Воспоминания об Алексее Степановиче Хомякове

В 1860 году, в последнем году своей жизни, А.С.Хомяков хлопотал об устройстве в Петербург на службу своего двадцатидвухлетнего родственника и крестника - Дмитрия Владимировича Хитрово (род. 1838). Хлопоты остались небезуспешны, и среди благодарных слов Хомякова в письме к другу юности А.В.Веневитинову упомянут отец молодого человека - Владимир Иванович Хитрово (1806-1866). "Его отец (отличный человек, но лицо вполне типическое, которого существование Самарин долго считал мифом) <...>"¹ - напишет тогда Хомяков.

В связи с публикуемыми ниже отрывками из Воспоминаний нас интересуют оба Хитрово - отец и сын. Отец - автор записок о Хомякове, название которых фигурирует в хомяковских штудиях по крайней мере с 1924 года (например, в путеводителе Б.В.Шапошникова "Бытовой музей сороковых годов". М., 1924. С.21), но которые остаются не изданы и в 2004-м... Но не совсем точно было бы именовать Владимира Ивановича Хитрово автором записок об Алексее Степановиче Хомякове. По свидетельству сына, Хитрово с юности имел обыкновение писать ежедневно свои записки. Многотомный дневник носил название "Memoires de ma vie" ("Записки о моей жизни"). Дмитрий Владимирович Хитрово вспоминал: "Влад<имир> Ив<анович> очень любил заниматься, вел ежедневный дневник, весьма интересный, нечто вроде семейной хроники, и, как глубоко набожный человек, составлял еще систематические выписки и комментарии на религиозные вопросы, под именем "Цветника Духовного", оставшиеся теперь у наследников в нескольких десятках томов"².

Рукопись дневника Хитрово до сих пор не обнаружена, она либо погибла в революционных пожарищах, либо затерялась в архивах. Известны лишь выписки из него. По всей видимости, их автор - Дмитрий Владимирович Хитрово - Хитрово-сын. Выполненные предположительно для потомков А.С.Хомякова, они касаются в первую очередь жизни Алексея Степановича, их общих с Хитрово родственников и т.п.

Хитрово приходились родственниками Хомякову по линии матери. Старшая дочь Хомякова Мария, запомнившая Владимира Ивановича Хитрово набожным и немного забавным человеком, указывает, что он был им "родней по Демидовой, сестре бабушки"³. У бабушки, то есть матери Хомякова, Марьи Алексеевны Киреевской, была сестра Анна Алексеевна (ум. 1844), вышедшая замуж за Евграфа Амосовича Демидова. Сестра Евграфа Амосовича - Елизавета Амосовна (ум. 1824) - жена Ивана Герасимовича Хитрово (1756?-1845). Именно их сын - Владимир Иванович Хитрово - друг и почитатель Хомякова, автор многотомного дневника. Его с Хомяковым "связывает" общая тетка, Анна Алексеевна Демидова. Корень их свойства лежит в роде Амоса Демидова (1745-1800) - младшего сына знаменитого промышленника и не менее знаменитого оригинала Прокопия Акинфиевича Демидова (1710-1788), запечатленного некогда Д.Г.Левицким.

"Выписки" Д.В.Хитрово находились среди других материалов хомяковского собрания в Музее сороковых годов. Ныне они хранятся в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея ("Замечания (Memoires de ma vie) Владимира Ивановича Хитрово. (Выписки из оных.) Воспоминания об Алексее Степановиче Хомякове": Ф.178. №2). Отрывки из "Выписок" Д.В.Хитрово печатаются с сохранением некоторых особенностей орфографии. Повествование частью ведется от первого лица (автора дневника, Хитрово-отца), частью - в пересказе сына от третьего лица. Полностью рукопись Д.В.Хитрово будет опубликована в Хомяковском сборнике (Т.2. Томск, издательство "Водолей", составитель Н.В.Серебренников).

<...> 1843 г<од>. Перед Пасхою, которая была 11 апреля, Х<итрово> с Ал<ексеем> Степ<ановичем> ходили вместе смотреть дом Лобанова на Собачьей Площадке, за который просили 95 тысяч руб<лей> ассигнациями, и этот именно дом впоследствии и был приобретен Хомяковыми⁴. Пасху (11 апр<еля>) встречали Хомяковы и Демидовы⁵, а с ними и прочие все их родные в одной церкви, у Николы Явленного на Арбате, а до начала заутрени А<лексей> Ст<епанович>, став рядом с Х<итрово> (принявшим особенное исключительное религиозное направление в простоте души верующего, без научных богословских познаний, которые, однако, он под влиянием А<лексея> С<тепановича> развил впоследствии гораздо значительнее <...>), начал с ним спор о религии, который с легкой руки продолжался потом во все время их знакомства; пишется, что они проспорили почти всю заутреню, и отвлекло их только тогда, когда в церкви начали христосоваться. Х<итрово> говорит, что спорили потому, что ему казалось, будто при всей своей преданности Богу и набожности, А<лексей> С<тепанович> мудрствует по-лютерански, не приемля Четьи-Минеи, Камень Веры Стефана Яворского⁶ и другие книги, а Хомяков за излишнюю привязанность к обрядам называл его <т. е. В.И.Хитрово. - Е.Д.> католиком. День этот все обедали у матери Хомякова Марии Алексеевны⁷, а во время обеда приехал, опоздав, как это с ним часто случалось, А<лексе>й Ст<епанови>ч от митрополита Филарета⁸ и генерал-губернатора⁹. Все ходили к вечерне вместе, а потом вышепоименованный спор продолжался еще весь вечер Светлого Воскресения и после, во все время пребывания в Москве, говорится о подобных спорах, как о главном материале разговора между ними и предлог<е> для прений всякого рода.

В феврале 1844 г<ода> снова приезд автора Замечаний из брянского имения¹⁰, где жил все время с осени прошлого года, в Москву по случаю болезни тет<ушки> А.А.Демидовой, которая нанимала тогда дом Бычковой в приходе Троицы в Зубове на Пречистенке¹¹. Накануне именин Дем<идово>й (2 февр<аля>¹²) Ал<ексей> Степ<анович> слушал у нее всеночную с своим семейством и был с ним племянник жены его Валуев¹³, а на другой день все они обедали у нее, и Хомяков много острил за обедом.

Тетка Хомякова Демидова становится опасно больна, потому он ее посещает каждый день, что он всегда делал в отношении всех больных родных и знакомых. <...>

25 августа <1848 года>. Здесь в Бучарове¹⁴ гостят родные Катерины Михайловны Бестужевы из Симбирска¹⁵. Весь вечер проговорил с Алексеем Степановичем, у них холера не слишком была сильна; он с успехом пользовал больных смесью дегтя с маслом и утверждает, что этим средством у себя и в соседстве уничтожал действие болезни и что об этом он писал даже в Петербург. Вечером сидели долго и все спорили о политике. Здесь гостит тоже некто Михайло Гаврилович Своехотов¹⁶, человек очень веселого нрава, который отпускает разные забавные штуки, как напр<имер>, он очень искусно, сидя у окна выходящего в сад, кричит вороною, что очень забавляет детей, сочиняет для них легенькие стишки, вроде:

Милый Коля,

Шаловливая воля,

Пошел гулять

И стал скакать:

Вывихнул ножку

А мамаша не дала ему бомбошку и т.д.

и это утешает детей. Он между прочим и лекарь, давал В<ладимиру> И<вановичу> Галлеровых капель от нервной слабости по причине тяготивших его спазм, но капли эти не помогли.

После обедни (26 авг<уста>), отслуженной весьма торжественно, Петр Александрович Бестужев¹⁷ звал всех нас к себе на пирог во флигель - у него дочь Наталья была именинница - тут много ели и пили шампанского и разных вин, отчего все присутствовавшие на завтраке повеселели заметно, а когда пришли назад в большой дом, то завязали оживленный разговор о политике с Марьею Алексеевною, которая горячилась, не замечая, что у всех в голове. За обедом А<лексей> Ст<епанович> много шутил и острил и всех заставлял оживляться и смеяться; вообще день этот провели очень приятно. Самые дети и те особенно резвились и играли. <...>

Во время модного в то время толка, по случаю европейских смут, Хитрово рассказывает один анекдот про себя, что когда он, весьма религиозный человек, сказал, что он радуется, что в Берлине открылась холера, А<лексей> С<тепанович> возразил ему, что духовник не даст ему за это Причастие; Бестужев поддержал сторону Х<и>тр<ово> говоря, что пруссаки еретики, но последний сказал на это, что не потому, а за то, что они совершенные атеисты, хулят и уничтожают Евангелие, как ему сам рассказывал А<лексей> С<тепанови>ч по прибытии из-за границы, и тем подрывают репутацию Спасителя, как выразился Х<и>тр<ово>, А<лексей> С<тепанович> подхватил это слово "репутация Бога", очень много смеялся над этим и все называл шутя Хитрово - охранителем Божией репутации.

Хомяковы возвратились давно из Москвы, но потому не давали знать о себе знакомым, что везде свирепствовала холера.

В начале октября А<лексей> С<тепанович> ездил в Москву для торгов на винокурение, а 17 числа этого месяца, по случаю имянин жены Хитрова¹⁸, он приезжал из Богучарова в Коледино¹⁹. В этот день, к обеду, съехались к В<ладимиру> И<вановичу> все его крапивенские соседи, крапивенские помещики, которые, как пишет автор Замечаний, изумлялись все костюму Алексея Степановича и бороде его: он был в своей славянке <мурмолке. - Е.Д.>, в пунцовой рубашке без галстука и вместо жилета на нем была поддевка, но взамен этого, как сказано в Замечаниях, все остались в восхищении от его любезности и ума, а когда он говорил, то со вниманием и любопытством слушали его. Одежду его тут многие объясняли именно тем, что он стоит во главе одного либерального общества, которого члены все носят русское платье и называются славянофилами; правительство сначала тайно присматривало за ними, находя их подозрительными, но напоследок оставляет их без внимания. При Хомякове возобновлялся опять разговор, что государь хочет непременно сделать крестьян вольными, хотя еще в начале этого года по поводу таких чрезвычайно перетревоживших всех помещиков слухов ходила в Туле, где тогда жил В<ладимир> И<ванович> <...>, по рукам записка одного весьма высоко стоящего лица²⁰, что вольной крестьянам не будет, и распространены были слухи, будто Государь отвергает все представляемые ему проекты об освобождении крестьян. По поводу этих разговоров о вольной крестьянам при Хомякове нелишне припомнить рассказ В<ладимира> И<вановича> о нем, что, когда впоследствии, в 1858 году, действительно приступили к нашей крестьянской реформе и уже открыты были комитеты, Хомяков, которого вообще тульские дворяне считали за первого глашатая и горячего сторонника так называемой еманципации, явился на выборы в тульское благородное собрание во фраке, тогда некоторые из дворян, - частью из придирок к нему, а частию от излишней страсти к формальности, наделали Хомякову дерзостей и требовали, чтобы он удалился из собрания, потому что он во фраке, а не в мундире. Тогда Хомяков принужден был уехать, но, достав где-то мундир, возвратился снова в собрание; неугомонные из дворян не остановившись на придирке к мундирности, от которой впоследствии не знали как откреститься, требовали от него, чтобы он еще присягал особо, хотя к присяге приводили всех еще прежде и в том числе и его. Тогда Хомяков, чтобы отделаться от всех этих заносчивых требований, сказал им смеясь: "Господа, как вы хотите, чтобы я присягал, - Бог запрещает клясться небом и землею; небо от нас высоко, а землю у нас отнимают", - общий хохот, и его оставили в покое. <...>

По случаю пребывания в Москве императорской фамилии²¹, приехал сюда и министр граф Блудов²², который в этот день звал к себе на вечер А<лексе>я С<тепанови>ча. Всех больше по этому поводу суетилась Марья А<лексеев>на, беспрестанно призывала к себе Катерину Михайловну спрашивать, какую жилетку наденет и чтобы фрак надел и ордена чтобы надел²³.

Были у него в этот день Мамонов²⁴ и А.Н.Попов²⁵, который служит при Блудове. Была здесь всеночная в доме по случаю вербной субботы; после оной долго еще сидели с А<лексеем> С<тепановичем>. Говорят, что у государя есть и было желание сделать реформу в управлении крестьянами и для этого учреждается инвентарий, который вводится уже в Белорусских губерниях и через два года предполагается ввести и у нас в Великоруссии; инвентарий это предварительная мера к окончательному освобождению крестьян.

На Фоминой неделе (14 апр<еля>) В<ладимир> И<ванович>, заехав к А<лексею> С<тепановичу>, нашел его немного встревоженным: <поскольку> граф Орлов²⁶ два раза присылал ему сказать, чтобы он сбрил свою бороду²⁷, что так угодно государю, но он горячится и не хочет брить ее, В<ладимир> И<ванович> и общий их приятель генерал Плещеев, Александр Павлович²⁸, которого всегда можно было встретить у Хомякова, уговаривали его сбрить бороду, но он никак не соглашается, говорит, что когда прикажут сбрить бороды всем, тогда и он сбреет свою, а если ему одному прикажет это государь, то он сбреет ее, но примет это за оскорбление, и в заключение не верит, чтобы государь это сказал, а подозревает, что только государевым именем хотят заставить сбрить эту любезную ему бородку, которую из всех славянофилов носят только А<лексей> С<тепанович>, оба Аксаковых, отец и сын²⁹, да Бестужев. <...>

От 11 февраля <1850 года> у В<ладимира> И<вановича> написано: "От обедни проехал я к Хомяковым, - при мне Марья Алексеевна бранила и наделала неприятностей Алексею Степановичу, несправедливо укоряя его, что он дурно управляет имением, все настаивает, чтобы он отказал Трубникову³⁰, - А<лексей> С<тепанович> огорчился и расстроился, я его успокаивал. Должно признаться, тяжелый и несносный характер имеет Марья Алексеевна, на ее месте следовало бы только благодарить Бога: Алексей Степанович сказывал, что он купил недавно 200 душ, в два года заплатил пропасть долгов частных, да сверх того, теперь в ломбарде лежит около трехсот тысяч билетами, следовательно, он недурно управляет и прибавляет, очищает долги и капитал составил, а прежде известно, что имение все было в долгах до его принятия в свое управление, а она все ноет и жалуется, что бедна и беспрестанно бранит сына; полагаю, что это больше от старости лет, ибо ей уже за восемьдесят лет. Собирался было А<лексей> С<тепанович> ехать ко мне, но мы уже ездили с ним для развлечения на аукцион лошадей в манеж, где и пробыли с час времени". <...>

1852-й год. Этот год, с начала его, был несчастный для семейства Хомяковых.

Неожиданно, 26 января, получили известие с Собачьей площадки, что Катерина Михайловна опасно больна: она простудилась, сделалась у нее горячка и вдобавок выкинула и теперь без всякой надежды. Я (В<ладимир> И<ванович>) сейчас же отправился к Хомяковым, нашел А<лексея> С<тепановича> в кабинете за обедом с родными, еще были А.И.Кошелев и Павлов³¹. А<лексей> С<тепанович> до того изменился, что поразил меня, сделался точно шестидесятилетний старик, говорит, что никакой нет надежды, чтобы Катерина Михайловна была жива. Ее сообщили Свят<ых> Таин и ожидают конца, начала уже бредить, меня это очень огорчило. А<лексей> С<тепанович> плачет и просил меня, чтобы я уехал, а завтра чтобы приехал, не понимаю, для чего он прогнал меня, с чувством пожал мне руку и заплакал; я пошел от него к Марье А<лексеевне>, которая тоже встретила меня с плачем; расспрашивал про Катерину Михайловну: она простудилась, гуляя в своем саду, сделалась у нее горячка и воспаление в груди, а теперь она, говорят, уже при последнем издыхании.

27 (воскресенье). В полдень поехали навестить больную к Хомяковым, подъезжая к крыльцу сердце замерло: на крыльце сказали нам роковую весть, что Катерина Михайловна вчера в 11 час<ов> 30 мин<ут> ночи кончила жить!.. Я прошел к Алексею Степановичу, нашел его разговаривающим с Кошелевым, но не тревожил его, а сел на кресло и грустно задумался, А<лексей> С<тепанович> подошел ко мне и тоже начал плакать. Неожиданна была эта смерть женщины, полной жизни, в какую-нибудь неделю что она была больна.

По рассказам А<лексея> С<тепановича>, доктора много виноваты в ее смерти тем, что они дали порошок (каломель³²), от коего она преждевременно родила, и умерла более от изнеможения сил, чем от болезни, впрочем, от чего бы то ни было, а ее нет на свете. Тело лежит в маленькой зале, я ходил туда с генералом Плещеевым, а в большом зале шьют покров.

Марья Ал<ексеевна> очень поражена, сказывал Вас<илий> Ив<анович>³³, что с нею ночью и сегодня поутру, когда А<лексей> С<тепанович> был у обедни, сделались такие сильные судороги, что полагали, что она умрет. Детей я не видал, они наверху, ходила к ним моя сестра. Много приезжало навещать А<лексея> С<тепановича>, который сильно поражен своим несчастием и как бы убит горем, но покорно и твердо переносит его, и велика его христианская покорность - он сам не мог бы придумать лучшего счастья, какое дал ему Бог; впрочем, велика и утрата его, они друг друга страстно любили.

28 <января>. Взяв ванну, отправился я к Хомяковым; нашел у А<лексея> С<тепановича> Шевырева, Шеппинга, Кошелева, генер<ала> Шатилова, Василия Павловича Охотникова, Свербеева³⁴ и много других знакомых мне и незнакомых мужчин и дам. Вскоре по нашем приезде началась панихида с певчими, и многие дамы плакали. После панихиды открывали лице умершей, она очень изменилась и стала портиться.

Слушал у Марьи Алексеевны в кабинете молебен; к концу пришел А<лексей> С<тепанович>, когда священник начал поминать за здравие "Марию и Алексея со чады", - он, подошед ко мне, сказал с большим душевным движением: "А Екатерину не поминают", тут стояла сестра Катерины Мих<айлов>ны Прасковья М<ихайловна> Бестужева; они, обнявшись, горько плакали.

Потом долго сидели в кабинете, все более разговаривали о Кат<ерине> Мих<айловне> и рассуждали о ее болезни, рассказывал А<лексей> С<тепанович>, что Овер³⁵ большую сделал ошибку, дав ей порошок, от которого она родила, что прочие доктора Альфонский, Клименко и особенно Кильдишевский³⁶ были против этого, да и Овер сам тоже говорил, что она может умереть, если дать ей этот порошок каломель, и, несмотря на это, прописал ей его, она вскоре после этого и выкинула; некоторые оправдывают Овера, что иначе нельзя было сделать, потому что у Катерины Михайловны были воспаление и горячка вместе, и начинался тиф. <...>

29-го назначено было погребение; приехав к Хомяковым, нашли тут уже много съехавшихся отдать последний долг умершей; вся эта грустная обстановка, притом при всей своей неожиданности, чрезвычайно грустно подействовала на меня, и я находился в сильной ажитации, которая и без того часто тревожит меня. Увидав меня, подошел ко мне А<лексей> С<тепанович>, взял меня под руку, и долго ходили с ним по зале, он говорил мне, что получил себе сегодня утешение душевное, которое приписывает Кат<ерине> Мих<айловне>, что это ее молитвы произвели, а именно: вчера вечером Марья А<лексеев>на сделала ему по обыкновению ужасную сцену, бранила его как попало, А<лексей> С<тепанович> от расстройства сам рассердился, - все эти брани происходят оттого, что Мар<ье> Ал<ексеевне> вообразилось, что А<лексей> С<тепанович> ее не любит, и это подозрение продолжается несколько лет (по моему мнению, это от ревности, ей хотелось бы, чтобы он, кроме ее, никого не любил). Сегодня утром (дн<ем> от 29) опять была сцена и наконец, по убеждению А<лексея> С<тепанови>ча, Марья А<лексеев>на дала ему слово, что с сегодняшнего дня не будет более к нему придираться и что теперь она верит, что он ее любит, - он говорит, что это как бы благословение свыше. Алексей Степанович как ни крепится, но видимо, как огорчен; спорит, чтобы рассеять все более и более наступающую тоску: на мое предложение, чтобы он молился о Катерине Михайловне, намекая на то, что он всегда спорил, что наша молитва за усопших не приносит душе пользы и что даже частное приношение жертвы за душу не нужно, что Церковь вообще молит за всех, А<лексей> С<тепанович> говорил опять в этом же духе, и говорил еще, что вдовство есть духовное монашество, что надобно жить в чистоте более духовной, т.е. не прилепляться сердцем уже ни к какой женщине, а пребывать ей верным до самого гроба, - я отвечал, что при духовной чистоте надобно соблюдать и телесн<ую>, вообще же его смирение в несчастии, его поразившем, большое. Во время совершения печальной церемонии выноса и отпевания, на которое привели и всех детей, мужество не один раз оставляло всегда твердого А<лексея> С<тепанови>ча, удрученного великим горем, особенно сильно выражающимся в эти печальные торжественные минуты. Тело предано земле в Даниловом монастыре³⁷; у монастырских врат встре<ча>л его архимандрит с братиею, гроб до могилы с родными и знакомыми нес А<лексей> С<тепанович>.

9 апр<еля>. <...> А<лексея> С<тепановича> навещали профессор Грановский³⁸, Аксаковы, Бестужевы и Свербеев. Марья А<лексеев>на приметно слабеет и страшно боится умереть, хочет собороваться маслом, а между прочим не перестает ссориться с Алексеем Степановичем, - ибо у них после смерти Катерины Михайловны большие идут беспорядки в доме. А<лексей> С<тепанович> действительно до сих пор не мог еще взяться за это и ничего не знает, как у него по хозяйству, потому что слишком поражен кончиною жены, то ему не до этого. Впрочем, по домашнему хозяйству насчет провизии и под<обного> всегда любила заниматься Марья Ал<ексеев>на сама и предолго держит у себя повара, когда заказывает ему обед.

P.S. Если он изготовит что-нибудь нехорошо, то М<арья> А<лексеевна> покричит на него и, так как она больше стала лежать в постели и почти не вставала, то, подозвав его к

постели, снимет с себя башмак и пошлепает им повара, насколько позволят ей ее старческие силы, но это как со стороны других, так и виновного, возбуждает скорее смех, чем огорчение. <...>

1 Мая у А<лексея> С<тепановича> было много гостей поздравлять, но особенного оживления не было³⁹.

Алексей Степанович с семейством провел лето в Смоленской деревне⁴⁰, и свидание с ним (18 авг<уста>) <было> в Богучарове, где А<лексей> С<тепанович> рассказывал новость, что ходят тревожные слухи о холере, которая свирепствует уже в Варшаве. А<лексей> С<тепанович> все грустит по Кат<ерине> Мих<айловне>, Марья А<лексеев>на очень похудела и постарела, и ужасно боится умереть, все уверяет, что у нее водяная в голове.

Она в Москву приехала одна, зимою, А<лексей> С<тепанович> остался в деревне по хозяйству.

1853 год. Алексей Степанович возвратился из деревни только в январе этого года, и (17 янв<аря>) был у него, нашел его еще спящим; когда он встал, ходил к нему в кабинет, очень приятно было свидеться. Приходил к нему какой-то чудак - поляк - все просил у А<лексея> С<тепановича> написать ему технических терминов для охоты, которые он намерен собирать и печатать.

Ездил А<лексей> С<тепанович> в Рязань покупать имение с аукциона 450 душ, по 650 руб. за душу; воротился 22 ян<варя>. Приходил К.Аксаков. Спорили относительно образа Спаса Нерукотворного, А<лексей> С<тепанович> говорит, что это не истинное происшествие, и много было спора в этом роде, - Аксаков поддерживал его, и на возражение, что А<лексей> С<тепанович> неправославно рассуждает, Аксаков уверял, что напротив того, но что его не понимают.

А<лексей> С<тепанович> всегда очень любил спорить о религиозных предметах и в этих спорах нарочно придерживался различных противоположных мнений, то так, то иначе, чтобы посредством спора разъяснить себе яснее <...> мнение, которое он

поддерживал.

Случалось с ним иметь прегорячие споры по нескольку часов, он сам тоже при этом очень горячится, но трудно его в чем-нибудь урезонить, так как он очень <упорствует>.

Двадцать шестого числа, в день годовщины кончины Катерины Михайловны, были мы все в Даниловом монастыре и служили панихиду, потом ходили на ее могилу слушать литию.

Публикация, вступительная заметка и примечания Елизаветы Давыдовой