Галерея журнала «Наше наследие»
Галина Ельшевская, Елена Трофимова, Леонид Тишков
Священный свет бумаги
Когда-то меня совершенно заворожили иллюстрации Сергея Коваленкова к «Швейку» — обстоятельные и вместе с тем игровые; в них как бы ненавязчиво содержался маршрут чтения — с учетом всей традиции исторического восприятия этой книги, всех наработанных ассоциаций, Йозефа Лады и слова «Австро-Венгрия», казарм и вокзалов. Потом — а может быть, вовсе не потом, а наоборот, раньше — был очень английский «Пиквик»: совсем иная стилистика, но тоже спрессованная, весь Диккенс (во всяком случае, ранний, «комический») одним блоком — хочется сказать, в одном спектакле. А еще были «цветные» сказки
Зиедониса (помню оттуда дивного черта, глядящего в телевизор), а еще был Тютчев — неожиданно черно-белый, равнинный и даже, кажется, дождливый — совсем без выигрышных ракурсов и культурных отсылок — какой-то очень лирически личный. Или же это ощущение личного возникало как раз от отсутствия ожидаемых филологических «манков»?
А они ожидались — поскольку именно совокупными усилиями художников того круга, в котором было естественно числить Сергея Коваленкова (1939–2002), облик отечественной книжной иллюстрации в 1980-е годы изменился в направлении ее большей интеллектуализации: режиссерски-опосредованный подход к произведениям предполагал не только культуру рисования как такового, но и культуру видения литературного контекста в целом. «Круг» — условное, конечно, понятие, поскольку состав его и возможная программа действий никак изнутри не манифестировались; однако во внешнем мире некоторое количество авторов стало восприниматься как едва ли не единая «команда», чей выход на поверхность вызывал разную реакцию. Если и команда, то Коваленков даже по возрасту был в ней — из самых старших. Стало быть, с краю.
И если сейчас ретроспективно попробовать локализовать «место художника», то обнаруживается странное обстоятельство. Нет ни одной «фишки», ни одного сквозного приема или мотива, благодаря которому Коваленкова в иллюстрированных им книгах можно было бы безошибочно опознать. Зато есть очень непохожие друг на друга книги, в которых рисунки следуют за текстом и дают его квинтэссенцию, сгущенный облик. Иллюстратор сродни актеру, целиком вживающемуся в ту или иную роль, и вопрос о самовыражении актера в таком случае можно вынести за скобки. Или, по-другому — художник книги всегда «второй»: он интерпретирует того, кто здесь «первый» — автора. Не каждый человек данной профессии согласен принять такое положение вещей.
Галина Ельшевская
Работать Сережа любил и умел. Сосредоточенно, скрупулезно, с удовольствием приступал к любому делу. «Главное — качество», — говорил он. Это касалось и его любимого дела – работы над книгой. Изучалась эпоха, например, Диккенса. Собирался материал по архитектуре, костюму, мебели. Перечитывались все писатели того времени и все 29 томов самого Диккенса. Тщательно выбирались бумага, краски, кисти. Делались сотни эскизов и калек. Так что легкие виртуозные иллюстрации были плодом долгой и часто мучительной работы. НО…
Любая работа когда-то заканчивалась, и здесь — вулкан просыпался. Начинался мощный выброс могучего темперамента. Бесчисленные встречи с самыми разными людьми, рассказы в лицах, споры до утра, бесконечные выдумки для детей и взрослых. Привязать велосипед к верхушке дерева. Сбить крем для торта при помощи огромной дрели. Снять фильм «Маугли», загримировав всю семью — сажей.
Идей было — море. Энергии, юмора и изобретательности — океан. Всегда, всего — по максимуму…
Елена Трофимова
Умение построить пространство на странице, представить разворот книги как бескрайность, населив ее множеством всего — одно из главных достоинств художника.
И это делает не прилежный каталогизатор, а вдохновенный поэт.
Феноменальный мир на иллюстрациях Сергея живет, пульсирует, мерцает, слов-но сотворен из световых субстанций.
Это, собственно, не предметы, а сущности.
Художник создавал их сначала легким прикосновением остро отточенного грифеля, излучающего энергию. Так когда-то в детстве, чтобы получить электричество, мы натирали эбонитовую палочку.
Энергия, заключенная в рисунке, не растворяется, не исчезает — художник закрепляет ее, нанося на листы акварель, сперва прозрачную, а потом, после мно-жества ударов кистью — пронизанную светом, идущим откуда-то изнутри.
Думаю, никто никогда не интересовался передачей света в книжной иллюстрации так, как Сережа. Для него свет белой бумаги был священен.
Леонид Тишков