Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 74 2005

В этом году будет отмечаться 125 лет со дня рождения А. А. Блока и Андрея Белого. Предваряем эти юбилеи публикациями неизвестных записей из дневника 1921 года выдающегося художника и историка искусства А. Н. Бенуа о кончине великого поэта, мемуаров В.Д.Гаврилова «Три встречи с близкими Блока» и статьей Е.Наседкиной об истории прижизненных портретов Андрея Белого.

 

Уход Блока

 

Записи Александра Николаевича Бенуа в дневнике 1921 года

 

По смерти С. П. Яремича1, близкого друга А. Н. Бенуа, хранившего у себя после отъезда Бенуа за границу его архив, эти материалы поступили в Государственный Эрмитаж. В 1984 году здесь был сформирован личный фонд Бенуа (№ 9). В нем (ед.хр.15) находится дневник 1921 года, написанный мелким, убористым почерком на 42-х листах in folio. Он охватывает период с 2 августа по 15 октября 1921года. Это было страшное время для петроградской интеллигенции — начались аресты, умер А. Блок, был расстрелян Н.Гумилев. Угроза нависла и над А. Н. Бенуа и его семьей: были арестованы два брата Бенуа — Леонтий2 и Михаил3, а также Нина Леонтьевна (Бенуа), ее муж, владелец мозаичной мастерской В.А.Фролов, и их несовершеннолетний сын4. Александр Николаевич метался в поисках помощи, тщетно обращался за поддержкой к М.Горькому. И именно в эти дни Бенуа, после долгого перерыва, возобновляет дневник, желая, несмотря на угрозу репрессий, запечатлеть острейшую ситуацию, сложившуюся в Петрограде, где бушевала ЧК, шли расстрелы участников недавнего кронштадтского восстания, аресты и расстрелы по делу так называемой Петроградской боевой организации5, массовые облавы, обыски, допросы.

«Решаю снова вести дневник, — пишет А. Н. Бенуа 2 августа 1921 года, — хотя момент выбран не слишком удачно, ведь именно мы снова переживаем полосу террора и как раз всякие записи, зачастую совсем невинные, губят людей. Но столько интересного вокруг и на душе так томительно, что я не могу себе отказать в этой опасной поблажке»6.

И вскоре вслед за этой записью в дневнике появляется имя А. А. Блока, с которым Бенуа был знаком с самого начала века, встречаясь в салонах З.Гиппиус и Д.Мережковского, на знаменитой Башне Вячванова, занимаясь совместно постановкой пьесы Ф.Грильпарцера «Праматерь» («Die Ahnfrau») в Драматическом театре В.Ф.Комиссаржевской. После революции Блок и Бенуа работали вместе в Большом драматическом театре и Литературно-издательском отделе Наркомпроса. О встрече там с Блоком и Бенуа оставил характерные воспоминания П.И.Лебедев-Полянский7, критик и литературовед, правительственный комиссар Лито Наркомпроса: «Я внимательно следил за Блоком. Торопясь кончить разговор с А.Бенуа, с этим высокообразованным, культурным европейцем с ног до головы, я не спускал с поэта взгляда. Прожив за границей десять лет, я не видел живых представителей новейших литературных течений и рассматривал его, ставя грани между ним и многими его современниками, шумливыми, но менее достойными и великими.

А он стоял недвижный. Прямой, в твердой позе, с еле склоненной набок головой, с рукой за бортом плотно застегнутого костюма […] какой-то вытянутый, аккуратный. Но не такой, как Бенуа. Русский, настоящий русский, с нашей душой, с нашими русскими мыслями. Приятная речь, мягкий выговор, излучающие теплоту задумчивые, несколько блуждающие глаза, — все располагало к нему. Он был прост, искренен и, быть может, задушевен»8.

Зорко подмеченное Лебедевым-Полянским расхождение между «европеизмом» Бенуа и «русскостью» Блока никоим образом не мешало их личным и деловым отношениям, хотя А.Бенуа не совсем справедливо считал существенным недостатком Блока то, «что Запада он отведал очень поздно и не по первоисточникам». Блок же в самом начале своего творческого пути, когда ему, Андрею Белому, С.Соловьеву открылась поэзия и мистика Владимира Соловьева, ощутил глубокие сущностные расхождения с «петербуржцами», в том числе группировавшимися вокруг «Мира искусства». В конце 1902 года он писал брату философа, своему двоюродному дяде М.С.Соловьеву: «Мне лично тут еще, кроме всего другого, особенно важно, что мои стихи будут помещены в Московском сборнике — оттого, что ваша Москва чистая, белая, древняя, и я это чувствую с каждым новым “петербургским” вывертом Мережковских и после каждого номера холодного и рыхлого “Мира искусства”. Наконец, последний его номер ясно и цинично обнаружил, как церемонно расшаркиваются наши Дягилевы, Бенуа и проч., и как с другой стороны, с вашей, действительно до содрогания “цветет сердце” Андрея Белого»9.

Видимо, этой мировоззренческой отдаленностью и объясняется то, что имя А. А. Блока в объемных мемуарах А. Н. Бенуа почти не упоминается, а до 1921 года, после февральской революции, он лишь единожды пишет о поэте в дневнике 30 марта 1917 года: «После обеда провожали в Москву Немировича-Данченко. На вокзал он явился с двумя своими приятелями — Блоком и Добужинским. Первый прибыл только что с Пинских позиций. Сам Пинск в немецких руках, вдали видел Пинск. Блок, к сожалению, мало вникающий в простую действительность, ничего не сумел рассказать, кроме того, что он одичал и что, в сущности, занятие офицера заключается в непрерывной ругани. Блок наблюдал за какими-то работами.

