Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 67-68 2003

Владимир Потресов

 

Исчезновение Арбата

 

В старых московских семьях на вопрос, где вы живете, отвечали — на Арбате, в Кречетниковском, скажем, переулке. Потому что, если поверить книжке Миллера и Сытина «Происхождение названий улиц, переулков, площадей Москвы», выпущенной в 1938 году издательством «Московский рабочий», Арбатом назывались и Знаменка, и Воздвиженка, и Никитские ворота, и даже Ермолаевский переулок, иначе говоря — не улица, а довольно обширный район, являвшийся предместьем Кремля. А все потому, посчитали авторы, что арабское слово «рабад» (во множественном числе «арбад»), предположительно занесенное в Москву восточными гостями, как раз и означает пригород, форштадт, предместье. В несколько измененном виде это слово-имя известно из летописей с 1493 года, причем собственно Арбат чаще всего связывали с Воздвиженкой, лишь после указа 1658 года название закрепилось за нынешней улицей. Так что от первоначального понятия мало что осталось.

Если у долгожителя Арбата, растревоженного ностальгическими мыслями, возникнет идея прогуляться сегодня по некогда знакомым арбатским переулкам, то она обречена на провал. Причем вовсе не только  из-за проспекта, нанесшего сокрушительный урон ритму и ткани арбатских переулков (случаи такого варварства редки даже для эпохи «великих перемен»: в первую очередь, Новый Арбат, получивший в среде ноющей интеллигенции меткое прозвище «вставная челюсть Москвы», и Новокировский проспект, уничтоживший бывшую Домниковку — тоже своего рода челюсть, правда, с более мелким зубом). Гибельность затеи связана с тем, что безвозвратно ушла значительная часть быта и культуры пятидесятых—шестидесятых годов прошлого века, которые я помню.

Современный пешеход, рискнувший как турист окунуться в лабиринт арбатских переулков, увидит все по-своему, возможно, чему-то обрадуется, но скорее пожмет плечами, пожалев о потраченном зря времени.

Собственно, романтику Арбата придумали относительно недавно. Ей-богу, в пятидесятые никому и в голову бы не пришло воспеть узкую мрачную улицу, слякотную, со снующими пешеходами, бесконечными лабазами, в которых вечно гнездились темные очереди: за воблой — в «Рыбном», за мукой — в «Бакалее», за сметаной — в «Диете» и т.д. Устья окрестных переулков с завидной периодичностью перегораживали грузовиками, когда в кишку вдруг опустевшего Арбата стремительно въезжал черный правительственный «ЗИС» с занавешенными окнами.

Кто-то из тех, кто знал книги тридцатых годов или даже тогда читал эмигрантскую прозу, может, усмехнется: а Андрей Белый с его мемуарами? А Борис Зайцев? Тоже, скажете, выдумал улицу Святого Николая? Что ответить: не знаю. Но уверен, в начале ХХ века Арбат воспринимался иначе. Над ним не нависал небоскреб МИДа, не было и других поздних сооружений, возникших на местах, где стояли храмы в честь Святителя Николая. И «Прага», «сладостный магнит», до того как в пятидесятые вновь возродилась изысканным рестораном, была скопищем советских контор, учреждением общепита и даже маленьким кинотеатром «Наука и знание».

На мой взгляд, истинную романтическую ценность, как прежде, так в меньшей степени и сейчас, представляют сохранившиеся арбатские переулки. Взять Молчановку. Если, предположим, кто-то сегодня на карте Москвы станет искать эту улицу, что он найдет? А ничего: червячок на задворках чего-то, что называется «Октябрь». А прежде она упиралась одним концом в Трубниковский переулок, а другим — в Поварскую (историческое для моего поколения название — улица Воровского) рядом с Арбатской площадью. Кстати, название ее относится к ХVIII веку, потому что тогда владельцем земель тут был капитан Молчанов. Ближайшие окрестности еще царь Михаил Федорович подарил своей челяди, как он выразился, «на курьи ножки», понимая их как еду (позже это звучало бы «дать на чай»). Поэтому на углу Молчановки и Ржевского переулка прежде стояла церковь Николы на Курьих ножках.

Помпезный главный фасад возрожденной «Праги» глядел на узенькую улицу Воровского, а боковые — на Арбат и Молчановку. Оказавшись сегодня на оживленном перекрестке Нового Арбата и спрятанного
в трубу Бульварного кольца, даже зажмурившись и сильно напрягши воображение, никак не могу вспомнить, как все было. Иногда, правда, вдруг ни с того ни с сего всплывет образ: осенний вечер, еще теплый; не поздно, а почему-то уже темно, тускло светят желтые фонари, подвешенные посреди улицы на уровне второго этажа. Под ними — Молчановка, полгода назад еще булыжная улица, утопающая, как говорится,
в пожухлой листве темных тополей, что нависают над штакетником заборов или сохранившимися коваными оградами. Древние, траченные временем и заброшенностью полутора-двухэтажные особняки смотрят пыльными окнами коммуналок.

Живость и неповторимость арбатских уголков связывались не только с тем, что здесь невозможно было найти два одинаковых особняка, но также со свободой течения улиц и переулков. Кстати, при всем российском разгильдяйстве границы владений в Москве оставались нетронутыми вплоть до губительных массовых застроек.

Только позже, когда проложили прямой, как полагается, проспект, стало ясно, насколько неровно струилась Молчановка. От «Праги», почти блокирующей сегодня тротуар у Арбатской площади, домa, прежде бывшие нечетной стороной нашей улицы, постепенно отступают от «красной линии». После Годеиновского переулка, что напротив «церковки», восстановленного в шестидесятые храма Симеона Столпника, от Молчановки не остается даже воспоминаний: на месте дровяного склада — торговый центр «Валдай» и гастроном «Новоарбатский». Улица наша, подобно эскадре в противолодочном маневре, делала зигзаг, благодаря чему сегодня она выныривает из небытия за высоткой, где было кафе «Ивушка», а нынче модный спортивный бар. Дальше Молчановка, словно утомившись от резвых движений, чуть изгибаясь, течет в старом русле, по-хамски перегороженная другой высоткой с аптекой и углами тылов кинотеатра «Октябрь». От оскверненной улицы все-таки осталась память: три-четыре дома в модернизированном виде и чудом уцелевшая церковь.

А, например, Кречетниковский переулок, по призраку которого катят сегодня машины, чтобы, минуя Новинский бульвар, бывший СЭВ, Новоарбатский мост, устремиться прочь из душной Москвы, исчез полностью. Чуть ближе к центру от нагромождений «Октября» под бетоном проспекта похоронены останки символа Москвы и арбатских переулков — легендарной Собачьей площадки. Это московское пространство с названием таким же знаковым, как одесская Пересыпь или петербургские Пять углов, представляло в общем-то ничем не примечательную треугольную в плане площадь, посередине которой был маленький живописный сквер за невысокой чугунной оградкой и с недействующим фонтаном, шестигранную колонну которого украшали звериные морды. «Памятник барской собаке», — объясняли пролетарские старожилы.

Район Арбата был дворянским, поэтому названия на самом деле связаны со специализацией дворовых слуг. Когда-то Собачью площадку заселяли царские псари со сворами, которые, по тогдашнему протоколу, соседствовали с Кречетным двором государя — отсюда и имя переулка, некогда населенного соколиными охотниками.

Украшением площадки считался особняк в стиле позднего модерна, принадлежавший Союзу композиторов. Однако окрестные переулки были переполнены архитектурными шедеврами, причем более стильными и древними, так что ни на них, ни на это вычурное чудо никто особого внимания не обращал.

Во время прогулок с отцом1 по Арбату мы останавливались иногда перед домом-модерн на углу Николопесковских переулков. Отец подробно вспоминал, сколько у них здесь имелось комнат, прислуги (бонны, кухарки и прочее, причем в этом списке обязательно фигурировала литературный секретарь деда Мариэтта Шагинян, известная мне по роману «Месс-менд»), и разные другие полезные, но ушедшие детали, из которых я делал вывод, что дед — видеть которого мне не довелось из-за его идеологических расхождений еще в восемнадцатом с советской властью (он доживал век в Париже, работая в эмигрантской газете «Русская мысль»2), — предпочитал добротные угловые здания, высокие этажи, большие окна гостиной, глядевшие на перекресток.

Для меня было удивительно, как легко и непринужденно отец переносил атмосферу коммуналки. Он явно опровергал известный тезис недоучившегося юриста из Симбирска, который уверял, что на аристократов жаль тратить патроны — сами, мол, вымрут в социалистических условиях.

Внешне наш дом № 20 на Молчановке, построенный после московского пожара 1812 года для Глебовых-Стрешневых, был велик и нелеп. На площади, которую занимала эта классическая городская усадьба (особняк, окруженный одноэтажными флигелями, службами, каретными сараями, в которых тесно проживали, встречали праздники, занимались любовью, пили, рожали и умирали люди, в основном понаехавшие в столицу после октябрьского переворота или последней войны), легко разместилась бы пара «точечных» небоскребов.

И хоть по ветхости дом назначен был на снос еще в тридцать шестом, он, превращенный советской властью в скопище коммуналок, дотянул до начала семидесятых. Когда исчезли кирпичные сараи и флигели, обступавшие дом, открылся путь во двор дома № 18, сохранившегося и поныне как образец московского модерна начала ХХ века. Он интересен мне тем, что на его брандмауэре, приросшем некогда к нашему особняку, при вечернем освещении можно увидеть, словно призрак дальних времен, контуры нашего дома 20. Когда в детстве я переехал на Молчановку, в подъезде этого дома-модерн сохранялась еще дубовая вешалка с медными литыми крючками и туманным овальным зеркалом. Почему все это раньше не растащили, ума не приложу.

А в сентябре 1962 года дом наш буквально содрогнулся от грохота. О том, что переулки между Арбатом и Поварской обречены, говорили давно, частично даже выселены были жильцы, но все как-то не верилось. Отец быстро зарядил пленкой фотоаппарат и выскочил на улицу. Я последовал за ним.

Через проходной двор до Собачьей площадки рукой было подать. Все пространство заволокло пылью. Скрипя и вздрагивая, желтый кран оторвал от земли чугунный шар, медленно отвел в сторону и, пустив клуб сизого дыма, с размаху ударил в стену деревянного особняка, как раз напротив Дома композиторов.

Вообще, писатель, художник, путешественник, отец в основном снимал русскую природу, архитектуру, памятники истории, и жанр репортажа не был ему близок. Все же он и в быту не расставался с фотоаппаратом.

Вот после меткого удара шар-бабой рухнула стена, просела крыша, и, словно тяжкий выдох, из-под останков дома вывалился белесый вал векового праха. Жители окрестных домов, собравшиеся у заграждения, невольно отпрянули. Наступила тишина, лишь кран, опустив заляпанный шар, урчал на холостых оборотах. Отец, забравшись на крыльцо Дома композиторов, снимал панораму. А я разглядывал лица людей. Кто-то не скрывал радости, предвкушая квартирку в черемушкинской пятиэтажке, но кто-то осознал вдруг, что никогда уже не будет того Старого Арбата, сердцем которого была Собачья площадка.

Хоть прошли десятки лет, я словно сейчас вижу этот образец гармоничного городского пространства между Арбатом, «дипломатической» Поварской и загруженным Садовым кольцом, потому что пересекал площадку на пути в школу, а по вечерам гулял с редкой белой овчаркой Тайной. Автор повести «В окопах Сталинграда», киевлянин Виктор Некрасов, находясь в эмиграции, с горечью восклицал: «Весь проспект Калинина (так назывался Новый Арбат) не стоит заупокойной по Собачьей площадке!»

Деревянные домики легко рассыпались под ударами чугунного шара, дольше держался Дом композиторов — двух-этажный кирпичный особняк с чудесными залами и каминами. В соседнем с ним доме некогда жила мать Ленина, и хоть идеологические устои были крепки, пожертвовали и этим символом ради светлой мечты о новом.

В считанные месяцы с лица Москвы исчезли Кречетниковский, Кривоникольский и Дурновский переулки, порушены оказались Николопесковские, Серебряный, Годеиновский, Трубниковский и Борисоглеб-ский. Но главное — власти как бы включили зеленый свет дальнейшим сносам в заповедном районе, которые не останавливаются до сих пор.

 

1 А.С.Потресов (1902–1972). Моя статья о его жизни и творчестве «Фотограф и путешественник» опубликована в №27 журнала «Наше наследие» за 1993 г.

2 Дедом моим был поэт, журналист, литературный и театральный критик Сергей Викторович Потресов (1870–1953), известный также под псевдонимом Сергей Яблонский. До революции он работал в сытинском «Русском слове», был официальным обозревателем Московского Художественного театра, издал книгу «О театре», несколько сборников стихов, а его знаменитый символ свободы — стихотворение «Яблоня» — до сих пор популярен у российских «правых».

По политическим убеждениям — кадет, а в быту отличался непоседливостью и часто менял квартиры в районе Арбата. С 1918 г. за попытку освобождения в Екатеринбурге императорской семьи преследовался ЧК, что вынудило его покинуть родину. Жил в Берлине, затем в Париже. Он, видимо, так насолил советам, что первые публикации о нем снова появились в печати лишь в 1989 г.

Перекресток улиц Большая и Малая Молчановка. Справа дом, принадлежавший Лопухиным. 1962

Перекресток улиц Большая и Малая Молчановка. Справа дом, принадлежавший Лопухиным. 1962

Особняки в Кривоникольском переулке. 1962

Особняки в Кривоникольском переулке. 1962

Снос Собачьей площадки. 1964

Снос Собачьей площадки. 1964

Строительство транспортного туннеля на Арбатской площади. 1964

Строительство транспортного туннеля на Арбатской площади. 1964

Снос особняка Лопухиных на Большой Молчановке. 1964

Снос особняка Лопухиных на Большой Молчановке. 1964

Снос Дома архитекторов на Новинском бульваре. 1962

Снос Дома архитекторов на Новинском бульваре. 1962

Собачья площадка. 1961

Собачья площадка. 1961

Решетка подворья на БольшойМолчановке, 14. 1961

Решетка подворья на БольшойМолчановке, 14. 1961

Снос Дома композиторов на Собачьей площадке. 1962

Снос Дома композиторов на Собачьей площадке. 1962

Строителные работы на Собачьей площадке. Дом с мезонином принадлежал Хомяковым. 1963

Строителные работы на Собачьей площадке. Дом с мезонином принадлежал Хомяковым. 1963

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru