Алексей Бородавкин
Фото автора, публикуются впервые

 

Мои встречи с Шолоховым

 

К 100-летию писателя, лауреата Нобелевской премии М.А.Шолохова мы публикуем специально написанные для «Нашего наследия» воспоминания А.А.Бородавкина, который, проживая в Финляндии, в 1960–1980-е годы сотрудничал с советскими изданиями.

 

Я познакомился с Михаилом Александровичем впервые в 1962 году в нашем посольстве в Хельсинки. Меня пригласили быть переводчиком на его встрече с финским писателем-сатириком Мартти Ларни, которого я хорошо знал, будучи переводчиком его фельетонов и памфлетов, часто печатавшихся в газете «Известия», сотрудником которой я был в ту пору. К тому времени Михаил Александрович наряду с фельетонами был знаком и с романом-памфлетом Ларни «Четвертый позвонок», подстрочник которого уже гулял в то время по читательским и окололитературным кругам Москвы, вызывая сплошной хохот.

Встреча в посольстве прошла в теплой обстановке, и в завершение ее Шолохов пригласил Ларни с супругой к себе в гости в Вешенскую. Меня он спросил, не хочу ли я приехать вместе с Ларни в качестве переводчика. Я с радостью принял приглашение.

С этого началось наше знакомство и дружба с писателем и его семьей. В гости к Шолоховым в станицу Вешенскую, или как все ее называли — Вешки, мы приезжали по приглашению писателя и его жены (начиная с середины 1960-х годов) обычно в конце июля или начале августа на пару недель.

Гостеприимные и радушные хозяева, Шолоховы относились к нам, «русским финнам» (так иногда называл нас писатель), как к своим. Возили по живописным поймам «батюшки Дона», рыбачить на реку Хопер, озеро Островное, охотиться в степях. Брали с собой в поездки в Казахстан.

В одном из ранних писем нам Шолохов писал: «Дорогие Валеши! Это новое словообразование принадлежит мне, и скоро я выберу на него патент. Ну, чем плохо? Первый слог от галантного женского имени «Валя», вторая частица — уменьшительное мужское имя, а в целом “Валеша”, во множественном “Валеши”. Так с легкой руки Михаила Александровича нам было присвоено общее имя «Валеши». Оно и осталось за нами.

На нижнем этаже в столовой за обедом собиралась обычно вся семья, гости. Моя Валя сидела всегда на почетном месте, по правую руку от хозяина. Он сажал ее рядом и любил подшучивать над ее манерой пить водку. «Валя, пэй!» — посмеиваясь, уговаривал он, а она, также посмеиваясь, только пригубляла рюмку. Кормили нас сытно и вкусно — солянками, борщами, стерляжей ухой, куропатками, сырниками, варениками, арбузами, бараниной, а однажды непревзойденными жареными стрепетами, которых Михаил Александрович подстрелил на охоте вместе с нами в степи. Во время обеда полагалось не больше четырех рюмок водки. Сам писатель почти не пил. Редко рюмку, две.

Верхом кулинарных наслаждений для нас были стерляжья уха и раки, которых ловили бреднем в местных речках и озерках. Вспоминаю случай, когда во время лова тогдашний секретарь писателя Зимовнов, нырявший за раками (он ловил их в норках и прятал в трусы), вынырнул на поверхность с распоротыми спереди трусами. «Промах» рака вызвал взрыв хохота участников ловли.

К торжественному застолью мы готовились заранее и привозили с собой «реквизит» — красные бумажные салфетки, нагрудники с изображением раков, красные свечи...

Приготовление раков доверялось обычно специалисту — Михаилу Михайловичу, сыну писателя, ихтиологу по образованию. Он колдовал на летней кухне, добавлял в котел соль, укроп, пиво. Раки получались отменные.

Мы сдружились и с молодыми Шолоховыми — Светланой, Сашей, Мишей, Машей, их женами и мужьями, детьми.

