Генерал Алексеев: трагедия без триумфа

Беседа с доктором исторических наук А.Я.Дегтяревым

Борис Егоров . В относительно короткой беседе о Первой мировой войне невозможно коснуться всех её главных сюжетов и событий.

Александр Дегтярев . Даже участие России нам полностью осветить не удастся — тема громадная. В результате этого противостояния и ближайших по времени следствий рухнули четыре (!) крупнейшие империи — Российская, Германская, Австро-Венгерская, Османская.

Сейчас большой коллектив под руководством видного специалиста по отечественной военной истории В.А.Золотарева работает над созданием многотомного труда по истории Первой мировой. Пока рассчитывают уложиться в шесть томов.

Б.Е. Мы знаем, что каждая великая русская война имела своего стратега. Вспоминая борьбу со шведами и Ливонским орденом, думаем об Александре Невском. Когда говорим о Куликовской битве, в памяти встает Дмитрий Донской. 1812 год навеки связан с Михаилом Кутузовым и Михаилом Барклаем-де-Толли, а Великая Отечественная с именем великого маршала Георгия Жукова… Но вот применительно к Первой мировой войне такой фигуры в российском общественном сознании как будто бы нет…

А.Д. Я думаю, что такой стратег был. Специалистам-историкам он хорошо известен. И современники безоговорочно признавали его. Внимательное прочтение хода войны и особенно ее закулисной составляющей позволяют утверждать это со всей определенностью. Таким человеком был генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.

Имя генерала Алексеева, являвшегося фактическим главнокомандующим едва ли не большую часть великой войны, много десятилетий пребывает в летаргической тени. В советское время его фигура замалчивалась, поскольку он был основателем Белого движения и создателем Добровольческой армии. А в эмигрантской монархической среде сформировалось устойчивое, отраженное во многих книгах, статьях и мемуарах мнение, что генерал Алексеев и «кучка генералов» составили заговор и заставили императора Николая II отречься от престола, с чего и начались все беды. Эта ситуация замалчивания, с одной стороны, и искажения — с другой, сохраняется и сегодня. Будем надеяться, что отмечаемое столетие войны позволит гражданам России яснее понять причины давних событий. Это долг современной исторической науки.

Б.Е. Эту историю журнал «Наше наследие» знает хорошо. 20 лет назад по поручению редакции я летал в Аргентину с ныне покойным сотрудником журнала А.Кузнецовым за огромным архивом генерала Алексеева, включающим в себя документы, обширную переписку, фотоматериалы, схемы и карты боевых сражений, личные вещи генерала. Все это хранила его дочь Вера Михайловна. После ее кончины архив хранился у внуков Алексеева, Марьи Михайловны и Михаила Михайловича Борелей. Они приняли благородное решение передать архив на родину. Надеюсь, документы архива, а их великое множество, способны помочь поставить эту фигуру русской истории на должное место.

А.Д. Распространявшаяся — прежде всего в эмигрантских монархических кругах — версия о том, что Алексеев был противником монархического строя, возглавил «заговор генералов» и т.п., не имеет под собой никаких реальных оснований. Это версия ослепленных неожиданной и фатальной для них революционной вспышкой людей, приведшей к крушениям многих личных судеб и карьер.

М.В.Алексеев был убежденным сторонником монархии. Даже перед смертью, летом 1918 года, когда страна уже вверглась в еще неведомую ей будущую эпоху, он писал одному из сподвижников: «Россия должна подойти к восстановлению монархии… никакая другая форма не может обеспечить целость, единство, величие государства — объединить в одно целое разные народы, населяющие его территории…»

Б.Е . Его преданность государю носила безусловный характер в течение всей жизни и воинской службы. Он не отделял интересы царствующего дома от интересов Отечества, поэтому задолго до августа 1914 года уже видел масштаб и характер будущей войны и искал пути, которые могли бы привести русскую армию к успеху.

А.Д. Генеральной идеей его расчетов на случай войны было осуществление быстрого упреждающего удара по Австро-Венгрии, овладение Галицией и последующее взятие Будапешта. Выбив Австро-Венгерскую монархию из войны, полагал Алексеев, мы поставим Германию на грань поражения, заставим ее искать мира. Точно рассчитанный удар по слабейшему звену, прорыв половины фронта с выходом в глубокие тылы германской армии наверняка предопределили бы исход войны.

Б.Е. Что же помешало его осуществить?

А.Д. Юго-Западный фронт, который в начале войны возглавил Алексеев, успел в 1915 году выполнить значительную часть этого плана. Но завершающего блестящий замысел наступления в глубь Венгрии не последовало. Силы успешно действовавшего фронта были переброшены на берлинское направление и на север. Интриги внутри высшего генералитета и царского окружения, дополненные порой прямым предательством, деформировали великолепный план.