К обеду у нас Костя Сомов, Яремич, Добужинский, Нарбут и Петров-Водкин. Блок не пришел»10.

И только в августе 1921 года, в месяц смерти А. А. Блока, Бенуа посвящает ему в своем дневнике несколько впервые публикуемых ниже страниц.

Эти записи (с купюрами текста, не имеющего отношения к теме публикации) наряду с рассуждениями о значимости Блока — поэта и переводчика, воспоминаниями о встречах с ним, существенны еще и тем, что сообщают новые сведения о последнем земном пути Блока и называют некоторые неизвестные ранее имена провожавших поэта в этот скорбный путь.

 

* * *

3 августа. Арестован Пунин11. Рассказывают, что к нему явились 12 человек и прямо потребовали, чтобы он вынул пакет, лежащий на такой-то полке в его несгораемом шкафу, а другой пакет нашли в ящике письменного стола. Его увели. Юрий (зять Бенуа. — М.В.) предполагает, что это последствия его аферы на валюте и бриллиантах, которые он продавал вместе с московским Бриком12. Может быть, последний его и выдал […]

6 августа. Арестован Гумилев13, и в его комнате в Доме искусств — засада, в которую уже угодил Лозинский14 и еще кто-то неизвестный. Говорят, что он обвиняется в принадлежности к какой-то военной организации. С этого дурака стало15!

Прощальный визит Орга16, которому я вручил свою акварель […] Перед отъездом он заехал к Блоку, но несчастный так плох (он третий день без умолку стонет), что жена Блока не пустила Орга к больному17.

7 августа. Дождь. Бессонная ночь из-за непрестанного вслушивания. Акица (жена А. Н. Бенуа. — И.В.) не позволяет для притока свежего воздуха закрывать форточку и потому слышно: как щелкает щеколда калитки в воротах, как ходят по двору и все кажется — вот явятся архаровцы (имеются в виду чекисты. — И.В.). Вот они направляются в наш этаж и вот раздается звонок. И только начинаешь дремать, как снова щеколда, снова шаги…

Меня будит похоронный марш: опять хоронят коммуниста у нашего Николы Морского18. Через несколько минут раздаются звуки Интернационала, очевидно над могилой (ах, как я ненавижу эту пошлятину!). Одно это раскрывает суть всего движения, а еще через несколько минут эскорт почета возвращается под самую развеселую дребедень […]

Раскрашиваю «Медный всадник»19, затем засел за «Жермини Ласерте» Гонкуров20 — дал Браз […]21

Из театра телефон: утром скончался Александр Блок. Я иду на панихиду в 9 часов22. Во второй раз в жизни «у него». В первый раз был в 1900 годах, когда он еще жил на Галерной. Последнее время они жили в доме № 57 по Офицерской. Очень маленькая, тесная и скорее убогая квартира на 3-ем этаже с видом на Пряжку23. Он лежит на столе, одетый в сюртук, под покровом, как-то странно закинув голову. Лицо неузнаваемо — точно самый бездарный скульптор или театральный бутафор сделал маску, долженствующую изображать Блока, и «ничего не вышло». Прямо непоэтично, потешно. У гроба довольно много народу: Браз (его жена — подруга Любови Дмитриевны — была днем24), Нотгафт25, Волынский26, Слонимский27 — поэт, которого я встретил у Ионова28, много дам. Бережной29 очень трогательно заботится о похоронах Блока, даже совещается со мной, чем бы обить гроб30.

Смерть Блока я ожидал уже вполне около месяца, и потому она не поразила меня. Странное дело, но при всей симпатии моей к этому чистому и доброму человеку, который с особой симпатией относился ко мне, я не «находил в нем потребности», мне было скучно с ним, меня сразу утомляла затруднительность его речи. Это был человек хорошей души, но не большого ума. Революция его загубила. Он не осилил ее. Как большинство интеллигенции, он считал своим долгом питать культ к ней, к революции an und für sich [по существу.нем.], и застигнутый врасплох ее реальной сущностью, он опешил, а затем пришел в какое-то уныние отчаяния. Сама его поэма «12» представляется мне именно отражением такой «истерии отчаяния». Это результат усилия «полюбить их черненькими», какая-то судорога приятия, притом того, что «душу воротило». Но именно после такого усилия ничего больше не оставалось, как умолкнуть и угаснуть […] Я был знаком с Блоком с самого 1901 года, когда он и его приятель «рыжий Иванов» (брат Александра Павловича)31 были студентами. Особенно сблизился я с ним во время правки текста «Праматери», которую он и переделывал (увы, неудачно) по моим указаниям, так как в первой редакции целыми кусками Грильпарцер был у него искажен до неузнаваемости, а это благодаря крайне недостаточному знанию немецкого языка32. При этой работе я оценил необычайное благодушие, терпение и «вообще благородство» характера Александра Александровича. В нем не было ничего от мелкого самолюбия «литераторства». Он необычайно мило конфузился (способность конфузиться была вообще одной из чар его). Удивительно скоро и иногда даже слишком покорно сдавался и протестовал лишь в таких случаях, когда ему совершенно по-детски нравилась удача какого-нибудь стиха, хотя бы он шел вразрез с намерением автора и просто со «смыслом» всего данного куска. Кое-что из таких грехов пришлось оставить и уже выбросить при разучивании ролей. В печатном же издании (СПб.: Пантеон, 1908) эти грехи, вероятно, налицо33. «Косноязычие» (вернее, тугость речи) мешало Блоку и принимать участие в спорах. Мария Федоровна (Андреева. И.В.) его прямо терроризировала своими порывистыми и даже грубоватыми окриками34. Впрочем, тут было много и от того, что он был вообще по природе более авгур и оракул, нежели мыслитель. Процесс слагания в символы в его мозгу шел бесспорно быстрее, нежели логический процесс. Ему больше всего хотелось, зналось, виделось, чувствовалось, нежели он этого хотел, знал, видел, чувствовал. При попытках осознать и формулировать, он почти всегда пасовал и, во всяком случае, эта работа ему давалась с величайшим трудом и с мучительными усилиями рассудка. Из всего этого, как следствие, следует вывести, что он был Божьей милостью подлинный поэт. Но он не был притом тем мудрецом, каким в своей основе являлись Пушкин или Тютчев. Фатальным для его развития было, по-моему, то, что на самой заре он встретился с Мережковским и влюбился в поэтессу Зиночку (Гиппиус.Ред.)35, а также то, что Запада он отведал очень поздно и не по первоисточникам, не на месте. Сын окружающей среды, он автор «Розы и креста», кровный романтик, к западной культуре тянулся всей душой.