С молодежью мы плавали в Дону, загорали, ловили бреднем раков, собирали грибы, ездили к могучему дубу (под которым, по народному преданию, Мамай во время бегства зарыл клад), дулись в карты на веранде дома, и часто к нам присоединялись Михаил Александрович и Мария Петровна, любители сразиться в «дурака». Проигравшего иногда ждал какой-нибудь «подвох», придуманный писателем. Вспоминаю, как однажды в Хельсинки, в посольстве, одному нашему министру, оставшемуся в «дураках», пришлось пролезать под столом.

Особенно любили мы ездить с Шолоховыми на рыбалку и охоту. Писатель охотился на птицу, куропаток, уток. Крупного зверя он щадил. Сам я не охотник, поэтому мне отводилась роль ловчего, и я с азартом, под одобрительные возгласы писателя, бегал за подранками и убитой дичью. Однажды в степях Михаил Александрович подстрелил молодого волка. За волка полагалась премия, которую он поделил с нами, и выдал справку следующего содержания:

 

Справка

Дана настоящая Бородавкину А. и Бородавкиной В. в том, что во время пребывания их в ст. Вешенской, они были приняты в охотничью бригаду, возглавляемую мной, — приняли в охоте самое деятельное, активное и экспансивное участие, и в результате этого был отстрелян молодой волк.

Премия, в размере 30 р., была по существующим охотничьим законам разделена на пять частей между пятью членами бригады.

Но Бородавкины, несмотря на общую договоренность — пропить эти трудовые деньги сообща всей бригадой — зажилили свои двенадцать рублей, везут их в Хельсинки и как-будто твердо, но несколько туманно обещают пропить их — или равнозначную им сумму в финских марках — при нашем с М.П.Шолоховой предстоящем пребывании в Финляндии.

Что я с удовольствием и свидетельствую.

Бригадир о/й бригады Вешенского р-на, Ростовской области

М.Шолохов

16 августа 1970 г.

Ст. Вешенская

 

Мы с интересом слушали рассказы писателя о жизни казаков, о традициях казачьего быта, о кулачных «боях», когда одна станица шла на другую и в рядах «бойцов» были все от мала до велика, даже попы, о кулинарных пристрастиях казаков, обед у которых мог насчитывать до двух десятков блюд!

Порой Михаил Александрович вспоминал (что бывало очень редко) о своем детстве и юности, о происшествиях веселых и невеселых, слу-чaвшихся с ним. Из веселых запомнилась история с зеленой лягушкой, а из невеселых попытка наняться грузчиком на баржу.

Сначала о лягушке. «Помню, мне было тогда лет шесть, — рассказывал писатель. — Я уже тогда работал — христославил. Пришли мы к Татариновым. У них на печке лягушка была, как настоящая. Я стою и глаз с нее не могу спустить. Увидел мой детский восторг Татаринов и дал ее мне. Вышел я из хаты, а на дворе козел как боднет меня, так я через плетень метров шесть летел, но лягушки из рук не выпустил».

Говорил писатель и о том, что у его отца была хорошая по тем временам библиотека. К двенадцати годам он всю ее перечитал. Большая библиотека была и у местного священника, который охотно давал Михаилу Александровичу книги домой.

Рассказывал, как будучи продотрядовцем попал в лапы банды Махно. Жизнь ему спасла старая бабуля, вымолившая его у бандитов. Продотрядовца публично выпороли, и «батько» пригрозил, что, если он еще раз попадется, пощады не будет.

Однажды в поисках работы он пытался наняться грузчиком на баржу. Взвалили ему на плечи огромный мешок, который он понес на грани потери сознания по шаткой сходне в трюм баржи. В трюме здоровенный приемщик налил ему полный стакан водки и приказал: «Пей!» Он попытался выпить, но его стошнило. Удар кулаком отбросил его в кучу мешков. Грузчика из него не вышло!

Вспоминал писатель и тяжкие эпизоды времен войны. Запомнился его рассказ о том, как однажды во время боя он попал в один окопчик с двумя солдатами-сибиряками, отцом и сыном. Судьба миловала писателя и сибиряка-отца, но сын последнего погиб на их глазах под обстрелом.

К сожалению, многое из рассказанного Шолоховым не сохранилось в моей памяти, а записей я не вел по следующей причине. Однажды писатель увидел у меня в руках записную книжку и спросил: «Леша, неужели ты записываешь то, о чем я тебе рассказываю?» С того момента я уже ничего не записывал.

Не любил Михаил Александрович, особенно в начале нашего знакомства, чтобы его фотографировали, но терпел ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Позже он уже не обращал на это внимания.

Говорил он нам и о прообразах Григория Мелехова и Семена Давыдова. С последним, Плоткиным, он даже лично познакомил меня.

Михаил Александрович был удивительно обаятельным человеком, он располагал к себе своей скромностью, добротой и отзывчивостью. Беседовать с ним было легко, просто и непринужденно. В беседе он был немногословен, больше слушал собеседника, чем говорил сам, много курил. Порой любил просто посидеть молча, задумчиво устремив взгляд куда-то вдаль.

Несмотря на внешнее спокойствие и сдержанность (я никогда не слышал, чтобы он повышал голос), Михаил Александрович был очень чутким человеком. Вспоминаю, как однажды в воскресный день, когда в открытые окна кабинета с улицы доносились старинные казачьи песни, глаза писателя затуманились от подступивших слез.

Он был скромен во всем. Дома ходил в обычной солдатской гимнастерке. Орденов или звезд героя я на нем никогда не видел, разве что нагрудный значок депутата, прикрепленный к лацкану пиджака. Никаких украшений не носил, даже обручального кольца.

В годы нашего знакомства Михаил Александрович продолжал работать над романом «Они сражались за родину». Помню, как временами он уединялся наверху у себя в кабинете, а в Казахстане на рыбалке садился в лодку, отплывал подальше от нас остальных, а Мария Петровна просила его не беспокоить. В письме от 24.7.1970 года он писал: «Я потихонечку работаю. Думаю в марте дать в “Правду” отрывок из романа...»

Основной кабинет писателя находился на втором этаже. В рабочей комнате на первом этаже он просматривал почту, газеты, принимал посетителей.

К писателю шла большая почта. Ему писали со всех концов страны, обращались за помощью и поддержкой тысячи граждан. Он ходатайствовал за них перед властями, помогал из собственного кармана. К нему легко было обратиться. Этим пользовались и некоторые из друзей писателя, занимая у него порой весьма солидные суммы без возврата, рассказывала позднее Мария Петровна.

Ангел-хранитель, верная подруга жизни Михаила Александровича, милая, добрая Мария Петровна. Сколько страха за мужа, семью, родных ей пришлось пережить, сколько слухов, сплетен и клеветы выслушать, сколько хозяйственных забот нести на своих плечах. Вспоминаю ее, вечно хлопочущую вокруг мужа, уже давно взрослых детей, внучат.

Дома у Шолоховых всегда было людно, дети, родственники, гости, руководители области и станицы, так что хлопот у Марии Петровны всегда хватало.

Переиздавали писателя нечасто, поступления от иностранных издателей застревали и исчезали в ВААП. Мария Петровна показывала мне квитки от ВААП, суммы которых составляли десяток рублей!

В этой связи должен сказать, даже если меня обвинят в бестактности, что Шолоховы, вопреки всем людским сплетням и наговорам, «миллионерами» не были. Не было у них никаких личных самолетов или катеров. Были «Волга» и «козел» («газик»). Рыбачили, как все, на обычных плоскодонных лодках, жили скромно, без показухи. Помогали четверым детям построить свое гнездо. Помню, как Михаил Александрович сказал мне в конце 1970-х годов: «Леша, наконец-то расплатился я с ЦК за ссуду на строительство дома».

В наших беседах, проходивших обычно на веранде шолоховского дома или в кабинете писателя, интерес его был направлен к странам Скандинавии — Финляндии, Норвегии и Швеции, в которых он бывал не раз и условия жизни которых были ему знакомы.

В те годы я работал в Бюро АПН в Хельсинки, где курировал выпуск журнала «Спутник» и готовил ежедневные обзоры печати для нашего посольства. Последнее помогало мне отвечать на вопросы писателя, касавшиеся политики, экономики, сельского хозяйства и условий жизни финнов.

Михаил Александрович был частым гостем в Финляндии, ему нравилась ее суровая природа, народ. В 60–70-е годы он приезжал вместе с Марией Петровной и с кем-нибудь из детей.

В письме от 12.1.1971 года он писал: «Мы с благодарностью и радостью вспоминаем нашу поездку (М.А. приезжал вместе с Марией Петровной. — А.Б.) и дни пребывания с вами в Хельсинки. Было просто здорово... В планах моих побывать снова в Финляндии в июне, поездить по крестьянским хозяйствам, увидеть Финляндию летом...»

Останавливались Шолоховы обычно в нашем посольстве в Хельсинки, где была комната для приезжающих, пару раз на даче торгпредства.

Здесь он встречался с издателями, со своим другом Мартти Ларни, ездил в Тампере к писателю Вяйне Линна, роман которого «Неизвестный солдат» он считал заслуживающим перевода на русский язык. Помню, как в Хельсинки на дому директора крупнейшего издательства «Вернер Седерстрем» Ханну Тармио в честь Михаила Александровича и Марии Петровны однажды был устроен торжественный вечер. Bдоль аллеи, ведущей к дому, были зажжены факелы. На вечере состоялась встреча двух академиков — Михаила Шолохова и Мика Валтари (автора романа «Синухе — египтянин»). Мне довелось быть переводчиком их интересной беседы о значении литературы.

Вместе с Шолоховыми мы выезжали за город в местечко Витреск (там бывал Горький), где знакомились с архитектурой трех замечательных финских зодчих. Ездили в город Хямеенлинна, родину композитора Сибелиуса и Президента Паасикиви, наслаждались видами крепости, озера с красивыми ивами, посаженными вдоль берегов, поднимались на высокую смотровую вышку, с которой в ясную погоду был виден город Тампере. Любил Михаил Александрович ходить в кино на ковбойские фильмы. «Пошли собирать гильзы», — говорил он мне с озорной смешинкой в глазах.

Страстный охотник и рыболов, Шолохов при каждом приезде в Хельсинки непременно заходил в магазин охотничьих и рыболовных принадлежностей «Шредер». Его знали в лицо все продавцы магазина, стремившиеся обслужить его по высшему классу. И он не оставался в долгу. Большая бутылка водки и баночки с икрой были желанными гостинцами.

Моя супруга Валя помогала Марии Петровне в покупке теплых вещей — подарков родным и близким, а я Михаилу Александровичу — презентов для друзей. Себе он никогда ничего не покупал кроме одеколона «Старый бриг» и любимых французских сигарет «голуаз», которые продавались только в универмаге «Стокманн».

Заядлый курильщик, он оставлял мне деньги для посылки ему этих сигарет. Я с гордостью воображал, что я его единственный «поставщик». Но каково же было мое удивление, когда однажды в Вешках он показал мне свои «запасы» «голуаз». Оказывается, его снабжало из Парижа и наше торгпредство. Но не все пачки сигарет были ему по вкусу. Он очень тонко разбирался в сортах табака.

Не могу вспомнить без улыбки, как Михаил Александрович, услышав от моей Вали, что ко мне на работу в АПН ходит пожилая дама в шляпке с вуалеткой (она писала статьи для АПН), подарил мне электробритву, на коробке которой написал:

 

Покорителю 80-летних старух — А.Бородавкину — совершенно необходимо быть выбритым самым тщательным образом: старухи, они ведьмы, требовательные...

Шолохов

 

Дважды Шолоховы приглашали нас поехать с ними на охоту и рыбалку в Казахстан в Братановский Яр, где у них была небольшая дача, и оба раза поездки едва не обернулись трагедией. К счастью, все обошлось благополучно. В первую чуть не погиб малолетний внук Андрюша, сын младшей дочери Шолоховых, Маши. Его сбила на абсолютно прямом пустынном казахском тракте грузовая военная автомашина. Наша небольшая автоколонна (две «Волги» и один «козел») остановилась на обочине для короткой передышки. Мы уже были готовы двинуться дальше в путь. Головная машина с Михаилом Александровичем и Марией Петровной только успела отъехать, как вдруг большой военный грузовик, шедший навстречу, на полном ходу свернул прямо на нас, стоявших кучкой на обочине. Все бросились врассыпную, и только Андрюша не успел укрыться. Его, чудом уцелевшего, вытащили из-под заднего моста грузовика и доставили самолетом в госпиталь.

Как принято говорить в таких случаях — «родился в сорочке». Остальные отделались ушибами и синяками.

Позже, вспоминая о былом, у меня мелькнула шальная мысль — была ли это случайность! Ведь на безлюдном тракте не было других автомашин, а дорога была хорошая. И уж больно спокойно и безразлично вел себя сидевший в грузовой машине рядом с водителем-учеником офицер-инструктор.

Для нас с женой поездка в Казахстан была незабываемой. Ехали мы из Вешек проселочными дорогами, наслаждаясь бескрайними просторами и запахами степей, ночевками под открытым небом, удивительной тишиной. Особенно запомнились необычайно яркое звездное небо у озера Эльтон, летящие спутники, забавно прыгающие с растопыренными ногами антилопы-сайгаки.

А какая была рыбалка на пойменных озерах, образовавшихся от разлива реки Урал! Даже самый избалованный рыболов не мог бы пожелать себе ничего лучшего. Восторгам моей супруги не было предела. Сазаны, головли, жерехи, карпы буквально сами лезли на крючок. Правда, первые же пойманные ею рыбы удрали из переполненного садка. Но это не убавило ее азарта.

Время, проведенное в Братановском с Михаилом Александровичем, Марией Петровной, Михаилом Михайловичем, внуками и друзьями Шолоховых, их теплота и радушие оставили у нас неизгладимое впечатление.

Следующий случай произошел уже во время нашей второй поездки с Шолоховыми в Братановское. Было утро, погода стояла жаркая. Из Вешенской мы доехали на машинах до Камышина и там на пароме переправились через Волгу. На другом берегу всем очень захотелось пить, и мужчины отправились на поиски воды и пива, а мы остались вместе с Михаилом Александровичем и Марией Петровной в «Волге», распахнув настежь двери машины.

Внезапно Михаил Александрович сильно закашлялся и стал задыхаться. В Вешках это с ним случалось нередко, особенно за обеденным столом. (Последствие травмы, полученной им при авиакатастрофе под Смешелевкой, когда самолет проскочил взлетно-посадочную полосу и в живых остались, как рассказывал писатель, только он да еще какой-то генерал.) Но такого тяжелого приступа удушья я у него никогда раньше не замечал.

Лицо его побагровело, изо рта и носа хлынула кровь, и он стал терять сознание. Писатель сидел на заднем сиденье между мной и Марией Петровной. Растерявшаяся и вне себя от волнения, она крикнула мне: «Леша, Леша, помоги, сделай что-нибудь!» Не зная, что делать, я машинально нагнул Михаила Александровича вперед к переднему сиденью, чтобы он не захлебнулся хлынувшей кровью. Это, возможно, помогло. Кровотечение понемногу остановилось. Удушье прошло. Изнемогший, обессиленный припадком, он был не в силах даже говорить.

Мы остановились на привал, чтобы дать Михаилу Александровичу набраться сил. Только к вечеру он почувствовал себя лучше, поманил меня к себе и слабым голосом с едва уловимой улыбкой спросил: «Ты что, удавить меня хотел?» Привыкший к его подшучиванию, я понял — это была его благодарность за мою попытку оказать ему помощь. Это было в 1973 или 1974 году. По дороге в Вешки я прихватил с собой книжку одного известного советского журналиста. В числе его заметок о поездках за границу была и статья о Шолохове.

Я сказал о статье Михаилу Александровичу, на что он мне ответил: «Я о себе не читаю». Но когда я уточнил, что в статье утверждается, будто Сталин заставил писателя внести изменения в «Тихий Дон», он сказал мне: «А ну-ка дай!» Через несколько дней писатель вернулся к теме. «На встрече на квартире у Горького, — сказал Михаил Александрович, — Сталин спросил меня: “Почему вы так положительно вывели образ генерала Корнилова? Эдак с прядью волос на лбу?” Я ответил, что Корнилов был честным патриотом, сражался на фронте, бежал из австрийского плена, возглавлял армейскую разведку.

“И все-таки, вы слишком красиво вывели его, врага народа”, — сказал Сталин, но никаких изменений не требовал», — закончил Михаил Александрович.

Поскольку выше упоминалось имя Горького, припоминаю, как писатель, посмеиваясь, рассказывал, как он бывал у Горького и как хозяюшка Горького за столом строго следила за тем, чтобы он не пил, но как только она отворачивалась или уходила, хозяин энергичными жестами показывал Михаилу Александровичу, чтобы он наливал.

Я сидел в кабинете Михаила Александровича, когда однажды раздался звонок. Писатель поднял трубку, сказал пару слов и почти сразу положил ее. Повернувшись ко мне, он промолвил: «Звонил начальник политотдела армии генерал Епишев. Спросил, как дела. Я ответил, что болею. — “Ах, болеешь! Ну давай, болей, болей!” Вот, Леша, какие у нас руководители!» — с легкой усмешкой проговорил писатель.

Вспоминаю также рассказ писателя о письме златоустовских мастеров-граверов, интересовавшихся, как Михаилу Александровичу понравилась изготовленная ими по заказу МВД к 75-летию писателя казачья шашка, клинок которой украшали эпизоды из «Тихого Дона» и «Поднятой целины». Прошло много времени с момента отправки сабли министру внутренних дел Щелокову для вручения юбиляру, а о передаче ничего не было слышно. Но не удалось генералу МВД пополнить свою коллекцию раритетов. Пришлось ехать вручать шашку Шолохову.

Возьму на себя смелость пересказать и то, что слышал от Михаила Александровича об отношении к нему правящей верхушки. Истинный патриот родины, несгибаемый казак, он не кланялся ни генсекам, ни королям.

Не жаловали писателя власть имущие. После отстранения Хрущева Михаил Александрович впал в немилость у триумвирата (Брежнев, Подгорный, Косыгин). Он показал мне однажды снимок «примирения», сделанный в помещении ЦК, где он сидит посередине властвующей, правящей тройки.

С Косыгиным у Михаила Александровича впоследствии сложились хорошие и близкие отношения. Они часто переписывались, дружили семьями. С помощью Косыгина писателю удалось осуществить и давнюю мечту вешенцев — постоянный мост через Дон. Косыгину обязаны и тем, что он, можно сказать, спас жизнь писателю во время случившегося с ним в Москве второго по счету инсульта, прислав машину скорой помощи в течение 10 минут.

Того же нельзя сказать об отношениях Михаила Александровича с Брежневым. Шолохов и Брежнев во время войны были на одном фронте. Оба имели одинаковое воинское звание (полковники) и даже «спали на одном столе», вспоминал писатель. «Я всегда называл его “товарищ полковник”, что ему страшно не нравилось».

В послевоенные годы Михаила Александровича возмущало то, как бесцеремонно Брежнев выпячивал свои «военные заслуги» («Малая земля», командование парадом победы в Сталинграде). «Приписывает себе то, к чему не имеет никакого отношения. Он в Сталинграде никогда не был». Писатель рассказывал, как возмущались этим, в частности, генерал армии Лелюшенко, генерал армии Плиев и другие командиры.

Вспоминаю, как мы приехали в Москву к Шолоховым на их квартиру в Сивцевом Вражке поздравить юбиляров с золотой свадьбой. Весь шолоховский клан (это слово любил употреблять писатель) был в сборе. На квартиру поступали звонки, поздравительные телеграммы. Был и презент от Брежнева.

«Прислал золотые часы со своим портретом. Что он думает, я золото собираю. Приложил визитку. Ну хоть бы на обороте написал: “Поздравляю!”. Скоро, Леша, деньги начнут чеканить с его портретом», — с горечью заметил писатель. На обед в честь юбиляров генсек не посчитал нужным прийти, зато на нем был Косыгин с семьей.

Будучи членом Центрального Комитета партии, депутатом Верховного Совета СССР, Шолохов был хорошо осведомлен о положении в стране, о происходящем в мире. В беседах и разговорах с ним нельзя было не заметить, как тревожила его судьба страны, бездарность ее руководства.

«Страшно, что у нас руководство такое. Единственная надежда на коллективный ум партии», — говорил он, как бы предчувствуя, куда заведут страну.

Как-то раз Михаил Александрович прочитал вслух членам семьи, а также нам, письмо рабочих с Донбасса, с родины Подгорного и Брежнева. В письме рабочие выражали свое недоумение и огорчение по поводу того, как так получилось, что дети тех мастеров и прорабов, которые в дореволюционные годы издевались и глумились над их родителями, теперь правят страной? Судя по тому, как сразу после смерти писателя в доме Шолоховых литературными «кагебешниками» был произведен обыск, почту писателя досматривали. Хотели изъять несколько писем. Но сын писателя Михаил Михайлович отказался отдать письма и сжег их в камине.

В этой связи вспоминаю, что нас с женой досматривали в Выборгской таможне особенно тщательно, если мы возвращались из Вешек. Запомнился случай, когда вместе с таможенниками в купе вагона вошла женщина в гражданской одежде, забравшая у нас книги с автографами писателя и заявившая, что их нельзя вывозить. Книги нам, однако, вернули до того, как поезд тронулся.

К моему изумлению, подозрительное внимание проявил к нам, уже после смерти писателя, и шолоховед Константин Прийма, выпаливший мне на поминках в Вешках (40 дней): «Это вам Шолохов отдал рукописи “Черных черновиков”?» О каких «Черных черновиках» шла речь, я так и не понял.

За время нашего многолетнего знакомства тема «плагиата» в беседах с Михаилом Александровичем ни разу не затрагивалась. И все-таки однажды, где-то в середине 1970-х годов, он как бы между прочим спросил у меня, слышал ли я о том, что в одном американском университете (помнится, он назвал каком, но я его забыл) на компьютере сравнили тексты всех его произведений. (Это было еще до расследования норвежца Г.Хьетсе.) Ответ машины был однозначным — автор один и тот же.

Могу лишь догадываться, сколько сил, мужества и выдержки потребовалось от него, чтобы перенести ту беспрецедентную травлю, которой он подвергался на протяжении всей своей зрелой жизни со стороны завистливых клеветников и злопыхателей. Сколько я его помню, он был всегда сдержан и спокоен. Ему не нужно было оправдываться, совесть его была чиста. Я даже не слышал от него оскорбительных слов в адрес кого-нибудь из своих недругов «братьев-писателей», как он их иронически называл.

Юмор, шутки, добродушное подшучивание над близкими и друзьями были свойственны характеру писателя. Может быть, эта черта его характера помогала ему отвлечься от тяжких дум.

После того, как усилиями Льва Колодного недостающие рукописи «Тихого Дона» были найдены, казалось, уже никто и ничто не сможет поставить под сомнение авторство Михаила Александровича Шолохова. Инсинуация лопнула окончательно!

Но измышления, сплетни, досужие домыслы, как видно, продолжаются и по сей день. Такое ощущение возникло у меня, когда прошедшей осенью в связи с приближающимся 100-летием со дня рождения Шолохова через Хельсинки в Стокгольм для съемок проследовала группа молодых московских киношников. По их просьбе мы встретились накоротке. Вопросы, затронутые ими, показались мне по меньшей мере странными, если не провокационными: «Была ли мадам “N” любовницей Шолохова? Расплатился ли писатель с ЦК за ссуду, взятую на строительство дома?»

Ребята собирались на обратном пути заехать ко мне для интервью. Но не приехали. Мои ответы их, видимо, разочаровали!

Но, как бы ни старались завистники и любители скандальных сенсаций, усилия их напрасны. Михаилу Александровичу Шолохову, ярчайшему писателю минувшего столетия, классику русской литературы, говоря словами его финского друга Мартти Ларни, «уготовано постоянное место в академии бессмертных».

К его могиле на берегу родного Дона, окруженной березками и елями, любовно посаженными детьми писателя, не заросла народная тропа. Ежегодные вешенские фестивали «Шолоховская весна», собирающие десятки тысяч почитателей таланта великого русского художника слова, — непреложное тому доказательство.