Сергей Гиндин

После векового отсутствия

Коневской (Ореус) И.И. Мечты и думы. Стихотворения и проза / Предисл., сост., коммент. Е.И.Нечепорука. Томск: Изд-во «Водолей», 2000. 640 с. Тираж 1000.

Первое посмертное собрание произведений Ивана Коневского (1877–1901) «Стихи и проза», изданное в 1904 г. Валерием Брюсовым и Николаем Соколо-вым, почти сто лет оставалось единственным. Практически весь XX век прошел без его книг.

В течение полутора десятилетий после гибели Коневского его творчество притягивало поэтов разных поколений и направлений — от Вячеслава Иванова, увидевшего в его явлении «откровение», до Николая Асеева, признавшего его родоначальником «подлинных лириков новой русской поэзии».

Но и в эти годы Коневской оставался поэтом для поэтов. Сергей Бобров, утверждая в 1913 г., что Коневской — самая «огромная фигура» в русской поэзии «после Тютчева», признавал одновременно и то, что он «забыт, забыт совершенно». А с конца 1910-х гг. он исчезает и из поля зрения поэтов и историков литературы. В 1925 г. Мандельштам в «Шуме времени» назовет его «не читаемым русской молодежью». И биографическая легенда о безвременно утонувшем русском Орфее угасла много раньше, чем сошло со сцены поколение ее создателей и носителей. В течение полувека только время от времени переиздаваемые стихотворения Брюсова «Памяти И.Коневского» и «На могиле Ивана Коневского» еще доносили до читателей ничего не говорившее им имя поэта.

Почему же так внезапно оборвалась несомненная тяга к Коневскому? Конечно, вмешались события революции и гражданской войны, словно предвидя которые, сам Коневской писал: «На время будут преданы проклятию все прежние состояния безмятежности <…> и принесены жертвы настойчивой воле и сознательному напряжению чувств» («Две народные стихии»). Но сыграла свою роль и ритмика книгоиздания. Ведь и не поощрявшийся Блок, и впрямую запрещавшийся Гумилев стали достоянием новых читателей (уже советских) благодаря тому, что их книги, успев осесть в личных библиотеках, переходили затем — хотя бы и в уменьшавшемся количестве — к новым поколениям. А книг Коневского просто не было. Единственная прижизненная книга «Мечты и думы» и «Стихи и проза» 1904 г. попали в руки и поколению Блока, и поколению Асеева и Пастернака. Но к выходу из отрочества поколения Мартынова и Заболоцкого нормальный «жизненный цикл» обеих книг завершился, их не было ни на рынке, ни в большинстве библиотек. А новые публикации Коневского, замышлявшиеся в десятые годы Н.Я. и В.Я. Брюсовыми или В.И.Нарбутом, так и не были осуществлены.

Со временем стало казаться, что над издательской судьбой Коневского навис злой рок. В 30-е гг., после завершения знаменитого «Собрания произведений» Хлебникова, его инициатор Ю.Н.Тынянов и составитель Н.Л.Степанов взялись за подготовку двухтомника сочинений Коневского (заметим любопытную параллель издаваемых ими авторов!) для «Библиотеки поэта». В 1937 г. двухтомник, включавший стихи, переводы и статьи, был сдан в ленинградское отделение «Советского писателя». Мытарства и хождения рукописи по инстанциям затянулись до 1941 г., и, так и не дойдя до печатного станка, она погибла во время бомбежки… После войны никто к восстановлению погибшей рукописи не вернулся.

В 1975 г. в «Собрании сочинений» Брюсова впервые с 1912 г. была переиздана его статья «Мудрое дитя». Казалось, она должна была вновь привлечь внимание к творчеству Коневского. Но в последнюю четверть XX в. увидели свет лишь переписка Коневского и свидетельства рецепции его творчества именитыми современниками — Блоком и Брюсовым. С непрочитанностью творческого наследия самого Коневского свыклись, она стала казаться нормой: мало ли поэтов, не выдержавших испытания временем? Правда, в 1971 г. «Стихи и проза», а в 1989 г. «Мечты и думы» все же были репринтно воспроизведены, но… в Мюнхене и в Беркли в составе серий «Slavische Propylдen» и «Berkeley Slavic Specialties», специалистам хорошо известных, но только им в основном и доступных.

