Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 83-84 2007

125 лет со дня рождения К.И.Чуковского

 

Евг. Иванова

Непризнанный капитан «сумасшедшего корабля»

 

В романе Ольги Форш «Сумасшедший Корабль» (1930) с необычайной яркостью и остроумием описана жизнь писательской коммуны начала 20-х годов — Дома Искусств, или Диска, как его тогда называли. Под прозрачными псевдонимами Ольга Форш вывела здесь постоянных посетителей и обитателей Диска — Михаила Зощенко1, Мариэтту Шагинян2, Виктора Шкловского3, Евгения Шварца4, также под псевдонимами промелькнули на страницах романа Александр Блок, Максим Горький, Николай Клюев. Но среди обитателей Диска странным образом не нашлось места тому, кто, можно сказать, создал и пустил в плавание этот корабль, кого можно было бы назвать его капитаном — Корнея Чуковского. На страницах романа он появляется, но в другой связи — как автор не совсем удачного вступительного слова на вечере Александра Блока (в романе — Гаэтана), который устроил Диск в Большом драматическом театре.

Почему Ольга Форш не сочла нужным даже упомянуть о роли, которую играл Чуковский в судьбе Диска, — своего рода загадка; возможно, она, как рядовой обитатель Диска, и не подозревала о ней. Но точно так же обошелся с Чуковским и его ближайший друг тех лет — художник Юрий Анненков5, который, казалось бы, знал историю Диска с первых шагов. Описывая Диск по прошествии многих лет, он никак не выделил имя Чуковского среди других: «В Доме Искусств (где была устроена очень дешевая, а — в некоторых случаях и бесплатная столовая для деятелей искусства) постоянно происходили литературно-художественные собрания, доклады, прения, споры. Там помещалась также литературная студия, давшая весьма серьезные результаты. <…> Благодаря энергии Гумилева, Замятина, Чуковского и Горького, Дом Искусств, в короткий срок, стал подлинным центром интеллектуально-артистической жизни Петрограда»6. Чуковский здесь упомянут, но совсем не так, как он того заслуживал, фамилии основоположников должны бы располагаться в другой последовательности.

Биографы Н.Гумилева, упоминая о Диске, выдвигали на первое место М.Горького, а сразу за ним и своего подопечного, в числе событий 1919 года они отметили: «19 ноября по инициативе М.Горького был торжественно открыт Дом искусств. Бывший особняк купца Елисеева на Мойке, угол Невского, в это тяжелое время принял под свой кров писателей, художников, актеров. <…> Там были дрова, можно было получить горячий чай… Управлялась эта коммуна советом. В совете состояли: Н.С.Гумилев, А.А.Ахматова, К.И.Чуковский, Б.М.Эйхенбаум7, М.М.Зощенко, М.В.Добужинский8, К.С.Петров-Водкин9 и многие другие»10.

Хотя в этом не было злого умысла, почему-то никто не хотел признавать, что Диск возник только благодаря инициативе и энергии Чуковского, что всех, начиная с Горького, к организации этой писательской коммуны привлек именно он, что все разнообразные студии, и литературная, и детская, и переводческая — все они были основаны по существу одним человеком, который был и организатором большинства лекций, читавшихся в Диске в 1919–1921 годах.

Идея создания Диска родилась у Чуковского во время поездки в Москву в июле–августе 1919 года11, после того, как он посетил московский Дворец Искусств и беседовал с его руководителем — поэтом Иваном Сергеевичем Рукавишниковым12. Для писателей и деятелей культуры это было особенно трудное время; уничтожение вкладов и пенсий, закрытие независимой периодики и частных издательств почти полностью лишило их средств к существованию. Большевистские власти не торопились ставить на государственное довольство армию работников интеллектуального труда, голодные деятели культуры и искусства также были не ко двору, ничего, кроме протестов и возмущения действиями нового режима, от этих людей ждать не приходилось. Интеллигенции пришлось тогда самостоятельно заботиться о выживании, используя авторитеты тех немногих писателей, к чьим ходатайствам власти прислушивались.

