Книжный знак

Моника Спивак

«В час неизбежного рассвета…»

Борис Садовской. Стихотворения, рассказы в стихах, пьесы и монологи / Сост., подгот. текста, вступ. ст., примеч. С.В.Шумихина. СПб.: Академический проект, 2001. (Новая библиотека поэта. Малая серия). 398 с. [Тираж] 2000 экз.

Это издание Бориса Александровича Садовского (1881–1952) можно рассматривать как своего рода юбилейное: к столетию начала творческой деятельности. Печатный дебют состоялся в 1901 году: в нижегородской газете «Волгарь» появились его гимназические стихотворения. Вскоре Садовской стал весьма заметной личностью в столичных литературных журналах, издательствах и салонах, считался своим в кругу московской и петербургской литературной богемы. Он много печатался как критик, как прозаик, как поэт. Только в период с 1909 по 1917 год вышли шесть стихотворных книг Садовского. Последний поэтический сборник появился в 1922 году. Затем наступило долгое и очень глубокое забвение. Столь глубокое, что Садовского несколько раз ошибочно объявляли умершим. Сначала — в середине 1920-х, потом — в середине 1940-х. А всеми забытый поэт жил и творил до начала 1950-х.

Правда, полноценной жизнью его существование назвать трудно. С 1916 года он был парализован. После революции практически не имел средств к существованию. Ютился в Новодевичьем монастыре, в церковном полуподвале. На монастырском кладбище и был похоронен. И снова на долгие десятилетия забыт.

О Садовском вспомнили в 1990-е годы. В авторитетных и неавторитетных изданиях стали активно печатать и цитировать его прозу и мемуары, его статьи, письма, дневники, стихи, экспромты… Но только в 2001 году, спустя век, вышло первое представительное и научно подготовленное собрание его стихотворений.

В предисловии к книге говорится, что теперь «слова “незаслуженно забытый писатель” никогда больше не будут стоять рядом с именем Бориса Садовского». Можно сказать, что «малая серия» не только восстанавливает «незаслуженно забытое» имя Садовского, но и во многом открывает это имя читателям. В этом огромная заслуга составителя книги, автора вступительной статьи и комментариев, известного литературоведа и архивиста С.В.Шумихина. Подготовленная им книга — результат работы с архивом поэта, хранящимся в РГАЛИ. Шумихин не просто воспроизводит тексты стихотворений Садовского по прижизненным изданиям, а восстанавливает по рукописям позднейшую правку, которую поэт вносил в свои ранние стихи. Волю автора составитель постарался учесть и в композиции сборника. Впервые печатается большинство стихотворений 1920–1940-х годов. В комментариях и вступительной статье приводятся интересные отзывы о поэте, а порой и просто интригующие фрагменты из переписки Садовского с друзьями.

Садовской именуется одним из самых блестящих эпигонов среди русских писателей. При этом подчеркивается, что в данном случае «термин не несет в себе уничижительного оттенка […]. “Эпигон” обозначает в буквальном переводе “после-рожденный”: так называют человека, развивающего идеи своих предшественников, но мельче масштабом, менее самостоятельного, чем они». Своими предшественниками Садовской считал поэтов не Серебряного, а Золотого века русской литературы, не декадентов и символистов, а Пушкина, Лермонтова и особенно Фета, то есть тех, мельче которых быть совсем не стыдно. Ориентацией на «классиков» порой оказывается явно и даже чрезмерно пронизан ритмический и образный строй его стихотворений. Впрочем, воздействие на Садовского современной ему поэзии тоже очевидно. Тем не менее Садовской заслужил признание ценителей поэзии «не только внешним блеском своих стилизаций, но и точно выверенным балансом между имитацией чужих приемов, заимствованных идей и собственным творчеством».

Цари и поэты — любимые герои лирики Садовского. Если о поэтах тогда писали много, то стихотворения «к царям» появлялись гораздо реже. А Садовской эпатировал либерально-литературную среду своими монархическими и верноподданническими пристрастиями, крайним консерватизмом убеждений. Здесь наиболее характерен и совершенен «Императорский венок», представляющий историю Российской империи через образы правителей: каждый сонет цикла посвящен оценке деятельности одного из российских самодержцев. Впрочем, так же интересовал поэта и «русский дух» в более скромных, частных, бытовых проявлениях. Его символом Садовской считал самовар, создающий особую, недоступную сознанию европейцев, национальную, «самоварную мистику», понятную «лишь тем, кто сквозь преходящую оболочку внешних явлений умеет ощущать в себе вечное и иное». «Самоварный» цикл считается наиболее самобытным и программным в творчестве Садовского.

Страшно жить без самовара:
Жизнь пустая беспредельна,
Мир колышется бесцельно,
На душе тоска и мара.

Оставляю без сознанья
Бред любви и книжный ворох,
Слыша скатерти шуршанье,
Самовара воркованье,
Чаю всыпанного шорох.

Если б кончить с жизнью тяжкой
У родного самовара,
За фарфоровою чашкой,
Тихой смертью от угара!

Но основная тема поэзии Садовского — жизнь души. Описывая переливы настроений и томления чувств, он создал наиболее утонченные и гармоничные, чистые по звучанию и пронзительные по содержанию произведения. Однако «тревожные, скорбные и мрачные нотки» почти всегда присутствуют в лирике Садовского. «В живом дыханьи красоты» он умел «слышать запах тленья», на утреннем лазурном небосклоне замечать нависшие над головой «смерти облака», наблюдать, как сгущается «могильных крыльев тень» и надвигается «тягостных кошмаров вереница»:

И каждый день чертой недвижной
Мне предстает земной конец.
Не человек и не мертвец
Я — некто странный, неподвижный.

И кошмар воплотился в жизнь — параличом. Но в ожидании «земного конца» поэту суждено было в обездвиженном состоянии провести более тридцати лет. Эта вторая часть жизни виделась Садовскому как путь искупления ошибок и прегрешений молодости. А грехов поэт успел совершить немало. Непочтительный сын и «гуляка праздный», он был не чужд мелкого демонизма, столь свойственного людям начала XX века. Он рано обзавелся семьей и быстро расстался с первой женой и сыном. Новую возлюбленную он довел до сумасшествия и смерти: сам заразившись «дурной болезнью», сифилисом, Садовской «заразил свою невесту, и она не перенесла этого».

Вообще сама по себе биография этого поэта могла бы послужить основой для романа в духе Достоевского или быть помещена в какой-нибудь сборник назидательных притч и рассказов для юношества. «Прожил жизнь блудно и атеистом, — характеризовал Садовского его духовный наставник епископ Варнава. — Теперь расплачивается за прошедшую жизнь. […] Но хотя с виду он жалкий человек, душа его раскаялась во всех прегрешениях, а болезнь его теперь является, с одной стороны, очищением от прежних грехов, а с другой — пособием и побуждением к духовной жизни. Господь не оставляет его Своим утешением».

У Садовского было много времени пересмотреть свои убеждения, принципы и пристрастия. Он воцерковился и стал ощущать себя не просто православным, но — монахом. Будучи одним из самых ярких представителей Серебряного века, он стал одним из самых ярых его обличителей (в дневниках, письмах, сборниках критических статей и заметок — «Озимь» (1915), «Ледоход» (1916); однако в стихах, в том числе и поздних, он остался тем же, чем и был — с самого начала…). Как жертва этой эпохи и как ее порождение вошел в историю отечественной культуры известный поэт Б.А.Садовской.