Тем не менее проведенная Алексеевым Галицийская операция стала для своего времени крупнейшей баталией в истории войн. В нее было вовлечено с обеих сторон более двух миллионов человек! В марте 1915 года был окружен Перемышль, 100 тысяч солдат противника сдались. Австро-Венгрия оказалась на грани военного краха.

Ее спасли раздрай в российской военной верхушке и отчаянная помощь немцев, которые перебросили для противодействия Алексееву сразу несколько корпусов. Вскоре, несмотря на непонимание и отторжение своих идей, Алексеев положил на стол высшего политического руководства новый план достижения стратегического перевеса. Он предложил осуществить масштабный удар на Балканах — в мягком подбрюшье германской коалиции. Спустя три десятилетия — уже в новой войне — эту алексеевскую идею успешно осуществили наши партнеры по антигитлеровскому союзу.

Но стратеги Антанты, видимо, еще не мыслили такими масштабами. План Алексеева был отвергнут. Вместо этого началась отдававшая затхлостью середины ХIХ века операция по захвату Дарданелл, которые по существовавшим тогда договоренностям должны были отойти России. Стремление полакомиться этим «сыром» закончилось бесславно и безрезультатно. Точнее, результат получился отрицательный — противником была разгромлена Сербия, оставленная на произвол судьбы.

Лето 1915 года было временем взаимного кровососания воюющих сторон. Алексеев встретил его в должности командующего Западным фронтом. Почти три четверти русской армии находилось под его командованием. Ему доверились, когда надежд почти не оставалось. Прорыв немцев в районе Вильна — Свенцяны фактически открывал врагу путь на Москву.

В этих драматических условиях талант Алексеева поднялся до высоких мер военной гениальности. Глубоко и точно поняв замысел противника, он быстро и скрытно перегруппировал огромную массу войск и разгромил мощные прорвавшиеся группировки, сорвав, несомненно, победоносный замысел Людендорфа.

Б.Е. Именно в это время пришло к генералу всеобщее признание. «Спаситель русской армии» — звание выше всех наград — было присвоено ему современниками. В эти же дни получил он и новое назначение — начальник штаба Верховного главнокомандующего, коим стал сменивший великого князя Николая Николаевича император Николай II.

А.Д. Военный талант полковника Николая Романова был, конечно, на несколько порядков ниже алексеевского. Поэтому генерал фактически руководил многомиллионной армией.

Николай II в этот период был чрезвычайно доволен деятельностью Алексеева. В конце августа 1915 года он писал императрице: «Не могу тебе передать, до чего я доволен генералом Алексеевым. Какой он добросовестный, умный и скромный человек, и какой работник!»

Поразительная работоспособность Алексеева, выдающаяся военная интуиция, умение организовать дело и взаимодействие подчиненных, преодолевать скрытое политическое противодействие разношерстной политической камарильи дали свои плоды.

Но отношение императрицы к Алексееву уже в это время было иным.

Лето 1916 года ознаменовалось знаменитым Брусиловским прорывом под Луцком, изначальная идея которого была выдвинута Алексеевым. Этот успех вновь поставил центральные державы на край пропасти. Алексеев вместе с выдающимся военным деятелем генералом Брусиловым предпринимал новую попытку осуществить свой план стратегического сокрушения противника.

Но и на этот раз «высочайшая воля», находившаяся в плену разнообразных, но в целом негативных для России влияний, не дала осуществить задуманное.

Брусилов не был поддержан действиями других фронтов. Более того, ему не дали, как и Алексееву год назад, развить собственное успешное наступление.

Б.Е. Хотел бы обратить особое внимание на большую и важную тему — отношения Алексеева с членами царской семьи и, главное, ее окружением.

Выше вы сказали об отношении к нему императора. А вот всегда доброжелательное и почтительное внимание к императрице со стороны Алексеева постепенно стало меняться из-за вмешательства венценосной персоны в военно-стратегические дела.

Окончательная ясность наступила в августе 1916 года. В одной из бесед императрица прямо спросила генерала, почему он противится приезду в Ставку Распутина. Генерал ответил прямо: «Я не имею права противиться воле Вашего Величества, но должен доложить, что день приезда Распутина в Ставку будет днем моей отставки».

А.Д. И столь же удручающим для генерала были разговоры о том, что императрица намерена проводить в Ставке много времени и вот-вот переедет в Могилев на достаточно длительный срок.

В 1916 году Алексеев был уже не только военным деятелем. Он все яснее осознавал нараставшую жгучую связь внутриполитического развития России с обстановкой на фронте. Власть в тылу быстро разлагалась. Необходимо, утверждал Алексеев, учредить в условиях войны пост диктатора для восстановления управляемости и порядка в стране. На этот пост он вместе со многими трезвомыслящими политиками и генералами предлагал кандидатуру великого князя Сергея Михайловича. Предложение о создании такого поста было принято, диктатор появился. Но премьер-министром был назначен никак не тянувший на эту роль престарелый Штюрмер. Хоть он был опытным бюрократом и мастером компромиссных решений и пользовался особым доверием у государя, в общественном мнении он слыл ставленником «темных сил» в лице Григория Распутина.

Отношения со Штюрмером сразу стали напряженными.

Этим не преминули воспользоваться думские деятели. Их ладья уже плыла в неведомое политическое будущее без руля и без ветрил, но энергии для политических интриг было еще предостаточно. Первым решил вовлечь Алексеева в орбиту безответственного политиканства Гучков. Он стал направлять Алексееву письма с резкой критикой высшей власти и параллельно распространять свои опусы в высшей политической тусовке. Алексеев приказал подшивать эти послания в отдельную папку и не отвечал Гучкову.

Б.Е. До 1917 года Россия находилась в стане держав-победителей. Но она выпала из колесницы, на которой ехали триумфаторы. Точка бифуркации, следом за которой последовала катастрофа, приходится на февраль-март 1917 года. Именно тогда возникает множественный разлом политической и государственной системы. Разнобой в ветвях реальной власти, который до этого существовал в виде тенденций, превратился в жесткие векторы разрушения. Одну линию гнула Дума, ведущие деятели которой были полны личных амбиций. Другую — придворная камарилья, особенно окружение царицы. Третий вектор представляли военные круги, требовавшие ужесточения внутренней политики, собирания сил в единый кулак. Последнее царское правительство было, по словам полковника штаба Верховного главнокомандующего Б.Сергеевского, неспособно «даже на простое исполнение своего долга… налицо было полное ничтожество носителей власти».

А.Д. Безусловно, внутриполитические деформации начала 1917 года роковым образом сказались на русской армии, готовившейся к весеннему наступлению. Она стремительно теряла боеспособность и разлагалась. «Армии роется могила», — кратко и скорбно оценил ситуацию Алексеев.

В конце февраля — начале марта обрушился на Россию дьявольский политический фейерверк.

26 февраля в 13.40 в могилевскую Ставку пришла телеграмма командующего Петроградским военным округом о перерастании беспорядков в столице в мятеж.

В 22.00 поступила телеграмма председателя Государственной думы Михаила Родзянко о размахе волнений.

27 февраля такую же телеграмму Родзянко направил командующему Северным фронтом генералу Рузскому. Генерал переправил ее в Ставку, предложив «принять срочные меры, чтобы успокоить население».

Вечером того же дня правительство, возглавляемое князем Голицыным, самораспустилось.

События нарастали как снежный ком.

Ранним утром 28 февраля Николай II неожиданно уехал из могилевской Ставки в Петроград. 40 часов, почти двое суток (!) о нем ничего не было известно.

По-видимому, этот отъезд и был роковой точкой, после которой все окончательно покатилось к обрыву.

Б.Е. Описаний этого шага Николая II существует множество, а какая-то тайна или недосказанность остаются. Только ли болезнь дочек и тревога за сына явились причиной его ставшего роковым отъезда из Ставки?

А.Д. В современной физике существует такое понятие — «квантовая пена». Она считается основой структуры мироздания. Ее нельзя непосредственно наблюдать или измерить — настолько она мала. Скажу для сравнения, что ее размер соотносится с набившим всем оскомину нанометром, как этот самый нанометр — с диаметром Солнца.

Но есть во Вселенной более тонкая сущность. Это душевная организация человека. В данном случае речь о душе Николая Александровича Романова. Когда он, нежно любивший семью, узнал, что почти все его дочери болеют тяжкой корью, то бросил Ставку, а фактически армию, и, никого не известив, отправился в Царское Село. Этому предшествовали многочасовые телеграфные переговоры между царственными супругами. Государыня настаивала на приезде мужа в Царское Село. Позднее полковник Генштаба Сергеевский писал: «Теперь я понимаю, что за эти три часа фактически решалась судьба Империи».

Извещенный о намерении императора генерал Алексеев, лежавший с температурой под 40 градусов, уже в первом часу ночи 28 февраля с трудом встал, оделся и отправился в царскую резиденцию. Уходя, сказал одному из генералов: «На колени встану, буду умолять не уезжать — это погубит Россию».

Больной генерал действительно встал перед царем на колени, умоляя остаться. Государь обещал.

Вернувшись, Алексеев сказал генералу Лукомскому: «Кажется, уговорил». Прилег, мучимый тяжелой болезнью почек, полученной им еще во время русско-японской войны и уже не раз подводившей его к смертельной черте. Но отдых длился совсем недолго. Оказывается, почти сразу после ухода Алексеева, царь, поразмыслив, решил ехать в Царское. Садясь в автомобиль, он велел передать Алексееву: «Я все-таки уехал».

Потрясенный Алексеев срочно приказал подать автомобиль и устремился на станцию. Отдав императору рапорт о положении дел, он молча выслушал слова царя о намерении ехать к семье.

Почти двое суток о путешествии главы государства ничего не было известно. Страна и армия были лишены высшего руководства в разгар войны и нараставшего гигантского внутреннего революционного потрясения.

В эти дни генерал Алексеев находился ближе других к императору, виделся с ним ежедневно и потому лучше других понимал, что Верховный главнокомандующий был в состоянии сильнейшего душевного кризиса и полностью деморализован.

Не в правилах Алексеева бездействовать и плыть по воле непонятно куда стремящихся волн. В ночь на 1 марта он пишет большое письмо члену царской фамилии генерал-инспектору артиллерии великому князю Сергею Михайловичу, которого глубоко уважал. К письму была приложена длинная телеграфная лента. К сожалению, мы, видимо, никогда не узнаем содержания этого письма. Через год с небольшим великий князь был убит в Алапаевске, судьба его архива неизвестна.

Разбуженный офицером Генерального штаба, великий князь прочитал письмо, поразмышлял немного и произнес несколько коротких фраз, «ничего не выражавших», по свидетельству алексеевского посланца. Тем дело и кончилось. Что писал Алексеев члену царской фамилии, какого ждал ответа, остается загадкой.

Весь день 1 марта прошел в томительном невыносимом ожидании — известий об императоре не было. Только около 6 часов вечера пришла наконец телеграмма о том, что Николай II находится на станции Дно и желал бы проследовать в Псков, но пути разобраны. Алексеев немедленно приказал Рузскому направить для ремонта железнодорожную роту, и уже в 10 вечера император прибыл в Псков.

Я так подробно останавливаюсь на событиях этих нескольких дней, ибо они имели для России колоссальное значение. Современная математическая теория утверждает, что в сложных системах — а Россия к таковым, несомненно, относится — нет второстепенных факторов. То, что еще вчера казалось вещью маломасштабной и даже мелкой, вдруг выходит на первый план и начинает определять течение больших, подчас великих событий и потрясений.

С появлением сведений о государе у Алексеева отлегло от сердца, хотя болезнь, сопровождавшаяся высокой температурой, продолжала мучить. Он немедленно приказал составить сводку об оперативных событиях последних двух суток, в течение которых Верховный главнокомандующий был полностью оторван от хода событий, а также информацию о событиях внутри страны — беспорядках в Кронштадте, восстании в Москве, критическом положении на Балтийском флоте…

Некоторые исследователи полагают, что задержка на станции Дно была вызвана еще и тем, что туда хотел прибыть председатель Государственной думы Родзянко «для доклада, — как он сообщал в телеграмме, — …о положении дел и необходимых мерах для спасения России. Убедительно прошу дождаться, ибо дорога каждая минута».

Словно чувствуя близорукость и коварство этого думского деятеля, куриная слепота которого дорого обошлась России, Алексеев в эти же часы посылает на станцию телеграмму с просьбой доложить Его Величеству о желательности немедленного возвращения в Ставку ввиду наступивших уже угрожающих событий. Телеграмма осталась без ответа.

Алексеев направляет еще одну: «Если Ваше Величество считает невозможным идти путем уступок Думе, то необходимо установление военной диктатуры и подавление силой революционного движения».

Но к этому времени душевная драма, переживаемая императором, помноженная на двухсуточное блуждание в поисках пути к конечной цели — своей дорогой семье, подточили его поначалу твердое убеждение — действовать жестко и без уступок. К тому же, по некоторым сведениям, он получил известие от императрицы, в котором она, напуганная размахом мятежа, писала, что «уступки необходимы». Видимо, ее склонило к этому поведение посетившего 1 марта Царское Село генерала Иванова, назначенного диктатором тыла. Он полагал, что всякое вооруженное выступление верных государю войск грозило гибелью царской семье.

Стоит отдельно сказать, что генерал Иванов полностью провалил доверенную ему важнейшую миссию. Подошедшие к столице верные части — Георгиевский батальон, Тарутинский полк находились в бездействии, без должного руководства и в ночь на 2 марта были возвращены в места расположения. А закаленный в боях лейб-Бородинский полк был разоружен на станции Луга при непонятных и до сих пор загадочных обстоятельствах, ибо никаких значительных мятежных сил, перед которыми он сложил оружие, как установлено, там не было.

В это же время (0.20 2 марта) государь посылает телеграмму генералу Иванову, смысловая часть которой окончательно его парализует: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать».

А еще через несколько часов, ранним утром 2 марта Николай лично приказывает приостановить движение эшелонов с войсками на Петроград.

В эти же часы командующий Северным фронтом генерал Рузский, активно ввязавшийся в происходящие политические события, наконец сумел связаться с председателем Думы Родзянко и передал ему для обнародования присланный из Ставки долгожданный Манифест о даровании ответственного (перед Думой) министерства, на создании которого еще неделю назад настаивали думцы.

Полученный вскоре ответ Родзянко обескуражил генерала. Обрисовав обстановку самыми мрачными красками, глава Думы заявил, что предлагаемое решение запоздало и явно недостаточно. Династический вопрос поставлен ребром. Все попытки Рузского возражать и сгладить противоречия только еще больше распалили думского лидера. «…Ненависть к Династии дошла до крайних пределов… грозное требование отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становится определенным требованием».

Родзянко как мог нагнетал обстановку, не слушая возражений Рузского: «Повторяю Вам, что сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук, анархия достигает таких размеров, что я вынужден сегодня ночью назначить Временное правительство. К сожалению, манифест запоздал, его надо было издать после моей первой телеграммы немедленно… время упущено и возврата нет». Поведение Родзянко, изображавшего из себя потенциальную жертву мятежников, на самом деде было весьма рациональным. Он не только объявил Рузскому о намерении создать в ближайшие часы Временное правительство, но и фактически продиктовал, что должен делать государь: «не забудьте, переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней. Одно могу сказать: ни кровопролития, ни ненужных жертв не будет, я этого не допущу». Знал бы близорукий, какую страницу российской истории он переворачивает, ослепленный минутным всевластием и самонадеянностью!

Переговоры Рузского с Родзянко, зафиксированные военным телеграфом, длились в течение всей ночи. Их главным печальным итогом стало то, что Рузский поверил Родзянко и согласился с неотвратимой необходимостью отречения.

Той же ночью Рузский неоднократно будил лежавшего с высокой температурой Алексеева, рассказывал о своих разговорах с Родзянко и просил начальника штаба запросить мнение командующих фронтами об обстановке и предполагаемом отречении.

Б.Е. Здесь, кстати, уместно привести мнение авторитетного и объективного исследователя русской революции С.П.Мельгунова, который писал, что «Алексеев шел только на изолирование царя от жены. Перед ним не ставился вопрос о добровольном или вынужденном отречении самого царя».

А.Д. Хочу особо подчеркнуть, что руководящее ядро государства в эти драматические часы было раздроблено на несколько частей. Полной информации о происходящем в стране не было ни у императора, блуждавшего по ее просторам, ни у Думы, не знавшей положения на фронтах, ни у Ставки, плохо и искаженно информированной о внутриполитических процессах. Единого центра управления не было, это непреложный факт.

Утром 2 марта Алексееву, судя по всему, стало ясно, как вспоминал полковник Сергеевский, что «прекращение восстания путем дарования ответственного министерства окончательно отпало, что путь усмирения вооруженной силой — после выяснения обстоятельств сдачи Бородинского полка, отхода генерала Иванова в Вырицу и остановки всей перевозки войск Высочайшим повелением из Пскова потерял надежду на успех. Надо было решаться на что-то большее…»

Б.Е. Был ли Алексеев инициатором запросов к командующим фронтами? Те, кто утверждает, что это его инициатива, склонны в своих рассуждениях обвинять его в организации «заговора генералов» с целью свержения монарха. Эта версия, возникшая в послереволюционные годы, до сих пор держит в плену некоторых исследователей истории этого периода.

А.Д. На мой взгляд, это не так, чему свидетельством является запись от 2 марта из дневника самого Николая II. «Утром пришел Рузский и прочел длиннейший разговор по аппарату с Родзянко — по его словам, положение в Петрограде таково, что Министерство из членов Государственной думы будет бессильно что-либо сделать, ибо с ними борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно Мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку Алексееву и всем Главнокомандующим. В 12.30 пришли ответы. Для спасения России и удержания армии на фронте Я решился на этот шаг. Я согласился, и из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми Я переговорил и передал подписанный Мной манифест. В 1 час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством. Кругом измена, трусость и обман».

Треугольник, в котором принималось принципиальное решение, вырисовывается довольно четко: Родзянко – Рузский – Николай II.

Запрашивая мнение командующих фронтами, Алексеев, сознательно отстраняясь от влияния на этот процесс, просил их «телеграфировать свою верноподданническую просьбу Его Величеству через Главнокомандующего Северным фронтом, известив меня».

Ответные телеграммы были представлены генералом Рузским 2 марта около 3 часов дня. После доклада Рузского, как свидетельствовал присутствовавший на докладе генерал Данилов, «наступило гробовое молчание. Государь поднялся и уставил свой взор в завешенное окно, очевидно не сознавая, что он делает. Его в обыкновенное время неподвижное лицо приняло искаженное выражение, которое мною еще ни разу не наблюдалось. Было заметно, что в душе его происходит ужасная борьба. Наступившая тишина ничем не прерывалась… Вдруг Император Николай Александрович резко повернулся к нам и твердым голосом заявил:

Я решил… Я решил отречься от Престола в пользу Моего сына Алексея. Благодарю вас за примерную службу. Я надеюсь, что будете служить так же верно и Моему сыну».

Практически сразу император собственноручно написал две телеграммы. Первая была адресована Алексееву:

«Наштаверху Ставка.

Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына. Прошу служить ему верно и нелицемерно. Николай».

Второе послание с копией для Ставки было отправлено Родзянко:

«Нет той жертвы, которой бы я не принес во имя действительного блага и спасения родной матушки России. Посему я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына с тем, чтобы Он оставался при Мне до совершеннолетия при регентстве брата Моего Великого князя Михаила Александровича. Николай».

По получении телеграммы Алексеев призвал начальника дипломатической канцелярии Ставки и поручил ему составить манифест об отречении. Скоро текст был отправлен в Псков.

В 3 часа Псков сообщил, что император оставил текст у себя, и окончательное решение будет принято после беседы с двумя лицами, выехавшими к нему из Петрограда. Имелись в виду Гучков и Шульгин, которые добрались до Пскова лишь после 10 вечера.

За эти семь часов ожидания в первоначальном решении Николая произошла коренная перемена. Ее можно назвать роковой. После разговора с доктором Федоровым, высказавшим мнение о неизлечимости больного гемофилией наследника, император решил изменить манифест и отречься в пользу брата Михаила Александровича. Этот документ и был направлен в Ставку и вручен Гучкову с Шульгиным.

Концовка телеграммы, присланной в эти часы в Ставку, гласила: «…подписать указ Правительствующему Сенату: Первый — о бытии Председателем Совета министров князю Львову, Второй — о бытии Верховным Главнокомандующим Великому князю Николаю Николаевичу. После сего Его Императорскому Величеству богоугодно было подписать Акт отречения от Престола за Себя и за Сына и о передаче Престола Великому Князю Михаилу Александровичу»

В Ставке это вызвало шок.

«Среди шума голосов, вырвавшихся у окружавших меня лиц, — вспоминал Сергеевский, — я отчетливо слышал крики полного изумления: генерала Лукомского — “Михаилу?” и великого князя Сергея Михайловича — “Как Михаилу? Вот так штука!”».

Обстоятельства и дальше менялись с калейдоскопической быстротой. Ночью 3 марта Алексееву позвонил Родзянко с просьбой задержать передачу в армию манифеста об отречении, поскольку не выяснено отношение Михаила Александровича к вопросу его вступления на престол. Алексееву пришлось направить такие телеграммы, поскольку волею Николая высшей властью перед отречением он определил Правительствующий сенат и Временное правительство во главе с князем Львовым.

После разговоров той же ночью с генералом Рузским Алексеев, видимо, понял, что пауза нужна Родзянко и его сподвижникам для того, чтобы развить интригу и получить манифест об отречении Михаила. Поэтому он счел необходимым утром 3 марта направить главам всех фронтов телеграмму, в которой высказал свое мнение о действиях политика: Родзянко неискренен и неоткровенен и находится под мощным давлением левых элементов и Совета рабочих и солдатских депутатов. «Родзянко имеет в виду поставить представителей армии перед совершившимся фактом».

Но события уже ушли за красную черту. Днем 3 марта Сенат узаконил два манифеста — один подписан императором Николаем, второй его братом Михаилом. С полудня 3 марта законной властью в России стало Временное правительство.

Телесные муки Алексеева дополнились в эти часы и дни душевными терзаниями. По свидетельству дочери, В.Алексеевой-Борель, она никогда, даже в дни позднейшего трагического крушения России, «не видела отца таким мрачным, подавленным, угнетенным». Его преданность монархии и династии проходила через острые трагические испытания. Пытаясь сохранить армию и еще на что-то надеясь, он в тот же день издает приказ №1925 «Об уничтожении революционных шаек», призванный остановить разложение армии. Планирует провести совещание командующих фронтами «для установления единства во всех случаях и во всякой обстановке», резко возражает военному министру Гучкову, предлагавшему меры разрушительного для армии характера…

Но время ушло, история совершила свой очередной непредсказуемый поворот.

В ночь на 3 марта в Ставку пришло сообщение о том, что Николай II выехал из Пскова в Могилев. Алексеев отдал распоряжение, чтобы отношение к оставившему престол императору было таким, как прежде. Была устроена торжественная встреча на вокзале, Николай обошел строй встречавших его генералов и офицеров, каждому пожал руку. Дойдя до конца шеренги, государь, по свидетельству Сергеевского, «закрывает лицо обеими руками и быстро идет к своему вагону. Плечи его вздрагивают от рыданий. Не останавливаясь, он входит в вагон. Генерал Алексеев входит за ним, и дверь вагона закрывается».

4 марта состоялась официальная передача дел — отрекшийся император начертал на листе бумаги: «Сдал фронт. Николай». Ниже Алексеев написал: «Принял фронт. Алексеев».

Николай пробыл в Ставке до 8 марта и отбыл после получения гарантий от Временного правительства о беспрепятственном проезде в Царское Село и последующем отъезде с семьей в Англию. Но практически сразу был издан указ об аресте монарха.

В Ставке, кроме Алексеева, никто не знал о поступившем решении. В последние минуты перед отъездом Алексееву пришлось выполнить тяжелейшую миссию — сообщить об этом Николаю II. Такой была отправная точка трагедии, связанной с гибелью царской семьи.

10 марта в Ставку прибыл назначенный последним указом императора Главковерхом великий князь Николай Николаевич. Однако осуществить «второе пришествие» (он был Главнокомандующим с июля 1914 по август 1915 г.) на этот пост и принести присягу ему не довелось — указом Временного правительства он был уволен в отставку. Мнение о событиях тех дней, содержащееся в его мемуарах, будет опубликовано нескоро — через сто лет после его смерти, то есть в 2029 году.

Временное правительство, на которое свалилась вся полнота власти в воюющей стране, было не в состоянии охватить всю гигантскую сложность политических, военных, социальных проблем. Поэтому, уволив Николая Николаевича, оно вынуждено было назначить исполняющим обязанности Главковерха генерала Алексеева. И тут вновь выступил на сцену главный политический интриган Родзянко. Уже 10 марта он пишет премьеру Львову пространное письмо, большая часть которого посвящена очернению с самых разных сторон генерала Алексеева. 19 марта он проводит заседание Временного комитета Государственной думы, на котором было постановлено: признать «мерой неотложной освобождение генерала Алексеева от обязанностей Верховного Главнокомандующего». Желательным кандидатом на этот пост был назван Брусилов.

Однако на этот раз у Гучкова не получилось. 2 апреля 1917 года Алексеев был утвержден в должности Главковерха, на которой находился до конца мая и был смещен после того, как предложил Керенскому восстановить военные суды в разлагающейся на глазах армии.

За следующие полгода на должности Главковерха побывали генерал Брусилов, генерал Корнилов, Керенский, генерал Духонин (17 дней в ноябре) и, наконец, прапорщик Николай Крыленко, назначенный большевиками.

Николай II оставил должность 2 марта 1917 года, Николай Крыленко — 2 марта 1918 года, после подписания Брестского мира. Таким образом, ровно за год, день в день! — верховное главнокомандование России совершило головокружительный спуск — от императорской короны до погон прапорщика.

Финал Первой мировой войны был для России просто ужасен.

В условиях большой войны, вслед за отречением руководившего войсками государя, нарушаются все достигнутые по этому поводу политические договоренности. Вместо отрока-императора уходящий монарх предлагает престол инфантильному брату, который тут же от него отказывается. Ликующая политическая камарилья, поддержав лозунг войны до победного конца, распускает единственный худо-бедно легитимный орган власти — Государственную думу, оставляя на ее развалинах эфемерный Временный комитет ГД, главной задачей которого является организация выборов в Учредительное собрание. Осуществить такие выборы в условиях российских пространств и в мирное время задача долгосрочная и трудная. А война идет своим чередом, у нее свои законы.

Это фантастическое самопожирание логично закончилось Великим Октябрем, вожди которого полагали, что мировая революция стояла на пороге и считали Россию топливом будущего всемирного пожара.

Б.Е. Невольно приходят на ум строки Александра Блока: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови, Господи — благослови!» Это было написано в январе 1918 года в разгар обсуждения мира с Германией, и, по-моему, с поразительной точностью автор почувствовал господствовавшие в правящих большевистских кругах взгляды.

А.Д. Да, это были гениальные строки о настоящем. А дальше не менее гениальное и точное о будущем: « И идут без имени святого все двенадцать — вдаль. Ко всему готовы, ничего не жаль…» Красные сполохи действительно метались по Европе, охваченной войной. Но это были не глубинные течения, а миражи и сияния, рожденные мировой бойней, ослабившей многие государства. Ленин, «кремлевский мечтатель», вставший у руля государства, в конце 1917 — начале 1918 года быстро набирался опыта практического руководства. Он оказался едва ли не единственным реалистом в среде своих соратников, предлагая подписать мир на первоначальных германских условиях, но регулярно при решении вопросов войны и мира оставался в меньшинстве! «У нас нет армии!» — взывал он к разуму своих товарищей по партии на заседаниях Совнаркома и ЦК. 25 января он писал в «Правде»: «Мучительно-позорные сообщения об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожать все и вся при отступлении; не говорим уже о бегстве, хаосе, безрукости, беспомощности, разгильдяйстве». Как говорится, за что боролись… Предвидения Алексеева, последовательно боровшегося с разложением армии, осуществились в предельно полной мере — армии не стало.

Б.Е. Хорошо известно, во что обошлась России иезуитская формула Троцкого: «Ни мира, ни войны, армию демобилизуем!» на переговорах с Германией в январе 1918 года, после того как германцы буквально через несколько дней еще раз хорошо надавили на Советы.

А.Д. Это заявление Троцкого настолько изумило немцев, что в зале переговоров несколько минут стояла тишина. Член германской делегации Гофман, наконец, пришел в себя и воскликнул: «Неслыханно!». Глава делегации статс-секретарь ведомства иностранных дел Кюльман, прожженный дипломатический прощелыга европейского масштаба, тут же сделал нужный Германии вывод: «Следовательно, состояние войны продолжается!». Троцкий, покидая зал, высокомерно ответил ему: «Пустые угрозы!»

Да, это безмозглое легкомыслие стоило России очень дорого. Ее потери по новым условиям «похабного, аннексионистского», по точному выражению Ленина, Брестского мира выросли многократно. Она лишилась территорий, на которых проживали 50 миллионов человек, где добывалось 70% железной руды, 90% угля и т.д. Она выплатила Германии контрибуцию — 90 тонн золота. Честно говоря, воспоминание об этих золотых слитках и миллионах монет вызывает у меня дополнительную душевную досаду. Ведь буквально через несколько месяцев по Версальскому договору Германия обязалась выплатить огромную золотую контрибуцию союзникам! И русское золото было ссыпано в валютные закрома вчерашних «братьев» по оружию. «Братья», правда, оказались весьма условными, поскольку уже через год высадились в разных концах России с крупными воинскими контингентами.

Б.Е . Как тут не вспомнить непосредственного участника европейских событий Уинстона Черчилля. «Ни к одной стране мира судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела, когда все обрушилось. Все жертвы были принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была выполнена. Долгие отступления кончились; снарядный голод побежден; вооружение притекло широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт, тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией. Колчак — флотом… никаких трудных действий больше не требовалось…» Дальнейшая судьба генерала Алексеева была отчаянной попыткой спасти сгоравшую в бойне войны и революции Россию.

А.Д. В драматические месяцы конца 1917 – начала 1918 года генерал Алексеев после сентябрьской (1917) отставки с поста начальника штаба при Керенском уже никогда не возвращался на военные должности в российской армии. Концовка жизни была заполнена для него сплочением неформальных военных сил, созданием «Алексеевской организации».

Затем, уже после Октября было создание Добровольческой армии, борьба на юге, руководство Директорией. Он говорил об этой работе — «Мое последнее дело на земле». Тяжелая болезнь оборвала его жизнь 8 октября 1918 года.

Б.Е. Скоро мы будем отмечать столетие Великой войны. Я думаю, в нашем обществе есть настоятельная потребность вернуть память о ней на достойное место в отечественной истории. Вернуть ее героев в народную память. На эту тему уже есть планы, утвержденные на высоком уровне — книги, памятники, церемонии, конференции…

А.Д. Генерал Михаил Васильевич Алексеев был похоронен со всеми воинскими почестями в Екатеринодаре. Позднее, спасая его прах от поругания, семья перевезла останки полководца в Белград. На Русском кладбище столицы Сербии вы найдете могилу, на которой начертано только имя — «Михаил».

В память столетия начала Первой мировой войны было бы правильно по согласованию с родственниками М.В.Алексеева (они живут в Аргентине) и властями Республики Сербии перенести прах главнокомандующего в Россию и захоронить его, например, в некрополе Донского монастыря или Александро-Невской лавре, а еще лучше — на Братском кладбище в Москве, возродив тем самым уникальный некрополь погибших в Первой мировой войне. Это было бы знаковым событием, позволяющим по достоинству оценить заслуги генерала. Кроме этого, если помнить что М.В.Алексеев был основателем Белого движения и создателем Добровольческой армии, такой акт будет содействовать преодолению сохраняющегося общественного противостояния, порожденного Гражданской войной. Президент России, он же Верховный Главнокомандующий, мог бы дать ход достойному решению вопроса о захоронении одного из своих исторических предшественников. Место праху выдающегося военачальника генерала Михаила Васильевича Алексеева — в нашей земле!