Позднее, когда был создан журнал «Дом искусств», о задачах Диска в первом номере говорилось: «События последних лет разрушили прежние формы литературной и художественной жизни, уничтожили прежние группировки вокруг журналов и обществ. Литературные и художественные органы, вследствие технических и иных препятствий, прекратили свое существование. Материальная нужда заставила писателей и художников бросить свое основное дело и заняться побочными работами. Между тем никогда еще не ощущалось такой острой потребности в культурных работниках, и главным образом в работниках искусств, как теперь. Идея об организации Дома искусств естественно вытекала из этого ненормального положения вещей. Дом искусств взял на себя задачу объединения, учета литературных и художественных сил Петрограда с целью использования их для планомерной культурно-просветительной работы. В задачи Дома искусств входило также оказание социальной помощи деятелям искусств, чтобы тем самым возвратить их к основной их профессии, в которой они, являясь специалистами, могут принести государству наибольшую пользу»13.

Эту заметку писал, скорее всего, сам Чуковский, входивший в редакционную коллегию журнала, потому что она очень верно передает именно его представление о целях и задачах Диска. Поначалу Чуковский хотел открыть филиал московского Дворца искусств, в его архиве сохранилась афиша Литературного отдела Дворца искусств с программой лекционных курсов по русской и зарубежной литературе, которые читали К.Бальмонт, Вячванов, Ю.К.Балтрушайтис, Г.Чулков и другие. По этому поводу Чуковский даже переписывался с помощницей Рукавишникова — Е.В.Гольденвейзер14, но когда Чуковскому удалось подключить к своему проекту М.Горького, идея стала приобретать вполне самобытные черты и связь с московским Дворцом искусств исчезла даже из названия.

В рукописном альманахе Корнея Чуковского «Чукоккала» сохранился шуточный протокол «Открытие Дома искусства» от 19 ноября 1919 года, который вел Александр Блок. Он начинался словами: «Протокол заседания, происходившего в помещении “Петербургского Пулемётного гнезда”». Пункт 3 в передаче Блока гласил: «Разносят настоящий чай булки из ржаной муки, конфеты Елисеевские. Н.С.Гумилев съедает 3 булки сразу. Все пьют много чаю, кто успел выпить стакан, просит следующий, и ему приносят»15.

Имя художника Ю.Анненкова в блоковском протоколе возникает дважды, и оба раза — в связи с едой: «Анненков ест безостановочно», «Перед Ю.П.Анненковым стоят три стакана чаю»16. Видимо, получилось это не случайно, потому что и для самого художника гастрономические впечатления оказались на первом месте. В ту же самую «Чукоккалу», куда был вклеен протокол Блока, Анненков поместил свой рисунок, сделанный на открытии Диска: стакан чаю и булка. Присутствовавший на том же заседании художник М.В.Добужинский пририсовал к булке силуэт здания дома на Мойке, в котором размещался Диск. Чуковский прокомментирвал рисунок следующим образом: «На торжественном открытии “Дома Искусств” 19 ноября 1919 г. Анненков нарисовал поразившие его — неожиданный — ужин: стакан чаю и булку. Добужинский сделал булку фундаментом “Дома Искусств”»17.

Как видим, именно неизвестно откуда взявшаяся еда произвела тогда на всех, начиная с Блока и кончая Добужинским, наибольшее впечатление. В организацию торжественного ужина Чуковский вложил немало изобретательности и энергии и не без гордости описал его в дневнике: «Итак, вчера мы открывали “Дом Искусства”. Огромная холодная квартира, в которой каким-то чудом натопили две комнаты — стол с дивными письменными принадлежностями, все — как по маслу: прислуга, в уборной графин и стакан, гости. Горького не было, он болен. Все были так изумлены, когда им подали карамельки, стаканы горячего чаю и булочки, что немедленно избрали Сазонова18 товарищем председателя! Прежде Сазонов — в качестве эконома — и доступа не имел бы в зал заседаний коллегии! Теперь эконом — первая фигура в ученых и литературных собраниях. На него смотрели молитвенно: авось даст свечку. <…> Немирович председательствовал — беспомощно: ему приходилось суфлировать каждое слово. — Холодно у вас? — спросил я его. — Да, три градуса, но я пишу об Африке, об Испании, — и согреваюсь! — отвечал бравый старикан. Мы ходили осматривать елисеевскую квартиру (нанятую нами для Дома Искусств). Безвкусица оглушительная. Уборная m-me Елисеевой вся расписана: морские волны, кораблекрушение. Множество каких-то гимнастических приборов, напоминающих орудия пытки. Блок ходил и с недоумением спрашивал: — А это для чего?»19

В дальнейшем возможность согреться стала одной из причин особой популярности Диска: не имея возможности топить свои квартиры, литераторы предпочитали ютиться в маленьких комнатках особняка Елисеева на Мойке, превратившегося в своеобразную писательскую коммуну.

