Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 73 2005

Павел В.Флоренский, Татьяна Шутова

 

Павел Флоренский — XX век от Р.Х., год первый

 

Исполнилось 250 лет Московскому университету. Мы отмечаем эту годовщину публикацией студенческих писем одного из его выдающихся питомцев.

 

Имя Павла Флоренского вернулось в историю русской культуры, стало ключевым в духовных исканиях, постижениях и противоречиях первой трети прошлого века, знаковым в понимании процесса русского религиозного возрождения, трагически задержанного на три четверти века.

Большую роль в постижении личности П.А.Флоренского играет изучение его эпистолярного наследия. Семье Флоренского удалось сохранить его письма, присланные из заключения на Дальнем Востоке и в Соловецком концлагере, которые были прокомментированы и неоднократно издавались. Опубликована переписка Флоренского с Андреем Белым, С.Н.Булгаковым, В.И.Вернадским и другими видными деятелями науки и культуры России.

В отличие от детально проанализированного самим П.А.Флоренским детства, период его студенчества в Московском Императорском университете, где он учился с 1900 по 1904 год на физико-математическом факультете, был одним из организаторов Студенческого математического общества, посещал семинарии на историко-филологическом факультете, был участником Историко-филологического общества, созданного князем С.Н.Трубецким, остается наименее освещенным. Публикация его писем родным и друзьям в первый год его пребывания в Московском университете в 1901 году и их писем к нему призвана восполнить этот пробел.

Сознавая свою исключительность, как и уникальность каждого человека, каждой личности, «как поручение от Господа Бога», предчувствуя, что и его жизнь будет представлять интерес для потомков и обладая научным подходом ко всему, Флоренский вел наблюдения как за самим собой, так и за окружавшими его людьми, тщательно фиксируя жизненные открытия, анализируя движения души, поиски и сомнения. Вместо дневников он делал отрывочные записи, но особенно бережно в семье хранили все письма, записки. П.А.Флоренский с юности собирал их, скрупулезно нумеровал, а позже, возвращаясь к ним, делал пометки на полях.

Необходимо сказать несколько слов о том, что предшествовало студенческому периоду, о семье Флоренского, его друзьях. О своем детстве, о формировании своего характера и устремлений, о своей семье П.А.Флоренский написал воспоминания, вернее, исследование о формировании самого себя в работе «Детям моим Воспоминания прошлых дней», которую издал игумен Андроник (Трубачев), сопроводив ее генеалогическими материалами о предках семьи, которые П.А.Флоренский собирал всю жизнь. В строгом смысле это не мемуары, ибо тут нет четкой хронологии событий, биографической полноты и точности описания места и времени действия. Книга эта — удивительная, вдохновенная проза, где завораживают картины природы, гор, моря, неба и впечатлений пытливого, пылкого и алчущего понять мир ребенка. Воспоминания заканчиваются рассказом о происшедшем в его мировоззрении перевороте, о разочаровании в науке и о начале серьезного движения к Богу. В таком смысле жизнь приобретает смысл знака, предзнаменования, больше — знамения, творения символического полотна своей жизни. Уместно назвать этот этап оправданием себя, оправданием личности — эгодицеей. Однако родовое чувство преодолевает самое себя, не давая личности раствориться в безлюдье абстрактного человечества. Это происходит, когда в окружающих видятся родственники, либо устанавливается внутренний диалог с теми, кто близок по своему складу, независимо от их присутствия во времени и пространстве. Среди близких, среди родителей и потомков жизнь становится звеном в цепи событий, где в обратной перспективе можно узреть мифологию рода, семьи, жизни пращуров и будущего поколения. Он продолжает действо генодицеей — оправданием всего их рода, посвятив книгу своим детям.

В своих воспоминаниях Флоренский называет отчий дом «островным раем», где царит гармония, любовь и преданность каждого каждому, но он говорит «остров», а значит — отмечает, что мир этот был неким герметичным, изолированным от окружающего из-за боязни поколебать его райскую гармонию. Некто из иного мира чувствовал тут себя если и не чужим, то иным, пришельцем. Тем не менее дом Флоренских в Тифлисе был многонаселенным. Ядром его были родители Павла Флоренского, отец Александр Иванович, образованный инженер и талантливый ученый, высокопоставленный чиновник Министерства путей сообщения России, мать Ольга Павловна, урожденная Сапарова, представительница аристократической и известной семьи тифлисских армян. Родители Павла Флоренского познакомились, судя по всему, в Петербурге, где А.И.Флоренский учился в Институте инженеров путей сообщения Императора Александра I, а Ольга Павловна, приехав туда со своим братом Аркадием, посещала женские курсы. Сохранившаяся переписка супругов Флоренских свидетельствует об их удивительно гармоничном браке, о создании почти религиозного культа семьи, благоговейного отношения ко всем семейным атрибутам. Быть может, причиной тому было стремление восполнить собственную детскую и юношескую оторванность от семьи, стремление не дать детям ощутить разность национальной и конфессиональной принадлежности родителей. Впрочем, говоря о герметичности семьи, надо подчеркнуть и другое: это был большой и гостеприимный дом, где русское хлебосольство сочеталось с кавказским гостеприимством, особенно по отношению к родственникам, которые были частью этого мира. В семье вплоть до своей ранней кончины жила сестра Александра Ивановича Юлия, постоянно гостили сестры Ольги Павловны Ремсо, Елизавета, Софья, их мужья и дети. По-видимому, этот дом сочетал в себе традиции русской усадьбы и армянской семьи-крепости. И такое явление было характерно для многонационального Тифлиса — столицы русского Кавказа.

Особенностью атмосферы семьи, которую созидали родители, было бережное отношение, уважение к личности детей, их стремлениям, желаниям, с уверенностью в них. Такая атмосфера привела к удивительной индивидуальности каждого из детей, доходившей порой до их внешней несовместимости, по крайней мере, несовместимости интересов и устремлений, особенно в юности. А позже — это священник Павел, врач психиатр Юлия, романтик до авантюризма, натуралист и историк Александр, художница-революционерка Елизавета, художница-мистик Ольга, военный инженер Андрей и тихий иконописец Раиса — такие разные по биографии и интересам и такие похожие, целеустремленные, высокие духом и богатые интересами люди. Важное место в формировании П.А.Флоренского занимают его гимназические друзья Владимир Эрн, Александр Ельчанинов, Николай Семенников, друзья младших детей Флоренских и члены их семей. Многие из них пройдут через всю биографию Флоренского и его семьи, внесут свой вклад в русскую культуру.

В 1927 году в своей «Автобиографии» П.А.Флоренский так писал о своей гимназической поре: «Учился во 2-й Тифлисской классической гимназии. Класс наш считался выдающимся, и из него вышло довольно много деятелей (упомяну Д.Бурлюка, И.Церетели, Л.Розенфельда (Каменев/а/) и др.). Если не ошибаюсь, в классе было получено при окончании курса 6-7 золотых медалей и вдвое серебряных. Окончил я курс первым, но, думаю, по недоразумению, так как, занимаясь каждый день до 12 часов ночи своими делами, я довольно пренебрежительно отмахивался от уроков гимназических и учил их большей частью на переменах, в классное же время над партою обдумывал на бумаге постановку физических опытов»1. Имена выпускников 2-й тифлисской гимназии можно встретить в списках студентов обеих столиц начала прошлого века. Нередки они и в донесениях столичных департаментов полиции, в списках бунтовщиков. Выходцы с Кавказа идут на север двумя потоками. Перефразируя Влоловьева, можно сказать, что они формируют парадигму «Россия Ксеркса и Христа», те, что станут революционерами и внесут свой вклад в разрушение тысячелетней России, в то время как их бывшие соученики положат свои силы, а нередко и жизни во имя того, чтобы пронести через поколения и испытания негасимую свечу веры и верность традиции. Впрочем, эта параллельность потоков присуща всей русской истории, является ее культурологической парадигмой.

Большая дружба связала одноклассников 2-й тифлисской гимназии Павла Флоренского, Владимира Эрна и Александра Ельчанинова. Три друга и в гимназии и потом всегда были рядом, даже разделенные большими расстояниями и превратностями судьбы, они сохранили особый тип дружбы-слиянности, о которой сказано «альтер эго» — «второе я». Они делали одно дело, шли одним путем в поисках одной цели, которую обозначили в последний гимназический год призывом отправиться к кумиру молодежи — Владимиру Соловьеву, знаменитому философу, искавшему путь к всеобщему знанию, синтезу понимания Истины, Добра и Красоты, проторив путь последователям философии всеединства русского Серебряного века.

Интересы друзей определились в седьмом классе, когда в гимназию пришел новый учитель древних языков Г.Н.Гехтман, организовавший литературно-философский кружок, участники которого обсуждали важные религиозные, философские и этические вопросы. Г.Н.Гехтман был талантливым, вдохновенным педагогом. Отношения с ним его ученики будут поддерживать долгие годы. Именно Гехтман привил своим любимым ученикам особый стиль общения учитель — ученик, который столь свойственен русской педагогике и который мы назвали бы «кружковством». Одним из принципов его является шефство старших учеников над младшими. Отношения, сложившиеся в гимназии, сохранились и тогда, когда старшие наставники покинули ее стены. В своем архиве П.А.Флоренский сохранил письма младших гимназистов, которые пишут ему в Москву, а позже в Сергиев Посад, прося советов, рассказывая о своих новостях. Александр Ельчанинов, будучи старшим в семье, потерявшей кормильца, дает частные уроки, а кроме того занимается с младшими учениками гимназии. Его воспитанников называют «ельчаниновцы», они сохранят верность учителю на долгие годы, а некоторые станут прихожанами отца Александра Ельчанинова в годы его эмиграции во Франции.

Несмотря на внешнюю открытость и общительность, юный Павел Флоренский живет интенсивной внутренней, можно сказать потаенной жизнью. Летом 1899 года он пережил большой мировоззренческий кризис. Ему открылась ограниченность и относительность физического знания: «бесчеловечная научная мысль — с одной стороны, безмысленная человечность — с другой». Это открытие поставило перед ним вопрос об Истине абсолютной и целостной. Тогда же Флоренский испытал мистическое переживание и сделал шаг к религиозному мировоззрению2. Юный Флоренский ищет практический выход для своего открытия. В то время по России ходила запрещенная и выпущенная тогдашним «самиздатом» «Исповедь» Толстого, которую читали и передавали друг другу участники кружка Гехтмана. «Исповедь» произвела смятение в душе Флоренского. Он собирался бросить все и «идти в народ», как делали в то время многие молодые люди, покоренные идеями «толстовства». От опрометчивых решений уберег Флоренского его отец. В своих воспоминаниях П.А.Флоренский так пишет об этом: «Между тем решение пришло, откуда его не ждал. Источником же его стал тот скепсис в отношении человеческих учений и убеждений, которым был проникнут мой отец и который был впитан с детства мною»3.

