Неизвестная шутливая поэма Ивана Бунина в письме Варваре Пащенко

 

Письмо И.Бунина Варваре Пащенко от 19 ноября 1891 года представляет собой маленькую поэму — 87 строк, точнее стихотворный репортаж о том, как призывник Иван Бунин проходил медицинскую комиссию и был «забракован», и 20 строк (не считая подписи) прозаического текста. Поэма-репортаж написана четырехстопным ямбом с парными мужскими рифмами (аналогичным стиху поэмы Лермонтова «Мцыри»), в юмористическом ключе. Динамичный стих лермонтовской поэмы, повествующей о героическом поединке Мцыри с барсом, подчеркивал пародийность поэмки, где герой-автор изображен отнюдь не в героической обстановке. Она не блещет художественными достоинствами, но Бунин, по-видимому, и не ставил такой задачи. Это скорее улыбка над собой, над своими страхами «загреметь» в армию на три года и вздох облегчения, что тяжесть, висевшая над его душой, наконец, миновала.

Варвара Владимировна Пащенко (1870–1918) — первая серьезная любовь Ивана Бунина и, можно сказать, его первая (гражданская) жена. Ко времени их знакомства Варвара закончила гимназию, носила пенсне, придававшее ей излишнюю серьезность, участвовала в любительских спектаклях, была начитана, эмансипирована, мечтала об артистической карьере, а пока работала корректором в газете «Орловский вестник». Ее отец, Владимир Егорович Пащенко, врач, был не чужд интересам театра, когда-то держал в Харькове антрепризу. Он тоже, поневоле, становится героем публикуемой ниже поэмы...

Текст дается по автографу из домашнего архива, в современной орфографии (которую, как известно, категорически не принимал И.А.Бунин), с сохранением авторских, в том числе пунктуационных, особенностей. Все подчеркивания принадлежат автору. Зачеркнутые варианты приводятся в постраничных сносках, в этом и во всех других случаях принадлежащих публикатору; редакторские конъектуры даются в угловых скобках.

 

 

Воргол, 19 ноября <1891 г.>

 

Вчера — еще чуть брезжил свет —

Я был «одет и вновь раздет».

Глядеть назначили меня

При публике, при свете дня

И строгим судьям на показ

В «шеренгу» выстроили нас…

Как на кануне, тяжкий страх

Нам не внушал ареопаг, —

Мы, не попавшие в набор,

Все были клячи на подбор;

Но должен¹ правду я сказать

Пришлось зубами постучать:

Присесть с богиней где-нибудь

В аркадской роще отдохнуть

И любоваться на себя

В прозрачном зеркале ручья —

Совсем недурно… Но набор…

Сознаться надо, что с тех пор

Ужасно изменился свет —

Теперь красот античных нет!

Уж редко попадется вам

Красавец Вакх или Нарцис,

А по елецким волостям

Совсем они перевелись…

При том же сырость из дверей

Нас прохватила до костей

Да и внушительный солдат

Немного грубо ставил в ряд…

«Прием» имел обычный вид:

Сукном зеленым был накрыт

Огромный стол и куча дел

Уже лежала на столе;

Исправник сам за ним сидел

«С печатью тайны на челе»;

Он твердо знал свой важный сан

И, как последний магикан²

Из Дмухановских-Сквозняков³,

Глядел поверх стальных очков,

Сидел безмолвно, тяжело,

Насупив жирное чело…

Наш камер-юнкер (иль простей —

Придворный, холеный лакей)

За председателя был тут

И исполнял тяжелый труд:

Он гладил бачки и порой

Своей «лилейною рукой»

Штрихи набрасывал пером

Или играл карандашом…

А в глубине — так недалек —

Как эшафот, нас ждал станок…

Не знаю, сколько я стоял…

Я уж сознание терял,

Я посинел… Но папа нас

От этой лютой пытки спас.

Вошел, мне ласково кивнул

И я без трепета шагнул

К станку и сразу же столбом

Без жизни замер я на нем…

«Сходи!» скомандовал солдат,

И папа ласково, как брат,

Меня в объятия принял

И сантиметром перси сжал.

«Считайте двадцать»... Я начал,

Да так усердно забубнил,

Что папа сразу перебил:

«Ну, будет, будет!» — «Нет, ведь я

Страдаю желчью, и меня

Все слабость мучит»... «Ерунда! —

И так не годен никуда».

«Чем занимаетесь?» вклеил

Гнусливо Левитус⁴. «Поэт,

Он только с музами служил

И никакого толку нет

В нем для казармы и солдат!»

Все улыбнулись на меня,

И был через минуту я

Зачислен во второй разряд!

Когда ж окончился совет,

Мне синий выдали билет,

На коем значится, что я

Не только дельного ружья

Но не способен (о, позор!)

Совсем оружие носить

И осуждаюсь с этих пор

Жизнь бесполезную влачить,

Пока с ухватами опять

Ни станут бабы воевать...

 

__________

 

Ты верно удивишься, Варечка, — зачем я попал на Варгол⁵. Да Арсений⁶ очень просил; к тому же мне самому захотелось отдохнуть хотя дня 2 от всяких треволнений последнего времени. Ей-Богу, деточка, не подумай, пожалуйста, что я стал равнодушным к тому, когда тебя увижу. Но, право, я кощей-кощеем и что жь будет хорошего, если я явлюсь таким, развинчусь нервами окончательно и т.д.? Отсюда я заеду домой — надо будет взять у отца хоть немного денег... а то чем же я буду жить в Орле?

Приеду, значит, в Орел 24-го вечером. Встреть меня. (Около 7 часов, кажется)

Что думаю, что ощущаю — все до свидания.

Только, Варечка, очень прошу тебя еще раз не подумать чего-либо дурного о моем нескором приезде, — пожалуйста, мамочка, зверочек мой, «собачька» моя!

 

Глубоко-любящий тебя

Ив. Бунин

 

 

* * *

Автограф письма сохранился в семье Пащенко-Бибиковых. Конверт со штемпелями почтового вагона и почтово-телеграфной конторы в Орле — «21 ноя<бря> 1891» — надписан рукою Бунина:

 

Г. Орел.

Дворянский переул<ок>, д.Кошеверовой,

Ея Высокоблагородию

Ольге Афанасьевне

Г-же Батурской

с покорнейшею просьбой передать Варваре Владимировне Пащенко.

 

Тот факт, что Бунин не сохранил текст поэмы в своем архиве, говорит сам за себя. Это еще одно доказательство шутливости его поэмки, написанной вне его эстетической практики — единственно для того, чтобы вызвать улыбку у своей возлюбленной.

Впрочем, связи Бунина с юмористикой все-таки существовали. Мы знаем, что он был знаком с А.М.Жемчужниковым, одним из авторов «Козьмы Пруткова», и ценил его «раздумья». Знаем мы и о его умении схватывать характерные черты людей и передавать их, юмористически заостряя.

 

Вчера — еще чуть брезжил свет —

Я был «одет и вновь раздет»...

 

Во второй строке здесь закавычена пародийная цитата из главы I «Евгения Онегина» («...где мод воспитанник примерный / Одет, раздет и вновь одет...»); поэмка вообще наполнена пародийными цитатами из классической поэзии. Так, «лилейная рука», конечно, взята из «Кинжала» Лермонтова, а исправник «с печатью тайны на челе» — прямой потомок «молодого администратора» из сатирической поэмы Некрасова «Суд» (кстати, тоже написанной стихом лермонтовского «Мцыри» и во многом предвосхищающей приемы и сюжетную ситуацию публикуемой поэмки Бунина).

В.Муромцева-Бунина в своей книге о Бунине дает точную дату осмотра — 15 ноября⁷. Значит, поэма написана 16 ноября, а письмо, содержащее ее беловой автограф с незначительными поправками, 19-го и отправлено 21 ноября, судя по штемпелям на конверте.

 

Знакомство Бунина и Варвары состоялось в апреле 1889 года в редакции «Орловского вестника». Иван Бунин к тому времени уже напечатал свои стихи в столичных журналах («Родина» — в 1887 году, «Книжки недели» — в 1888 году, трижды, и в 1889 году), и редактор «Орловского вестника» Надежда Алексеевна Семенова пригласила 19-летнего поэта поработать в газете помощником редактора. Похоже, что Бунин влюбился в Варвару с первого взгляда. Видимо, именно этим объясняется его легкомыслие, когда семейные деньги, доверенные ему на уплату процентов в банк, он частично тратит на бурку, синюю поддевку, кавалерийские сапоги, дворянский картуз, новое седло и лошадь.

После нескольких поездок в Харьков, Одессу, Крым в ноябре 1889 года Бунин на неделю задерживается в Орле, и дружеские отношения с Варварой укрепляются. Но окончательно их сближает май 1890 года, когда новый знакомый Бунина, Арсений Бибиков, приглашает его и Варвару в имение своих родителей Воргол. Там собирается целая компания молодежи, в которой царит Варвара Пащенко. Именно там происходит осознание, что они не равнодушны друг к другу. Они еще не уверены в серьезности своих чувств, но, страшась неотменяемой окончательности выбора, признаются друг другу в любви.

 

Сговорившись как будто,

Мы спустились с балкона

И в аллею вошли… Сердце билось, —

Сердце ждало признанья,

Опасалось любви… И приснился

Вешний сон поздним летом...

 

И.Бунин, «Поздним летом» (1890)⁸

 

А вот как об этом же рассказано в «Жизни Арсеньева»: «Поздно ночью мы, точно сговорившись, встали из-за стола и сошли с балкона в темноту сада, она остановилась в его теплой черноте и, прислонясь спиной к дереву, протянула ко мне руки, — я не мог разглядеть, но тотчас угадал их движение… Быстро посерело после того в саду, хрипло и как-то беспомощно-блаженно стали кричать в усадьбе молодые петушки, а еще через минуту стал светел весь сад от огромного золотистого востока, раскрывшегося за ним над желтыми полями за речной низменностью. Потом мы стояли на обрыве над этой низменностью, и она, глядя на солнечно разгорающийся небосклон и уже не замечая меня, пела "Утро" Чайковского»⁹.

Но еще полгода, несмотря на состоявшуюся близость, Варвара колебалась. Предполагаемый жених не мог предложить своей возлюбленной никакой осязаемой материальной перспективы, а к тому же ему грозил осенью 1891-го призыв в армию на 3 года, и оба они не были уверены, что Варвара дождется Ивана после службы.

Бунин понимал, что призыв в армию — это крах его отношений с Варварой. По совету брата Евгения он решил довести себя до болезненного состояния: голодать целый месяц и почти не спать. И это ему удалось. Именно об этом слова его письма: «Но, право, я кощей-кощеем и что будет хорошего, если явлюсь таким, развинчусь нервами окончательно и т.д.?»

Болезненный вид, худоба сыграли свою роль при медосмотре. К тому же доктор Пащенко (отец Варвары), участвовавший в нем, при обмере объема груди Бунина крикнул, что объем не добирает нормы (скорее всего это соответствовало действительности). При жеребьевке Бунин вытащил номер 471 в самом конце списка и был зачислен в синебилетники, т.е. подлежал призыву в армию только во время войны.

Публикуемое письмо Бунин отправил из имения А.Бибикова, также влюбленного в Варвару; именно к нему В.Пащенко уйдет от Бунина в 1894 году. Это произойдет в Полтаве, где они будут жить и работать по приглашению брата Юлия с декабря 1891 года уже семейной жизнью.

В.Муромцева-Бунина писала: «В августе Пащенко получила место в управлении Орловско-Витебской железной дороги. А Иван Алексеевич снова стал работать в "Орловском вестнике" и проработал там до октября. Надо было ехать в деревню — готовиться к призыву. <...> В Озерки он только заглянул, боясь что мать будет страдать от его режима, и направился к Пушешниковым, где и пробыл больше месяца.

Софья Николаевна (Пушешникова. — А.Г.) рассказывала мне, что он "действительно ничего не ел и почти не спал, был нервен и под конец своего пребывания у них едва держался на ногах…"

Он много читал, писал Юлию, вел живую переписку с Варварой Владимировной, портрет которой стоял на его письменном столе. Его ранило спокойное ее отношение к тому, что его могут признать годным, и тогда разлука на три года! У нее не было стремления успокаивать его. Она знала, что он больше всего мучается при мысли о разлуке с ней… Но она не проявляла ни беспокойства, ни тревоги»¹⁰.

Отношения Бунина и Варвары Пащенко оказались довольно нервными, со взаимными обидами и расставаниями, иногда без надежд на продолжение. Ее устраивало, что жили они в гражданском браке, без венчания (родители Варвары были против их брака, считая, что «недоучка» из разорившейся дворянской семьи не принесет счастья их дочери). Неожиданный уход Варвары 4 ноября 1894 года к А.Бибикову говорит о том, что она искала более обеспеченной жизни и фактически Бунина уже не любила. Бунин не мог принять неопределенность их отношений, отказ Варвары венчаться, постоянную ее неискренность.

Из письма Бунина Варваре от 18 августа 1894 года: «Ах, это неправда! Вся душа моя встает на дыбы! И не одно-то мое желание не исполнялось никогда, не перечесть те минуты, которые пришли именно тогда, когда ждал их — всегда обещание, как ребенку, и не исполнение всегда… Я жалко просил тебя о приезде, и ты знала, что не исполнишь мою просьбу, заранее знала — и, конечно, говорила другое — это стало законом. И письма твои от этого связаны, холодные, и как им не быть не связанным, когда человек неискренен — а зачем?»¹¹

На наш взгляд, такое поведение Варвары проистекало из твердого внутреннего решения не связывать навсегда свою судьбу с нищим поэтом.

И это чувствовал Бунин. Отсюда его нервные вспышки, их ссоры. У Варвары были свои претензии к Бунину, которые она высказала в письме к брату писателя Юлию от 8 июля 1892 года: «За последнее время особенно часты и резки стали наши ссоры с Ваней; сначала я и сама придерживалась пословицы: "милые бранятся…", и каждая наша ссора кончалась хорошим миром, теперь же эти ссоры участились, и мы, буквально, миримся для того, чтобы вновь поссориться… Поверьте мне, что я его очень люблю и ценю как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда… Я вам уже говорила, что он не верит мне, а теперь прибавлю, что он не уважает меня, а если и утверждает, то только на словах…

Верьте мне, что я вовсе не хотела водить его за нос, по его выражению, я все время, решив окончательно жить с ним, старалась примениться к нему, к его характеру, но теперь вижу, что сделать этого не могу.

Пишу я Вам, голубчик, потому, что сама я этого не скажу Ивану: он меня пугает самоубийством… Скажите ему, что вы за последний приезд убедились, что я не гожусь ему в жены, что ему нужно жену и более образованную, и развитую, говорите, что хотите, но только повлияйте на него… Я и раньше видела эту разницу между нами, но повторяю, я думала, что это все стушуется при нашей любви. Все мои надежды рухнули, и теперь я прошу помощи от Вас»¹².

Между этим письмом и началом их совместной жизни в декабре 1891 года прошло чуть более 7 месяцев.

Пугало Варвару и увлечение Ивана Бунина толстовством, перспектива «окрестьянивания» вместе с возлюбленным, о чем он серьезно стал думать. В.Муромцева сообщает: «Варвара Владимировна стала серьезно опасаться, что Иван Алексеевич слишком увлекается толстовством, она, боец по природе, обладала даром речи, — в московском женском клубе ее называли "наш Гегечкори"¹³. Она умела хорошо работать в канцелярии, была спорщицей, не любила хозяйства, являлась типичной представительницей "третьего элемента" и по своему языку, и по образу мыслей. Как же она могла сочувствовать человеку, который из всех учений того времени избрал толстовство! Иван Алексеевич уже поговаривал о том, что хорошо бы сесть на землю, а это по толстовскому учению значит полный отказ от всякого наемного труда — всю работу нужно делать самим. Она же видела, как тяжела жизнь толстовок под Полтавой»¹⁴.

В такой обстановке и с такими мыслями, уже понимая, что нормальной жизни у них не получится, Варвара Владимировна прожила еще с Буниным до 4 ноября 1894 года, когда она ушла навсегда, оставив записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом».

Сочувствие читателя, когда речь идет о любимом его писателе, чаще всего на стороне писателя. Я не склонен к такой однозначной позиции. На мой взгляд, судьба творцов редко складывается счастливо, и происходит это прежде всего от того, что творец жертвует всем в этой жизни ради своего таинственного призвания. И чтобы выдержать это, избранница творца должна обладать особыми чертами: преданностью и жертвенностью.

Бунину удалось найти такую женщину только с третьей попытки. Это была Вера Николаевна Муромцева, пошедшая за Буниным в апреле 1907 года даже без официального брака. Жизнь ее с Буниным не была легкой (достаточно вспомнить о романе Бунина с Галиной Кузнецовой), но она была именно той, кто единственно и нужен был Бунину. Эта удивительно умная и все понимающая женщина так тактично по отношению к нему и к ней написала об уходе Варвары Пащенко от Бунина: «Варвара поступила правильно: такая женщина не должна быть женой творческого человека, для этого в ее натуре не было необходимых черт. Творческий человек сам прежде всего живет ради своего творчества, и ему нужно устроить жизнь так, чтобы она была принаравлена к его работе»¹⁵.

Но и Варвара Пащенко, несмотря на свою ординарную женскую натуру, с естественным желанием собственного счастья (не будем спешить и называть это желание женским эгоизмом, ибо в основе его лежит забота о будущем потомстве), щедро одарила начинающего писателя сокровищами своей женственности, благодаря чему навсегда вошла в пантеон заветных героинь Ивана Бунина, послужила прототипом женских образов разных его произведений и получила бессмертие в его романе «Жизнь Арсеньева», в образе Лики. В этом романе, внутренне пронизанном музыкой любви, музыкой юности, музыкой воспоминаний, Бунину поистине удалось выразить невыразимое.

«Лика» (5-я часть романа), писавшаяся почти 40 лет спустя после событий, не могла быть ничем иным, как сплавом воспоминаний, многолетних переживаний и творческого воображения.

«Критик Кирилл Зайцев правильно написал: "Существовала ли Лика такой, какой она изображена в романе, — никогда. Но переживая наново свою жизнь, поэт именно так ее увидел, создал ее и наново влюбился в созданный им образ, влюбился так, что испытывал блаженство и страдание любви и ревности"»¹⁶.

Несмотря на глубокую драму, которую пережил И.Бунин из-за ухода Варвары, зла на Арсения Бибикова, по мнению В.Муромцевой-Буниной, у него не было. И когда Бибиковы с 1909 года зиму стали проводить в Москве, их общение возобновилось, хотя с Варварой у Бунина установился чисто внешний официальный тон. В конечном счете судьба Варвары не была счастливой. У Бибиковых родилась дочь Милица, музыкально одаренная, поступившая в консерваторию по классу рояля; в возрасте 13 лет она заболела туберкулезом, и ее отправили на лечение в Давос, в санаторий. Во время войны родителям предложили забрать девочку домой, и по дороге в Россию она скончалась. Варвара Владимировна Пащенко-Бибикова умерла в Москве 1 мая 1918 года тоже от туберкулеза. Арсений Николаевич Бибиков умер в Москве в 1927 году от той же болезни, ставшей роковой для всей семьи.

 

 

Примечания

¹ Далее зачеркнуто: сразу.

² Так в тексте.

³ Так в тексте.

⁴ По-видимому, член врачебной комиссии.

⁵ Так в тексте.

⁶ Далее в тексте, в запятых, следует зачеркнутое слово — по-видимому, эпитет или определение, относящееся к А.Бибикову.

⁷ См.: Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. 1870–1906. Беседы с памятью. М., 1989. С.122.

⁸ Бунин И.А. Собр. соч. В 9 т. Т.1. Стихотворения 1886–1917. М., 1965. С.74.

⁹ Бунин И.А. Указ. соч. Т.6. М., 1966. С.200.

¹⁰ Муромцева-Бунина В.Н. Указ. соч. С.122.

¹¹ Цит. по: Михайлов О. Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана. М., 2002. С.75. (Бессмертные имена).

¹² Цит. по: Бобореко А. И.А.Бунин. Материалы для биографии с 1870 по 1917. 2-е изд. М., 1983. С.37.

¹³ Имеется в виду Евгений Петрович Гегечкори (1881–1954) — меньшевик; записной оратор (примеч. публикатора).

¹⁴ Муромцева-Бунина В.Н. Указ. соч. С.139.

¹⁵ Там же. С.147.

¹⁶ Там же. С.142.

 

 

Публикация и комментарии А.К.Гоморева