнь не роковая» (Блок Л.Д. И были и небылицы о Блоке и о себе // Две любви, две судьбы. Воспоминания о Блоке и Белом / Вступ. ст. В.В.Нехотина. М.: Издат. дом XXI век — Согласие, 2000. С. 78-79).

³ Имеется в виду письмо Блока от 10 ноября 1902 г. (См.: Блок А. Письма к жене. С. 53-54).

 

2

<20 ноября 1902. Петербург>¹

Твои письма кружат мне голову², все мои чувства спутались, выросли; рвут душу на части, я не могу писать, я только жду, жду, жду нашей встречи, мой дорогой, мое счастье, мой бесконечно любимый!

Но надо, надо быть благоразумным, надо довести благоразумие до нелепости, надо ждать пока ты не будешь совсем здоров, хотя бы недели!³ Я не могу себе этого и представить, но я умоляю тебя «быть благоразумным»!

Пиши мне каждый раз о своем здоровье, чтобы я знала — приближается ли день нашей встречи.

В эти два праздника пиши мне домой, когда я дома — письма дают прямо мне. До свиданья, милый, дорогой!

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и карандашной помете А.Блока: «20 ноябр<я>».

² В письме от 20 ноября Блок писал Л.Д.Менделеевой: «У меня нет холодных слов в сердце. Если они на бумаге, это ужаснее всего. У меня громадное, раздуваемое пламя в душе, я дышу и живу Тобой, Солнце моего Мира. Мне невозможно сказать всего, но Ты поймешь. Ты поняла и понимаешь, чем я живу, для чего я живу, откуда моя жизнь. Если бы теперь этого не было, — меня бы не было. Если этого не будет — меня не будет. Глаза мои ослеплены Тобой, сердце так наполнено и так смеется, что страшно, и больно, и таинственно, и недалеко до слез. <…> Будет говорить страсть, не будет преград. Вели — и я выдумаю скалу, чтобы броситься с нее в пропасть. Вели — и я убью первого и второго и тысячного человека из толпы и не из толпы. Вся жизнь в одних твоих глазах, в одном движении» (Блок А. Письма к жене. С.67).

³ В этом же письме Блок делился возможными сроками ближайшей встречи с Л.Д.Менделеевой: «Еще несколько дней я не могу, говорят, Тебя видеть, т. е. выходить. Это ужасно. Ты знаешь, что это так надо, но мне странно. И еще страннее, что я подчиняюсь этому нелепому благоразумию. К великому счастью, я только подчиняюсь ему, но оно вне. Во мне его нет. Пока я знаю, что дело идет о нескольких днях (сколько — несколько?) и что от этого зависит будущее, я терплю еще. Но если бы это были недели или месяцы и болезнь была бы непрерывна и мучительна, я бежал бы ночью, как вор, по первому Твоему слову, по первому намеку» (Там же).

 

3

<6 декабря 1902. Петербург>¹

Мой дорогой, любимый, единственный, я не могу оставаться одна со всеми этими сомнениями, помоги мне, объясни мне все, скажи, что делать!.. Если бы я могла холодно, спокойно рассуждать, поступать теоретично, я бы знала, что делать, на что решиться: я вижу, что мы с каждым днем все больше и больше губим нашу прежнюю, чистую, бесконечно прекрасную любовь. Я вижу это и знаю, что надо остановиться, чтобы сохранить ее навек, потому что лучше этой любви ничего нет на свете; победил бы свет, Христос, Соловьев…² Но нет у меня силы, нет воли, все эти рассуждения тают перед моей любовью, я знаю только, что люблю тебя, что ты для меня весь мир, что вся душа моя — одна любовь к тебе. Я могу только любить, я ничего не понимаю, я ничего не хочу, я люблю тебя… Понимать, рассуждать, хотеть — должен ты. Пойми же все силой твоего ума, взгляни в будущее всей силой твоего провидения (ты ведь знал, что придут и эти сомнения), реши беспристрастно, объективно, что должно победить: свет или тьма, христианство или язычество, трагедия или комедия. Ты сам указал мне, что мы стоим на этой границе между безднами, но я не знаю, какая бездна тянет тебя. Прежде я не сомневалась бы в этом, а теперь… нет, и теперь, несмотря ни на что, я верю в тебя, и потому прошу твоей поддержки, отдаю любовь мою в твои руки без всякого страха и сомнения³.

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и карандашной помете А.Блока : «6 декабр<я>».

² Очевидно, именно к этому времени относится начало «короткой вспышки чувственного» увлечения А.Блока, о которой Л.Д.Менделеева писала в своих мемуарах (см.: Блок Л.Д. Указ. соч. С.82).

³ В ответном письме (от 6 декабря) Блок пытался развеять ее сомнения: «Ты теперь должна быть свободна от сомнений и МОЖЕШЬ твердо ВЕРИТЬ мне в том, о чем Ты думаешь. Все это я не могу довольно ясно выразить в эту минуту. Но знай, что теперь полновластны «свет, христианство и трагедия», по причинам, часто темным для Тебя, а частью для меня» (Блок А. Письма к жене. С.75).

 

4

<15 декабря 1902. Петербург>¹

Нет, мой дорогой, я не буду больше ходить в нашу комнату без тебя, верю, так лучше, если ты этого хочешь².

Пиши мне на Курсы³. За меня не бойся совсем; нехорошо это, я знаю, но я теперь отношусь тупо и равнодушно ко всему чуждому, а тем более враждебному нашей любви; все как-то проходит мимо, совершенно не затрагивая меня, точно его и нет совсем. Чтобы разговаривать с кем-нибудь, мне нужно все время держать себя в руках, напрягать внимание, а то я начинаю не понимать слова, кот<орые> слышу, не знаю, что я должна говорить. В голове все время вертятся твои слова, стихи, фразы из твоих писем... Ну, да я не могу все это рассказать, ты сам понимаешь, чем я живу теперь и что для меня все остальное. Твое письмо искренно и такое, кот<орое> я больше всего люблю — ты пишешь, что пишется, что приходит в голову; только зачем ты говоришь: «опять отвлеченно»?⁴ Разве ты думаешь, что мне «отвлеченное» менее интересно? Да нет, ты не думай этого.

Пришли мне твои стихи, мой дорогой, на Курсы завтра. Лида⁵ уехала на несколько дней в Гатчину, сегодня, кажется, мне дадут побыть одной и опомниться; мне теперь хочется уже этого, п<отому> ч<то> развлечения, театр, совсем не развлекают, не помогают проходить времени, а только досадно мешают думать о тебе.

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля и пометы Блока карандашом : «15 декабр<я>».

² В меблированных комнатах на Серпуховской улице (№ 10) Блок и Л.Д.Менделеева неоднократно встречались с 8 декабря 1902 г. по 31 января 1903 г. Вот что поэт писал своей возлюбленной 13 декабря: «Тебе лучше не приходить в эту комнату на Серпуховской, пока я болен, потому что все эти люди какие-то грубые и подозрительные. Вчера я не мог дождаться ни дворника, ни Остапа, говорил с женой управляющего и со швейцаром. <…> У меня, в конце концов, просто чувство отвращения ко всем им и к тому внутренне нечистому, что они говорят, а главное — думают» (Блок А. Письма к жене. С.76).

Остап (в примеч. В.Н.Орлова к 89-му тому «Литературного наследства» ошибочно назван «Османом») — вероятно, лакей в меблированных комнатах, иногда приносивший с Серпуховской Л.Д.Менделеевой письма Блока.

³ Имеются в виду Высшие (Бестужевские) женские курсы (Васильевский остров, 10-линия), на которых училась Л.Д.Менделеева.

⁴ См. образец «отвлеченных» рассуждений Блока в его письме от 14 декабря: «Прости меня, мне каждый день прибавляет знания о Твоем Совершенстве. Тут уж не о «небесном» даже я говорю. Это все — после, теория, не наше настоящее. Настоящее все вокруг Тебя, живой и прекрасной русской девушки. В Тебе то, что мне необходимо нужно, не дополнение, а вся полнота моя. Если Тебя не будет, я совершенно исчезну с лица земли, «исчерпаюсь» в творении и творчестве. Без Тебя я так немыслим, что, я думаю, некоторые просто видят, наконец, что действую не я сам, а что-то внутреннее вдохновляет. И уж конечно эти не знают, кто это внутреннее, это Ты, и уж конечно я знаю, что это — Ты, что весь сложный механизм движется от Одного Двигателя — Тебя и Тобой. Тут вся моя цель и вся загадка и разгадка, «узел бытия», корни и цветы. Опять отвлеченно» (Блок А. Письма к жене. С. 77-78).

⁵ Лидия Дмитриевна Менделеева — троюродная племянница Л.Д.Менделеевой.

 

5

<18 декабря 1902. Петербург>¹

Опять вечер, кончился еще один скучный, бестолковый и утомительный день, и опять я совсем устала и отупела. Хоть теперь могу отдохнуть ото всех и свободно, без помехи думать о тебе, только о тебе; и это уже успокоение и счастье. Скорее бы увидеть тебя, знать только, что ты со мной, ни о чем не помнить, ни о чем не думать! Ты пишешь что-то, что я не совсем понимаю, но раз ты веришь всему этому, буду верить и я, пойму потом. Только где я возьму «гневную силу духа»²? Не знаю, ведь теперь-то уж никакой ни воли, ни силы у меня нет; сила любви — что-то похожее на полное бессилие. Но я все-таки твердо верю, что, когда это будет нужно для тебя, я сумею и силу найти, сумею и понять все, пойму, где твое счастье и что я должна делать. А теперь я понимаю только, что мне нужно видеть тебя, что пока я тебя не увижу, я точно не живу, так пусто и ненужно все кругом.

Курсы кончились сегодня, завтра еще схожу за твоими письмами, а потом пиши или Шуре (Мещанская №7, кв. 14 Алекс<андре> Мих<айловне> Никитиной³), или ко мне иногда.

Напиши, пишутся ли стихи, и пришли мне что-нибудь.

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля и карандашной пометы Блока: «18 дек<абря>».

² См. в письме Блока от 18 декабря: «Одна женщина, принадлежавшая к Пифагорейской общине, в VI веке до Р<ождества> Хр<истова> (заметь, заметь!), написала между прочим вот что: «Когда женщина победит низшие побуждения и овладеет гневною силою духа, тогда родится в ней божественная гармония». И все эти Пифагоровы братья и сестры считали себя «равными блаженным богам». И еще много чего «странного» есть в истории. «Люди» не поверят всему этому. Хочешь верить Ты? Я верю» (Блок А. Письма к жене. С.85; см.: Там же. Примеч. 5, 6). Обращение Блока в этот период к пифагорейской философии, имеющей, в основном, мистические корни, связанные с орфическими мистериями, далеко не случайно. Именно с ее помощью (хотя и не только) он пытался понять, объяснить самому себе и своей возлюбленной, природу своей неповторимой любви, граничащей с мистикой. Так, несколькими днями ранее (в письме от 16 декабря), упомянув, что он стоит на точке зрения «мистической философии», Блок заявлял: «И без конца, если бы это было нужно, я развивал бы очень стройную, далеко не рассудочную (это важно) систему, которая свелась бы к объяснению моих отношений к Тебе — к объяснению их отличия (резкого, крайнего, полного) от “обыкновенных” любовных отношений» (Там же. С.83).

³ Александра Михайловна Никитина (в замуж. Бюхтер; 1883–1942) — подруга Л.Д.Менделеевой по Высшим женским курсам, секретарь театрально-литературного журнала «Новая студия», и сотрудница студии В.Э.Мейерхольда.

 

6

<25 декабря 1902. Петербург>¹

Мой дорогой, милый, прости глупейшее письмо, кот<орое> я тебе написала сегодня², из нашей комнаты! Ты, пожалуй, будешь думать, что я сержусь на тебя, конечно, нет, я ведь знаю, что если ты не пришел — значит, нельзя было, или письмо не понял (я думаю, это вероятнее всего). Мне было только уж очень жалко, что я не видела тебя сегодня, раз была возможность, а видеть тебя сегодня мне хотелось ужасно, совсем без тебя стосковалась, хоть мы и недолго не виделись. Настроение теперь у меня всегда одинаковое, когда я одна без тебя; полная нечувствительность ко всему, что не касается тебя, не напоминает о тебе; читать я могу теперь только то, что говорит мне о тебе, что интересует тебя, потому я и люблю теперь и «Мир искусства»³ и «Новый путь»⁴, и всех «их»⁵, люблю за то, что ты любишь их, и они любят тебя. Странно это! Ведь после 7 ноября, когда я увидала, поняла, почувствовала твою любовь, все для меня изменилось до самой глубины; весь мир умер для меня, и я умерла для мира; я всем существом почувствовала, что я могу, я должна и хочу жить только для тебя, что вне моей любви к тебе — нет ничего, что в ней мое единственное, возможное счастье и цель моего существования. Я повторяю, кажется, что писала прежде, но мне хочется говорить об этом, я так ясно сознаю, ощущаю это сегодня. Как бы ты ни любил меня, моя любовь к тебе всегда одна, потому что она вся глубина души моей, то, что в ней постоянно и вечно и не может измениться.

Раньше я не знала, не понимала, что у меня в этой глубине души, я все старалась найти себя (это ты мне сказал, и это правда), теперь я нашла себя. В душе, в глубине — светло и ясно. Ну, теперь о житейском. Я опять так глупо написала первое письмо, что ты, пожалуй, не поймешь. Приходи к нам 26-го, я буду дома, а мама и тетя, кажется, уедут.

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и по помете Блока карандашом: «25 дек<абря>».

² Речь идет о письме Л.Д.Менделеевой от 25 декабря, в котором она укоряла Блока за то, что он не смог придти на встречу с ней накануне: «Фу, какой ты противный! Я ждала, ждала, ждала до сумасшествия тебя с 2-х часов! Хоть бы предупредил. Теперь я не знаю, когда мы увидимся. 26-го, мне кажется, что-то опасно уходить, да, пожалуй, ты опять не будешь. Приходи лучше к нам, будет дома только Ваня и я, хотя и то не наверно. Больше не хочу писать, ты не заслужил» (РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 159. Л. 60).

³ «Мир искусства» — модернистский художественный журнал (1899–1904), объединявший петербургских художников и писателей.

⁴ «Новый путь» — символистский журнал (1903–1904), объединявший представителей «нового религиозного сознания» и писателей символистов; орган Петербургского религиозно-философского общества.

⁵ То есть представителей «нового искусства».

 

7

<27 декабря 1902. Петербург>¹

Ты, вероятно, знаешь это чувство: уверенность, что ты не можешь прийти, и в то же время безумная надежда и ожидание, и чем больше невозможность, тем сильней и настойчивей ожидание. Так и сегодня, к вечеру, я вдруг стала тебя ждать; знала, что у тебя жар, что ты лежишь, и все-таки ждала до 9-ти часов; а потом стало грустно без тебя и захотелось говорить о тебе. И мы долго с Мусей² разговаривали и о тебе, и о всем, что ты мне говорил; я все вспоминала и рассказывала Мусе; конечно, немного в другом виде, чтобы она понимала; да она и так много понимает и ей много можно говорить, хоть она и молчит в таких разговорах; а если и не понимает, все таки любит слушать. О тебе я говорю, конечно, только как о «поэте», о твоих стихах, твоих взглядах, да и то немногое можно сказать, но и это успокаивает, сменяет тревогу светлыми, радостными думами о тебе.

Теперь поздно, все разошлись, пишу тебе, перечитываю твое письмо… Так мне, ну, прямо, весело становится чувствовать в тебе эту силу духа, и тебе хорошо, и мне с тобой не страшно — уж не будет этих прежних сомнений, и весело, что эта сила, хоть немного, и от меня³. Удивляюсь, отчего я с мамой⁴ все еще не помирилась, в теперешнем настроении, мне было бы, пожалуй, и легко это, только если бы повод был другой. Тебе, должно быть, не нравится, что я так долго в ссоре с мамой, так ты скажи, если хочешь, я постараюсь помириться⁵. Все забываю в каждом письме написать тебе о том, как я получаю твои письма: не беспокойся, это очень хорошо и просто устраивается; я сама беру их утром на кухне, а если приходят после, то их несут прямо ко мне. Да и вся прислуга меня любит и «измены» какой-нибудь с их стороны совсем не боюсь. Пиши мне по-прежнему, иногда в маминых конвертах⁶, а к Шуре опасно, там все страшно любопытны. Присылай мне стихи, кот<орые> пишешь теперь.

Как твое здоровье? Уж теперь надо посидеть подольше дома, поправиться хорошенько. Читал ты «Новый путь», прислали его тебе? Что тебе в нем нравится?⁷

Утром 27, получила твое письмо⁸, о письмах не беспокойся, и мне лучше посидеть тоже дома (кашель и насморк). Пришли же христианские стихи⁹, а то выходит, что я их недостойна, а я не настолько учена, чтоб не обижаться, как Зинаида¹⁰.

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и помете Блока красным карандашом: «27 дек<абря>».

² Мария Дмитриевна Менделеева (в замуж. Кузьмина; 1886– 1952) — младшая дочь Д.И.Менделеева от второго брака, сестра Л.Д.Менделеевой.

³ В ответном письме (от 27 декабря) Блок писал в этой связи: «Зачем Ты пишешь, что сила «немного» от Тебя. Она — вся Твоя, все остальное призрак, бегающие двойники, смесь непонятных исчезновений» (Блок А. Письма к жене. С.97).

⁴ Анна Ивановна Менделеева (урожд. Попова; 1860–1942) — вторая жена Д.И.Менделеева, художница.

⁵ В том же письме Блок писал: «Зачем Ты думаешь, что мне “не нравится”, что Ты не миришься с мамой? Этого не может быть. Я понимаю это только, как способ выражения. Мне все нравится — без исключений. Если хочешь, если можешь — помирись, это я думаю, для Тебя лучше. Лучше, чтоб не было натянутых отношений, маленького диссонанса в доме, особенно, когда этого не нужно и можно обойтись без него» (Там же. С.98). О начале ссоры с мамой Л.Д.Менделеева сообщила Блоку в письме от 14 декабря: «<…> мы с мамой сильно поссорились. Началось с пустяков и общих вопросов, но потом мы перешли, как всегда, на наши отношения, вспомнился “тот” разговор, и тут-то я и убедилась, что мама ничего не подозревает; она сама говорила, что просто хотела меня предупредить на всякий случай <…> Сегодня мама захотела продолжать и вчерашний и “тот” разговор, но мне было слишком невыносимо и оскорбительно за нас слушать такие вещи, так что мы с мамой поссорились окончательно» (РГАЛИ. Ф.55. Оп.1. Ед.хр. 159. Л. 44–44об.).

⁶ Письма Блока по домашнему адресу Л.Менделеевой, скрывавшей от своих родных переписку с Блоком, в конспиративных целях направлялись в конвертах, надписанных его матерью.

⁷ Имеется в виду первая книжка (за январь 1903 г.) журнала «Новый путь». Блок отвечал: «“Новый Путь” не прислали, это не говорит в пользу компании Мережк<овских>. Думаю, что журнал очень интересный. Нравится ли Тебе и что именно? Занятен Тернавцев. Вероятно, талантлив Розанов, Минский в прозе бледен, хороши некоторые стихи (Сологуб?), а о Толстом и Ницше по отрывкам и говорить трудно», — отвечал Блок (Там же).

⁸ Речь идет о письме Блока от 26 декабря (См.: Блок А. Письма к жене. С. 92-93).

⁹ Имеется в виду стихотворение «Все кричали у круглых столов…», написанное 25 декабря 1902 г., о котором Блок упоминал в письме от того числа: «Написал хорошие стихи, но теперь не пошлю их Тебе. Они совсем другого типа — из Достоевского, и такие христианские, какие я только мог написать под Твоим влиянием» (Там же. С.91). Это стихотворение было приложено Блоком к письму от 27 декабря.

¹⁰ Зинаида Николаевна Гиппиус.

 

8

<27 декабря 1902. Петербург>¹

Какое у тебя хорошее, светлое настроение! Как всегда, и оно передалось мне, и мне теперь не тяжело, не тоскливо, как было при Лиде², а легко и надежды много, и бесконечная вера в тебя, в нашу судьбу, во все, во все, во что ты веришь. Сейчас была Шура, совсем перебила настроение писать: она с братьями, сестрой и еще какими-то гимназистками и гимназистами. Собираются придти сегодня к нам ряжеными. Пускай! Не дадут думать, что ты не со мной сегодня. Пришли твои стихи, пожалуйста!

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и помете Блока карандашом: «27 дек<абря>».

² См. примеч. 5 к письму 4.

 

9

<29 декабря 1902. Петербург>¹

Ты верно беспокоишься, не вышло ли чего из-за письма: нет, все хорошо, и письмо с А.М.Д. я получила². Нужно тебя слушаться, ты опять был прав, лучше не получать писем дома! Пиши в 5-ое отд<еление>³, здесь ближе, можно будет чаще ходить. Я вообще довольно свободна, тетя⁴ была все время с мамой, хотя теперь мама начала рисовать, придется мне заменить ее. Это ничего, пока нам нельзя видеться, а потом будет досадно. Бываем теперь часто в театре. Вообще, на праздниках⁵, нам будет почти невозможно видеться; я уж нарочно не иду теперь к Шуре, чтобы хоть этот выход остался. Никаких планов на январь у меня нет особенных; видеть тебя — чего же мне еще!

Как твое здоровье? — Пишу утром, потому письмо выйдет пустое, холодное, и я лучше ничего не буду писать кр<оме> того, что мне хочется сказать на твои письма и про стихи, выйдет не то, лучше напишу сегодня вечером, мы дома сегодня. — Если тебе не понравится (совсем не «способ выражения», а я правда боялась), что я с мамой в ссоре, я не буду мириться с мамой: искренно не могу, а заставить себя хотела только из-за тебя⁶.

«Новый Путь» для меня был очень интересен; именно то, что ты пишешь, и еще один рассказ «Вымысел»; забыла фамилию автора⁷, а журнал у мамы. Там молодая девушка, кот<орая> кажется «ему» древней, тысячелетней и не живой, с мертвыми глазами. Ты меня тоже называл древней, а мертвой я тебе не кажусь?⁸ Стихи мне понравились Зиночкины, — «Снег»⁹, и Сологуба¹⁰. Когда же они напечатают твои? Перцов¹¹ пишет в предисловии, что стихи будут напечатаны целым отделом и в каждой книжке — только одного автора. Мне это нравится. Хорошо бы во второй книжке — твои!¹² Напишу еще вечером.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и карандашной помете Блока: «29 дек<абря>».

² Имеется в виду письмо Блока от 26 декабря, в котором он писал: «Я придумал следующее: не писать ли письма к Тебе пока так: Загородный, 14; 2-е почтовое отделение. До востребования. Литеры, например, АМД. Можно ли так? Следующее письмо я напишу так, потому что еще не получу ответа. Для того, чтобы получить, нужно прийти и спросить письмо с литерами АМД (Alma Mater Dei). Если хочешь другие буквы — напиши, только не Л.Д.М., во избежании каких-нибудь подозрений<…>» (Блок А. Письма к жене. С. 92-93). «Ave, Mater Dei» (у Блока ошибочно «Alma») — «Радуйся, Матерь Божия» (лат.). Ранее, в письме от 23 ноября 1902 г., Блок ввел в свое письмо цитату из стихотворения Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный…», заменив латинскую аббревиатуру «АМД» на инициалы Л.Д.Менделеевой: «L.D.M. своею кровью начертал он на щите» (Блок А. Письма к жене. С.71).

³ 5-е почтовое отделение на Измайловском проспекте, куда Блок писал Л.Д.Менделеевой до востребования.

⁴ Мария Ивановна Сафонова (урожд. Попова; 1858–?) — сестра А.И.Менделеевой.

⁵ Речь идет о праздниках Рождества и Нового года.

⁶ Блок писал Л.Менделеевой в связи с этим в письме от 29 декабря (дата почтового штемпеля: 30 декабря): «Если Ты не можешь помириться с мамой теперь, это ничего. Если даже что-нибудь теряется от этого теперь, то наверстается потом. Но мне кажется, что даже и теперь от этого мало теряется, потому что причина ссоры лежит не очень глубоко, а основана главным образом на том, что мама совершенно не понимает Тебя и едва ли вникает в сложность Твоей развивающейся души, забывая, как это часто бывает, свое собственное прошлое. Едва ли ее можно винить за это, тем более, что она и не могла бы понять, при всем желании даже, Твоих исключительно громадных сил, частью еще покоящихся, частью начинающих приходить в брожение» (Блок А. Письма к жене. С. 100-101).

⁷ Автор рассказа «Вымысел» — З.Н.Гиппиус, укрывшаяся под псевдонимом Л.Денисов.

⁸ По поводу этого вопроса Блок отвечал в том же письме: «Этого не только никогда не было, но я думаю еще, что в Тебе такая глубокая сила истинной жизни, что Ты свободно и безболезненно-спокойно все время отдаешь часть ее мне, и эта часть так громадна, что я чувствую себя совершенно возродившимся и необыкновенно бодрым» (Там же. С. 100).

⁹ Имееются в виду стихотворения З.Н.Гиппиус «Снег» («Опять он падает, чудесно молчаливый…») и «Нет! Сердце к радости лишь вечно приближалось…»

¹⁰ В «Новом пути» были опубликованы стихотворения Ф.Сологуба «Как часто хороня меня!..» и «Пойми, что гибель неизбежна…»

¹¹ Петр Петрович Пéрцов (1868–1947) — литературный критик, публицист, издатель и соредактор журнала «Новый путь». Оставил воспоминания о Блоке: «Ранний Блок» и «Блок в синем воротничке» (См.: Перцов П.П. Литературные воспоминания 1890–1902 гг. / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.В.Лаврова. М.: Новое литературное обозрение, 2002).

¹² Стихотворения Блока (цикл «Из посвящений») были опубликованы в №3 «Нового пути» (1903). Это была первая публикация поэта.

 

10

<30 декабря 1902. Петербург>¹

Мой дорогой, я рада, что мама знает все, я давно этого хотела в глубине души, п<отому> ч<то> хотела, чтобы она знала, что тебе хорошо теперь, что ты счастлив и что, если я и сделала тебе что-нибудь злое в прошлом году, то теперь и ты, и мама можете мне все простить за мою любовь. Кроме того, я твою маму люблю теперь больше всех на свете, после тебя, и мне хотелось всегда, чтобы и она хоть немного знала меня и любила².

Напиши, ради Бога подробнее, это все так странно, и я еще не совсем понимаю. Прости, что письмо придет так поздно, я твое вчера не получила, опоздала на почту. Мама ничего не знает и теперь ей и подозревать нечего. Помни, что кроме моей любви и тебя, у меня ничего нет на свете, я верю только тебе, делай что хочешь, говори все, кому хочешь, а маму твою я люблю и верю ей.

Твоя

Напиши сегодня домой в мамином конверте.

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю и помете Блока карандашом: «30 дек<абря>. 1902. СПб.».

² В письме от 28 декабря Блок сообщил Л.Менделеевой подробности важного разговора со своей матерью — А.А.Кублицкой-Пиоттух: «теперь она знает почти все <…>. Но, останавливаясь на этом пункте, я прежде всего ужасно жалею, что Ты не знаешь мою маму. Во всяком случае, если можешь, поверь мне пока на слово, что большего сочувствия всему до подробностей и более положительного отношения встретить нам никогда не придется. Кроме того, все, что возможно, она понимает, зная и любя меня больше всех на свете (без исключений) <…>. При этом имей в виду, что мама относится к Тебе более, чем хорошо, что ее образ мыслей направлен вполне в мистическую сторону, что она совершенно верит в предопределение по отн<ошению> ко мне» (Блок А. Письма к жене. С. 99, 100).

 

11

<13 января 1903. Петербург>¹

 

…Dieu lá fait naître pour la gloire,

Moi — pour l'aimer, pour eu mourir.

(«Othello», op. de Verdi)²

 

Прости за глупую фантазию начать письмо эпиграфом, и за то, что он такой не литературный! Но что же я поделаю, если именно эти слова из оперной арии (их ведь нет у Шекспира), так верно отражают мое основное настроение за последние дни; и мне хотелось, чтобы ты во всем письме чувствовал их, за всеми другими, <1 нрзб.> мыслями, чувствами. Сегодня мне стало грустно от сознания, что «ты — для славы, а я — для тебя»; вчера было просто, ясно и весело, а раньше, помнишь, я испугалась этого. Но надо привыкнуть к этой мысли, понять, что иначе и не может быть, тогда и будет легко помириться с ней, да и мириться то даже не придется — будет видно, что так надо, так хорошо. Ты понимаешь, — не то страшно и непонятно, что «я — для тебя» — в этом ведь счастье, все счастье для меня; жутко и непонятно, что «ты — для славы», что для тебя есть наравне со мной (если теперь может быть иногда и не наравне, то будет потом) этот чуждый, сокрытый для меня мир творчества, искусства; я не могу идти туда за тобой, я не могу даже хоть иногда заменить тебе всех этих, опять-таки, чуждых мне, но понимающих тебя, необходимых тебе, близких по искусству, людей; они тебе нужны так же, как я. Ты, может быть, не захочешь согласиться с этим, но ведь и я то, и твоя любовь, как и вся твоя жизнь, для искусства, чтобы творить, сказать свое «да»; я для тебя — средство, средство для достижения высшего смысла твоей жизни. Для меня же цель, смысл жизни, все — ты. Вот разница. И она то пугает, то нагоняет грусть, потому что я еще не освоилась с ней, не почувствовала ее необходимость; потому что во мне слишком много женского эгоизма; хотелось бы заменить тебе не только всех других женщин, но все, весь мир, всех, все…

Я думаю, ты видишь, что я не жалуюсь, не ропщу; я понимаю умом, что иначе не только не может, но и не должно быть; и знаю, что будет время, когда я и почувствую все, и тогда начнется бесконечное счастье, которое уже не будут в состоянии смутить никакие сомнения. А пока ты должен мне прощать все эти «настроения», верно, нужно пройти через них. В общем, я, кажется, опять пересказываю твои же слова; но это ничего, я пишу то, что чувствую.

Сейчас мне ни страшно, ни грустно, я слишком все старалась разобрать, вышло что-то вроде «теории», а ее бояться нельзя же; мне только беспокойно, что ты? Совсем ли я тебя расстроила сегодня своими глупыми выходками? А ведь у меня правда сначала «нервы расстроились», а потом уж и совсем поглупела; удивляюсь, если ты на меня не сердишься.

Хочется мне завтра «пойти к Шуре», если будет можно я телеграфирую, авось телеграмма дойдет.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока красным карандашом: «13 янв<аря> 1903. СПб.». В комментариях В.Н.Орлова ошибочно указано, что перерыв в переписке длился до 31 января 1903 г. (См.: Блок А. Письма к жене. С.104).

² Бог создал ее для счастья, / Меня — чтобы любить ее до смерти. («Отелло», опера Верди) (фр.).

 

12

<7 апреля 1903. Петербург>¹

Милый, дорогой, не знаю, как и начать рассказывать. Папа, папа согласен на свадьбу летом! Он откладывал только, чтобы убедиться, прочно ли «все это», «не поссоримся ли мы». И хоть он еще не успел в этом убедиться, но раз мы свадьбы хотим так определенно, он позволяет! Началось это очень плохо: мы с мамой стали ссориться из-за этого же, конечно. Вдруг входит папа. Мама (очень зло, по правде сказать), предлагает мне сказать все сначала папе, а потом уже строить планы. Я и рассказала. А папа, совсем по-прежнему, спокойно и просто все выслушал, спросил, на что ты думаешь жить²; я сказала, и папа нашел, что этого вполне довольно, п<отому> ч<то> он может мне давать в год 600 р<ублей>. Теперь он хочет только поговорить с твоей мамой о подробностях, узнать, что она думает. Я прямо и поверить не могу еще, до чего это неожиданно! Мы-то думали ведь, что папу будет труднее всех уговорить, а он смотрит так просто и видит меньше всех препятствий. У него вышло все так хорошо, что и мама сдалась, хотя и пробовала сначала возражать, приводить свои доводы. Жаль ужасно, что мы с ней опять поссорились. После разговора с папой я пошла просить у нее прощения за первую ссору, а вышло еще хуже. Но я непременно помирюсь с ней завтра. Теперь все зависит от нас, т. е. от тебя. Бедный, мне тебя жаль — столько придется обдумывать, устраивать, хлопотать, ужасно много надо будет энергии и воли. Я-то помочь ведь почти не могу, знаешь ведь, какая у меня энергия. Хорошо хоть, что не очень долго все будет продолжаться, потом «мы отдохнем, мы отдохнем!»³ А все-таки, бедный ты! Не привык ты к таким скучным, практическим делам. А тут еще экзамены твои!⁴ Ты думай все время обо мне, а у меня нет минуты, кот<орая> не была бы твоя. — Мы сейчас, утром, помирились с мамой⁵.

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока серым карандашом: «7 апреля 1903. 2-й день Пасхи».

² А.Блок по договоренности с отцом — А.Л.Блоком должен был получать от него 600 рублей в год, то есть по 50 рублей в месяц.

³ Цитата из пьесы А.П.Чехова «Три сестры».

⁴ С 1901 г. Блок учился на филологическом факультете С.-Петербургского университета, который окончил в 1906 г. по славяно-русскому отделению. Весной 1903 г. он готовился к государственным экзаменам, проходившим с 15 апреля по 20 мая. Ему предстояло сдавать: латинский язык, историю древней философии (24 апреля), русскую историю, новейшую историю, греческий язык и историю русской словесности (20 мая). (См.: Иезуитова Л.А., Скворцова Н.В. Александр Блок в Петербургском университете // Очерки по истории Ленинградского университета. IV. Л., 1982. С. 70–71).

⁵ Приводим полностью ответное письмо Блока, написанное вечером 7 апреля: «Моя Милая, моя Дорогая, сейчас я получил письмо. Счастлив без конца. Весь день были ужасные разговоры. Все измучились. Я уж написал Тебе растерянное письмо. В эту минуту получил Твое. Думаю, что будем венчаться осенью, потому что за границу ехать надо. Что Ты думаешь об этом? Потом останемся в Шахматове. Обо всем нужно говорить. Завтра приедет мама. Нужно скорее написать отцу. Твой папа, как всегда, решил совершенно необыкновенно, по-своему, своеобычно и гениально. О пятнице думаю, как об обетованном дне. Моим думам о Тебе нет и не будет конца. Твой» (Блок А. Письма к жене. С.114).

 

13

<8 апреля 1903. Петербург>¹

Дорогой мой, как хорошо все выходит! Они все сговорились и все согласны. Поговорить бы и нам скорей! Ну, до пятницы, приду к вам. Ты не будь в плохом настроении, как говорит мама! Ведь теперь же все так дивно хорошо выходит!

Ну, до свиданья, мама ждет.

Твоя²

 

¹ Датируется по содержанию и по помете Блока: «Не запечатано. Привезла мама 8 апреля».

² Окрыленный счастьем, Блок писал в ответном письме от 8 апреля: «Вот, когда я любил Тебя отдаленно, я знал, что вся природа мне служит Символом Твоим. Я часто был верен и дерзок, как верна дерзкая рука, пишущая Тебе эти строки. Я знал тогда, что Ты не сойдешь, — и ошибался. Так же и только обратно ошибался черный невольник, которого отталкивала Царица. И он умирал тогда — его жизнь сгорала. Но я ошибся не так, Ты пришла и повеяла. И значит, я не должен умереть. <…> Великий «грех» и великая ересь молиться женщине. Но Бог видит, какова моя молитва и, может быть, простит мне не только это, но и все, что было и что будет, даже смерть от счастья быть с Тобой и угадывать Тебя. <…> Да простит мне Бог! Но в каждой церкви я вижу Твои образа. Он знает, что это значит, — и простит. И ты прости» (Блок А. Письма к жене. С. 115, 116).

 

14

<21 апреля 1903. Петербург>¹

Ты изгоняешь бесов, вот что! Я сегодня тиха и кротка так, что даже жаль, что ты не увидишь. Но я твердо решила изо всей силы держаться за такие настроения, вот увидишь в четверг, какая я могу быть смирная, смирная…

Я рада, что мне удалось так скоро тебя послушаться и понять. Теперь не нужно будет рассаживаться по разным углам, все будет хорошо так, само по себе.

Я не раскаиваюсь и не прошу прощенья, за то, что было, — ты не можешь на меня сердиться. Ведь в этом безумии вся моя душа, она тобой, тобой, тобой распалена, и только ты же своим приказаньем можешь укротить ее, п<отому> ч<то> я вся в твоей власти, приказывай, делай со мной, что хочешь… Вот у меня теперь опять такое время, что я усиленно чувствую себя твоей Дианкой²; так хочется быть около тебя, быть кроткой, кроткой и послушной, окружить тебя самой нежной любовью, тихой, незаметной, чтобы ты был невозмутимо счастлив всю жизнь, чтобы любить тебя и «баловать» больше, чем мама.

Тяжело не видеть тебя так долго, я уж стараюсь не думать, что еще целых три дня. Да и в четверг мне ведь можно будет придти только вечером, помнишь, я говорила тебе, что надо идти в школу.

<1 нрзб.>, это совершенно необходимо. Вечером приду, как всегда, ты можешь и не ждать, как хочешь, впрочем.

Напиши мне, пожалуйста, доволен ли ты мной, что ты думаешь, в каком ты настроении.

Мне хочется тихо и покорно целовать твои руки.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока черными чернилами: «21 апр<еля> 1903».

² Дианка — персонифицированный образ влюбленной женщины из популярного в эстрадном исполнении стихотворения А.Н.Апухтина «Письмо»: «Она отдаст последний грош, / Чтоб быть твоей рабой, служанкой, / Иль верным псом твоим — Дианкой, / Которую ласкаешь ты и бьешь!» Неизвестно, знала ли Любовь Дмитриевна, что в молодости у Блока в Шахматове была собака, которую звали также Дианкой.

 

15

<9 мая 1903. Петербург>¹

Хоть сама и не написала тебе, милый, а твоего письма я очень ждала сегодня; уже завтра напиши, а то так очень скучно.

Читаю Гревса² чуть не по 15-ти листов в день, но в «поток сознания» не попадает и половины, п<отому> ч<то> не могу оторваться от совсем других мыслей. То вспоминаю, то представляю себе, что будет дальше; и все такое хорошее, все «несбыточные мечты» так несбыточно, сказочно сбываются. Ведь вот ты не знаешь, как я тебе благодарна, прямо-таки благодарна за твою любовь, за счастье. Иногда тебе кажется, что я становлюсь равнодушной; это когда я устаю быть откровенной, до такой непривычной степени устаю открывать тебе, отдавать в твои руки всю душу. Тебе кажется тогда, что душа закрыта для тебя, ты не видишь ее; а всегда, всегда каждое твое слово, взгляд, ласка проникают ее всю, она жадно ловит их и хранит все, и дрожит от счастья, и благодарна тебе, и любит, любит, любит.

Вот мне не хватает слов; не нужно бы писать все это так по-детски некрасиво и слабо; а хочется иногда, вот как сейчас, хоть как-нибудь сказать, хоть так уж, если не умею лучше. А в твоих словах всегда музыка и сила и красота; ты не думай, я всей душой понимаю их музыку и ее смысл, за смыслом самих слов. Пусть слова старые иногда, но я всегда слышу их новую музыку, новую с каждым разом.

Я, может быть, понимаю немного больше, чем ты думаешь, чем это кажется из того, что я говорю; конечно, почти всему научил меня ты; еще давно началось это переучиванье, с «мистического» года³, и все это верно так подошло, что ли, ко мне, что кажется, как будто и мое собственное.

Сейчас буду извиняться, как Зося⁴, за то, что писала «все, что придет в голову». Бедный ты, придется все это прочесть, я ведь пошлю письмо, не напрасно же его писала. Чувствую, что это извинение еще глупее и банальнее, а все-таки не буду писать другого письма, поздно.

Приду в субботу, вероятно, провалившись у Гревса, вечером.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «9 мая 1903».

² Иван Михайлович Гревс (1860–1941) — историк, профессор Петербургского университета. Очевидно, Л.Д.Менделеева готовилась по его учебнику или лекциям к экзамену по истории на Высших женских курсах.

³ Имеется в виду период с лета 1901 по лето 1902 г. См. о нем в воспоминаниях Л.Д.Блок (М., 2000).

⁴ Неустановленное лицо.

 

16

<14 мая 1903. Петербург>¹

Мой дорогой, не буду тебе много писать, в голове нет ничего, кроме беспорядочных отрывков из Русской литературы. Держала экзамен около 8 ч<асов> вечера, получила 5 за отцов церкви и за Голубиную книгу². Шляпкин³ очень добродушно улыбнулся на мое кольцо⁴, советуя и тебе одеть, когда будешь держать. Очень мне неприятно писать такое холодное и глупое письмо, а лучше не могу. Напишу завтра, может быть. А твоего письма жду ужасно, напиши и завтра, вот хорошо бы опять по несколько писем в день, как бывало прежде, а то теперь мне делать нечего и будет скучно, скучно без тебя. Какое впечатление произвел на всех ваших родственный вечер?⁵

Когда ты придешь с фотографиями⁶ и когда мне можно к тебе? Пиши чаще и больше!

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю.

² Голубиная (глубинная) книга — книга духовных стихов космогонического содержания, шедевр древнерусской духовной литературы, представляющая собой синтез языческих и христианских мотивов. Была впервые записана в середине XVIII века, однако ее истоки, согласно новейшим исследованиям, восходят ко временам общности индоевропейских народов. См. о ней: Серяков М.Л. «Голубиная книга»: священное сказание русского народа. М., 2001.

³ Илья Александрович Шляпкин (1858–1918) — историк древнерусской литературы, профессор Петербургского университета, чл.-корр. Академии Наук (с 1907 г.).

⁴ Речь идет, по всей видимости, не об обручальном кольце, как полагал В.Н.Орлов в своих комментариях к письмам А.Блока Л.Д.Менделеевой (см.: Блок А. Письма к жене. С.123), поскольку само обручение состоялось несколько позже, а до него, согласно канонам религиозной традиции, молодые не имели право носить кольца. Об этом свидетельствует ретроспективная запись Блока о событиях 1903 г. в записной книжке (от 3 июля 1921 г.): «24 мая вечером мы исповедовались, 25-го утром в Троицу — причастились и обручились в университетской церкви у Рождественского» (Блок А. Записные книжки. С.425). Поэтому, скорее всего, А.Блок и Л.Менделеева обменялись ранее простыми кольцами, которые символизировали для них завет их будущего брака и отражали факт их помолвки.

⁵ Имеется в виду вечер у Менделеевых, куда были приглашены мать и отчим Блока. Блок в ответном письме от 15 мая так описывал этот вечер: «Родственный вечер произвел хорошее впечатление. Ты не беспокойся. Твой папа вот какой: он давно ВСЕ знает, что бывает на свете. Во все проник. Не укрывается от него ничего. Его знание самое полное. Оно происходит от гениальности, у простых людей такого не бывает. У него нет никаких «убеждений» (консерватизм, либерализм и т. д.). У него есть все» (Блок А. Письма к жене. С.130).

⁶ Речь идет о совместных фотографиях А.Блока и Л.Менделеевой, сделанных ими в ателье Н.В.Здобнова. См. ретроспективную запись в дневнике Блока о событиях 1903 г.: «Снялись у Здобнова» (Блок А. Собр. соч. М., 1963. Т.VII). Опубл. в: Блок А. Письма к жене. С. 5, 189.

 

17

<16 мая 1902. Петербург>¹

Ну, как отвечать на такое письмо, как твое последнее?² Слишком хорошее оно, я не могу об нем писать. Я даже совсем не хотела бы писать тебе сегодня, ничего не выйдет, да боюсь — ты испугаешься. Вообще, пожалуйста, не беспокойся обо мне, уж буду сидеть дома, для тебя³.

Завтра уезжает мама сначала в Боблово⁴, а потом к тете⁵ в Ростов, и вернется с ней по Волге; это очень хорошо, она и отдохнет и развлечется. А мне приходится оканчивать массу дел, так что я опять буду очень занята. Прости, но я, право, что-то совершенно не в состоянии писать сейчас. Перечитала опять твое письмо, не хочется после него писать о «делах», а хорошего не могу. Уж не сердись, ведь ты знаешь, что я не мастерица на слова и, знаешь все, все, что я могу сказать тебе после твоего письма, что я чувствую…

А от тебя жду еще, пиши, милый!

Приходи пораньше 17-го, может быть прямо из фотографии к обеду⁶, уж теперь совсем запросто, мамы ведь не будет. Или как хочешь, только пораньше. Уж я не хотела жаловаться на твои противные занятия, да не могу, уж очень скучно не видеть тебя так долго.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «16 мая 1903».

² Речь идет о письме Блока от 15 мая, в котором он писал: «Моя Дорогая, моя Милая, моя Несказанная, до чего я опять хочу сегодня быть с Тобой вдвоем только и больше ни с кем никогда. Отделиться от всего стенами, не слышать ни одного звука других голосов, не видеть ни одного лица. И, точно так же, не знать и не верить ни одному событию, ни великому, ни малому из посторонних нашему Счастью» (Блок А. Письма к жене. С.130).

³ В тот же день Блоком было послано еще одно короткое письмо, в котором он просил Л.Менделееву не выходить из дома 16 и 17 мая. В эти дни в Петербурге должны были состояться торжества, посвященные 200-летию со дня основания города. Опасались возможных эксцессов, связанных с большим скоплением народа.

⁴ Боблово — имение Д.И.Менделеева, находящееся в 7 верстах от Шахматова.

⁵ Речь идет о М.И.Сафоновой. См. примеч. 4 к письму 9.

⁶ В своем письме от 15 мая Блок писал о своем намерении придти к Л.Менделеевой 17 числа с готовыми фотографиями (См.: Блок А. Письма к жене. С.132).

 

18

<29 мая 1903. Петербург>¹

Писать нечего, знаю, что опять письмо не выйдет, и не могу пропустить дня, хочется хоть так говорить с тобой, мой ненаглядный голубчик, миленький мой! Я еще не получила твоего письма, и так его жду. Как хорошо, что твой портрет² так удался, я все на него смотрю, когда дома. Вот и теперь он передо мной; теперь вечер, часов 10, я сижу у стола, кругом твои тетради, твои книги и все это так дорого, когда тебя нет. Сегодня я опять весь день бегала по городу; все выходит довольно хорошо, но еще что-то очень много дела, я еще и представить себе не могу, когда все кончу. Так хотелось тебе писать, а теперь вдруг трудно, не пишется; и устала опять, и внимание разбилось на мелочи. А жаль отправлять такое короткое письмо, такое неинтересное, ведь тебе будет неприятно. Ну, хочешь, расскажу, как было после вашего отъезда?³ Я стояла и смотрела, пока поезд скрылся; все меня ждали⁴; потом мы пошли все вместе, все делали вид, что не замечают, что я «ultiérement»⁵. Папа встретил меня довольно расстроенный, жалел меня, хоть я и делала для него спокойный вид.

Нет, родной мой, лучше кончу, не пишется, прости! Совсем выходит не так, как на душе. Милый мой, голубчик, прощай!

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «29 мая 1903».

² О каком портрете Блока идет речь, выяснить не удалось. Известен лишь совместный портрет 1903 г. Блока и Менделеевой. См. примеч. 6 к письму 16.

³ Блок сопровождал на лечение свою мать и находился в Бад-Наугейме (курорте в Германии) с 29 мая по 1 июля 1903 г.

⁴ Ср. с впечатлениями Блока от последней встречи с невестой на вокзале в его втором письме к ней из Бад-Наугейма от 29 мая (11 июня н. ст.): «Я оторвался от Тебя как-то вдруг. Точно без приготовления и прямо вслед за “третьим звонком”. До этих пор точно ничего не было, даже все приготовления к отъезду были чужды и мало заметны. Все, точно я еще держал Твои руки и целовал их, и вдруг Ты судорожно обняла и бросила, и ушла в толпу, и там только Твоя фигура видна с отходящего поезда. Это — последнее» (Блок А. Письма к жене. С.136).

⁵ До последней степени (фр.).

 

19

<30 мая 1903. Петербург>¹

Получила сегодня твое первое письмо², милый; так была рада, так ждала его. И ничего, что короткое; хоть строчку получить, так хорошо, так успокаивает, знаешь, что с тобой, хоть немножко. Когда получишь это письмо, уж вы успеете отдохнуть, вероятно; как мама, очень она устала за дорогу?³ Напиши все, родной мой. А я буду писать про себя, верно и тебе интересно. Сегодня опять весь день была ужасно занята и все с кем-нибудь, вот теперь только вечером одна наконец. Утром была у дантиста; от него зашла в Казанский собор, постояла за обедней; потом покупала плюш, была у Голоутина⁴, все ему рассказала. За зеркалом заходила, но ничего не купила, теперь их мало, надо будет нам вместе купить осенью. Дома меня уж ждала Машка⁵, с ней провозилась очень долго; но все хорошо выходит (скажи маме), я очень довольна. Вообще дела наладились и не «угнетают» ничуть.

Все-таки удается выехать не ранее 4-го, а ты уж к этому времени пиши в Боблово, милый. Вечером была у меня Шура; я не видела ее довольно давно; она очень скучает одна, без Миши⁶ и всех своих, говорить ей не с кем; она и отводила душу, а я слушала (про тебя не сплетничала). Она ушла сейчас, а я села писать. Видишь, как проходит день, некогда и опомниться от делового и вообще чужого настроения. И по письму ведь видно. Где-то в глубине то<с>кует, ноет сердце, но его не <чувствуешь?> за суетой; а в ней и силы расходятся и нет уж их, чтобы сосредоточиться, сказать тебе, что нужно бы сердцу. Вот уеду в Боблово, там будешь только ты со мной, все время, весь день, только о тебе думы, мечты; тогда я буду лучше писать.

Родной мой, голубчик мой миленький!

Твоя

Поцелуй маму.

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «14. 06. 03. Bad Nauheim».

² Имеется в виду первое письмо Блока из Кенигсберга от 27 мая (9 июня н. ст.).

³ В письме от 29 мая (11 июня н. ст.) Блок писал относительно здоровья своей матери: «Сегодня ходили по городу и парку и были у доктора. Относительно мамы он сказал не очень одобрительно (нашел у нее еще, кроме порока сердца, ревматизм, по-видимому, сердечный)» (Блок А. Письма к жене. С.136).

⁴ Неустановленное лицо.

⁵ Вероятно, портниха.

⁶ Вероятно, речь идет о брате А.М.Никитиной — Михаиле Никитине.

 

20

30-го мая <1903. Петербург>¹

Верно, завтра получу от тебя письмо, мой родной; жду его ужасно. И ты, верно, или сегодня, или завтра получишь мое; бедный, так долго без вести обо мне, уж верно ты и беспокоишься, и скучаешь; я-то хоть одно получила уже.

Я читаю твои стихи, когда дома. Старые (Ксеньины и Катенькины)² уж не мучают меня, как прежде на Серпуховской. Кстати, Ксения тут?³

Глупо, что я пишу о неприятном для тебя, а мне что-то стало совершенно не обидно, и не страшно их всех, даже когда читаю стихи про них. Только иногда вспомнится прежний ужас и тоска на сердце, но как-то спокойно; примиренно. Теперь зато сильнее это удивительное чувство, когда читаешь стихи мне, обо мне; не подобрать слов для него; жаль, что ты его никогда не испытаешь.

Как время идет долго, ведь мы вот не виделись всего четыре дня, а представить себе этого нельзя, кажется, что уже бесконечность целая прошла. Ведь тебе так же? Вообще мне хочется поскорей, поподробней узнать, как, что ты!⁴

Я продолжаю все то же: ношусь. Была в фотографии, карточки еще не готовы. Начала переговоры с Мякишевой⁵, завтра кончу, отдам ей все, и буду ужасно рада, останутся уж пустяки. Мне наконец захотелось в Боблово, на свободу от хлопот и посторонних людей. Поеду, верно, одна, Вася⁶ совершенно отказывается ехать со мной.

Еду почти наверно 4-го июня.

Папа приедет в начале июля и собирается ехать с детьми недели на 2-3 по Волге; звал и меня; мне жаль было ему сделать опять неприятное; отказаться; но он конечно понял и не обиделся, когда узнал в чем дело.

Ну, прощай. мой голубчик, милый, родной.

Твоя

Как мамино здоровье?

 

¹ Помета Блока карандашом: «31 мая 1903».

² Имеются в виду стихи Блока, посвященные Ксении Михайловне Садовской и Е.Е.Хрусталевой. Ксения Михайловна Садовская (урожд. Островская; 1860–1925) — первая возлюбленная Блока. Екатерина Евгеньевна Хрусталева — пианистка и дальняя родственница отчима Блока — Ф.А.Кублицкого-Пиоттух. См., напр., посвященное ей стихотворение «Я говорил при вас с тоской…» (1899).

³ Этот вопрос Л.Д.Менделеевой вызван тем, что К.М.Садовская обычно подолгу жила за границей, и знакомство Блока с ней состоялось именно в Бад-Наугейме летом 1897 г.

⁴ В письме от 31 мая (13 июня н. ст.) Блок делился своими впечатлениями от курортной жизни: «Здесь совсем животная жизнь, разленивающая и скучная. Мы встаем в 7 час<ов> ут<ра>, ждем ванны, после ванны лежим 1 ч<ас>. Так проходит время почти до Mittag’a (12 1/2). После него — шатанье по городу и парку, потом в 7 час<ов> веч<ера> — ужин, потом можно идти на террасу слушать музыку, а в 11 час<ов> веч<ера> все запирают. Все уже устроилось, наши комнаты внизу, в довольно тихом месте, все расстояния маленькие» (Блок А. Письма к жене. С.137).

⁵ Мякишева — модистка.

⁶ Василий Дмитриевич Менделеев (1886–1922) — младший брат Л.Д.Менделеевой.

 

21

<3 июня 1903. Петербург>¹

Сегодня я провожу последний вечер на этой квартире, завтра уезжаю². Я уверена, что ты не можешь себе представить, до чего мучителен каждый час расставания с прежней девической жизнью. Точно я хороню себя, точно никогда уж мне не видать весны, не видать ничего, что до сих пор было счастье и радость. И до отчаянья жаль и последней весны моей, и комнатку мою, и родных, и косу мою, мою бедную косу девичью. Ты пойми, что я люблю тебя по-прежнему, по-прежнему вся душа стремится к тебе, только к тебе. Да если бы это не было так, разве можно было бы выдержать это разрывание сердца; будь хоть чуть-чуть меньше моя любовь, и я все бы бросила, от всего бы отказалась, только бы не отрываться, не отрываться так мучительно от прежней жизни, только бы еще раз видеть весну.

Это чувство до странности связано с прошедшей, кончившейся весной, моей «последней» весной; мысль о «последней весне» прямо преследует и доводит до слез; и жалко, что провела ее в городе, что пропустила ее — последнюю-то. Успокой, утешь меня! Скажи, что не умру я прежняя, останусь та же, что и я увижу еще весну, увижу весну еще, еще и еще, что ты так ласково, нежно расплетешь мою косын<ь>ку девичью, что и не заплачу я. Скажи, скажи мне скорей, чтоб не боялась я, чтоб не плакала.

Твоя³

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Пометы Блока карандашом: «3 июня 1903» и «седьмое» (т. е. седьмое письмо Л.Д.Менделеевой, посланное ему в Бад-Наугейм).

² 4 июня 1903 г. Л.Д.Менделеева уехала из Петербурга на лето в Боблово.

³ В письме от 14 (27 н. ст.) июня Блок так отвечал своей невесте: «Ты не думай, что будет «другая» весна. Зачем так уж отказываться от прежней? «Прежняя» Ты и прежние Твои весны для Тебя страшно дороги, а для меня — Ты знаешь не меньше (на этом я твердо стою). А Ты как-то думаешь, что я-то и прогоню память о них, даже самую память. Нет, останется многое. Ты задумайся, — и останется. Будут вечные белые думы, все равно, что старые и милые цветы переменят цвет. Но будут все те же белые думы над другими цветами. Я так много передумал, перепел и переискал этих неподвижных и неизменных, вечно милых, всю жизнь ласкающих снов (не знаю — другое бы слово), и Ты столько «помогла» мне в этом и столько сама дала мне их, что я верю в неизменность дорогого и в то, что каждая весна носит в себе одну молчаливую неизменность для всех «верующих» в это — холостых и женатых. Заря будет такая же заманчивая и свободная, а мы будем… еще свободнее» (Блок А. Письма к жене. С.162). См. также непосредственный ответ Блока в его письме от 5 (18 н. ст.) июня (Там же. С. 147-148).

 

22

<8 июня 1903. Боблово>¹

Милый, дорогой мой, ведь вот какая я несправедливая; сегодня не получила от тебя письма и уж готова и обижаться, и беспокоиться, когда сама так лениво тебе пишу.

Только ты мне все-таки скажи, что будешь иногда пропускать день, чтобы я не беспокоилась, не думала, что что-нибудь случилось. Я уже написала тебе сегодня письмо, но ты его, вероятно, получишь после этого, п.ч. отправляю его прямо в Клин, туда едет Ефим². Пишу вечером, пишется лучше, а днем совсем трудно. Хотелось бы мне сказать про твои письма, только ты и сам знаешь, какие они хорошие, как захватывают, как много, много говорят; быть может из-за них мне так спокойно, знаю, что получу письмо, всегда такое новое, такое ласковое, милое, милое… У меня в комнате стоит букет прованских роз из Шахматова, и это мне так приятно, точно они от тебя. Мы собирались с Мусей сегодня ехать верхом к Шахматову, только была такая жара, столько слепней, что я совершенно не могла справиться с Мальчиком³ и вернулась через пять минут домой, а Муся ускакала в другую сторону.

Я весь день ничего не делаю определенного, очень это мне нравится всегда; устраиваю свою комнату, разбираю вещи; ах, да! представь себе: я нашла кофточку, в которой я была, когда мы познакомились, в <1 нрзб.>, я ее все берегла, а теперь не помнила: не выбросила ли я ее в прошлом году со зла⁴, отлично помню, что собиралась; оказывается, что нет. Это для меня ужасно важно, для психологии прошлого года, и так приятно ее сохранить. Были сегодня у Смирновых⁵ на именинах, только там совсем мало народу, не похоже на прежние торжества.

Ну, вот видишь, из каких мелочей и не интересных вещей состоит здесь моя жизнь, но мне очень хорошо, п<отому> ч<то> привычно и п<отому> ч<то> в последний раз; только это совсем, совсем без горечи и сожаления, моя радость, а спокойно и благодарно за все. Теперь, одна, у себя я сосредоточилась, и сердце начинает переполняться любовью, родной, голубчик, почувствуй это, хоть и не пишу!

Твоя

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока карандашом: «8 июня 1903».

² Ефим — работник в Боблове.

³ Мальчик — конь Л.Д.Менделеевой. Такое же имя носил любимый конь Блока.

⁴ Речь идет о временном разрыве отношений с Блоком в конце января 1902 г. См. об этом в воспоминаниях Л.Д.Блок (Блок Л.Д. Указ. соч. С. 64-66).

⁵ Смирновы — родственники и соседи Менделеевых.

 

23

<9 июня 1903. Боблово>¹

Милый мой голубчик, сегодня я много, много бродила по полям, там, где мы ходили вместе. Жарко, тихо, трава душистая, я совсем одна — так хорошо вспоминать о тебе. Я теперь только и делаю, что думаю о тебе, ничего и читать не хочется, и не работается, и гулять ни с кем не хочется, надо идти скоро и далеко; а брожу потихоньку или лежу в траве около конопли. Много цветов теперь, так хорошо, я заставила всю комнату; розы и красные лилии. А лучше всего безделье и лень, лень². Ты, наверно, отлично представляешь себе это настроение. А все-таки сквозь лень неприятно, что уж второй день от тебя не получала письма, сегодня воскресенье и не бывает у нас почты. Жду уж с нетерпением завтрашнего вечера, мы получаем письма поздно в десятом часу.

Вот я так уж привыкла мало писать и разленилась, что не хочу больше, и уж в последний раз извиняюсь за короткое письмо.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «9 июня 1903».

² Блок в ответном письме от 12 (25 н. ст.) июня писал Л.Д.Менделеевой: «Только что же Ты все оправдываешься? Я рад Твоей лени. Любуюсь на нее. Дорожу ей. Она и в письмах. Разве мне нужно от тебя что-то чуждое Тебе? И разве Твои письма не прекрасны сами по себе, не только для меня?» (Блок А. Письма к жене. С.158).

 

24

9-го июня <1903. Боблово>¹

Родной мой, сегодня сразу я получила три письма².

Мне так досадно теперь на то, что я делала после письма 2-го июня: сама успокоилась и не подумала, что замучила совсем тебя, отделывалась короткими, ленивыми письмами. Бедный ты мой голубчик! Ведь знаю я, как мучу тебя всегда, знаю, что ты все чувствуешь бесконечно больнее и глубже меня, и не могла во время вспомнить, писать, чтобы загладить, успокоить. Ужасно это расстояние, ведь теперь столько времени пройдет опять, пока ты получишь это письмо; я получаю только на четвертый день³. Господи, когда-то это кончится! Ну что я могу сказать в письме? Когда ты пишешь, все чувствуется, что у тебя на душе, твои слова проникают и захватывают всю, талантливые, милые, дорогие слова. А… я не умею; вот если бы ты был тут, ты видел меня тихую, покорную и счастливую твоей любовью, я целовала бы твои руки, сидела бы у твоих ног, как там, помнишь? Я сумела бы загладить, смягчить, заставить забыть боль, кот<орую> я причинила тебе. А ведь ты знаешь, как на меня налетают и потом быстро проходят всякие настроения, хотя, правда, и глубоко захватывают, и тяжело бывает. Теперь совсем прошла тяжесть и горечь. Жалко, конечно, жалко, без этого нельзя, девичьей жизни; только я, как и ты, твердо знаю, знала и до твоего письма, а теперь еще тверже знаю, что будет счастье, бесконечное, на всю жизнь; только теперь-то не могу себе этого представить, ведь будет все совсем, совсем другое, и счастье другое, и весна другая; а мне жаль всего теперешнего и кажется, что без него и счастье не в счастье; да разве тебе самому меня теперешней не будет жаль потом; подумай! Только я тебе говорю, я ведь знаю, что я теперь только так думаю, а тогда буду счастлива; Господи, да ведь в тебе же все счастье, я же знаю! Ведь и ты знаешь, как будет хорошо, ты пиши мне, ты понимаешь, как мне необходимы, дороги эти письма, я зачитываюсь ими. Родной мой, только не беспокойся, не мучься за меня, почувствуй, что мне хорошо, как почувствовал, что меня что-то тревожит, не получив еще письма. (Ты заметил это и еще совпадения о письмах, чтобы не писать если не будем писать каждый день). Одно очень трудно и тяжело, слишком мы долго не увидимся еще, ведь пять недель еще. Боюсь, что под конец совсем собьемся с этими письмами⁴. Ну, да ничего, ведь вот две недели прошли довольно скоро, проживем как-нибудь.

Милый, милый мой, ненаглядный, голубчик, не надо и в письмах целовать ноги и платье, целуй губы, как я хочу целовать долго, горячо⁵.

Твоя

 

¹ Пометы Блока карандашом: «9 июня 1903» и «тринадцатое».

² Видимо, речь идет о двух письмах Блока от 5 (18 н. ст.) и первом письме от 6 (19 н. ст.) июня (См.: Блок А. Письма к жене. С. 147-151).

³ В ответном письме Блока читаем: «Сегодня 14 июня. Я получил сейчас Твое письмо от 9-го — тринадцатое. В нем все, что мне было нужно эти дни, и больше того. Я даже не буду говорить о нем просто, так оно несомненно прекрасно по самому существу. Ты издали тонко чувствуешь и знаешь, что мне нужно в таком удалении от Тебя, и удивительно верной рукой и ласковой рукой прогоняешь что-то мне самому не видное» (Там же. С. 159).

⁴ См. в том же письме Блока: «В этом письме (последнем, от 9-го июня) Ты еще думаешь, что осталось 5 недель. А их осталось две с половиной. <…> А если бы осталось 5 недель, то правда можно было бы «совсем сбиться с письмами». Это удивительно тонко Ты сказала, у меня было это самое чувство» (Там же. С. 162).

⁵ См. в письме Блока от 5 (18 н. ст.) июня: «В ноги Тебе кланяюсь, туфельки Твои целую» (Там же. С. 148).

 

25

17-го июня <1903. Боблово>¹

Мне иногда интересно очень, как мы встретимся; ведь мы успеем совершенно отвыкнуть друг от друга. Уж и весной, когда мы не виделись дня четыре, и то было очень заметно, нужно было привыкать опять, мне по крайней мере. А теперь-то, после шести недель! Да я уж и по письмам чувствую, что ты меняешься, будешь другой, а вот какой? Да и я буду не такая, как была, это я тоже знаю²; только тебе, я думаю, это еще не заметно по письмам, п<отому> ч<то> мне всегда трудно их писать, мало они передают. Пожалуй, я скоро воспользуюсь твоим позволением написать одно слово вместо письма, а то, право, досадно даже, до чего пишется не так и то, что хочется. Когда-то все это кончится! Дни стали идти так медленно, не дождаться вечера, когда можно вычеркнуть еще день в календаре (я, как ты, тоже вычеркиваю дни). Теперь, пожалуй, прошло только около половины всего времени? Ужасно ты любишь клеветать на себя: и груб-то ты, и Бог знает еще что! А мне смешно даже защищать тебя перед тобой самим; ты только и можешь говорить такие глупости про себя и не знать, что мягче, нежней, тоньше моего ненаглядного никого нет на свете. Да и все это знают; вот я покажу потом тебе, что написала M-me Ленц³ маме про тебя, по поводу нашей свадьбы, я ее очень полюбила за это.

А ты все-таки, милый, не брани себя в письмах⁴, ведь ты же мой милый: мой ненаглядный, мое солнышко ясное!

Твоя

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока карандашом: «девятнадцатое».

² См. ответ в письме Блока от 21 июня (4 июля н. ст.): «Какой я буду? Влюбленный, восхищенный. Если нужно будет привыкать, ничего. В чем же Ты могла измениться? Измениться так, что мне надо сызнова привыкать? Я верю в Тебя — а Ты в меня?» (Блок А. Письма к жене. С.175).

³ Знакомая Менделеевых.

⁴ Подобные просьбы неоднократно встречаются в письмах Л.Д.Менделеевой этого периода. Постоянная самокритика и даже самоуничижение Блока были вызваны, в первую очередь, выбранной им по отношению к своей возлюбленной позицией жертвенного служения. В этой связи характерны его неоднократные именования себя «рабом» и, в целом, весь культ обожествления им своей Прекрасной Дамы.

 

26

20 июня <1903. Боблово>¹

Были вчера в Шахматове, уж лучше не буду писать о том, как мне оно понравилось, ты сам можешь себе представить, ты знаешь его. Я только удивляюсь, как ты мало про него рассказывал и как мог хотеть уехать из него куда-то в деревню или Вологодскую губ<ернию>². Мы были не очень долго и ходили немного, так что я мало еще видела и мне ужасно хочется поехать еще раз и побродить везде. Убирали сено, и Мар<ья> Андр<еевна>³ собиралась идти помогать, когда мы приехали. Она ужасно поправилась, пополнела и была очень веселая, я ее не видела прежде такой. Я не могу себе представить, что до вашего приезда теперь немного больше недели, как подумаешь это, и писать так не хочется, стоит ли когда скоро, скоро будем вместе, будем говорить. Ведь мне теперь осталось письма 3-4 отправить за границу, а то уж вы уедете. Хочешь, я могу и в Петербург написать? Сколько вы там проживете?

Твоя

 

¹ Датируется на основании почтового штемпеля. Помета Блока карандашом: «двадцать второе».

² См. ответ Блока о Шахматове в письме от утра 24 июня (7 июля н. ст.): «Милая, как я рад, что Тебе понравилось Шахматово. Я не рассказывал о нем, потому что всегда мало ценишь то, к чему привык. А как вспомнишь, так кажется теперь, что нет лучше места, где б нам с Тобой жить. Страстно хочу, чтобы нам удалось теперь, когда я вернусь, бродить по Шахматову вдвоем, пропадать надолго, не попадаться на глаза никому. Все Шахматово создано для этого, окружено лесом, холмисто, долинно, прохладно. Ничего нет лучше. Хочешь? Я даже хочу в первый же день, потому и прошу Тебя приехать» (Блок А. Письма к жене. С.182).

³ Мария Андреевна Бекетова (1862–1938) — тетка А.Блока, писательница и первый его биограф.

 

27

27-го июня <1903. Боблово>¹

Вот так письмо написал Бугаев!² После Зинаидиного³ оно ведь совсем просто и понятно, он и спрашивает без «экивоков»⁴. Но что, как ты ему отвечал, вот главное!⁵ Меня это невыносимо интересует и даже мучает теперь. А письмо Бугаева мне страшно не нравится, такое не тонкое, просто, пожалуй, грубое, похоже не на «Симфонию»⁶, а на его портрет. Такая досадища, что нельзя вот сейчас поговорить обо всех них, обо всем с тобой, а писать я конечно не могу. А все еще больше недели до твоего приезда, так медленно он приближается. Хотя ведь это письмо уж по-настоящему последнее, ты сам ведь сказал, что последнее нужно отправить 28-го⁷; так и выйдет. Вот буду ждать-то я, милый, эту последнюю неделю! И все-таки еще очень долго. Я напишу тебе в Петербург.

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «28-е».

² Об отправлении Л.Д.Менделеевой письма Андрея Белого (Б.Н.Бугаева) заказным письмом Блок сообщил в письме от 19 июня (2 июля н. ст.) (См.: Блок А. Письма к жене. С.172).

³ О получении пересланного ей Блоком письма З.Н.Гиппиус Л.Д.Менделеева сообщила в письме поэту от 26 июня. В своем письме (от 17 июня 1903 г.) Гиппиус писала: «<..> Как это вы забыли, что давно сообщили мне о вашей женитьбе? Еще, кажется, в начале или конце марта <…> Вы не говорили мне имени вашей невесты, но сказали, что женитесь, и даже не прибавили, что это секрет, а потому я и не держала этого втайне. После Карташов сообщил мне имя вашей будущей жены. Я была в Москве и видела Бугаева, мы с ним говорили о вас и о том, что вы предлагали ему быть шафером (отец Бугаева тогда был еще жив). Но даже если б и отец был жив — думаю, Бугаев вряд ли согласился бы шаферствовать, он был очень удручен вашей женитьбой и все говорил: “Как же мне теперь относится к его стихам?” Действительно, к вам, т. е. к стихам вашим, женитьба крайне нейдет, и мы все этой дисгармонией очень огорчены <…>» (Блок А. Письма к жене. С.172).

⁴ В письме от 19 июня (2 июля н.ст.) Блок писал: «Если ВСЕ о Бугаеве НЕ ложь (а, вероятно, ложь многое, по кр<айней> мере), то — каков Бугаев! Отчего он прямо не написал мне, к чему “экивоки” и отговорки» (Блок А. Письма к жене. С.171).

В этом письме Блоку (от 10 июня 1903 г.) Белый послал своему корреспонденту целый «вопросник», касающийся отношения Блока к сущности «Вечной Женственности» и «Душе Мира» Вл.Соловьева. В частности он спрашивал: «Чувствуете ли Вы ее как настроение, неопределенно туманными грезами? Является ли она для Вас Душой Мира, или определенной личностью? <…> Чувствуете ли Вы приближение ее ко всем, или к отдельным лицам? Ждете ли Вы явления ее всему миру, группе лиц, отдельному лицу? Как Вы связываете настроение о ней с религиозно-догматическим учением православной церкви?» (Андрей Белый. Александр Блок. Переписка. 1903–1919. М., 2001. С.64).

⁵ См. обстоятельный ответ Блока А.Белому в письме от 18 июня (1 июля н. ст.): (Там же. С. 67-70).

⁶ Имеется в виду книга Андрея Белого: Симфония (2-я, драматическая). М.: Скорпион, 1902.

⁷ См. в письме Блока от вечера 21 июня (4 июля н. ст.): «Пиши так, чтобы я получил последнее письмо не позже 1 июля, т. е. пошли его не позже 28-го (а пишешь Ты накануне — значит 27). Если Ты можешь, напиши в Петербург к 4-му июля несколько слов, а то я буду без конца без писем» (Блок А. Письма к жене. С.175).

 

28

1 июля <1903. Боблово>¹

Милый, совершенно и не понятно мне и не верится, что ты приедешь через четыре дня; так хорошо! Я напишу тебе только несколько слов, так приятно знать, что писать не нужно, будем говорить. Прежде всего, прости меня за мою глупость, уж я так теперь каюсь, так стыдно, что согласилась играть. Вот я скажу тебе потом все-таки, как мне не хотелось. Теперь я отказалась от всякого участия и за себя и за тебя²; от этого был в восторге Вася³ (они уехали позже, чем думали), он страшно против моего участия в спектакле, вообще он не одобряет, был очень рад, что нашел союзника и просил непременно передать тебе его поцелуй. В воскресенье была у нас Мар<ья> Андр<еевна>, кот<ороя> только что вернулась из Трубицына⁴. Кажется, она не успела написать вам, что скоро приедет в Шахматово Софья Григорьевна с Сережей⁵, как только он вернется из поездки в село Михайловское и другие места там, где жил Пушкин.

Сегодня мы были в белой Таракановской церкви⁶, на обедне; ведь я была там в первый раз. Ну, а теперь я должна тебя, кажется, огорчить: я не приеду в Шахматово 6-го; и маме это давно не нравилось, только она, оказывается, не говорила, да и мне показалось, что это одно из таких «приличий», кот<орые> существуют не только для того, чтобы дать богатый материал для сплетен всем Смирновым и Капустиным⁷, но имеет и смысл настоящий, — как ты думаешь?⁸ Только вот, тебя мне жалко, ведь ты же ужасно устанешь; если очень устанешь, приезжай на другой день; а уйти и говорить можно и у нас.

Ну, прости меня, я знаю, что тебе неприятно, милый, родной мой!

Твоя

 

¹ Почтовый штемпель: «Клин. 2. 07. 03» и «СПб. 3. 07. 03». Пометы Блока карандашом: «3. VII. 1903», «последнее письмо Невесты».

² Речь идет об отказе Л.Д.Менделеевой играть в любительском спектакле в соседнем селе Рогачеве. Блок по этому поводу писал в письме от 3 июля: «Как хорошо, что мы не будем играть, Ты меня обрадовала бесконечно» (Блок А. Письма к жене. С.188).

³ В.Д.Менделеев. См. примеч. 6 к письму 20.

⁴ Трубицыно — подмосковное имение С.Г.Карелиной.

⁵ Софья Григорьевна Карелина (1826–1915) — двоюродная бабка Блока и С.М.Соловьева.

Сергей Михайлович Соловьев (1885–1942) — троюродный брат Блока, поэт, переводчик, религиозный мыслитель. См. его «Воспоминания об Александре Блоке» в кн.: Александр Блок в воспоминаниях современников. Т. 1; Соловьев С. Воспоминания. М.: Новое литературное обозрение, 2003. См. также переписку Блока с С.Соловьевым (Александр Блок. Новые литературные исследования // Литературное наследство. Т.92. Кн.1. М., 1980. С. 308-407).

⁶ Таракановская церковь — находилась в селе Тараканове, рядом с Шахматовым. 17 августа 1903 г. в ней состоялось венчание Блока и Менделеевой.

⁷ Смирновы и Капустины — родственники и соседи Менделеевых.

⁸ См. ответ в письме Блока от 3 июля: «Зачем Ты думаешь, что мне неприятно то, что Ты написала, что не приедешь 6-го. Представь себе, я последние дни как раз подумал об этом точно так же, как Ты. Это не просто «приличие», которое нужно игнорировать, а, конечно, больше. Я понимаю и вовсе не огорчен, а приеду просто сам, скорее всего вечером (в воскресенье) <…> Если я не приеду в воскр<есенье>, то в понед<ельник> приеду» (Блок А. Письма к жене. С. 188, 189).

 

29

2 июля <1903. Боблово>¹

Милый, я забыла написать тебе, когда лучше приехать к нам. Приезжай или до 4-х часов, или после 5-ти, потому что мы обедаем в это время теперь, и, конечно, будет неприятно нам очень встретиться за обедом, при всех. До обеда и после я буду ждать тебя где-нибудь, вероятно, у парка; ничего, если ты устанешь и не придешь, я не обижусь и не рассержусь; приезжай только на другой день, так же. Так скоро теперь милый, так хорошо!

Твоя

 

¹ Датируется по почтовому штемпелю. Помета Блока карандашом: «4. VII. 1903».

 

Публикация и примечания Г.В.Нефедьева

Предисловие Станислава Лесневского