И вот перед нами солидный комментированный том с фрагментами работ Морица фон Швинда, немецкого художника, так любимого Коневским, на переплете. Новых, ранее не известных произведений (или их редакций) в книге нет. Поступая так, составитель выбрал единственно правильную сегодня тактику: сколь бы значительно ни было то, что ожидает нас в бумагах писателя, сначала надо вернуть в культуру его самого, осмыслить его наследие и судьбу. Без этого все новые находки и публикации повиснут в пустоте…

Наряду с произведениями Коневского Е.И.Нечепорук включил в книгу все опубликованные до сих пор письма Коневского и к Коневскому и особый раздел «Иван Коневской в стихотворениях, критических суждениях, воспоминаниях современников». Составитель проделал большую работу по выявлению высказываний малоизвестных, сделанных попутно, вскользь — в письмах, мемуарах, в статьях на совершенно посторонние темы. Особенно важно включение фрагмента статьи Н.К.Гудзия «Тютчев в поэтической культуре русского символизма». Гудзий как исследователь русской поэзии практически забыт, и его возвращение в нашу культуру насущно необходимо.

К сожалению, при всем богатстве отдел откликов современников все же страдает односторонностью, так как включает только посмертные суждения. Конечно, брюсовская заметка 1899 г. «Об Ореусе» уступает по значимости включенным в том позднейшим статьям Брюсова. Но зато в ней есть непосредственность впечатления, которой уже не сыщешь в систематических очерках.

Еще чувствительней отсутствие отзывов тех, кто категорически не принял первых печатных выступлений поэта. Скажем, Вл.Гиппиус в подробной рецензии, увидевшей свет в 1900 г. на страницах «Мира искусства», писал, что язык Коневского «до того безграмотен, стиль неряшлив и последовательность самых мыслей до того уродлива, что чтение книжки и чрезвычайно трудно, и неприятно». А М.Волошин в уничтожающем отзыве на коллективную «Книгу раздумий», опубликованном только в 1994 г., назвал Коневского и его товарищей «прелюбодеями слова» и издевался над теми строками Коневского, из которых Брюсов позднее возьмет эпиграф к стихотворению «Земле». Всего этого нет в новой книге, а между тем какие-то важные грани творческого облика Коневского именно у таких «зоилов» запечатлелись особенно ярко.

В комментарии к стихотворениям — особенно в текстологической его части — Е.И.Нечепорук регулярно следует брюсовскому комментарию к изданию 1904 г. А в построении тома он существенно отошел от принципов этого издания. Хронологическое расположение сохранено им только для произведений, не входивших в «Мечты и думы». Сама же эта книга воспроизводится в авторской композиции по прижизненному изданию 1900 г. Такое решение оказалось очень плодотворным. И дело не только в общей характерности и значимости стихотворной книги в поэтической культуре рубежа XIX–XX веков. Увидев, как упорядочивал и преподносил свои произведения сам Коневской, мы можем ощутить и понять, почему XX век так и не захотел и не смог по-настоящему вчитаться в них и признать запечатленные в них наблюдения и «предвещания».

Как бы яростно и зачастую кроваво не сталкивались в XX веке противоборствующие идеи и партии, все они были объединены одним общим характерным свойством, которое Коневской, рассуждая в очерке «Две народные стихии» об имеющих зародиться «новых русских движениях», прозорливо определил как «цельную односторонность». Коневской же был весь устремлен к постижению всечасного слияния, постоянного взаимодействия разделенных, обособленных и противоборствующих начал бытия вселенной и человека. И его единственная книга осталась непонятой и невоспринятой именно как доисторическое смешение тех сил, которым предстояло в XX веке обособиться и поляризоваться. Так может, теперь, у порога нового «неведомого века» мы, наконец, захотим вчитаться в стихи и прозу безвременно ушедшего юноши и, говоря его же словами, причаститься «сложенности всех <…> начал» («Две народные стихии»).

Рецензия написана в рамках проекта РФФИ № 00-07-90106 «Гипертекстовая система филологического обеспечения (на материале творчества В.Я.Брюсова)».