10 августа. Упоительно свежий день. Похороны А. А. Блока мы с Эрнстом36 застали уже продвигающиеся по Офицерской улице. Как раз с Английской (набережной. — И.В.) в это время вышел отряд матросов с красным знаменем впереди. Я уже подумал, что власти пожелали почтить этим эскортом почета автора «Двенадцати», но матросы пересекли улицу и пошли дальше. И я только подивился тому кредиту, который я все же продолжаю делать советской государственности. Похороны вышли довольно торжественные. Гроб несли все время на руках (и, к сожалению, открытым, что вследствие уже сильного разложения и жары солнца, было не очень благоразумно — тленный дух моментами слышался даже на большом расстоянии.) Дроги были старые, режимного образца последней категории и кляч в сетчатой попоне вели под уздцы факельщики без факелов в «белых» ливреях и в продавленных белых цилиндрах, несколько венков с лентами. Кто-то всунул в руку автора «Двенадцати» красную розу. Толпа была очень внушительная — человек 300 по меньшей мере, и все дошли до кладбища и почти все отстояли службу, происходившую в новой (до чего уродливой вблизи) церкви37 и длившуюся 2 часа, если не больше. Однако речей не было и не должно быть, так как все говоруны готовились к гражданской панихиде. Даже были экипажи! В одной пролетке ехала Добычина38. В хвосте очутилась театральная линия. Церемониймейстером был неутомимый Бережной. Как то всегда бывает, кроме страдальцев, несших гроб, убитая горем вдова и еще несколько лиц (среди них совершенно заплаканный Гиппиус39 (о нем дальше), никому на пути следования, как кажется, не было дела до того, кого провожают до места вечного успокоения, а все лишь промеж себя болтали и устраивали свои делишки. Так и я успел перемолвиться с Монаховым40, с Петровым41 (Бродский42 считает, что если «Тартюф» и назначен, то он едва ли пойдет и рассчитывает, по-видимому, на Гаккеля43), побеседовать с Яшкой Капланом44, с Величковым45, с Шурочкой46, Роммом47, пожать руку Изгоеву48, посидеть в пролетке с Добычиной и т.д.

Нотгафт потрясен уже распространившимся известием о бегстве Ремизовых49. Каплан возмущен тем значением, которое было придано в Париже боксерскому матчу, при котором совершенно разбили физиономию чемпиону Франции Шарпантье. Добычина обещает освобождение Миши (брата Бенуа. — И.В.)через два дня и наперекор злой интриге ее собственного комиссара. Шурочка очень мила, но совершенно гибнет под бременем работ, так как ее мать и сестра вернулись из Сибири и сели ей на шею, да вдобавок прекратилась присылка продуктов оттуда.

Прогулявшись один по кладбищу (причем, я наслаждался игрой солнца в листве, на стволах и на памятниках. Прав Либих50, что он и в солнце видит черно-серое) и постояв в церкви, я, наконец, так устал, что с радостью воспользовался приглашением Кунина51 доставить меня домой на его лошади. Перед этим я имел разговор с Гиппиусом и с Ольденбургом52. Первый вне себя от смерти Блока, и он был так потрясен тем, что уже год не виделся с ним. Он также считает, что «Двенадцать» — явление историческое, акт отчаяния и что в значительной степени ощущение содеянного греха подточило Блока. До Октябрьской революции Блок был скорее черносотенцем [… ] Когда же Гиппиус навестил его после «Октября», то застал его в каком-то почти «блаженном» состоянии. На вопрос: как надо понимать принципиальную в нем перемену, Блок со смиренной улыбкой указал на № «Правды», лежащий на столе, и произнес: «Потому я так думаю, что эта “Правда” — правда!» Оглядевшись вокруг себя, он улыбчиво говорил: «Вот это теперь все не мое — и это хорошо». Садясь за стол, Гиппиус пошутил: «Что же и то, что мы едим — не наше?» «Не наше», — в том же тоне отвечал Блок. Словом, он, видимо, жил тем настроением, которым и я был полон полгода до того и которое в менее осознанной форме (хотя и в нас было очень мало осознанного, вероятно, здесь и осознанного по самому существу не должно быть много), стихийно выглядело тогда еще тем слоем общества, которое признано считать избранным кругом. Боюсь, что и сейчас этот избранный круг на западе только-только начинает заболевать этим весьма опасным наваждением. Гиппиуса я снова пожурил за то, что он сжег свои записки. Я что-то мало верю в то, что пищущаяся им теперь поэма их заменит, хотя он и утверждает (я думаю, тут не без свойственного поэтам преувеличенного мнения о своем значении и о том значении, которое ему могут придать со стороны), что его за эту поэму «могут расстрелять».

Сам Ольденбург как-то приуныл и мрачно смотрит на развитие нашей государственной драмы. Его основная мысль очень близка мне, что все творящееся — есть черт!

11 августа. От Эрнста слышу, что гражданская панихида по Блоку отменяется и что даже в связи с этим произведены аресты. Эти аресты ставят в связь с арестом Пунина. Арестован на границе Орг. Будто в Ямбурге Орг предъявил пропуск за подписью Озолина53, а ему в ответ показали другой документ за подписью Озолина с предписанием арестовать и отобрать вещи.

12 августа. Добычина заявила, что ситуация сейчас такова, что нас с вами «могут арестовать». Я бы этого хотел, ибо, если нас арестуют, то это значит конец! Она заверила, что за меня заступятся союзники.

 

1 Степан Петрович Яремич (1869–1939) — художник, искусствовед и художественный критик; один из активных сотрудников журнала и объединения «Мир искусства» и участник его выставок; член «Союза русских художников». В 1910 г. редактировал журнал «Искусство и печатное дело» (Киев), в котором была опубликована речь Блока «Памяти Врубеля». В 1908 г. по предложению Бенуа С.П.Яремичу было поручено писать декорации для постановки трагедии Ф.Грильпарцера «Праматерь» в переводе А.Блока в Драматическом театре В.Ф.Комиссаржевской. В годы советской власти — художественный эксперт и музейный деятель; с 1918 г. — заведующий отделением рисунков и гравюр Эрмитажа.

2 Леонтий Николаевич Бенуа (1856–1928) — архитектор.

3 Михаил Николаевич Бенуа (1862–1932) — гардемарин, затем финансово-хозяйственный деятель.

4 Владимир Александрович Фролов (1874–1942) — владелец мозаичной мастерской, муж Нины Леонтьевны Бенуа (1880–1959). Поводом для ареста стал их дневник.

5 Около шестидесяти человек, арестованных по делу т.н. Петроградской боевой организации, были расстреляны ВЧК.

6 Архив Государственного Эрмитажа. Ф.9. Ед.хр.15. Л.1.

7 Павел Иванович Лебедев-Полянский (1881–1948) — критик и литературовед, член РСДРП(б) с 1902 г., политический эмигрант (1908–1917), член ВЦИК. В 1917–1919 гг. член коллегии Наркомпроса, впоследствии академик.

8 Лебедев-Полянский П. Из встреч с А.Блоком // Александр Блок в воспоминаниях современников. Т.2. М., 1980. С.182-183.

9 Блок А. Переписка с М.С.Соловьевым // Литературное наследство. Т.92. Кн.1. М., 1980. С.412. Блок имеет в виду № 11 журнала «Мир искусства», где была напечатана статья Андрея Белого «Певица». Слова «цветет сердце» — из стихотворения Влоловьева «Белые колокольчики».

10 См.: Из дневника Бенуа 1917 года. А. Н. Бенуа и М.В.Добужинский. Переписка (1903–1957) / Сост. И.И.Выдрина. СПб.: Сад искусства, 2003. С.86-87.

11 Николай Николаевич Пунин (1888–1953) — искусствовед. Был арестован одновременно с большой группой участников т.н. Петроградской боевой организации. В дневнике 1921 года Пунин записал: «2 августа был арестован, заключен в Депозит, где просидел до 6 сентября». Ему не было предъявлено никаких обвинений, на единственном допросе Пунина спрашивали об обстоятельствах прихода «невысокого человека», который просил у него убежища на несколько дней, в чем Пунин отказал, заподозрив, что имеет дело с провокацией ЧК.

Вероятно, письмо А.В.Луначарского И.С.Уншлихту сыграло решающую роль в освобождении Пунина. Луначарский, в частности, писал: «3-го августа арестован в Петрограде Заведующий ИЗО тов.Н.Н.Пунин. Обстоятельства, приведшие к аресту, мне известны не только со слов его жены, но и со слов Вашего, весьма Вами и мною ценимого сотрудника, тов. О.М.Брика. Сам я Н.Н. знаю давно. На советскую службу он поступил сейчас же после революции и все время чрезвычайно лояльно и плодотворно работал с нами, навлекая ненависть на себя буржуазных художественных кругов…» (Пунин Н.Н. Мир светел любовью: Дневники. Письма / Сост. Л.А.Зыкова. М.: АРТ, 2000).

Уже в 1949 г. Пунин был арестован во второй раз, умер в заключении.

12 Осип Максимович Брик (1888–1945) — литературовед, писатель, сотрудничал с ВЧК.

13 Николай Степанович Гумилев (1886–1921) — поэт. Был арестован как участник т.н. Петроградской боевой организации.

14 Михаил Леонидович Лозинский (1886–1955) — поэт-акмеист, переводчик.

