Мир, на который смотрит Небо.

Александр Рюмин: Отчего художник оставляет привычный мир мастерской  и пускается в странствие? Будут ли это вновь осознанная ренессансная Италия, или города и музеи Западной Европы, кажется, вобравшие в себя весь художественный опыт человечества, или потаенная природно-этническая Сибирь, переживающая сегодня благодаря ханты-мансийскому буму небывалое культурное пришествие, будут ли это традиционное изящество загадочной Японии, решительно осваивающей новейшие формообразования хайтека, или праздничное великолепие памятников Византийской империи, — каждое из избираемых и доступных сегодняшнему художнику перемещений в пространстве целе-направленно. Ведь неслучайным оказалось полвека тому назад обращение шестидесятников к истокам крестьянской культуры, а в начале ХХ века сопоставление как мирискусниками, так  и авангардистами своей практики с западноевропейской. Это сугубо профессиональная потребность — почувствовать на прочность живую нить подлинного искусства, связывающую воедино мысль, мастерство и трепет взволнованной души.

Вот уже восемь лет группа московских художников объединена впечатлением от малоизученных христианских пещерных храмов Каппадокии, которое ощутимо сказалось в их творчестве. И.Старженецкая, А.Комелин, Т.Ян, Н.Лаптева, Н.Урядова, Н.Воликова, Т.Новикова и С.Шихачевский стали участниками представленного в редакции журнала «Наше наследие» выставочного проекта «Каппадокия глазами москов-ских художников», объединившего живопись, скульптуру, декоративно-прикладное искусство и фотографию.

Публикация работ с этой выставки сопровождается небольшими рассказами самих художников  о совершенных путешествиях.

Ирина Старженецкая: Природа минимальная, древнее и незавершенное — пейзажи Ближнего Востока. Эти камни и песок так много видели в веках: смену цивилизаций, множество войн, а земля и небо все такие же. Я люблю думать про Восток, который от нас на западе. То повсюду черный базальт, то розовый песчаник, как в Пальмире, в Сирийской пустыне, ближе к Евфрату, то серая каменная пустыня, где храм Симеона Столпника или античный город Аппамея. Но в России совсем другие масштабы, много подробностей природы, и, кажется, до неба очень далеко. На Востоке оно почти рядом, отшельники складывали столпы и жили в небе. Русская печаль — так далеко до небес.

Во второй главе Деяний апостолов упоминается много городов и провинций, в том числе и Каппадокия. Какой она была тогда? И почему она стала вскоре, к IV веку, центром становления христианства? Василий Великий, Григорий Богослов, а затем вся эта отнюдь не малая область превратилась в великое множество монастырей. Может быть потому, что удалена от центров — Рима и Константинополя? Во всяком случае, и сейчас можно судить о значении и масштабах Каппадокии в христианском мире, видя ту веру, рукотворное и нерукотворное усилие монахов — величайших художников, воплотивших на земле, даже внутри земли, то есть выкопав, прорыв в горах множество храмов потаенных, иногда трудно доступных, расписанных подчас многосложно, иногда совсем архаично, где-то без росписи вовсе, а где-то столь совершенно артистично, что можно восхищаться движением кисти художника, тональным напряжением и в то же время скупостью цвета. Белый, черный, охра и сиена и, возможно, земля зеленая. Сейчас это Центральная Турция. Ни одного действующего христианского храма, в отличие от Сирии и Ливана, где с древности христианство уцелело.

Наталья Урядова: В Каппадокии прекрасно!.. С одной стороны гора с плоским верхом. У подножия ее отвесной розовой стены лепятся белые старые греческие домики. Большие кувшины на крышах служат дымоходами. А выше, много выше — черные точки входов в скальные храмы. Не видно ни единой тропы. Время обрушило все подходы.

Из-за горы выкатился мотоцикл с двумя полисменами. Резко зазвонил мобильник: опять Би-лайн  приветствует меня в Каппадокии. Пустое шоссе влечет в даль цвета сарьяновской весны. Просторы бесконечны, неодолимы и ласковы. Никого нет. Справа обрыв, внизу ущелье, за ним — марево светящихся тополей и высится игла — минарет.

Перелететь бы… Мне туда. Все рядом… Как объяснить свое состояние упоения и влюбленности?..

Татьяна Ян: Вот уже больше восьми лет в своих работах я с периодичным постоянством обращена к Каппадокии. Сначала «жила» с материалами, привезенными теми, кто там побывал, написала по ним большой цикл работ. Выставка эта сгорела в пожаре большого Манежа в марте 2004 года, выжили только два архангела и серия орнаментов. Кадмий на холстах почернел. Как киноварь на стенах храмов, только не за десять веков, а в одну ночь. «Земля и все дела на ней сгорят»…

И когда я, наконец, попала в Каппадокию сама, тема Апокалипсиса звучала постоянно.

Степень утрат и «мерзость запустения» здесь столь велики, что в первые дни боль от этого почти перекрывала волну ни с чем не сравнимой, никогда прежде нигде не испытанной радости. Той намоленности, которая так глубоко пропитала эту землю, эти горы и горки с вырубленными в их утробах храмами, небо над этой землей, что вопреки всему, все превозмогает и все побеждает. И постепенно видимые следы обрушений, разломов, утрат, следы поругания и осквернения начали восприниматься лишь как знаки прошедших лет — веков — дней, как лик времени преходящего, тленного, бренного. Тот образ мира сего, который проходит. А сквозь него — все яснее, явленней звучит вечность.

Сегодня, когда время порушило горы и преграду между горним и дольним, окрестный пейзаж открылся сквозь пролом стены храма. И это уже — мир, вошедший в храм — или западной стеной, или алтарной апсидой, уже буквально, видимо соотнесенный с Распятием и Воскресением. Мир, на который смотрит Небо…

Наталия Лаптева: Каппадокия поражает воображение. Жара и зной

в горах. А в долинах и ущельях, особенно там, где течет река, в воздухе висит водяная пыль. В вечных, влажных сумерках голос соловья — ария Царицы ночи, которой вторит хор лягушек. Черепахи пересекают долины с такой скоростью, что веришь: да, Ахиллес никогда не догонит черепаху, во всяком случае, эту — не догонит.

Распаханная полосами, словно разлинованная, земля усеяна черными запятыми старых виноградных стволов. Вдруг они выбрасывают фонтаны тонких, зеленых веток, изящнейших усиков. Покрываются зелено — золотыми листьями, и крошечные виноградины, собранные в кисти, сменяют на них кисти цветов.

Местный крестьянин пашет на лошади, за ним его жена в шальварах, закутанная в шаль, сажает виноград,  а под ногами у нее суетятся черные скворцы, выхватывая что-то из разворошенной земли. Прямо сцена из «Али-Бабы». А вот и пещера, да не одна, множество, и действительно полные сокровищ. Заходишь внутрь и видишь выдолбленный внутри горы храм.

И христианской символикой насыщена Каппадокия. Маленькие алые маки отчего-то сохраняют лишь четыре лепестка и сотнями горящих крестов покрывают луга, мешаясь с колосьями. Виноград с крестообразной опорой — процветший крест. Овечки безмятежно идут по самому краю пропасти, словно невинные души, не знающие страха.

Голубая кайма неба, розовая — скал. Чередование розовых, желтых, синих и зеленых полос — цветы и травы, нити ручейков, посреди каждой тропы в долинах. Восточный ковер, хеттская керамика. Стою на горе и, кажется, вижу всю Каппадокию: горы и долины, горы и долины. Все деревушки и все минареты. И вот наступает час, когда из репродукторов на всех этих минаретах голос муэдзина зовет мусульман на молитву. Голос раздается по всей Каппадокии, и, забыв, что я православная христианка, слышу только, что Человек взывает к Богу. И когда, отраженное ото всех больших и маленьких гор, эхо отвечает его голосу, понимаешь, что Бог слышит нас и отзывается на наш крик.

Материал подготовлен Е.Пашутиной. Благодарим С.Шихачевского за помощь в его подготовке