15 лет Российскому фонду культуры

Анатолий Компаниец

Несостоявшийся дар

Это происходило в самом апогее дарительского движения Советскому фонду культуры, когда оно наполнялось конкретными делами программы «Возвращение» и акциями под девизом «У бескорыстия есть имена». До сей поры удивляюсь энтузиастской страсти команды, которую собрала в отделе дарений Лариса Малинина, — собрала из истых музейщиков, десятилетиями обреченных барахтаться в болоте «остаточного принципа».

… Стык весны и лета 1989 года. Сложилось так, что в тот день старшим на аппаратном хозяйстве в фонде довелось остаться мне. И вот — сразу две встречи с посетителями, как тогда еще не говорили, из дальнего зарубежья. Деловито, немногословно, оперируя цветными фотоснимками, гонец из знаменитой германской фирмы «Симменс» изложил суть своего визита: имеем намерение преподнести в качестве дара русские ценности, которые удалось поисковикам концерна приобрести на одном из европейских аукционов; мотивы — незамысловаты, непритязательны и бессребрены; условие лишь одно: мы — вам дары, вы нам — фото о церемонии дарения, на которой обязательно присутствие Председателя Д.Лихачева и первой леди Р.Горбачевой.

Гость фонда В.Дворский, наш бывший соотечественник, к той поре уже подданный США, живший и работавший в ФРГ, ушел с надеждой, оставив и меня наедине — со своей. На другой день первый зам. председателя Г.Мясников мой доклад о встрече облек в поручение: раз проявил рвение и взял на себя ответственность, то — за работу. Тут же позвонил я в Питер Дмитрию Сергеевичу, заручился и его поддержкой, благословением.

В середине мая ушло письмо в Музеи Кремля — важно было оперативно получить экспертную оценку. В начале июля академик Д.Лихачев прибыл в Москву — по делам фонда. Вникнув в мой доклад о готовящейся акции принятия немецкого дара, распорядился передать Р.М.Горбачевой его личное письмо. Написанное собственноручно обращение Председателя ушло к члену Президиума фонда. Ушло по установленному каналу связи — через фельдъегерских связных.

Вот это послание, буква в букву, запятая в запятую: «Глубокоуважаемая Раиса Максимовна! Фирма «Симменс» из ФРГ предполагает вручить в качестве дара Советскому фонду культуры усыпанную бриллиантами подвеску к царской короне и три медали к 300-летию Дома Романовых, значащиеся по каталогу, как принадлежащие лично царской семье. Заключение экспертов Музеев Московского Кремля (копию прилагаю) — этот дар исключительно ценен. Я очень прошу Вас лично принять его в любое время до конца 1989 года. Мы сообщим фирме — время, которое Вам удобно. С искренним уважением — Д.Лихачев. 11.VII.1989 г.».

А в заключении кремлевских искусствоведов говорилось: «Золотая подвеска в форме шапки Мономаха, украшенная сапфиром-кабашоном в центре, алмазами работы петербургской фирмы К.Фаберже, выполнена, возможно, в 1913 году. Подвеска — подарок императора Николая II его матери — императрице Марии Федоровне на 300-летие Дома Романовых».

Далее старшие научные сотрудники С.Коварская и С.Никитина в письме от 26.05.89 г. информировали: «Комплект, состоящий из трех памятных медалей одного размера (7,5 см), отчеканенных в 1913 г. на Петербургском Монетном дворе в золоте, серебре и бронзе, посвящен 300-летию царствования Дома Романовых. На лицевой стороне всех трех медалей погрудное изображение царей Михаила Федоровича и Николая II, на оборотной — изображение сцены избрания Михаила Романова на русский престол. Над созданием памятной медали работал медальер А.Жакар. Памятная медаль из драгоценных металлов была выпущена небольшим тиражом и в наборе вместе с бронзовой предназначалась для подношения в дни торжеств членам императорской семьи и ближайшим сановникам. Монетный двор направил по одному комплекту памятной медали на хранение в нумизматические собрания крупнейших музеев страны».