В 1900 году по окончании гимназии ее «золотые» выпускники Павел Флоренский, Александр Ельчанинов и Владимир Эрн решают отправиться в столицы, чтобы продолжить учебу в университете. Эрн едет в Москву, Флоренский и Ельчанинов направляются в Петербург, чтобы слушать лекции Владимира Соловьева. Возможно, они не знают, что еще в 1882 году Соловьев покинул Петербургский университет, где работал приват-доцентом, после того, как в одной из публичных лекций призвал помиловать убийц Александра II. По дороге, в поезде, они узнают, что Влоловьев внезапно скончался. Тем не менее Флоренский продолжает путь до Петербурга, куда еще летом того же года отправил прошение, несмотря на противление отца, не желавшего, чтобы сын жил и учился в парадно-бюрократическом, «бумажном» городе с тяжелым для южан климатом. Учиться в Петербургском университете Флоренскому не удалось. Скорей всего, это объясняется тем, что существовала, говоря современным языком, квота, по которой в столичные университеты принимали в первую очередь выпускников учебных заведений соответствующих учебных округов. Как бы то ни было, осенью 1900 года П.Флоренский приезжает в Москву и поступает на физико-математический факультет Московского университета благодаря хлопотам родственника своих тифлисских друзей Семенниковых профессора Московского университета Всеволода Миллера, известного востоковеда. Вскоре он поселяется в Общежитии студентов имени Императора Николая II в одной комнате со своим другом Владимиром Эрном, студентом историко-филологического факультета. Их друг Александр Ельчанинов учится на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Их кумир по-прежнему Владимир Соловьев: они среди многих, которые называют себя «соловьевцами». П.А.Флоренский посещает семинарии С.Н.Трубецкого и Л.М.Лопатина на историко-филологическом факультете, а позже принимает участие в работе историко-филологического кружка. А.Ельчанинов стремится перевестись на учебу в Москву, ближе к друзьям, но он связан со стипендией, которую платят ему из Тифлиса, и только по окончании Петербургского университета соединится с друзьями в Москве, а позже с Флоренским в Сергиевом Посаде. Друзья сохраняют верность избранному пути к всеобщему знанию, стремление воплотить в своей деятельности единство думания и делания. Ученый и мыслитель в представлении Флоренского и его друзей — это не пустынник в «башне из слоновой кости», взирающий на мир и людей с высоты своего знания, не только «homo sapiens» — «человек мыслящий», но и «homo faber» — «человек делающий». Ни сам Флоренский, ни его ближайшие друзья юности этому принципу не изменяли. Филолог и историк Эрн был одним из организаторов Общества христианской борьбы, деятелем так называемого христианского социализма. Ельчанинов, педагог милостью Божией, отдал всю жизнь своим ученикам, сначала в тифлисских гимназиях, а затем во Франции, где был руководителем Христианского Студенческого Движения Молодежи, священником и духовным наставником русских изгнанников. Флоренский реализовал этот принцип, став священником и философом, исследователем, изобретателем, как мы теперь сказали бы, ученым-производственником. Даже в заключении он мыслил и работал, став одним из родоначальников мерзлотоведения в лагере на Дальнем Востоке, создателем производства йода и агар-агара в Соловецком концлагере, и рассказал об этом и многом другом своим потомках в письмах, посылаемых из лагерей.

П.А.Флоренский писал, что университет немногое дал ему в образовательном отношении, но многому научил в отношении нравственном. Такая оценка, какой бы преувеличенной она ни была, объясняется помимо ряда причин еще и тем, что, поступая в университет, Флоренский уже был сформировавшимся исследователем, у него было определившееся мировоззрение, ясные планы и перспектива дальнейшей деятельности. Университет, конечно же, представлял для него одну из ступеней «лествицы восхождения» к всеобщему знанию, был его «Афинами» на пути к «Иерусалиму Небесному». Его поступление в Московскую Духовную академию по окончании университета было звеном плана, созревшего если и не в деталях, то по сути еще в годы гимназического учения. Занятия естественными и гуманитарными науками положили основу для выработки собственного подхода к миропониманию, составили базу дальнейших занятий философскими и теологическими проблемами. Он формулирует это в письме к матери О.П.Флоренской 3 марта 1903 года: «Произвести синтез церковности и светской культуры, вполне соединиться с Церковью, но без каких-либо компромиссов, честно, воспринять все положительное учение церкви и научно-философское мировоззрение вместе с искусством и т.д. — вот как мне представляется одна из ближайших целей практической деятельности… Я подходил к этому с самого детства…»

Первый год его учебы в Московском университете совпал с бурными студенческими волнениями. Студенческие волнения происходят и в Петербургском университете, где учится Александр Ельчанинов. Друзья обмениваются новостями, пересылают друг другу листовки и статьи из газет. В родном городе друзей Тифлисе так же неспокойно, там идут забастовки и митинги.

Пытаясь противостоять волнениям в университетах, царское правительство 29 июля 1900 года издает «Временные правила», авторами которых были тогдашние министр внутренних дел Сипягин4 и министр народного просвещения Боголепов5. Один из пунктов «Временных правил» предписывал студентов, участвовавших в «безпорядках скопом», исключать из университета и отдавать в солдаты. «Правила» были применены по отношению к 183 студентам Университета Святого Владимира в Киеве, участвовавшим в волнениях 7 декабря 1900 года. Это вызвало возмущение в либерально настроенном российском обществе. А.М.Горький в письме к Валерию Брюсову писал: «Я, видите ли, чувствую, что отдавать студентов в солдаты — мерзость, наглое преступление против свободы личности, идиотская мера обожравшихся властью прохвостов. У меня кипит сердце…»6. Ленинская «Искра» распаляла молодежь, стремясь связать студенчество с рабочим движением: «Студент шел на помощь рабочему, — рабочий должен прийти на помощь к студенту»7.

