8 мая 1921

Петроград, Литейный 30

Многоуважаемый Борис Александрович.

Опять тревожу Вас письмом. Пушкинский Дом настойчиво требует от меня доклада на Фетовскую тему и непременно к одному из ближайших научных его собраний — в мае. Пришлось согласиться. Я выбрал тему «Фет и Бржесские». По уставу этих собраний (неписанному) нужно строить доклад на фундаменте материалов Пушк<инского> Дома. Таким образом, мне предстоит как-то обработать письма Алексея Федоровича и Александры Львовны, серия которых открывается недатированной записочкой «несравненной Санички», по-видимому, 40-х годов и заканчивается письмом ее к Фету, пришедшим в Москву уже после его смерти. Это будет первая моя работа по Фету и первая вообще на историко-литературную тему. Заранее, еще не приступив, посвящаю ее Вам. Примите этот дар 33-х летнего младенца, трепетно вступающего на страшное, неизведанное поприще, примите и помогите этому младенцу, подбодрите его. Просьба о помощи вполне конкретная. Не можете ли снабдить меня кое-какими биографическими сведениями о супругах Бржесских. В прошлом письме Вы упомянули о еврейской его крови. Откуда она? Не знаете ли года его и ее рождения. Знаю, что поженились они в 1840 году и что в 1865 г. ему еще не было 50 лет. Что представляла собою ее семья. Печатались ли где-нибудь стихотворения Бржесского, где именно, когда и под каким именем. Нет ли у Черногубова портрета его (он пересылал Фету свою фотографию и А<лександры> Л<ьвовны> тоже), если Вам довелось этот портрет видеть, то опишите, пожалуйста, наружность. Говорят (письма) — он был очень похож на Вл. Соловьева. А ее лицо увидеть еще важнее. Не удалось ли Черногубову собрать на месте какие-нибудь сведения о них, о репутации их в местном обществе, о ходе их жизни и т. д. Видите — целый ворох вопросов. Если Вы пожелаете ответить на них, будьте уверены, что ответы эти будут использованы мной добросовестно, со ссылками на Вас.

Нравственный облик обоих супругов рисуется мне по письмам довольно ясно. Он — недалекий, экспансивный до восторженности, смешно-доверчивый, слепой к проказам своей Alexandrine, балованный и, в конце концов, довольно скучный. Она — grand coquette, очень тонкая по этой части, до глубокой старости склонная к романтической позе, гораздо умнее мужа, пленяющая Фета своей любовью к стихам (все письма пересыпаны обрывками стихотворений, романсов). Оба — провинциалы, хлебнувшие Парижа. За все это еще не ручаюсь, ибо всех писем еще не прочел.

Хочу поделиться с Вами большой радостью. Вчера и третьего дня я держал в руках, читал и переписывал подлинные, несомненнейшие письма Фета Иринарху Введенскому, из которых одно еще Погодинского, до-Григорьевского периода. Большинство остальных относится к концу 1839 и началу 40 года — выход «Лир<ического> Пантеона». Вот выдержки на образец:

«Не скрою и того, что очень побаиваюсь Отечествен. Записок, сиречь Белинского, потому что в нем литературной совести ни на грош. Пожалуй, чего доброго, разбирая мой Пантеон, вздумает выставить мое письмо к Краевскому и похвастать, что не принял. Nо это будет личность, за которую он со мной добром не разделается».

Понимаете — что это такое? Просто голова кружится.

И подпись всюду «Фёт». Ну, что же, ё так ё! Пишет из городской больницы. Болен по-видимому следствием дешево оплаченных любовных наслаждений. Там же несколько неопубликованных стихотворений того времени. Там же указание на водевиль, написанный для бенефиса Щепкина под чужой фамилией. Всего не перескажешь. Если с первым своим докладом не провалюсь и не сподколесничаю, то это будет темой второго¹. Оба, разумеется, будут пересланы Вам.

С нетерпением жду Вашего ответа, Вашей помощи и Вашего благословения.

Сердечно Вам преданный и уважающий Вас

Блок

¹ Из этой архивной находки к 1924 г. выросла книга Блока «Рождение поэта...», написать которую у него «потребовал» Н.А.Котляревский (см. письмо № 9).