15 7 августа 1921 г. Н.Н.Пунин писал из тюрьмы Е.И.Аренсу: «…Встретясь здесь с Николаем Степановичем [Гумилевым], мы стояли друг перед другом, как шалые, в руках у него была «Илиада», которую от бедняги тут же отобрали» («Наше наследие», №48, 1998, с.97). Н.С.Гумилев после недолгого следствия был расстрелян ЧК как участник белогвардейского заговора, несмотря на заступничество за него М.Горького перед В.И.Лениным.

16 Альберт Орг — эстонский консул в Петрограде. В 1921 г. основал в Таллинне издательство «Библиофил». После расстрела Н.Гумилева выпустил его книгу стихов «Шатер», назвав поэта «Андре Шенье русской революции».

17 С.М.Алянский писал в своих воспоминаниях, что в последние дни болезни «Александр Александрович никого не желал видеть и, кроме Любови Дмитриевны, никого к себе не допускал» (Алянский С. Встречи с Александром Блоком. М., 1972. С.147).

18 Со времен русско-японской войны в сквере храма Николы Морского, неподалеку от которого был дом Бенуа, хоронили моряков. Традиция эта не была прервана революцией.

19 А. Н. Бенуа готовил к отдельному изданию поэму А.С.Пушкина «Медный всадник» в своем оформлении, добавив к прежним иллюстрациям пять виньеток. Напечатана в 1923 г.

20 «Жермини Ласерте» — роман (1864) братьев Эдмунда и Жюля Гонкур.

21 Осип Эммануилович Браз (1873–1936) — живописец, музейный деятель, коллекционер, художественный эксперт.

22 9 августа 1921 г. Андрей Белый писал В.Ф.Ходасевичу: «Блока не стало. Он скончался 7 августа в 11 часов утра после сильных мучений: ему особенно плохо стало с понедельника. Умер он в полном сознании. Сегодня и завтра панихиды» (ЛН. Т.92. Кн.3. С.533). О кончине А. А. Блока А. Н. Бенуа сообщили из дирекции Большого драматического театра, Председателем Управления которого был поэт.

23 А. А. Блок жил на Галерной улице в д.41, кв.4 в 1907–1910 гг. Далее А. Н. Бенуа неточен. Умер Блок в квартире № 23 на втором этаже дома № 57 по Офицерской улице. Сюда, в квартиру матери, он и Л.Д.Блок переселились из кв. №21 во избежание «уплотнения».

24 Лолла Эдуардовна Браз (урожд. Ланцгоф) — подруга Л.Д.Блок по частной женской петербургской гимназии Шаффе.

25 Федор Федорович Нотгафт (1896–1942) — сотрудник Эрмитажа, издательский работник, коллекционер. 8 августа 1921 г. Ф.Ф.Нотгафт писал М.В.Добужинскому: «Вчера утром умер бедный Алекс[андр] Алекс[андрович]. Господи, какая это ужасная потеря. Он очень мучился. Я был вчера вечером на панихиде, был и сегодня. Какое несчастье. Хоронить его будут в среду утром» (ЛН. Т.92. Кн.3. С.533).

26 Аким Львович Волынский (Флексер) (1863–1926) — критик, философ. В коллегии «Всемирной литературы» ведал итальянской словесностью. А.Гизетти в статье «От книг к человеку» писал о полемике Блока и Волынского по поводу знаменитого доклада Блока «Крушение гуманизма»: «Чувствовалось, что каждый из этих двух людей знает что-то такое, чего другой не предчувствует и даже не хочет знать. Несмотря на это, между ними была и глубокая общность — дух скитальчества, дух вечно отрекающейся и бунтующей русской интеллигенции одинаково коснулся обоих» (Памяти А.Л.Волынского: [Cб.]. Л., 1928. С.79).

27 Михаил Леонидович Слонимский (1897–1972) — писатель.

28 Илья Ионович Ионов (Бернштейн) (1887–1942) — в 1920-е гг. заведующий Петроградским отделением Госиздата.

29 Тимофей Иванович Бережной (1889–1960) — главный администратор Большого драматического театра. М.А.Бекетова писала, что Бережной вместе с другими сотрудниками БДТ очень помогал поэту и его семье во время предсмертной болезни. Сохранились две книги с автографами Блока, подаренные им Т.И.Бережному. На книге «Седое утро» поэт написал: «Дорогому Тимофею Ивановичу Бережному, славному устроителю “вечера Александра Блока и Корнея Чуковского” в Большом драматическом театре 25 апреля 1921 года от душевно преданного и благодарного автора».

30 Актер и один из создателей БДТ Геннадий Михайлович Мичурин (1897–1970): «7 августа 1921 года главной заботой стали хлопоты по организации похорон нашего Блока. Это было тогда совсем непросто. Гроб делала лучшая бригада наших столяров, для отделки его обойщики использовали парчу, предназначенную для театральных костюмов. Это было своеобразным символом близости Блока с театром» (Мичурин Г. Горячие дни актерской жизни. Л., 1972. С.133).

31 Евгений Павлович Иванов (1879–1942) — литератор, ближайший друг А.Блока.

Александр Павлович Иванов (1876–1933) — математик по образованию, писатель и художественный критик, искусствовед. «А.П.Иванов — человек редкой гармонии ума и сердца, был братом блоковского Женечки Иванова и принадлежал к семье, с которой Алл. связывала давняя дружба. Автор “Стереоскопа” (кн. об Эрмитаже, изд. в 1909 г., переизд. в 1990 г. — И.В.) и монографии о Врубеле, А.П. редко выступал в печати, но все написанное им свидетельствует об оригинальном уме и незаурядном критическом даровании» (Бабенчиков М. Отважная красота // Александр Блок в воспоминаниях современников. Т.2. М., 1980. С.150).

