Галерея журнала «Наше наследие»

Нина Геташвили

Как один день…

Борис Жутовский — художник, конечно же, «из ряда». Он и сам отлично осознает свое «шестидесятничество», свою причастность и верность поколению, которое сформировало цельное и знаковое явление бывшей советской в общем, и российской, в частности (или наоборот?), культуры. И, конечно же, Борис Жутовский — «из ряда вон выходящий», ибо самоценность и обаяние его личности и искусства вне любой принадлежности очевидны (а потому нет сомнения в актуальности и сегодняшнего его творчества).

Он никогда не был аутсайдером (после «хрущевского» Манежа, в одночасье перекрывшего пути к публичным показам живописи в Союзе, выставлялся в галереях по всему миру и жил на гонорары от иллюстраций), в перечислениях не был скрываем и подразумеваем под сочетанием «… и др.». Воплощая интенции времени, демонстрировал частное самосознание — человека широкой культуры, поистине безграничных интересов, веселого остроумца, на долю которого судьбой была отпущена полная мера болей и трагедий, байдарочника-путешественника, философа и литератора, живописца и графика, иллюстратора и «ассамбляжиста» (ну, а как это еще назвать?), дотошно преданного натуре «объективиста» и сопереживающего наблюдателя (почти три сотни портретов современников — и каких современников! — крупным планом, которым Жутовский владеет виртуозно) и «абстракциониста», способного останавливать мгновения стремительных метаморфоз аморфности. Он — профессионал, для которого «святое Ремесло» всегда с большой буквы. Он — любитель, загорающийся от любого «художества» по-детски азартно и радостно (именно этим и можно объяснить не только толковость, но и поистине детективный интерес с императивным посылом зрителю, который он проявляет к объектам своей телепередачи «Артпанорама» (канал «Культура»).

Умению прислушиваться к случайному, улавливать зыбкость и прихотливость ощущаемого, еще не поддающегося формулировке, обязаны появлением картины и рисунки, на поверхности которых произвольный жест художника рождает феерии красочных и графических гармоний. В них наплывы то вальяжных, то стремительных пятен (поверьте, характер их действительно «читается») сплетаются с томными текучими линиями, подчиняясь таинственным законам своих маршрутов.

Но совершенно естественно, что именно Жутовскому, с его полифоничным мировидением, принадлежит идея создания изобразительной автобиографии «Как один день» (1982–2002), начатой в год полувекового юбилея, но интертекстом длящейся по сей день. Исповедально-ностальгическая густота «материала» ошеломляет (мгновенно заслоняя первое впечатление облегченного поп-артовского приема), хотя «ячество» в нем отсутствует начисто. Но это его, Бориса Жутовского, ландшафт души оказался поделен в изобразительных воспоминаниях о своих пяти десятилетиях на пять доминантных тем. Магическую пятерку — нотный стан, пальцы на руке, повествовательный пятистопный ямб, Пятикнижие — «Природа», «Память», «Искусство», «Друзья», «Гении»,– которую он извлек из головокружительной драматургии своей биографии. Не подчиняясь элементарной логике последовательности («из пункта А в пункт Б»), здесь оказались перемешанными не подлежащие классификации табели о рангах события, понятия и персонажи, превращенные в архетипы, иногда в соавторы, и заключенные образами, обликами, документами, артефактами в жесткие соты (матрицы? кадры? иконки, писанные в обратной перспективе? окна? кристаллы из перенасыщенного раствора жизни? мегабайты?). Каждая из них — памятник и маленький выставочный зал. Каждая — концентрирует целый мир, будь то отполированный сколок аммонита, лица родных и друзей или пульсирующие овалы «искусства». Несмотря на «разделители», они, сопоставимые и равноправные (в запасниках памяти «все равно» теряет свой трусливый негативный смысл), оказываются взаимопроницаемы в своем сосуществовании в общем пространстве картины, а потому ее сложносочиненность звучит аккордно-целостно и хорально-значимо. Ибо здесь нет нивелировки, здесь — соборность.

Дискретность здесь подчинена логике сцеплений. Потому что почти ритуальная магия ритмической конструкции, строгостью квадратов-строф, цветовыми и пластическими соответствиями, вводит всю эту изобразительную галактику, рожденную заклинанием от хаоса времени, прожорливого Хроноса, неопределенности и забывчивости, в поле чистой поэзии. И становится понятно это стремление рационализировать иррациональное, душевные движения уложить в строгие рамки, потому что «Божественным вдохновением», но и именно так — метром, ритмом, рифмой она — поэзия — создается.

После 50-летия картина растет пластическими «отпечатками» ежегодных самых ярких, самых трогательных событий.

В 2002 году Жутовский записал: «Мне 70 лет. Я прожил к этому времени 25 550 дней, 1533000 часов, 91980000 минут: “Как один день” С этого дня картина поменяла свое название. Вместо “Пятьдесят” (так она именовалась первоначально. — Н.Г.) она теперь называется “Как один день”…»

Последнее «гнездо» — автопортрет. Его он оставил себе на 2006 год. Позади — пока еще несколько пустых рамок. Потом — придется придумывать. А значит — открытый финал. И значит — длятся диалоги, с жизнью, с памятью, с искусством, со зрителем.