Тепло и дрова в зиму 1919–1920 годов были ключевой темой для литераторов, у Блока под 31 декабря 1919 года мы находим запись: «Символический поступок: в советский Новый Год я сломал конторку Менделеева»20. Надо ли говорить, что конторка великого ученого была пущена им на растопку печки? Дрова ценились тогда на вес золота, тут достаточно вспомнить переписку в «Чукоккале» по поводу дров Блока, Гумилева и самого Чуковского и их шуточные прошения, обращенные к Д.С.Левину21, от которого зависело тогда распределение дров. В одном из вариантов своего послания Левину Блок так и срифмовал: «святые слова: “Дрова”».

Но первостепенное жизненное значение, которое приобрели тогда еда и тепло, не отменяли неискоренимую тягу к духовной жизни, и руководство Диска, прежде всего Чуковский, сумели в тех нелегких условиях развернуть бурную культурную деятельность. Для молодежи в Диске были организованы литературные кружки и студии, среди которых наиболее важными оказались студия «Звучащая раковина», которой руководил Гумилев, литературная студия, которой руководил Е.Замятин22 и в которой оформилось литературное объединение «Серапионовы братья», переводческая студия, которую вели М.Лозинский23 и К.Чуковский, а также студия детской литературы, которой руководил Чуковский.

Позднее на страницах «Чукоккалы» он вспоминал о первых шагах своего детища: «Дом искусств сделался центром, объединяющим петроградскую интеллигенцию. В Доме искусств устраивались выставки картин (Замирайло24, Кустодиева25, Петрова-Водкина, Александра Бенуа26 и других). Ежедневно читались лекции по вопросам литературы и искусства. Этими лекциями заведовал я, а художественной частью — Александр Бенуа и М.В.Добужинский. <…> Кроме того, Дом искусств стал общежитием для десятков бездомных литераторов и художников. Там поселились в отдельных комнатенках писатели Николай Гумилев, Николай Тихонов, Всеволод Рождественский27, Владислав Ходасевич28, Ольга Форш29, А.С.Грин30, А.Л.Волынский31, Вал. Чудовский32, Мих. Слонимский33, Мих. Зощенко, Осип Мандельштам34, Вл. Пяст35, художник В.Милашевский36; скульптор Ухтомский37 и другие»38.

Диск оказался объединением совершенно нового типа, сочетавшим в себе черты коммуны и литературного салона. Приведем запись из дневника Чуковского от 28 июня 1920 года: «Вспомнил, что на кухне Дома Искусств получают дешевые обеды, встречаясь галантно, два таких пролетария, как бывший князь Волконский39 и бывшая княжна Урусова. У них в разговоре французские, английские фразы, но у нее пальцы распухли от прошлой зимы, и на лице покорная тоска умирания. Я сказал ему в шутку на днях:

— Здравствуйте, Ваше сиятельство.

Он обиженно и не шутя поправил:

— Я не сиятельство, а светлость…

И стал подробно рассказывать, почему его дед стал светлейшим. В руках у него было помойное ведро»40.

В «Чукоккале» сохранился еще один протокол, написанный А.Блоком в момент, когда над Диском нависла угроза закрытия: «Заседание уже закрытого Дома Искусств 2-го апреля 1921 г. Гораздо многолюднее, чем, пока был открыт. Реформу закрытия правительству удалось осуществить менее, чем в полтора года. За это время все успели состариться: Анненкову есть уже нечего, ни чаю, ни булок, ни конфет. Он сидит в резиновом тулупе и грызет мраморный стол. <…> В.Немирович-Данченко переменил фамилию на “Л.Дейч”, волосы у него растут иначе, но зубов по-прежнему нет. Впрочем, зубов нет уже ни у кого. <…> Холодно по-прежнему. Читают отчет — приход с правительственной субсидией — 36 р. 50 коп., расход — около 90 миллиардов. Рассказывают, что приходил Раб Крин41, хотел унести все ширмы, но вовремя вмешался Сектор. Читается обвинительный акт против гражданки Елисеевой, систематически похищавшей собственные вещи»42.

Угроза закрытия неоднократно нависала над обитателями Диска: то властям не нравились аукционы, на которых обитатели дома распродавали остатки прежней роскоши, помогавшие им выжить, то грозили отнять государственные субсидии. И каждый раз Чуковскому приходилось искать заступничества в советских инстанциях, спасая свое детище.

Но это были не единственные трудности, которые приходилось преодолевать. Гораздо более чувствительными ударами для внутренней жизни Диска оказались человеческие утраты, главными из которых оказались потери 1921 года: смерть А.Блока и расстрел Н.Гумилева. В архиве Чуковского сохранился отчет о работе Диска за этот год, он сохранился в нескольких вариантах. Первый из них был наиболее полный и острый, здесь Чуковский дал выход своим чувствам. В инстанции, вероятно, был отправлен более нейтральный вариант, также сохранившийся в архиве Чуковского, мы же публикуем с небольшими сокращениями первоначальный вариант этого отчета.

 

«ДОМ ИСКУССТВ» в 1921 году. ОТЧЕТ ЛИТЕРАТУРНОГО ОТДЕЛА

Литературный Отдел Дома Искусств отмечает потрясающую убыль в среде своих членов. Скончались Абрам Евгеньевич Кауфман43, Анастасия Николаевна Чеботаревская44, Александр Алексеевич Измайлов45, Семен Афанасьевич Венгеров46, Николай Александрович Холодковский47, Борис Алексеевич Тураев48, Александр Александрович Блок и зверски убит Гумилев. (Вставание.)

Смерть Гумилева есть оскорбление всей русской литературы, и этого оскорбления литература не забудет. В лице Гумилева Дом Искусств утратил не только даровитого поэта, но и учителя. Наша Литературная Студия возникла по его мысли, в этой Студии он создал и воспитал большую группу молодых поэтов, которая без него осиротела49. Слушатели Гумилева образовали кружок его имени, где путем кропотливой работы восстановили по отрывочным записям почти полный курс его лекций, посвятили ему сборник стихов, который выйдет в ближайшее время50, и вместе с Литературным Отделом предприняли шаги для приобретения его большого портрета, которым и будет украшен наш большой лекционный зал.

Нужно ли говорить, какой удар нанесла «Дому Искусств» смерть Александра Блока? Мы с гордостью вспоминаем, что почти до кончины он работал в наших рядах, что его последние выступления в Петербурге и в Москве проходили под флагом «Дома Искусств».

Если прибавить, что из нашей среды за последнее время выбыли: Андрей Левинсон51, Зин. Венгерова52, Б.П.Сильверсван53, Амфитеатров54, Алексей Ремизов55, Горький56, Андрей Белый57, то станет понятным, что работа Литературного Отдела «Дома Искусств» должна была неизбежно потускнеть и замедлиться. Стоит только вообразить себе журнал, из которого внезапно ушли такие сотрудники, как Белый, Блок, Гумилев, Ремизов, Горький, чтобы понять ту, в сущности, катастрофу, которую переживает теперь «Дом Искусств».

Интерес публики к лекциям значительно пал. Те лекции, которые в прошлом году сделали бы три, четыре полных сбора, едва собирают 30 и 40 человек. К сожалению, именно те слои русской интеллигенции, которые обычно посещают лекции, страдают теперь наибольшим безденежьем — и при всем желании не могут посещать наши лекции. Некоторые лекции не могли даже состояться из-за отсутствия слушателей.

Кроме того, правительство58 угрожает нам такими налогами, которые равносильны удушению всего лекционного дела в России.

Конечно, мы не опускаем рук, у нас есть свои надежды и планы, но временно пришлось очень понизить интенсивность работы до минимума.

За истекший 1921 год, считая с 3-го января, в «Доме Искусств» состоялось 8 вечеров «Всемирной Литературы» при участии проф. Алексеева59, проф. Владимирцева60, Волынского, Горького, Замятина, Сумского61, Чуковского. Прочитаны были лекции о Лассале, Уитмэне, Уэллсе, Теофиле Готье, Ницше, буддийской философии, китайской повести и китайском театре.

Целый ряд лекций был посвящен воспоминаниям о деятелях прошлого: состоялось два вечера памяти Достоевского, три вечера памяти Блока, вечер Некрасова, лекции о Пушкине, Лермонтове, Льве Толстом, князе Вл. Одоевском, Чехове, Горбунове, И.Е.Репине, Ровинском — при участии Волынского, Горнфельда62, Гинцбурга63, Долинова64, Добужинского, Кони65, Радлова66, Тынянова, Ходотова67 и Чуковского. Попытка устроить несколько лекций в Москве кончилась, к сожалению, неудачей.

На темы религиозные, историко-общественные, философские были прочтены <лекции> проф. Кареевым68, проф. Гревсом69, Замятиным, Волконским70, Богоразом-Таном71, Анат. Ф.Кони, Левберг72, Радловым73, лекции о французской революции, о «Гамлетовском вопросе», о четырех Евангелиях, об отношениях между искусством и другими сторонами культуры, о современной западной литературе, о житейских драмах, о пролетарском искусстве и о будущих путях человечества. («Предвидения» Тана.)

Молодые ученые, объединенные в Общество Изучения Поэтического Языка, — Тынянов, Поливанов, Томашевский, Шкловский74 прочитали в истекшем году лекции: «Катюша Маслова в Японии», «Гейне в России», «Блок и Гейне», «Наукообразные», «Пророк вне отечества».

Состоялось 12 вечеров поэзии: Вечер Александра Блока, Андрея Белого, М.Кузмина, Влад. Ходасевича, Мариэтты Шагинян, Вас. Каменского, Нельдихина, Вл. Пяста, Анны Радловой, Иннокентия Анненского, два вечера Союза Поэтов, один вечер Цеха Поэтов.

Старая беллетристика была представлена очень бедно, так как беллетристы дореволюционной поры либо умерли, либо не пишут, либо не живут в Петербурге. Из них, кроме Замятина и Ремизова, в «Доме Искусств» не выступал никто. Но, к счастью, народилась плеяда молодых беллетристов: Зощенко, Слонимский, Лунц, Константин Федин, Ник. Никитин, Зильбер, Всеволод Иванов, которые вместе с Виктором Шкловским, Груздевым, поэтами Полонской и Радищевым, образовали кружок «Серапионовы братья».

«Серапионовы братья» выступали в истекшем году три раза, весною и осенью, с рассказами, которые почти все без изъятия были посвящены современности: М.Слонимский «Дикий», Л.Лунц «В пустыне», В.Каверин «Хроника города Лейпцига», М.Зощенко «Рыбья самка», Н.Никитин «Мокей», Всеволод Иванов «Синий зверюшка», К.Федин «Конец мира».

Вообще «Дом Искусств» крепок своей духовной связью с молодежью. В пору полного распада культурных, интеллигентских сил руководители Литературного Отдела сочли своим долгом не покидать молодежь, распыленную по разным канцеляриям, сплотили и объединили ее вокруг поэзии, литературы, науки. Одно время Студия была единственным местом, где молодежь могла приобщиться к культуре. Из Студии вышел целый ряд даровитых писателей, которые, возмужав в эти годы, стали уже нашими товарищами. В эту зиму Студия приобрела несколько иной характер, чем раньше. В ней наряду с чисто литературными темами стали трактоваться и другие вопросы, относящиеся к музыке, философии и живописи <…>75.

 

* * *

Неутомимый и изобретательный Чуковский успел весной 1921 года организовать летний филиал Диска — коммуну для художников и литераторов в деревне, о которой он позднее вспоминал: «В 1921 году мы вместе с художником Добужинским организовали (под эгидой Дома искусств) в Псковской области близ города Порхова в имении князей Гагариных “Холомки” и в соседнем имении “Бельское Устье” колонию для петроградских писателей и художников. В колонии поселились писатели Зощенко, Ходасевич, Слонимский, Мих. Лозинский, Евг. Замятин, Е.П.Леткова-Султанова, Чуковский, художники Милашевский, Попов, Добужинский, Радлов и многие другие»76. Колония дала возможность голодающим литераторам и художникам поправить свое здоровье и подкормиться, пожить в течение лета на природе в тот момент, когда в России начинался самый настоящий голод.

Но пока Чуковский был занят этими хлопотами, в руководстве Диска началась борьба за власть. Постепенно уходили из жизни и уезжали из России многие из тех, кто составляли его первоначальное ядро, на кого опирался Чуковский, и власть захватили люди ему враждебные. Надо иметь в виду, что материальное положение Чуковского в этот период было особенно тяжелым: весной 1920 года у него родился четвертый ребенок — дочь Мурочка; помимо собственной семьи из шести человек, он помогал материально матери, сестре, родственникам жены; его писательский паек служил единственным источником существования большого семейного клана, но при распределении всякого рода благ никто, в том числе и братья-писатели, не хотели с этим считаться.

Отдавая последние силы Диску, Чуковский все чаще в ответ слышал ропот недовольства. Даже комната, которую он было получил для себя, была у него отнята Н.Пуниным77. В жизни Диска на первый план постепенно выходили коммунальные мотивы, он все более превращался в ту самую сеть комнат и коридоров, нарезанных «по необоснованной здравым смыслом системе», которую описала в «Сумасшедшем Корабле» Ольга Форш.

В дневнике Чуковского появлялись все более мрачные записи, 29 марта 1922 года он писал: «В период черных годов 1919–1921 я давал оглушенным и замученным людям лекции Гумилева, Горького, Замятина, Блока, Белого и т. д., и т. д., и т. д. Волынский так павлинился, говорил, что есть высшие идеи, идеалы и проч., и проч., что я подумал, будто у него и в самом деле есть какая-то высокая программа, в тысячу раз лучше моей <…> Я ушел в отставку — и вот уже 2 месяца ни одной лекции, ни одного чтения, Студия распалась, нет никакой духовной жизни, — смерть. Процветает только кабак, балы, маскарады — да скандалы <…>. Вечер. Был в Доме Искусств на заседании. Истратил часов 6 на чепуху. Оказывается, в Доме Искусств нет денег. Изобретая средства для их изыскания, Дом Искусств надумал — устроить клуб: ввести домино, лото, биллиард и т. д. Вот до чего докатилась наша высокая и благородная затея. Я с несвойственной мне горячностью (не люблю лиризмов) говорил, что все это можно и нужно, но во имя чего? Не для того, чтобы 40 или 50 бездельников, трутней получали (не известно отчего и за что) барыши и жили бы припеваючи, а для того, чтобы была какая-то культурная плодотворная деятельность, был журнал, были лекции, было живое искусство, была музыка и т. д., и т. д.»78.

Заседания и выяснение отношений постепенно становились основным содержанием работы Диска. Видя, как погибает его детище, в минуту раздражения Чуковский пожаловался в письме Алексею Толстому на положение, в котором он оказался: «В 1919 году я основал “Дом Искусств”; устроил там студию (вместе с Николаем Гумилевым), устроил публичные лекции, привлек Горького, Блока, Сологуба, Ахматову, А.Бенуа, Добужинского, устроили общежитие на 56 человек, библиотеку и т.д. И вижу теперь, что создал клоаку. Все сплетничают, ненавидят друг друга, интригуют, бездельничают — эмигранты, эмигранты! Дармоедствовать какому-нибудь Волынскому или Чудовскому очень легко: они получают пайки, заседают, ничего не пишут, и поругивают Советскую власть»79.

Волынский и Чудовский в тот момент возглавляли оппозицию Чуковскому и остаткам его команды, и, забегая вперед, скажем, что в конечном итоге им удалось захватить власть и это быстро превратило Диск в заурядное коммунальное общежитие. Так что в этой исповеди Чуковского все было правдой, но она только усугубила ситуацию, в которой он оказался, потому что Алексей Толстой опубликовал это частное письмо в выходившей в Берлине газете «Накануне» 4 июня 1922 года. В письме содержались и другие признания и характеристики, допустимые в письме к приятелю, но обретавшие совсем другой смысл на страницах эмигрантской газеты.

Что означала эта провокация для Чуковского, трудно передать словами. Публикуемый черновик письма Чуковского к Волынскому, написанного вскоре после берлинской публикации, дает весьма отдаленное представление о состоянии его автора. Мы воспроизводим в квадратных скобках некоторые вычеркнутые места из письма Чуковского, которые содержат важные смысловые обертоны.

 

«Дорогой Аким Львович.

Все же многое мне непонятно. Екатерина Павловна80 со своей милой великосветской манерой говорит мне: «Вы наш папаша», «Вы нам всё устроили» и т.д. Мне было очень приятно, когда Ек. П. пришла ко мне выразить мне свое сочувствие во время известного вам эпизода.

От Вас я слышал тоже слова искренней благодарности. Еще недавно Вы сказали мне, что если бы не я, то Вам пришлось бы спать, где придется, не раздеваясь по суткам, что Вы горячо признательны мне за то, что «Дом Искусств» предоставил Вам комнату и проч.

В беседах по поводу дела с Чудовским Вы выражали мне горячее сочувствие, по поводу того, что глупейшая и пошлая формалистика хочет задушить живого человека.

И вот теперь я узнаю, что Вы и Екатерина Павловна, тайно от меня, устраиваете заседание для составления такого списка кандидатов [для предвыборной кампании], из которого я буду исключен.

Очевидно, есть что-то такое, чего я не понимаю. Я спал эту ночь и все думал: чем я возбудил такую ненависть в Вас, Чудовском, Ек. Павловне. Покуда Чудовский был один, я спокойно считал его маньяком и относился к нему с юмором. Но когда у Чудовского создается партия, я начинаю думать: может, я совсем не так прав, как мне казалось до сих пор, может быть, и вправду свои заслуги [мои заслуги перед литературной братией] ценю я один, а все думают так же, как Чудовский? Если Вы скажете об этом мне напрямую, я вполне поверю Вам — и Вам не надо будет тайных заседаний: может быть, действительно я заслужил [чтобы за границей меня именовали предателем] те страдания, которые причинены мне моими товарищами, может быть, в то время как я кричу о своей роли в создании Дома Искусств, остальные переглядываются, пожимают плечами и думают: — Какой рекламист!

[Итак, я прошу Вас в последний раз выслушать] [Покуда мне не будет доказано противное, я буду повторять] [Я, может быть, очень неприятный человек, не внушающий личных симпатий, но повторяю без конца, что петербургские писатели предо мною в долгу и, как бесчестные кредиторы, не только не желают платить свой долг, но сознательно губят меня].

[Теперь вот мой счет, по которому мне должны] Именно я, обремененный огромной семьей, я, а не Вы, не Леткова, не Чудовский, с августа 1919 г. по ноябрь занимался организацией Дома Искусств; бегал по учреждениям; простаивал в передних у Гринберга, Луначарского и т. д., всеми правдами и неправдами добивался разрешения. [За это меня ославили большевиком] Именно я увлек этой работой А.Н.Тихонова81, который уверовал в нее тогда, когда другие, как напр. Бенуа, отказывались даже подписать бумагу о «Доме Искусств». Тихонов привлек Горького, [создал весь план дела и отдавал] разработал устав и т. д. и вынес на своих плечах всю организационную работу. Я [нашел] Сазонова, который дал нам именно: — помещение и устроил аукционы, т.е. обеспечил все дальнейшее существование дома.

Я устроил «Студию», т.е. почти бесплатно в холодной комнате проводил с молодежью десятки часов, сплотил ее, читал вороха рукописей, устраивал экскурсии и проч. Такие молодые писатели, как Познер82, Полонская83, Зощенко, Лунц84, Тихонов85, Наппельбаум86, Оношкович-Яцына87 вышли из этой студии, — и кто знает, не распылилась бы эта молодежь по комиссариатам, если бы не я.

Я устроил библиотеку: на себе таскал в тюках книги с Фонтанки, из Книжного фонда — и отвоевал у матросов библиотеку И.В.Гессена88 вместе с американскими шкафами.

Я устроил публичные лекции, сам изобрел их. В то время публичных лекций еще не было в Доме Литераторов89. Дом Литераторов заимствовал их у нас.

Я служил Дому Искусств до полного забвения своих нужд и потребностей. Моя семья голодала [я падал на улице от переутомления и голода], но устроил так, что [жизнь] литераторы в самую черную пору [не валялись на улице] жили в тепле и уюте, не умирали на улице. Четыре раза закрывали аукцион — единственный источник нашего питания — и четыре раза я бегал по советским учреждениям и добивался отмены губительного для нас распоряжения.

[А сколько дохода я дал] Конечно, вся эта работа была невозможна без подобной же работы Замятина, но ни Вас, ни Летковой, ни Чудовского в этой работе не было.

Когда весною этого года мне пришло в голову достать для Дома Искусств колонию Бельское Устье, я поехал в Москву, в Псков, в Порхов, — и достал путем многодневных хлопот чудесную колонию для писателей: сад, огород, лошадей и т.д.

[И вот как это ни странно] Всё это несомненные факты, которые могут быть объективно доказаны. За свою работу я не только не получил никакой награды, но даже комната в Доме Искусств была отнята от меня и передана другому лицу.

[И вот я теперь] Всё это удивляет меня. Я вовсе не хочу становиться в позу всеобщего благодетеля и обвинять весь мир в неблагодарности. Напротив, я [искренне уважаю всех — привык уважать людей и считаться с их мнениями] [готов] склонен думать, что во мне есть какие-то такие недостатки, которые я просто не замечаю. Очевидно, эти недостатки больше всех моих заслуг и достоинств. Говорю не иронически, а с полным уважением к людям, которые даже не замечают, как они оскорбляют меня. Разве не чудовищно, что, когда комический Чудовский, которого я считал бы мерзавцем, если бы не считал дураком, выступил со своей омерзительной речью — закричали и возмутились только два человека: Сазонов и Тихонов, а остальные молчали и пожимали плечами. Разве не чудовищно, что это письмо о моих заслугах я пишу Вам, а не Вы мне. Разве не чудовищно, что за такую мою надрывную работу — меня отблагодарили тем, что опорочили [мою честь] мое доброе имя в России и за границей — снова довели меня до [страшных] лютых бессонниц, от которых я только что стал оправляться. Разве не чудовищно, что человека, который [из-за угла вылил на меня] с таким восторгом и самодовольством [самодовольным красноречьем хотел напасть] напал на меня из-за угла, Вы не только не урезонили [даже в нравственном], не пристыдили, [не остановили], но считаете возможным умолять его, чтобы он остался в Совете.

[Повторяю] Но, может быть, это совсем не чудовищно. Может быть [вы видите то, что не вижу], я слеп и не вижу того, что ясно видно каждому из вас. Прошу не прятать от меня этих фактов, не устраивать секретных заседаний, а прямо сказать о том, что Вы видите. Я никогда не был интриганом, ненавижу всякое двуличие — и требую, чтобы правда была мне сказана прямо в глаза90».

 

Это письмо в таком виде не было отправлено. В архиве Литературного музея сохранился неполный текст отправленного письма, он воспроизводится в томе писем Чуковского, который готовится к печати. Чуковский отошел от Диска и, судя по дневниковым записям, в дальнейшем посещал его только как гость. В 1923 году большевистские власти устроили перерегистрацию независимых обществ и объединений интеллигенции, и в результате все они, в том числе Диск, были закрыты.

Однако, готовя к печати в конце 1960-х годов свою «Чукоккалу», где сохранились от эпохи Диска рисунки и многочисленные записи, Чуковский вспоминал о Диске без всякой горечи. Та давняя эпопея была для него неотделима от всех тех, с кем он тогда жил и от кого к тому времени уцелел едва ли не он один.

И.Е.Репин. Портрет К.И.Чуковского. 1910. Холст, масло Символично, что именно в юбилейный год в Россию вернулся портрет К.И.Чуковского, выполненный И.Е.Репиным в Пенатах в 1910 году. Художник подарил его Корнею Ивановичу, но в 1911 году портрет был по недоразумению продан с репинской выставки в Риме коллекционеру М.С.Цейтлину. Затем работа странствовала по миру, пока не была приобретена в 1993 году в коллекцию М.Л.Ростроповича и Г.П.Вишневской, вместе с которой вновь оказалась в России, в Константиновском дворце под Санкт-Петербургом.

И.Е.Репин. Портрет К.И.Чуковского. 1910. Холст, масло Символично, что именно в юбилейный год в Россию вернулся портрет К.И.Чуковского, выполненный И.Е.Репиным в Пенатах в 1910 году. Художник подарил его Корнею Ивановичу, но в 1911 году портрет был по недоразумению продан с репинской выставки в Риме коллекционеру М.С.Цейтлину. Затем работа странствовала по миру, пока не была приобретена в 1993 году в коллекцию М.Л.Ростроповича и Г.П.Вишневской, вместе с которой вновь оказалась в России, в Константиновском дворце под Санкт-Петербургом.

Рисунок Ю.Анненкова и М.Добужинского в связи с открытием Дома Искусств. 1919. Комментарий К.Чуковского: «Чай с сахаром и булка были в то время такими необычными явлениями, что Блок счел необходимым занести их в протокол, а художник Ю.Анненков нарисовал их в “Чукоккале”. Мало того: М.В.Добужинский счел этот рисунок недостаточным и сделал булку фундаментом Дома Искусств». Ниже — запись писателя Е.Замятина: «С булкой за чаем и конфетами —  проглотили свободу печати, не поперхнувшись…»

Рисунок Ю.Анненкова и М.Добужинского в связи с открытием Дома Искусств. 1919. Комментарий К.Чуковского: «Чай с сахаром и булка были в то время такими необычными явлениями, что Блок счел необходимым занести их в протокол, а художник Ю.Анненков нарисовал их в “Чукоккале”. Мало того: М.В.Добужинский счел этот рисунок недостаточным и сделал булку фундаментом Дома Искусств». Ниже — запись писателя Е.Замятина: «С булкой за чаем и конфетами — проглотили свободу печати, не поперхнувшись…»

С.Чехонин. К.Чуковский во время чтения лекции в Доме Искусств. 1920

С.Чехонин. К.Чуковский во время чтения лекции в Доме Искусств. 1920

Протокол открытия Дома Искусств 14.XI.1919, составленный А.А.Блоком

Протокол открытия Дома Искусств 14.XI.1919, составленный А.А.Блоком

Прошение в Дом Искусств от писателя А.Ремизова. 14. VI. 1920

Прошение в Дом Искусств от писателя А.Ремизова. 14. VI. 1920

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru