Владимир Енишерлов

Между наковальней закона и молотом истории

Среди книг Александра Блока, сохранившихся в библиотеке его двоюродных братьев Феликса и Андрея Адамовичей Кублицких-Пиоттух, был и экземпляр последней, подготовленной самим Блоком к печати незадолго до смерти и вышедшей уже после его кончины в издательстве «Алконост» в 1921 году. Это знаменитые «Последние дни Императорской власти», большой исторический очерк, составленный Блоком по материалам работы в 1917 году редактором Чрезвычайной следственной комиссии по делам царских министров. На полях книги с владельческой, еще по старой орфографии, надписью «А.Кублицкiй-Пиоттухъ» отчеркнут абзац «От составителя» — последние слова, написанные Блоком для печати за месяц до смерти: «Вся деловая часть предлагаемой книжки основана на подлинных документах, в большинстве своем до сих пор не опубликованных и собранных учрежденной Временным Правительством Чрезвычайной Комиссией для расследования противозаконных по должности действий бывших министров <…>»¹.

Эта книга друга детства и юности не могла не заинтересовать Кублицких. Они всегда внимательно следили за творчеством Блока; и тогда, когда веселые юные годы шахматовских лет и петербургских зим остались позади, получали его книги и хранили их в своей библиотеке. Не случайно, конечно, тетка Блока, Софья Андреевна Кублицкая-Пиоттух, из своего имения Сафоново обращалась к Блоку с просьбой прислать ей и сыну Феликсу (Феролю) поэму «Двенадцать». Блок тут же послал в Сафоново левоэсеровский журнал «Наш путь», где были напечатаны «Двенадцать».

Конечно, книга «Последние дни Императорской власти» привлекла пристальное внимание Кублицких, особенно главы семьи, Адама Феликсовича, крупного юриста, бывшего сенатора, человека кристально честного и порядочного, и его сына Феликса, тоже юриста, закончившего Императорское училище правоведения.

Дело в том, что юридический казус в работе Чрезвычайной следственной комиссии был ясен не только сторонним наблюдателям, но и самим членам комиссии. Об этом точно пишет доктор исторических наук З.И.Перегудова в статье, сопровождающей публикацию книги А.Блока о последних днях царского режима в издательстве «Прогресс-Плеяда»: «По каким законам судить?! Новых законов еще не было, а без разработки новых норм, без их детализации, аресты могли быть “безбрежными”, во что они практически и вылились в первые месяцы работы Комиссии <…> Требования Керенского и Временного правительства, с одной стороны, Совета рабочих и солдатских депутатов, с другой, а также революционное настроение солдат, охранявших заключенных, диктовали свои условия, что заставляло ЧСК лавировать»². В самой комиссии существовали две позиции: тех, кто стремился рассматривать дела с точки зрения закона и справедливости, и тех, кто в угоду пресловутому сиюминутному общественному мнению призывал «расправиться со злодеями».

Именно об этой проблеме предупреждал племянника Адам Феликсович Кублицкий-Пиоттух, что Блок и отметил 7 мая в «Записной книжке» 1917 года: «Сейчас я проводил тетю. Очень интересно мнение сенатора А.Ф.Кублицкого-Пиоттух (на вокзале) о Чрезвычайной следственной комиссии как скандальном учреждении: “повесят”, — потом выражение смягчено — людей юридически невинных. Предъявить обвинения можно к Протопопову, Сухомлинову, пожалуй, Щегловитову, но чем виноват, например, Стишинский? Просто крайне правый, хотя и неприятный. Вырубова, конечно, “мерзавка”, но кому какое дело, что она жила с Распутиным?»³.

«Таким образам, — продолжает Блок, — я вижу уже, что Чрезвычайная следственная комиссия стоит между наковальней закона и молотом истории. Положение весьма революционное. Несомненно, существуют мнения еще более крайние. Явствует из этого, что комиссия, обработав весь материал, какой она получит, должна представить его на разрешение представителей народа»⁴.

В тот же день Блок, уже приступивший к редакторской работе в комиссии, познакомившийся с ее председателем Н.К.Муравьевым и успевший побродить по разоренному Зимнему дворцу, писал матери: «В праздник я пойду посмотреть комнаты Николая Романова, сегодня было слишком поздно. Из всех разговоров, впечатлений и мыслей сегодняшнего дня я многое понял (для себя). Между прочим, Адам Феликсович, которого я опять видел (на вокзале), высказал (как он часто это делает) весьма интересную точку зрения на комиссию. Он очень точно (юридически) умеет формулировать свои мысли, так что мне не раз уже удавалось “наматывать на ус” его соображения. И на этот раз тоже»⁵.

Понятно, почему в семье А.Ф.Кублицкого-Пиоттух внимательно читали исторический очерк Блока. И текст его, и сама работа поэта в Чрезвычайной следственной комиссии (по сути случайная, Блок отчаянно не хотел возвращаться в строительную дружину Земгора и откликнулся на предложение редакторской работы в ЧСК, сделанное бывшим сослуживцем), конечно, рождали много вопросов у родственных ему, но чуждых по духу людей.

Кублицкие восприняли революцию как беду, как данность, к которой необходимо было как-то приспособиться, чтобы уцелеть. Это, в частности, и о них писал Блок в статье «Интеллигенция и революция»: «“Россия гибнет”, “России больше нет”, “вечная память России”, слышу я вокруг себя»⁶.

Романтическое же ощущение Александра Блока позволило ему, вспомнив Гоголя, назвать революционную Россию несущейся тройкой, утверждать, вслед за Т.Карлейлем, что «демократия приходит “опоясанная бурей”»⁷, и верить, что «России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой и — по-новому — великой»⁸.

Пережив пору воодушевления, рожденную революционной эпохой, когда он выступал даже с призывом «слушать Революцию», пору, рожденную верой поэта в некий «дух музыки», который якобы несет с собой революция, Блок постепенно возвращался на реальную почву, испытывая те «тяготы действительности», которые обрушились на его семью и многих его знакомых. Его записи для себя становятся все мрачнее, суровее и объективнее. Об этом верно написал В.Н.Быстров в статье «Блок в 1919 году (на материале записной книжки)», вошедшей в его только что вышедшую книгу «Угрюмством множа красоту», изданную «Пушкинским Домом».

При всех расхождениях, разнице мировоззрений Кублицкие-Пиоттух были ближайшими родственниками Блока и его семьи. Мать Блока Александра Андреевна и ее сестра Софья Андреевна были замужем за братьями Кублицкими-Пиоттух: Францем Феликсовичем (гвардейским офицером, затем генерал-лейтенантом, героем Первой мировой войны) и Адамом Феликсовичем (юристом, тайным советником, сенатором).

Имя Адама Феликсовича Кублицкого-Пиоттух не раз упоминается в письмах, дневниках, записных книжках Блока. В советское время его имя искусственно замалчивалось или трактовалось весьма однобоко и тенденциозно. Даже на знаменитой фотографии, где Блок-гимназист выглядывает из окна мезонина шахматовского дома, при публикации ретушью убирали фигуру А.Ф.Кублицкого-Пиоттух, стоящего в проеме двери на балконе. Крупный чиновник старого режима не должен был находиться с будущим автором «Двенадцати».

А между тем был он человеком весьма интересным и очень много сделавшим для России. В 1879 году Адам Феликсович окончил юридический факультет Петербургского университета. С семьей ректора А.Н.Бекетова его познакомил товарищ по университету К.В.Недзвецкий, пылкий поляк-патриот, который, будучи делегатом юридического факультета в Управлении Общества студенческой помощи при Петербургском университете, каждую субботу приглашался на чай в ректорский дом.

27 февраля 1882 года А.Ф.Кублицкий-Пиоттух («неусердный католик», как писала о нем М.А.Бекетова) женился на дочери ректора Софье Бекетовой. «<…> Адам Феликсович с успехом кончил курс и был оставлен при университете у талантливого криминалистаы профессора Фойницкого, — пишет М.А.Бекетова в “Семейной хронике”. — В то время, т.е. в начале 80-х годов, Адам Феликсович еще не забыл Мицкевича, радовался, когда убили Александра II, назвав его тираном, и вообще не был чужд политике. Впоследствии он поправел, но всегда хорошо помнил родной язык, который совершенно забыли его военные братья. Ученую карьеру он скоро бросил, не написав даже магистерской диссертации, и, пробыв какое-то время помощником присяжного поверенного адвоката Люстига, оставил и это занятие и сделался мало-помалу отменно честным и рьяным чиновником. К службе относился он с редким интересом и рвением, основательно изучая те отрасли, которыми приходилось ему заниматься»⁹. У него были трезвый, положительный ум, практическая хватка, отличное юридическое образование. Это, вкупе с совершенно фантастической работоспособностью и абсолютной, кристальной честностью, обеспечило ему быстрое и успешное продвижение по служебной лестнице. М.А.Бекетова продолжает характеристику Адама Феликсовича: «…Будучи уже в зрелых годах директором лесного департамента, он самолично изъездил и исходил все леса России, совершенно загоняв подведомственных ему чиновников, не обладавших ни его здоровьем, ни интересом к делу. Он энергично преследовал воровство, с бешенством выгонял людей, пытавшихся дать ему взятку, а в своем департаменте — в каком бы ведомстве он ни служил — проводил столько времени, что, когда он опаздывал домой к обеду, его младший сын, глухонемой Андрей, которого выучили говорить по губам, говорил обыкновенно: “Бедные папины советники”. Его работоспособность и любовь к делу были совершенно исключительны, причем основательные его познания в юридических науках и, в частности, в законах придавали его деятельности особую ценность»¹⁰.