Аргументы авторитетных профессионалов своей доказательностью и конкретностью поднимали планку приобретений «Симменса». А вердикт их резюмировал: «Подвеска, как редкий тип изделия, не имеющая аналогов в музейных собраниях, несомненно представляет историко-художественную, музейную и материальную ценность […] Ювелирное изделие […] (может пополнить) […] коллекцию Государственной Оружейной палаты, где сохраняются произведения всемирно известной фирмы К.Фаберже […] Коллекция состоит из императорских подарков в виде пасхальных яиц и других уникальных ювелирных изделий из поделочных и драгоценных камней, выполненных выдающимися мастерами из фирмы — М.Перхиным, Г.Вигстремом, Ю.Раппопортом, С.Векевой […] Комплект с памятной медалью на 300-летие царствования Романовых в золоте, серебре и бронзе, помещенный в специально изготовленный футляр с оттиснутой юбилейной датой, представляет историческую и художественную ценность. Целостность комплекта, его сохранность, принадлежность к императорскому дому повышают его значение. Приобретение всего комплекта позволит пополнить коллекцию русских медалей Оружейной палаты, состоящей в основном из экспонатов, неразрывно связанных с многовековой историей российского государства».

А между тем динамика реализации самого факта дарения все более настораживала. Проходили недели и месяцы, а ответа от Раисы Максимовны так и не было. Приходилось успокаивать немецкую сторону расплывчатым доводом: задействованы слишком высокие инстанции и особы — надо уметь ждать. Порой мне казалось, что представители именитой компании затеяли зондаж: если русские тратят много времени, значит, покупки «Симменса» из разряда незаурядных.

И лишь на излете года все прояснилось. На рабочей встрече в апартаментах цековского отеля в Плотниковом переулке, где остановился Д.Лихачев, его первый зам. Г.Мясников вручил мне конверт. В нем — возвращенные Раисой Максимовной документы по акции «Подвеска», без комментариев и ответа. Зато комментарий Георга Васильевича был однозначен: член президиума не может принять дар «Симменса». Устно она причину объяснила так: мы — не Романовы, мы — Горбачевы. А Дмитрий Сергеевич рекомендовал мне хранить все документы по «Симменсу» в собственном домашнем архиве. И вручил мне еще один конверт — с его рукописным письмом Раисе Максимовне.

И в этой связи несколько реплик.

Мне довелось знать Раису Максимовну еще в Ставрополе в конце 60-х годов, где мы с ней взаимодействовали на преподавательском поприще. В Москве сотрудничали в Фонде культуры. Она была просто добрым человеком, русской женщиной, нашим согражданином — и с мечтой, и с верой, но и заблуждающейся, и просчетной. Ее поступок в истории с царскими реликвиями произошел на отливной перестроечной волне, когда звезда М.С.Горбачева гляделась уже размытой. Вот и срыв. Нервов, воли…

До кончины ее, генсековскую супругу, максимально идеализировали, — но со знаком минус, приписывая ей несусветное с точностью до наоборот. А после ухода в мир иной ее с тем же натиском идеализировали, и опять невпопад.

До прихода в Фонд культуры мне довелось пройти гражданственную школу патриарха нашей военной культуры (есть она — такая!) у маэстро генерала Бориса Александрова, заместителем у которого состоял в Краснознаменном академическом ансамбле.

А в Фонде посчастливилось закончить «мои университеты» у патриарха всеотеческой культуры академика Дмитрия Лихачева, помощником которого быть мне была оказана честь.

Уже почти на исходе своего почти векового жизненного пути он писал мне: «Дорогой Анатолий Яковлевич, спасибо за письмо. Сейчас более или менее здоров (по возрасту). Я с удовольствием вспоминаю дни Фонда культуры, хотя и тогда много было “не так”…»

Здесь ключ к лихачевскому, строго интеллигентному истолкованию и того дарительского казуса. Ведь становление Фонда как общественно-подвижнической ниши культуры вместило далеко не одни «только так»! Было и иначе, и «не так».