Александр Рюмин

1812 год моего детства

Я помню эти открытки с раннего детства, с тех пор, как научился выдвигать большой средний ящик письменного стола отца. Они лежали аккуратной стопкой в ближнем левом его углу. В первый раз я не осмелился взять их в руки. Поэтому довольствовался рассматриванием только верхней картинки, где незнакомо одетые конные и пешие воины понуро брели по дороге, оставляя за своими спинами клубы дыма и отсветы пожара там, вдали за двумя возвышающимися над их головами пирамидками с двуглавыми орлами. Так армия Наполеона, как потом выяснилось, покидала горящую Москву в Отечественную войну 1812 года. Что бросилось в глаза еще из содержимого этого ящика? Плоская коробка со стройным рядом остро заточенных карандашей, стержни которых были самых разнообразных цветов, а древесина «рубашек» пахла незабываемым терпким ароматом. Рядом лежал большой нож, непохожий на столовый формой лезвия, с костяной рукояткой на металлических заклепках. И, наконец, был там альбом — для рисования — в матово-черном пупырчатом переплете.

Отец мой окончил институт связи и был «технарем», хотя гуманитарные влечения нередко одолевали его. Иногда он что-то порисовывал в том самом «черном» альбоме — пейзажи, натюрморты, портреты (возможно, по фотографиям и видовым открыткам). Порой пускался в музицирование и пение. Особенно, когда душа была подогрета порцией застольного алкоголя. Он любил нажимать ногой на педаль нашего расстроенного пианино, стараясь как можно дольше продлить затухающие ноты в конце каждой музыкальной фразы и с волнением в голосе исполнял любимые песни своей войны. Чаще других звучало: «Вот солдаты идут по степи опаленной…»

Родители мои, поженившись, жили отдельно от своих родственников. И поэтому загадочное присутствие 9 открыток с эпизодами войны 1812 года в нашем жилье, поначалу коммунальном, воспринималось мной как знак принадлежности отца к староукладному дому его матери, где была роскошная библиотека (от изданий пушкинского времени до «Золотого руна» и «Аполлона»), достойная живопись (Васильев, Кончаловский), мебель (буль, модерн и стол-сороконожка), не говоря о стильной посуде, которой по-будничному пользовались все многочисленные домочадцы, жившие с моей бабушкой до самой ее смерти. Куда все это подевалось?.. Однако впоследствии, так мне кажется, открылся и другой, потаенный смысл этой серии открыток. Незадолго до своей смерти отец обмолвился, что в 1941 году он был среди тех, кто отвечал за минирование объектов столицы, где гипотетически мог выступать фюрер перед своими войсками, если бы они вошли в Москву. Так что эти открытки были для него еще и овеществленной закодированной памятью о не сданной и не превращенной в руины Москве при обстоятельствах, в которых он непосредственно участвовал.

Профессия дизайнера, графика приучила меня думать глазами. И, конечно же, мой визуальный опыт сегодня в отношении изобразительных воссозданий событий войны 1812 года в произведениях искусства оснащен таким количеством впечатлений, что казалось бы почтовые открытки из письменного стола моего отца должны померкнуть рядом с такими творениями, как панорама Ф.Рубо, батальные шедевры П.Хесса из третьего зала Военной галереи Зимнего дворца, полотна В.Верещагина, В.Мазуровского, Ф.Чирка, Н.Самокиша, гравюры по рисункам А.Орловского, Ж.Ш.Ланглуа, печатная графика И.Мансфельда, Ф.Дюпрессуара, литографии А.Адамова и многочисленные другие картины художников и неизвестных авторов, где наряду с пафосом монументального представления событий, исполненных доблести и классического достоинства, встречаются изображения и лубочного свойства с характерными чертами примитива и наивной выразительной условностью (например, сценки с казаками в Париже). Известно, что только число учтенных произведений изобразительного искусства для формируемого Музея 1812 года в Москве во времена 100-летнего юбилея превышало 6000 единиц хранения.

Автором упомянутых почтовых открыток с сюжетами войны 1812 года был популярный в начале ХХ века художник-график Александр Петрович Апсит (Апситис). Он родился в 1880 году в Риге. Учился в студии Л.Дмитриева-Кавказского (Арслана). Был участником Общества искусств. Рисовал иллюстрации для журналов «Родина», «Звезда», «Нива», к сочинениям А.Чехова, И.Тургенева, М.Салтыкова-Щедрина. Сотрудничал с издательствами И.Сытина, А.Ступина, П.Сойкина. Успешно работал как плакатист и оформитель печатной рекламы. После октябрьского переворота прославился как мастер политического и революционного плаката. Его плакат «Грудью на защиту Петрограда!» (1919) — классика жанра, атакующий психологизм которого стал предвестником целого стилистического направления в массовом агитационном плакате на многие советские годы. В 1921 году А.П.Апсит вернулся в Латвию. Скончался в Германии в 1944 году. Его рекламные работы есть сегодня в собрании Государственной Третьяковской галереи.

По сведениям филокартистов и Малоярославецкого военно-исторического музея 1812 года, где собрана масштабная коллекция тематических открыток, выпущенных российскими и европейскими издательствами в первые два десятилетия ХХ века, из графической серии А.П.Апсита были известны следующие эпизоды: «Кутузов в Филях», «Партизан Денис Васильевич Давыдов», «Подвиг Энгельгарда», «Переправа Наполеона через Неман», «Защитники родного очага», «Лазутчики Пластуны», «Пластуны в засаде», «Наполеон приговаривает к расстрелу пойманных партизан», «Наполеон покидает Кремль», «Бегство Наполеона из России». На каждой открытке напечатана авторская монограмма. Исключение составляет «Переправа Наполеона через Неман», повторяющая гравюрный лист Жирарде.

Среди отцовских открыток оказались и такие сюжеты: «После Бородинского боя», «Французы в Успенском соборе», «Расстрел поджигателей», «Выступление Наполеона из Москвы», «Приготовление к ужину», «Князь Михаил Илларионович Кутузов-Смоленский». Судя по всему, серия рисунков А.П.Апсита пользовалась спросом и тиражировалась издателем В.И.Поллаком в литографской мастерской Р.Бахмана неоднократно. В первом выпуске атрибутика рисунка была на русском и французском языках и помещалась на оборотной стороне открытки. В других случаях подписи к сюжету только русскоязычные и печатались непосредственно по краю лицевого изображения. Набросковая импульсивная манера рисунка, усиленная легкой артистичной подцветкой, казалось, была исполнена на месте очевидцем тех далеких событий. Во всех композициях А.П.Апсита неравнодушное авторское сопереживание изображаемому огранено мастерством и потому убеждает зрителя воспринимать артефакт как историческую достоверность. Особой выразительностью выделяется открытка «После Бородинского боя», которая наделена качествами подлинно трагедийного повествования. В современной зрительской памяти возникает желание сравнить ее не столько с картиной В.Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами» (1880), сколько с обвинительными фотодокументами зверств Второй мировой войны. О популярности этой серии рисунков А.П.Апсита о войне 1812 года свидетельствует и то обстоятельство, что она была использована в иллюстрировании юбилейного издания «Войны и мира» Л.Толстого и вошла тогда же в «Юбилейный альбом рисунков из Отечественной войны».

Завершая историю об открытках, которые памятны с детства, хочется сказать о парадоксальности совпадений. Художник, создавший их, скончался в том самом году, в котором родился автор этих строк. Кажется, что это было давно. А по другой мерке, с тех пор, как я впервые увидел их, прошло немного времени — треть срока, что отделяет меня сегодняшнего от событий 1812 года.