Первая серьезная и очень ценная своей новизной работа, посвященная А.Ф.Кублицкому-Пиоттух и его трудам во благо России, была написана к 160-летию со дня его рождения В.Г.Лебедевой, профессором кафедры социально-политических наук Петербургского государственного лесотехнического университета. Опубликованная в 2015 году в журале «Клио» (№ 6), она охватывает период жизни Адама Феликсовича на протяжении 1880–1920 годов. Автор пишет о его многогранной деятельности: «Как член Особой комиссии М.С.Каханова он участвовал в разработках проекта реформы местного самоуправления. С середины 1880-х годов его судьба была связана “с русским лесом”. Он управлял Петербургским Удельным округом. Был одним из основных авторов фундаментального труда “История Уделов за столетие их существования. 1797–1897. В 3-х томах”. Возглавив Алтайский горный округ, он внес важный вклад в процесс включения Транссибирской железной дороги в экономику Сибири. Его проекты “колонизации” пространств России, модернизации управления лесами остаются актуальными и сегодня. В сибирские годы им была проведена значительная работа по подготовке переселенческой политики Столыпина. Как директор Лесного департамента и сенатор он способствовал усовершенствованию лесного законодательства». Один из крупнейших специалистов лесного хозяйства, А.Ф.Кублицкий-Пиоттух стал сенатором в 1915 году, на закате Российской империи. После революции, пережив немало тяжелых дней, профессор Лесного института Адам Феликсович Кублицкий-Пиоттух активно занимался научной работой в области лесного хозяйства и лесного права, преподавал в Лесном институте. По заданию Госплана РСФСР им было составлено «Экономическое обозрение Северо-Западной области», опубликованы работы «Лесное хозяйство автономных республик РСФСР», «Лесной доход и местный бюджет» и др.

А до этого, в 1918 году А.Ф.Кублицкий-Пиоттух был приглашен юрисконсультом в Общественно-потребительский кооператив для заготовок топлива в Москве, организованный его знакомыми. В архиве Кублицких сохранились шутливые поэтические портреты членов кооператива. Среди них — А.Ф.Кублицкий-Пиоттух:

Блестит седою головою
И горд прожитым числом лет,
Но молод мыслью и душою
И любит жизнь и знает свет.
Он для правленья служит глазом;
Как Аргус, видит им оно:
Что надо смело решить разом,
А что засунуть под сукно…
В труде не знает он предела,
В глазах живой блеск не потух,
Минуты не живет без дела.
Таков… Кублицкий-Пиоттух¹¹.

12 мая 1921 года Александр Блок писал матери из Москвы: «Я был у Каменевых в Кремле и у Кублицких. Им живется, по-видимому, хуже, Адам Феликсович совсем старый. Андрей был очень нежен и трогателен. Фероль худой и злится»¹². Это была последняя встреча Блока с дядюшкой и братьями, с которыми его так много связывало и столь много разделяло.

Разногласия Блока с Кублицкими, и в частности с Адамом Феликсовичем, предопределялись кардинальной разницей их мироощущений. Но это не мешало Блоку в сложные моменты жизни прислушиваться к мнению «позитивиста» и «практика» А.Ф.Кублицкого-Пиоттух, «дяди Адася», как он называл его в детстве и юности, и следовать его советам.

Примечания:

1 Последние дни императорской власти / Сост. Александр Блок. Пб.: Алконост, 1921. С. 5.

2 Последние дни Императорской власти /Сост. Александр Блок. М.: Прогресс-Плеяда, 2012. С. 316–317.

3 Блок А. Записные книжки, 1901–1920. М.: Худ. лит., 1965. С. 321.

4 Там же. 321–322.

5 Блок А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. Письма, 1898–1921. М.; Л.: Худ. лит., 1963. С. 490.

6 Блок А. Россия и интеллигенция (1907–1918). Изд. 2-е. Пб.: Алконост, 1919. С. 57.

7 Там же.

8 Там же.

9 Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 3. М.: Наука, 1982. С. 742–743.

10 Там же. С. 743.

11 Собрание В.П.Енишерлова.

12 Блок А. Собр. соч: В 8 т. Т. 8. Письма, 1898–1921. С. 534.