В Московском университете первая сходка протеста состоялась 29 января 1901 года. Ее участники потребовали отменить «Временные правила», амнистировать киевлян, отданных в солдаты, пересмотреть университетский устав 1884 года. «Передовые студенты» призывали «выразить энергичный протест против мер царского правительства, ответив на них общей забастовкой». Решено было созвать всеобщую студенческую сходку 23 февраля в здании Московского университета на Моховой.

Отметим, что еще накануне этих драматических событий в студенчестве Московского университета произошел раскол. Выделились два крыла: радикально-политическое, «политики», и умеренные, так называемые «академисты». Первые требовали замены самодержавного строя конституционным, автономии высшей школы, окраин и органов общественного самоуправления. «Академисты», напротив, считали, что университет не должен становиться «политическим клубом», что студенчеству нужны только академические реформы. Пытаясь предотвратить беспорядки, студенты-«академисты» писали в воззвании, что «выражение русской обструкции (забастовки) есть поступок по меньшей мере безрассудный, ибо какие-либо благоприятные результаты при настоящих условиях немыслимы. Таким путем студенты лишь ухудшат свое положение и ничего не добьются». Итак, бастовать или продолжать учиться? Ответ на этот вопрос и должна была дать всеобщая сходка.

К полудню 23 февраля на Моховую к зданию университета стали подходить сотни студентов со всей Москвы. Кроме университетских тут были воспитанники Константиновского Межевого Института, Императорского Технического Училища, слушательницы Высших женских курсов Герье. Вскоре Актовый зал был переполнен, и часть студентов осталась во дворе. После четырех часов бурных дебатов сходка подтвердила решения, принятые 29 января. Резолюция, принятая от лица всех высших учебных заведений Москвы, призывала провести всеобщую забастовку в учебных заведениях всей России. Резолюция была вручена ректору, который обещал передать ее содержание попечителю округа, при этом потребовал передать в жандармерию всех участников сходки, не принадлежавших к студентам университета. В этом случае он обещал своих студентов отпустить по домам, предварительно переписав их фамилии. Когда депутация студентов передала решение ректора участникам сходки, те встретили его оглушительным свистом и выкриками.

К этому времени стало ясно, что участники сходки оказались в ловушке. Ворота университетского дворика были заперты, а сам университет был окружен войсками и полицией, которые оттесняли толпу, рвущуюся на помощь студентам, от Манежа и Никитской. Очевидцы так описывают эти события: «Конные жандармы пробуют оттеснить от нас толпу, но она уже хлынула к нам, неудержимым потоком прорвала все три цепи нашей стражи, и среди нас уже десятки, сотни людей разных полов, возрастов, положений, и эти незнакомые, совсем чужие люди обнимают нас, пожимают нам руки, задыхаются от волнения»8. Толпе удалось отбить от жандармов около полусотни студентов, остальных полицейские препроводили и заперли в Манеже. К студентам в Манеж приходят профессора университета, убеждая их смириться и разойтись по домам. Однако студенты держатся стойко, настаивая на своих требованиях, а самую непримиримую позицию занимают слушательницы Высших женских курсов, сестры и подруги арестованных студентов.

На следующий день собравшаяся около университета двухтысячная толпа двинулась к Манежу, требуя освободить студентов. Начались волнения, которые усмирялись казаками. Еще через день новый состав Исполнительного комитета, отражавший настроения академистов и либералов, обратился к студентам с воззванием, в котором убеждал их не участвовать в уличных демонстрациях, отказаться от сходок, призывая лишь к непосещению лекций.

25 февраля стало высшей точкой напряжения: центр города превратился в арену массовых демонстраций, пошли аресты среди рабочих и интеллигенции. В ночь на 26 февраля полиции удалось сломить сопротивление студентов, измученных двухсуточной голодовкой и пребыванием в холодном Манеже. Угрожая применением силы в случае дальнейшего сопротивления, полиция под конвоем переправила арестованных студентов в Бутырскую тюрьму. Дело происходило ночью, студентов партиями вели по улицам и переулкам. Когда одна из групп проходила на Пресне мимо университетского общежития, где жили «папинькины сынки», подконвойные остановились и спели революционную «Марсельезу». В это время в Общежитии студентов имени императора Николая II по Большой Грузинской в комнате №41 жили студенты-первокурсники Владимир Эрн и Павел Флоренский.

26 февраля к студентам обратились профессора Московского университета. Обращение подписали 66 крупнейших ученых Москвы — гордость российской науки. Студент Флоренский послал листовку с этим воззванием своим родителям. Обращение — свидетельство истинно отеческого отношения преподавателей к своим студентам, беспокойства за их судьбу.

Против воззвания выступил К.А.Тимирязев. Он отказался поставить подпись под документом, заявив на заседании Совета Московского университета еще 24 февраля, что, «не имея возможности, на основании ныне действующего Устава, исполнять свои нравственные обязанности по отношению к студентам, не признает за собой и нравственного права обращаться к ним с воззванием». Тимирязев заявил о своей отставке, что вызвало восторг у радикального студенчества.

Представители радикалов клеймят своих профессоров, обвиняя их в предательстве студентов, большая группа слушательниц Высших, педагогических и фельдшерских курсов призывает студентов-юношей к самым решительным мерам, называя тех, кто не участвует в протестах, трусами, страдающими «шкурной болезнью», а более умеренные 27 февраля отвечают своим профессорам листовкой, которая ходит по рукам. В ней есть такие строки: «… в самые тяжелые минуты университета, с высоты почти всех кафедр без исключения не умолкало научное слово, но зато в пространных аудиториях часто оказывались лишь немногие избранники, обладавшие неиссякаемым гражданским мужеством и безпримерной любовью к науке — которая заглушала в них даже элементарное человеческое чувство товарищества. Такие избранники, без сомнения, найдутся и теперь, и их неугасимый научный пыл не остынет и без ваших взываний, что же касается нас, то ваше обращение… вряд ли поможет нам заглушить мучительный голос совести теоретическими и практическими занятиями».

В ночь на 1 марта 1901 года был арестован весь состав Московского Комитета РСДРП, куда входили пять студентов Московского университета. На следующий день его ректор А.А.Тихомиров сообщил, что Советом Университета образована «Комиссия по вопросу о причинах студенческих волнений и о мерах к упорядочению университетской жизни», в состав которой вошли В.И.Герье, Д.Н.Зернов, Н.А.Умов, В.О.Ключевский, К.А.Андреев, В.Ф.Снегирев, граф Л.А.Камаровский, П.Г.Виноградов, И.Т.Тарасов, В.К.Цераский, А.А.Бобров и М.В.Духовской. Задачей Комиссии было «упорядочение университетской жизни путем точного исследования фактов, осведомления студентов и другие законные меры общения профессоров и студентов».

В течение двух недель большинство студентов бойкотируют занятия. Судя по публикуемой переписке и воспоминаниям современников, студент физмата Павел Флоренский был одним из немногих, кто продолжал посещать занятия. Причиной того была, конечно, не трусость и «шкурная болезнь», а как раз именно те «неиссякаемое гражданское мужество и безпримерная любовь к науке», о которых пишет в вышеупомянутой листовке «группа старых студентов». Тем не менее они не могли заглушить в нем «мучительный голос совести и чувство товарищества». В архиве семьи П.А.Флоренского сохранились черновики его заявления на имя ректора университета А.А.Тихомирова. Из поправок к тексту видно, как мучительно работал над ним студент-первокурсник Флоренский, стараясь подчеркнуть свою причастность, вернее, солидарность с теми, кому грозило исключение из университета:

 

Его Превосходительству г-ну Ректору Московского

Императорского Университета

студента 2го семестра

физико-математического факультета

Павла Флоренского

 

Заявление.

Честь имею довести до сведения Вашего Превосходительства, что я, вполне сочувствуя товарищам, участвовавшим на сходке и считая себя солидарным с ними, прошу и требую себе одинакового с ними наказания, в виду того, что по некоторым соображениям, которые теперь считаю недостаточными, не был на их стороне до сих пор.

П. Флоренский

 

Москва 19 3 / III 01

 

Судьба участников беспорядков решалась на заседаниях Правления Университета, проходивших 5-8 марта. Отметим, что заявление свое Флоренский пишет 3 марта, накануне заседаний, о дате и повестке дня которых в университете знали все. Кроме того, деканатам факультетов вменялось в обязанность заполнить опросные листы, в которых студенты должны были ответить на вопросы о причинах своего участия и о своем отношении к сходкам. Опросные листы педантично присовокуплены к личным делам. Казалось бы, краткие ответы, всего в одну-две строчки. Но читаешь эти четкие или сбивчивые объяснения, и перед глазами встает человек, личность — прямая или уклончивая, отважная или осторожно-расчетливая. Имена некоторых студентов знакомы по истории будущего революционного движения. Однако в их ответах на вопросы часто встречаются в пункте «причины, по которым оказался на сходке» формулировки «случайно… не знал о нелегальности… раскаяние…проступок». Среди многих опросных листов есть и тот, что подшит к личному делу студента 3-го курса физико-математического факультета А.Ф.Вангенгейма, будущего ученого-метеоролога, будущего соузника П.А.Флоренского по Соловецкому концлагерю в 1930-х годах. Вангенгейм — убежденный социал-демократ, революционер еще со студенческой скамьи. Его ответы на вопросы опросного лица честны, полны достоинства и готовности принять наказание. Он остался таким же в Соловецком концлагере — стойким и несгибаемым большевиком, который все годы неволи верил, что его арест и заключение — недоразумение, ошибка товарищей по партии. Так же как и Флоренский, партиец Вангенгейм будет расстрелян в 1937 году, а тогда, в начале века, он был «уволен», как тогда называли исключение, из университета, правда, позже восстановлен. На его опросном листе стоит резолюция декана «Принять меры…»

Несомненно, Флоренский отдал в деканат свое заявление. Однако заявления студента Флоренского в его личном деле нет, как нет опросного листа его и еще нескольких студентов в их личных делах. Возможно, секрет этого открывают подписи, которые стоят в деле каждого студента. Подписи и резолюции на опросных листах ставят деканы факультетов профессора А.И.Кирпичников, А.С.Алексеев, К.Ф.Клейн, а на физмате декан Н.В.Бугаев и его помощник Л.К.Лахтин, талантливые ученые и преподаватели, воспитавшие плеяду русских ученых, составивших славу Московской математической школы. Вероятно, мудрые наставники отвели от них удар, навлекаемый ими самими на себя юношеским максимализмом.

Тогда, в первом году прошлого века, благодаря небывалой солидарности и широким протестам «Временные правила» в пункте «отдача в солдаты» применены не были. К участникам сходок зимы 1901 года были применены иные меры: исключение из университета, административная высылка и другие взыскания. Студенческие волнения пошли на убыль. Они вспыхнули с новой силой в 1905 году. Опасаясь трагического для университета исхода, его добрый гений, первый выборный ректор князь С.Н.Трубецкой, «наш князинька», как называли его студенты, 22 сентября 1905 года закрыл университет и выехал в Петербург для объяснений с министром народного просвещения Глазовым, в чьем кабинете с ним случился сердечный приступ, от которого он и скончался 29 сентября.

В это время Павел Флоренский был уже студентом Московской Духовной академии, куда поступил по окончании университета в 1904 году несмотря на предложения профессоров, среди которых были Н.Е.Жуковский и Л.К.Лахтин, продолжить научную деятельность при университете. Тем не менее события, происходящие в стране, не обходят его стороной, а обстоятельства университетской смуты удивительными контрапунктами повторятся в Московской Духовной академии. Будучи верным себе, солидарности с гонимыми и обижаемыми, он сохранил способность совершать поступки, не остерегаясь последствий.

12 марта 1906 года в храме Московской Духовной академии ее студент Павел Флоренский произносит пламенную проповедь, в которой содержится призыв к прекращению взаимного кровопролития и отмене смертной казни. Проповедь была нелегально издана брошюрой под названием «Вопль крови», на титульном листе которой было обозначено: «Слово в неделю Крестопоклонную. Сказано в храме Московской Духовной Академии за литургией 12 марта 1873 г. от смерти И.Христа» — в день, когда стало известно о казни лейтенанта Шмидта, который в это время был кумиром российской молодежи. Студент Духовной академии Павел Флоренский был арестован и заключен в губернскую тюрьму на Таганке, откуда его вызволили представители общественности и академическое начальство.

Увы, ни трезвые голоса прагматиков, ни страстные призывы к умиротворению, будь то сказанные с нравственных позиций гуманности или в духе христианского всепрощения, не смогли остановить кровавой катастрофы, надвигавшейся на Россию 1911 году ректор Московского университета А.А.Мануйлов, его помощник М.А.Мензбир и проректор П.А.Минаков встали на защиту студентов против ужесточения режима, которое начал проводить министр народного просвещения Л.А.Кассо, в 1901 г. подписавший воззвание к студентам. Они не нашли иного пути, как в знак протеста подать в отставку. Но правительство опередило их, уволив всех троих из университета. В знак протеста против увольнения ректората начался массовый выход из университета профессуры. Всего подало в отставку 130 профессоров, доцентов, преподавателей — более трети профессорско-преподавательского состава. В знак солидарности с ними в отставку подали ректор и проректор Петербургского университета Д.Д.Гримм и Д.Д.Андреев. Если десять лет назад подавший в отставку Тимирязев был в одиночестве, теперь одиночками стала малая кучка преподавателей, не бросивших своих студентов в ответственный момент. Оставшиеся были подвергнуты остракизму. Сохранилась брошюра профессора Г.А.Кожевникова9, напечатанная «на правах рукописи для лиц, лично знающих автора». Она носит название «Проклятый вопрос», и в ней автор обсуждает моральную неправомочность из-за конфликта с правительством предавать учеников. «Я считаю, что ни при каких обстоятельствах не следует покидать своего поста, пока самое пребывание на нем не потеряло своего смысла или вследствие моей собственной неспособности делать свое дело, или вследствие того, что независящие от меня и неустранимые обстоятельства не дают мне выполнить своего долга».

Напротив, подавшие в отставку профессора были убеждены в правильности своей гражданской позиции. Самые известные из них увековечились на коллективной фотографии работы А.Стейкера, которую потом издали как почтовую открытку. Ее публиковали неоднократно, но с вымаранными лицами некоторых господ профессоров. В разное время — разными, согласно императивам времени. Ряд тех, кто снят на фотографии, стал лидером демократического движения, вошел во Временное правительство. По-видимому, мало кто из них догадывался, что после февраля 1917 наступит октябрь, а после 1917 года придет и 1937…

События в Московском университете в первое десятилетие прошлого века — трагическая и славная история борьбы его профессоров за реформу высшей школы, университетскую автономию, за своих учеников, за то, чтобы университет стал, по словам князя С.Н.Трубецкого, «рассадником высшего научного знания». События эти явили собой множество примеров самопожертвования и солидарности профессоров и студентов университета.

 

1 Флоренский П.А. Автобиография // Наше наследие. 1988. №1. С.75.

2 Флоренский Павел, священник. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. М.: Московский рабочий, 1992. С.210-216 (далее — «Детям моим…», с указанием страницы.).

3 «Детям моим…». С. 245.

4 Дмитрий Сергеевич Сипягин — министр внутренних дел, был убит 2 апреля 1902 г. 20-летним бывшим студентом Московского университета Степаном Балмашевым, членом Боевой организации эсэров, Балмашев был приговорен военно-полевым судом к смертной казни, отказался от помилования и был повешен 3 мая 1902 г. в Шлиссельбургской крепости.

5 Николай Павлович Боголепов — министр народного просвещения с 1898 г., а до того ректор Московского университета. Был смертельно ранен 24 марта 1901 г. бывшим студентом Московского университета членом Боевой организации эсэров Петром Карповичем, который был арестован, приговорен к каторге, бежал, жил в эмиграции.

6 Горький М. Собр. соч. Т. 28. М., 1954. С. 153.

7 Ленин В.И. Соч. Т. 4 С. 392.

8 Титов А.А. Из воспоминаний о студенческом движении 1901 г. М., 1906. С.18-19.

9 Г.А.Кожевников (1866–1933) — естествоиспытатель, зоолог, основоположник природоохранного движения в России. С 1904 по 1931 г. директор Зоологического музея.

 

Примечание

 

Публикуя переписку, мы решили сгруппировать сведения о наиболее часто упоминаемых в письмах П.А.Флоренского и его корреспондентов лицах в одно общее примечание. В тех случаях, когда у публикаторов не имелось сведений об упоминаемых лицах, в подстрочных примечаниях указывается «лицо не установлено».

 

Семья Флоренских:

 

Александр Иванович Флоренский (папа, 1850–1908) — отец П.А.Флоренского.

А.И.Флоренский учился сначала во Владикавказской классической гимназии, затем в 1-й Тифлисской классической гимназии, по окончании которой поступил в Петербурге в Институт инженеров путей сообщения императора Александра I. 20 августа 1880 г. он женился на Ольге Павловне Сапаровой. По окончании Института в 1880 г. получил назначение на должность начальника одного из строившихся участков Закавказской железной дороги. Там, в селении Евлах, рождается его первый сын Павел. В 1883 г. А.И.Флоренский был назначен инженером для исполнения особых поручений при начальнике работ Второго отделения Кавказского округа путей сообщения. Семья поселяется в Тифлисе. Через пять лет он получает назначение на должность начальника дистанции Батумского отделения и переезжает с семьей в Батум, где живет до 1894 г. С 1895 по 1899 г. работает в системе Кавказского округа путей сообщения, занимается изысканиями по постройке мостов и дорог, связывающих Карсскую область и Эриванскую губернию. В это время семья живет в Тифлисе. В ноябре 1899 г. А.И. Флоренский переведен на службу по ведомству Министерства внутренних дел губернским инженером Строительного управления Кутаисского губернского правления, бывая наездами в Тифлисе, где живет семья.

Ольга (Саломэ) Павловна Флоренская (мама, 1859–1951) — мать П.А.Флоренского.

Ольга Павловна Сапарова происходила из древнего армянского рода, ее отец Павел Герасимович Сапаров был одним из богатейших купцов Тифлиса, занимался текстильным производством, впоследствии разорился, ее мать Софья Григорьевна, урожденная Паатова, умерла, когда Ольге было 5 лет. В юности она отправилась с братом Аршаком (Аркадием) в Петербург, где училась на курсах и обвенчалась с А.И.Флоренским.

Юлия Александровна Флоренская (Люся, 1884–1947) — сестра П.А.Флоренского, самая близкая ему по возрасту, по темпераменту и интересам.

Елизавета Александровна Флоренская (Лиля, 1886–1967) — сестра П.А.Флоренского.

Александр Александрович Флоренский (Саша, Шура, 1888–1938) — брат П.А.Флоренского.

Ольга Александровна Флоренская (Валя,1890–1914) — сестра П.А.Флоренского. Позднее вышла замуж за друга своего брата Павла по Московской Духовной академии С.С.Троицкого, к которому обращены «Письма к другу», составляющие книгу Флоренского «Столп и утверждение истины» (1914)

Раиса Александровна Флоренская (Гося, Агуся, Гусенька, 1894–1932) — сестра П.А.Флоренского.

Андрей Александрович Флоренский (Андрей, Андрюша, Андрейка, Андрик, 1899–1961) — младший брат П.А.Флоренского.

 

Родственники П.А.Флоренского по линии отца:

 

Юлия Ивановна Флоренская (тетя Юля, 1848–1894) — старшая сестра А.И.Флоренского, заботы о которой он взял на себя после смерти их отца.

Александра Владимировна Пекок (бабушка) — сестра мачехи А.И.Флоренского Елизаветы Владимировны; Готлиб Федорович — ее муж, преподаватель музыки в московских гимназиях; Александра Готлибовна (Алина ) — их дочь.

 

Родственники П.А.Флоренского по линии матери:

 

Елизавета Павловна Сапарова, в замужестве Мелик-Беглярова (тетя Лиза, 1854–1919) — сестра матери П.А. Флоренского.

Сергей Теймуразович Мелик-Бегляров (дядя Сергей) — ее муж.

Маргарита и Давид — их дети.

Репсимия Павловна Сапарова, в замужестве Тавризова, Коновалова (тетя Ремсо, 1865 — ранее 1930-х гг.) — сестра матери П.А.Флоренского.

Евангуловы — дальние родственники семьи Флоренских по линии О.П.Флоренской. Александр Богданович — четвероюродный брат О.П.Флоренской; Мария Павловна — его жена; Коля — их сын.

Сапаровы: Эля, Тамара, Нина, Павля Тамара — племянница О.П.Флоренской Тамара Аркадьевна Сапарова, в замужестве Арманд. Нина и Эля Сапаровы — Нина Аркадьевна и Елена Аркадьевна Сапаровы, двоюродные сестры П.А. Флоренского.

Васико — двоюродный брат детей Флоренских, сын Варвары Павловны Сапаровой и Шио Давидовича.

 

Друзья и близкие знакомые семьи Флоренских:

 

Владимир Францевич Эрн (1881–1917) — соученик П.А.Флоренского по 2-й тифлисской гимназии и Московскому университету. Религиозный мыслитель, историк философии, публицист, ученик С.Н.Трубецкого и Л.М.Лопатина, один из организаторов созданного в феврале 1905 г. Христианского братства борьбы, главной задачей которого было создание специфически русского христианского социализма, базирующегося не только на общехристианских догматах, но и на более частных особенностях русского православия. Преждевременно скончался от нефрита в 1917 г. на квартире своего друга Вяч. Иванова в Москве.

Александр Викторович Ельчанинов (1881–1934) — одноклассник П.А.Флоренского по 2-й тифлисской гимназии. Родился в семье потомственного военного. Рано остался без отца и, начиная с гимназических лет, давал частные уроки, поддерживая семью. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета и был оставлен на кафедре, отказался от академической карьеры, год учился в Московской Духовной академии. Был первым секретарем основанного в 1905 г. Религиозно-философского общества памяти Влоловьева, читал лекции на Высших женских курсах, а также цикл частных лекций о русской религиозно-философской мысли. В 1911 году вернулся в Тифлис, с 1912 г. преподавал в гимназии Левандовского. Покинул Россию в 1921 г. и поселился на юге Франции. Был одним из организаторов и руководителей Русского Студенческого Христианского Движения. В 1926 г. по благословению отца Сергия Булгакова принял священство, о чем мечтал еще в России. Умер в Париже.

Екатерина Ивановна — мать А.Ельчанинова; Николай и Борис — его братья; Женя — сестра.

Асатиани Михаил Михайлович (1881–1938) — врач-психиатр, одноклассник П.Флоренского по 2-ой тифлисской гимназии. Был мужем Ю.А.Флоренской, с которой развелся. По окончании медицинского факультета Московского университета работал в подмосковном нервно-психиатрическом санатории. Один из первых в России обратил внимание на терапевтические возможности психоанализа. В 1910 г. сделал доклад «Психоанализ истерического психоза» в Московской психиатрической клинике, тогда же опубликовал статьи «Современное состояние вопроса теории и практики психоанализа по взглядам Юнга» и «Психоанализ одного случая истерического психоза». В 1912 г. был соучредителем и членом бюро Московского психиатрического кружка «Малые пятницы». С 1921 г. заведовал кафедрой психиатрии Тбилисского университета. В 1925 г. организовал НИИ психиатрии Грузии, носящей его имя.

Семенниковы: Николай — соученик Флоренского по гимназии и по Московскому университету; Варвара Николаевна — его мать; Альбина Константиновна — бабушка, Нюта — сестра.

Георгий Николаевич Гехтман — преподаватель истории во 2-й тифлисской гимназии, создатель философского кружка учеников гимназии, в который входили Флоренский, Эрн и Ельчанинов.

Александр Иосифович Ягулов — преподаватель древних языков 2-й тифлисской гимназии.

Андросовы: инженер Василий Иванович; его жена Мария Николаевна; их дети Соня и Ваня.

Тумановы, князья, дальние родственники Флоренских через Каромянов. Княжна Мария Александровна — учительница музыки детей Флоренских.

Худадовы: Николай Алексеевич — друг А.И. Флоренского по 1-й тифлисской гимназии, врач, общественный деятель радикальных убеждений; его жена Анна Владимировна, урожденная Тизенгаузен; их дети Мария («Маня»), Владимир, Александр.



См. также: Переписка студента первого курса Московского Императорского университета Павла Флоренского с родными и близкими в 1901 году
(33 письма П.А.Флоренского, А.В.Ельчанинова, А.И., О.П., Ю.А. Флоренских и М.М.Асатиани из Москвы, Петербурга, Тифлиса и других мест.)
Московский Императорский университет. Открытка начала XX века

Московский Императорский университет. Открытка начала XX века

Гимназисты Владимир Эрн, Павел Флоренский, Александр Ельчанинов. 1900. Фотографии из личных дел студентов

Гимназисты Владимир Эрн, Павел Флоренский, Александр Ельчанинов. 1900. Фотографии из личных дел студентов

Подписка, данная П.А.Флоренским при поступлении в Московский университет

Подписка, данная П.А.Флоренским при поступлении в Московский университет

Казаки у ворот Московского университета. 1905. Литография

Казаки у ворот Московского университета. 1905. Литография

Сходка студентов в аудитории Московского университета. 1905

Сходка студентов в аудитории Московского университета. 1905

Группа студентов Московского Императорского университета, участников волнений 1902 года, в камере Бутырской тюрьмы

Группа студентов Московского Императорского университета, участников волнений 1902 года, в камере Бутырской тюрьмы

Гимназист Алексей Вангенгейм. 1899. Активный участник студенческих волнений в 1901 году. Фотография из личного дела студента

Гимназист Алексей Вангенгейм. 1899. Активный участник студенческих волнений в 1901 году. Фотография из личного дела студента

Первый вариант черновика заявления П.А.Флоренского на имя ректора Московского университета в связи со студенческими волнениями

Первый вариант черновика заявления П.А.Флоренского на имя ректора Московского университета в связи со студенческими волнениями

Профессора Императорского Московского университета, подавшие в отставку в знак протеста против отставки ректора и проректоров Университета. Сидят: В.П.Сербский, К.А.Тимирязев, Н.А.Умов, П.А.Минаков, А.А.Мануилов, М.А.Мензбир, В.А.Фохт, В.Д.Шервинский, В.К.Цераский, кн. Е.Н.Трубецкой. Стоят: И.П.Алексинский, В.К.Рот, Н.Д.Зелинский, П.Н.Лебедев, А.А.Эйхенвальд, Г.Ф.Шершеневич, В.М.Хвостов, А.С.Алексеев, Ф.А.Рейн, Д.М.Петрушевский, Б.К.Млодзеевский, В.И.Вернадский, С.А.Чаплыгин, Н.В.Давыдов. 1911. Фото А.Стейкера

Профессора Императорского Московского университета, подавшие в отставку в знак протеста против отставки ректора и проректоров Университета. Сидят: В.П.Сербский, К.А.Тимирязев, Н.А.Умов, П.А.Минаков, А.А.Мануилов, М.А.Мензбир, В.А.Фохт, В.Д.Шервинский, В.К.Цераский, кн. Е.Н.Трубецкой. Стоят: И.П.Алексинский, В.К.Рот, Н.Д.Зелинский, П.Н.Лебедев, А.А.Эйхенвальд, Г.Ф.Шершеневич, В.М.Хвостов, А.С.Алексеев, Ф.А.Рейн, Д.М.Петрушевский, Б.К.Млодзеевский, В.И.Вернадский, С.А.Чаплыгин, Н.В.Давыдов. 1911. Фото А.Стейкера

Профессор Г.А.Кожевников (1866–1933)

Профессор Г.А.Кожевников (1866–1933)

Брошюра профессора Московского университета Г.А.Кожевникова «Проклятый вопрос»

Брошюра профессора Московского университета Г.А.Кожевникова «Проклятый вопрос»

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru