Галерея журнала "Наше наследие"

Вильям Мейланд

Наследие Эдуарда Путерброта

"Новый Путерброт" - так хотел назвать свою выставку дагестанский художник Эдуард Моисеевич Путерброт (1940-1993) в начале 1990-х годов. Увы, трагическая гибель этого мастера не позволила осуществиться его человеческим и творческим планам. Тем не менее практически все, им созданное на холсте, бумаге и в иных материалах, его жена и дети сумели сохранить и перевезти в Москву, где во второй половине 1990-х годов и в начале нового столетия одна за другой прошли выставки, открывшие действительно нового, уникального во всех своих проявлениях художника.

Эдуард Путерброт был универсален: сценография, живопись, станковая графика, плакат, малая пластика - все его интересовало и всюду он проявил себя как оригинальный автор-экспериментатор. Сегодня трудно сказать, что в его творчестве главенствовало - театр, живопись или бесконечные графические серии.

С театром он практически не расставался начиная с 1975 года. Еврипид, Мольер, Гоголь, Горький, Брехт и более близкие нам по времени Г.Цадаса, В.Шукшин, М.Кажлаев, Р.Ибрагимбеков - таков диапазон его сценографических интересов. Отметим при этом, что огромной театральной сценой художнику виделось все окружающее его с детства пространство страны гор. Дагестан питал его творчество постоянно, и в отрыве от этого фантастического многонационального мира художника невозможно понять.

Путерброт по существу опроверг известную формулу Киплинга - "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут". У него Восток и Запад передвигались и совмещались. Он был редкостным знатоком культуры и искусства разноязыких народов Дагестана, но он также стремился видеть весь мир и жадно интересовался современным искусством, часто приезжал в Москву и другие художественные центры страны. К сожалению, познакомиться непосредственно с современным искусством Запада в 1960-е и даже в 1980-е годы удавалось немногим. Эдуард Путерброт жил в тяжкое, сонное и лицемерное время, и как мог противостоял ему. Реальную возможность проявления внешней творческой свободы он осуществил только в самом конце 1980-х - начале 1990-х годов. Однако судьба распорядилась так, что полностью вкусить эту свободу он не успел. Что же касается свободы внутренней, то она у него была всегда. Об этом свидетельствует его искусство любых периодов.

"До сих пор сомневаюсь, - писал он в 1979 году, - что я театральный художник, так как станковая живопись кажется неким "святым делом", так как здесь я один на один с холстом, а в театре я "борюсь" не только с самим собой, но и со зрителем разного рода, и с конкретным театром, его режиссурой и актерами. Иногда с кем-то из них вкупе против остальных. Но чувствую, что к решению спектакля надо относиться, как к картине, в которой можно играть без ущерба для картины и для игры".

Или, уже в 1985 году: "Театр заглатывает все глубже. Единственная радость, когда притрагиваешься к хорошей драматургии вместе с хорошим думающим режиссером. А так как это бывает редко, то приходится изворачиваться, чтобы остаться самим собой".

А с другой стороны, есть у него и такая запись: "Только в мастерской хорошо - не устаю повторять этот припев моей жизни".

Эдуард Путерброт был собирателем культуры. Почти в каждом письме к автору этих строк он упоминает о планируемых им выставках (которые, кстати сказать, нужно было не просто планировать, но еще и пробивать), о творчестве своих молодых коллег, живущих в Махачкале, Нальчике, Грозном и других городах Северного Кавказа. Грустно сознавать, что с его уходом художественная жизнь в той же Махачкале если не прекратилась вовсе, то во всяком случае лишилась своей былой полноты и интенсивности.

Путерброт не хотел облегчать путь к пониманию своего творчества, но при этом он никогда не впадал и в свойственные некоторым авторам усложненность и схоластику. "Кодекс-путеводитель" (по мотивам сказок "1000 и одна ночь"), "Проповеди", "Поучения", "Каллиграфия" - во всех этих и других сериях и отдельных картинах он был артистичен и предельно свободен. Его занимали музыкальные ритмы линий и красок, игра знаков и символов, которые были соприродны богатству форм дагестанского окружения. Поэтому странными выглядят попытки нагрузить его искусство какими-то сверхъестественными особенностями и мистическими свойствами. Например, один из современных толкователей его творчества пишет, что художник "начиная с 90-х годов (и только? А что же все остальные десятилетия? - В.М.) пытался воплотить в своих работах неведомое прежде людям Земли; знания, полученные им необычайным образом. Путем трансакции настоящего и будущего, реальности и виртуальности." И еще: "...Важным качеством экспозиции является эмпатия, то есть заражение любого посетителя этой выставки чувством сопричастности к огромному по своим океаническим масштабам пси-полю, свидетельством наличия которого и является искусство Э.Путерброта".

Разумеется, художник неповинен в подобной псевдонаучной экзальтации, "свидетельство наличия" которой являет наше смутное время. Он бы улыбнулся на это своей доброй и немного лукавой улыбкой и одарил бы нас очередной красочной серией дагестанских чудес.