32 К работе над постановкой пьесы австрийского драматурга Франца Грильпарцера (1791–1872) «Праматерь» Ф.Ф.Комиссаржевский, директор-администратор Драматического театра В.Ф.Комиссаржевской, привлек А. Н. Бенуа в качестве художника-постановщика по предложению А. А. Блока. 31 марта 1908 года А. Н. Бенуа в записке сообщал А. А. Блоку: «“Сегодня днем […] должен ко мне прийти Евреинов как раз по тому делу, о котором Вы пишете. Не придете ли и Вы, чтобы вместе все выяснить”. 1 апреля Блок сообщал матери: «Вчера мы сговорились с Бенуа, я был у него часа два, он — очень милый». Для А. Н. Бенуа роль художника-постановщика отнюдь не сводилась к написанию эскизов декораций и костюмов. Перед ним стояла иная задача: создать синтетическое театральное действие. Интерьеры постановки рождались одновременно с мизансценами, решались вопросы о стиле актерской игры, атмосфере и целостном звучании сценического произведения. Для исполнения этой задачи был необходим постоянный творческий обмен мнениями всех участников будущей постановки — художника, режиссера, переводчика, композитора […]. Идея творческого сотрудничества была близка и Блоку. Он охотно обсуждал с А. Н. Бенуа все детали своего перевода. Известно, что Блок переводил “Праматерь” по подстрочнику, выполненному М.А.Бекетовой, несмотря на то, что немецкий язык знал, по крайней мере, с гимназических лет. А. Н. Бенуа принял весьма деятельное участие в сверке и редактировании перевода Блока» (Магомедова Д.М. [Вступ. ст. к публ.: «Блок и А. Н. Бенуа в драматическом театре В.Ф.Комиссаржевской»] // ЛН. Т.92. Кн.5. С.105).

33 А. Н. Бенуа провел скрупулезную редакторскую работу над текстом перевода «Праматери». Блок сразу же принял большинство поправок, а впоследствии все более убеждался в правоте замечаний Бенуа. 27 мая 1908 г. Блок сообщал матери: «Мы с Бенуа сидели часов шесть, потому что я наврал в переводе, а он имел любезность и терпение обсудить со мной все мое вранье». Пометы А. Н. Бенуа на черновом автографе перевода Блока отражают важный этап работы над текстом и объясняют поправки, сделанные Блоком при издании текста (СПб.: Пантеон, 1908) и при позднейшей переработке перевода в 1918 г. Не пытаясь подменить собой переводчика, Бенуа специальными значками (NB и др.), подчеркиваниями и отчеркиваниями на полях лишь указывал на отдельные лексические, грамматические или метрические неточности блоковского перевода» (Там же. С.106). О работе А. А. Блока и А. Н. Бенуа над переводом «Праматери» см. также: Нечепорук Е.И. Блок в работе над переводом драмы Грильпарцера «Праматерь» // Там же. С.121-133.

34 Мария Федоровна Андреева (урожд. Юрковская, в первом браке Желябужская) (1868–1953) — драматическая актриса, жена М.Горького; в 1918–1921 гг. комиссар театров и зрелищ Союза трудовых коммун Северной области и директор Большого драматического театра.

35 В своих «Воспоминаниях» в главе, посвященной Религиозно-философскому обществу, А. Н. Бенуа пишет об одной из ранних встреч с Блоком у Мережковских: «Сидели мы в тот вечер в просторном, но довольно пустынном кабинете Дмитрия Сергеевича [Мережковского], я и Розанов на оттоманке, Дмитрий Сергеевич и Зинаида Николаевна [Гиппиус] поодаль от нас, на креслах, а Александр Блок (тогда еще студент, как раз незадолго до того появившийся на нашем горизонте) — на полу, у самого топящегося камина. Беседа и на сей раз шла на религиозные темы, и дошли мы здесь до самой важной — а именно до веры и до “движущей горами” силы ее» (Бенуа Александр. Мои воспоминания. Кн. IIII. М., 1980. С.295).

36 Сергей Ростиславович Эрнст (1894–1980) — историк искусства, автор монографии об А. Н. Бенуа (Пг., 1921).

37 Церковь Воскресения Христова на Смоленском кладбище, построенная в 1899 г. по проекту архитектора В.А.Демяновского в стиле «нарышкинского» барокко. Она не нравилась Бенуа, как и всякая архитектурная стилизация.

38 Надежда Евсеевна Добычина (1884–1949) — создательница и руководительница «Художественного бюро» на Марсовом поле.

39 Владимир Васильевич Гиппиус (1876–1941) — брат близкого друга Блока А.В.Гиппиуса, поэт, критик, директор Тенишевского училища. В дневнике 1918 г. Бенуа записал свою беседу с В.В.Гиппиусом, который прочел ему часть своего дневника. «Это, в сущности, не дневник, а статья в характере исповеди, “написавшейся” под впечатлением ряда “исторических дней” последних трех месяцев» (Бенуа А. Мой дневник. 1916–1917–1918. М.: Русский путь, 2003. С.445-446).

40 Николай Федорович Монахов (1875–1936) — один из организаторов и ведущих артистов Большого драматического театра. К.И.Чуковский писал об отношениях Блока и Монахова: «“Мы чтили его [Блока] по третьей заповеди”, — сказал знаменитый артист Н.Ф.Монахов. Блок чувствовал, что это любовь непритворная […] Особенно любил он Монахова. “Это великий художник”, — сказал он мне во время поездки в Москву (в устах Блока то была величайшая похвала, какую может воздать человек человеку)» (Александр Блок в воспоминаниях современников. М., 1980. С.245). На вечере памяти Блок в БДТ 15 ноября 1926 г. именно Н.Ф.Монахов прочел театральное завещание поэта — обращение Блока к актерам Большого драматического театра, в котором он 5 мая 1920 г. призывал актеров учиться у великих классиков драматургии, отринув сиюминутные «искания сегодняшнего дня».

41 Николай Васильевич Петров (1891–1964) — актер, режиссер БДТ.

42 Исаак Израилевич Бродский (1884–1939) — художник.

43 Алексей Густавович Гаккель — театральный деятель, позже эмигрант. Бенуа с ним переписывался в 1951 г. См.: РО ГРМ. Ф.137. Оп.2. Ед.хр.362.

44 Яков Каплан — издательский работник.

45 Владимир Леонидович Величков — член общества библиофилов.

46 Шурочка — вероятно, Александра Сергеевна Боткина-Хохлова (1897–1985) — дочь С.С. и А.П. Боткиных.

47 Григорий Матвеевич Ромм — редактор журнала «Жизнь искусства».

48 Александр Соломонович Изгоев (Ланде) (1872–1935) — публицист, выслан из России и умер за границей.

49 Писатель Алексей Михайлович Ремизов (1877–1957) и его жена Софья Павловна Довгелло (1870–1943) по совпадению навсегда покинули Россию 7 августа 1921 года, в день смерти Блока. Это приобрело в глазах Ремизова глубокий символический смысл, о чем он неоднократно писал в своих воспоминаниях о Блоке.

50 Вероятно, Юстус Либих (1803–1873) — немецкий химик.

51 Вадим Яковлевич Кунин — коллекционер.

52 Сергей Федорович Ольденбург (1863–1934) — востоковед, академик, непременный секретарь Академии наук, директор Азиатского музея, в 1917 г. министр народного просвещения и член Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством для расследования деятельности царских министров и сановников, от кадетской партии. Блок тесно общался с Ольденбургом в последние четыре года жизни. Их личная встреча произошла в начале мая 1917 г., когда Блок приступил к работе в качестве редактора Стенографического отчета Чрезвычайной следственной комиссии. Блок серьезно интересовался исследованиями Ольденбурга в области восточной литературы, культурных взаимоотношений Запада и России, его исследованиями по русскому фольклору.

При встречах они постоянно обсуждали общественно-политические, литературные и научные темы, что отражено в «Дневниках» и «Записных книжках» поэта. Особенно их сблизила работа в издательстве «Всемирная литература». Ученый высоко оценил поэму «Двенадцать». Он писал поэту в марте 1918 г.: «Вчера случайно имел возможность прочитать Вашу поразительную поэму “Двенадцать”. Не могу нигде достать ее и потому обращаюсь к Вам с большой просьбой дать мне ее, если у Вас сохранился лишний экземпляр […] То, что создали Вы, так удивительно, так дивно прекрасно, что мой глаз не может перечислить этих граней, которые блещут, сверкают, так их много» (ЛН. Т.92. Кн.5. М., 1993. С.603). Знаток скифской проблемы С.Ф.Ольденбург, как никто другой, понял и глубинный смысл «Скифов» Блока, о чем писал в некрологе поэта: «Эта Россия — скифов, тот третий удивительный мир, который для Блока и не Восток, и не Запад, а именно Россия. Это любимая мысль многих из нас, русских, что мы — новый, третий мир…» (Там же. С.609). Отношения А. А. Блока и С.Ф.Ольденбурга скрупулезно и компетентно исследовал академик Г.М.Бонгард-Левин. См., например, его публикацию: Блок и индийская культура // ЛН. Т.92. Кн.5. М., 1993. С.589-632.

53 Ян Озолин — сотрудник ЧК, военный летчик, поэт, в 1925 г. выпустил в Омске книгу стихов «Ночное солнце». Расстрелян.

 

Публикация И.И.Выдрина

Комментарии И.И.Выдрина и редакции

 

 

Послесловие от редакции

 

В первых же строчках публикуемых записей обращают на себя внимание отдельные замечания А. Н. Бенуа, оставшиеся без комментария.

Действительно, сегодня, за туманом лет, не всегда возможно с очевидностью установить фактическую обоснованность тех или иных сообщений, нареканий автора, точные мотивы его пристрастности, запальчивости. Например, высказывания в дневнике по отношению к Н.Пунину и О.Брику могут быть опровергнуты (или подтверждены) свидетельствами, не известными современным комментаторам или вновь открытыми. С другой стороны, для характеристики единичного резкого суждения Бенуа о Н.Гумилеве следовало сопоставить значительное число уже хорошо известных мнений современников о поэте, что не вмещают рамки публикации.

Зато приходится только удивляться, когда в поле зрения целенаправленных исследователей и знатоков в наши дни не попадает свежая, абсолютно доступная, можно сказать, поданная на блюдечке информация, — в частности, относящаяся к тому же Н.С.Гумилеву.

В только что вышедшей книге «In memoriam. Сборник памяти Владимира Аллоя» (СПб.: Феникс; Париж: Atheneum, 2005) за двумя подписями помещена статья «“Виртуальный” Гумилев, или Аналитические воспоминания». В части, принадлежащей «аналитическому» перу В.П.Петрованского, встречаем такие пассажи:

«В апреле 1986 года на страницах журнала “Огонек” произошла замечательная виртуальная встреча. Встретились Поэт и Вождь — крупнейший Поэт Серебряного века и Вождь мирового пролетариата. Их имена давно уже были связаны в виртуальной реальности апокрифом о якобы посланной по просьбе Горького и якобы злостно задержанной Зиновьевым телеграмме с требованием отменить расстрел Гумилева. Обычный юбилейный ленинский номер (116 лет со дня рождения) с портретом юбиляра на обложке. Но, когда читатель открывал журнал, на него смотрел, откинув руку с зажатой между пальцами папиросой, Николай Степанович Гумилев. Ему исполнилось 100 лет, и поэтому главный редактор В.Коротич поместил в номере фотографии поэта (работы М.С.Наппельбаума) и подборку стихов. Это стало началом новой эпохи.

Само событие — появление ранее запретных стихов в одном из главных официозов Советского Союза — снова породило апокриф о причине такого резкого поворота. Ведь в СССР стихи Гумилева издавались только “Самиздатом”».

С одной стороны, по причастности к событию, приятно читать, что оно обрастает апокрифами и стало даже легендарным. Однако еще два года назад, в №67-68 «Нашего наследия» в статье В.П.Енишерлова «Возвращение Николая Гумилева. 1986 год» была подробно изложена история появления подборки стихотворений Н.Гумилева на страницах многомиллионного «Огонька». Произошло это никак не по указке «сверху», тем более без участия В.А.Коротича, который стал главным редактором журнала лишь через три месяца после действительно символической для того времени гумилевской публикации, а благодаря инициативе отдела литературы «Огонька» и счастливому стечению многих политических и иных факторов, о чем, собственно, и рассказывалось в вышеназванной статье в «Нашем наследии». Остается лишь недоумевать, почему «наследники» активного издателя и публикатора В.Е.Аллоя, совмещавшего, по их утверждению, «Зильберштейна и Макашина в одном флаконе» (?!), не следят даже за общедоступными публикациями на затронутую ими тему, являя пример поверхностного отношения к делу и элементарного непрофессионализма.

Ю.Анненков. Портрет Александра Блока. 1920. Бумага, карандаш. Лицевая сторона двухстороннего портрета поэта. Частное собрание

Ю.Анненков. Портрет Александра Блока. 1920. Бумага, карандаш. Лицевая сторона двухстороннего портрета поэта. Частное собрание

С.Городецкий. Портрет А.Н.Бенуа. 1915. Бумага, карандаш. Частное собрание. Публикуется впервые

С.Городецкий. Портрет А.Н.Бенуа. 1915. Бумага, карандаш. Частное собрание. Публикуется впервые

Ф.Грильпарцер. «Праматерь». Изд-во «Пантеон». 1908. Художник Е.Е.Лансере. С дарственной надписью А.Блока. Частное собрание

Ф.Грильпарцер. «Праматерь». Изд-во «Пантеон». 1908. Художник Е.Е.Лансере. С дарственной надписью А.Блока. Частное собрание

С.Яремич. Церковь Воскресения Христова на Смоленском кладбище. 18 ноября 1917 года. Бумага, акварель. Частное собрание. Публикуется впервые.В этой церкви в 1921 году отпевали А.Блока

С.Яремич. Церковь Воскресения Христова на Смоленском кладбище. 18 ноября 1917 года. Бумага, акварель. Частное собрание. Публикуется впервые.В этой церкви в 1921 году отпевали А.Блока

Последний путь А.Блока. «Печальная процессия направилась по Офицерской улице мимо сгоревшей в первые дни революции тюрьмы “Литовский замок”, мимо Мариинского театра, через Николаевский мост (теперь мост Лейтенанта Шмидта) и дальше — по линиям Васильевского острова — на Смоленское кладбище <…> Весь путь от дома на Офицерской до кладбища, около шести километров, близкие и друзья Александра Александровича высоко несли открытый гроб на руках» (С.М.Аленский). Фотографии выполнены 10 августа 1921 года

Последний путь А.Блока. «Печальная процессия направилась по Офицерской улице мимо сгоревшей в первые дни революции тюрьмы “Литовский замок”, мимо Мариинского театра, через Николаевский мост (теперь мост Лейтенанта Шмидта) и дальше — по линиям Васильевского острова — на Смоленское кладбище <…> Весь путь от дома на Офицерской до кладбища, около шести километров, близкие и друзья Александра Александровича высоко несли открытый гроб на руках» (С.М.Аленский). Фотографии выполнены 10 августа 1921 года

Александр Блок на смертном одре. Фото М.С.Наппельбаума. 8 августа 1921 года. Частное собрание

Александр Блок на смертном одре. Фото М.С.Наппельбаума. 8 августа 1921 года. Частное собрание

Могила Александра Блока на Гинтеровской дорожке Смоленского кладбища в Петрограде. 28 сентября 1944 года прах поэта был перезахоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища

Могила Александра Блока на Гинтеровской дорожке Смоленского кладбища в Петрограде. 28 сентября 1944 года прах поэта был перезахоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища

С.Чехонин. Памяти А.Блока. Фронтиспис специального выпуска альманаха «Записки мечтателей». 1922. №6

С.Чехонин. Памяти А.Блока. Фронтиспис специального выпуска альманаха «Записки мечтателей». 1922. №6

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru