Ирина Стерлигова

Татьяна Глебова и костромская коллекция ее произведений

В Костроме — еще одном волжском городе, хранится важная часть художественного наследия Татьяны Николаевны Глебовой. Это двенадцать живописных и графических произведений, большинство из которых относятся к началу 1930-х годов¹.

Творчество Глебовой — живописца, театрального художника, графика, иллюстратора книг Д.Хармса, Н.Заболоцкого и А.Введенского — приобретает ныне все большую известность, ее имя — среди наиболее значительных ленинградских художников XX столетия². Но в конце 1980-х, когда работы Глебовой поступили в собрание Костромского художественного музея, за пределами Ленинграда о ней почти не знали. Ее деятельность проходила вдали от официальных путей советского изобразительного искусства, а произведения, как и работы ее мужа, единомышленника и собеседника Владимира Васильевича Стерлигова³, на официальных выставках практически не представлялись. Татьяна Николаевна была ученицей Павла Николаевича Филонова, Стерлигов — Казимира Севериновича Малевича. Оба восприняли у своих учителей главное: отношение к искусству как постоянной внутренней работе, бескорыстие и принципиальность. Было еще одно обстоятельство, придающее творчеству Глебовой и Стерлигова особую значимость, но делающее его при советской власти «неудобным». О нем лучше всего сказать словами самой Татьяны Николаевны, написанными о Марии Юдиной⁴, с которой она дружила с юных лет, но в полной мере относящимися и к ней самой: «Мария Вениаминовна проникла в музыку не только своей музыкальностью, но и духовным опытом, — она была верующая. Она могла позволить себе большую свободу интерпретации, так как обладала необычайной глубиной музыкальной мысли и умела сдвигать широкие пласты звучания»⁵. Произведения этой своеобразной художницы, сохранявшей верность идеям русского авангарда и постоянно работавшей над художественным языком, захотели «добыть» для Костромского музея его молодые сотрудники.

Все началось с того, что костромичка В.П.Прямикова⁶ в 1987 году познакомилась с ведущим в ту пору исследователем русского авангарда, сотрудником Русского музея Е.Ф.Ковтуном (1928–1996)⁷. Речь зашла о художниках, чьи работы могли бы пополнить музейную коллекцию живописи ХХ века. Евгений Федорович (входивший в круг Стерлигова и Глебовой) составил список, в котором было и имя Глебовой. Татьяны Николаевны к этому времени уже не было в живых, и наследие сохраняла ее сестра Людмила Николаевна. В ноябре того же года к ней в Петергоф поехала сотрудница музея Т.М.Касторская. Людмила Николаевна стала показывать ей многочисленные папки, в них были и рисунки, и картины без подрамников, некоторые в плохом состоянии. В комнате было довольно темно, но Касторскую сразу поразили звучностью красок «Петух» и южные пейзажи. Захотелось, чтобы творчество Т.Н.Глебовой было представлено в коллекции разными жанрами, поэтому были отобраны пейзажи, натюрморт и три портрета. К сожалению, Людмила Николаевна знала имя лишь одного персонажа — И.А.Браудо, который когда-то учил ее игре на органе. Она с увлечением рассказывала о сестре, о том, как та брала ее еще маленькой девочкой в мастерскую Филонова, о том, что сама в юности увлекалась живописью. Она была тронута интересом к творчеству Татьяны Николаевны, в то время почти неизвестному. Так 9 холстов Глебовой, датируемых 1930-ми годами и 3 работы маслом на картоне 1950-х годов, из серии, связанной с Гатчиной, были закуплены в коллекцию Костромского художественного музея.

И Людмила Николаевна, и сама Татьяна Николаевна были людьми необычными, можно сказать, драгоценными осколками русской дворянской культуры. Они дотянули до нас не только память о прошлой жизни, но и саму эту жизнь с ее высокой простотой и милосердием, самим существованием своим освещали невеселую действительность позднего социализма. В их дом я попала в 1976 году, выйдя замуж за А.Б.Стерлигова, племянника В.В. Стерлигова, которого тогда уже не было в живых. Мудрость и одновременно непосредственность, благородная простота, глубокая вера и открытость ко всему новому, великодушие и взыскательность Глебовых стали для меня большим даром судьбы. При всей духовно-нравственной дисциплине, внутренней строгости Татьяна Николаевна была человеком светлым и артистичным.

Татьяна Глебова была средней из трех дочерей промышленника, общественного деятеля, публициста и философа Николая Николаевича Глебова и певицы Марии Сергеевны Барыковой, правнучки графа Федора Толстого, вице-президента Академии художеств. Дочери были щедро одарены, серьезно изучали музыку, писали стихи и прозу, занимались живописью и скульптурой. Но лишь одна из них стала большим художником. Восприимчивость к духовным поискам, высокая требовательность к себе и твердость помогли Татьяне Глебовой до конца жизни сохранить свой дар.

С юности Глебову окружали люди творчества. Это были не только ученики П. Филонова, соратники по Мастерской аналитического искусства, созданной в 1930 году (особенно она дружила с Алисой Ивановной Порет⁸). Среди ее друзей были выдающиеся музыканты: Исай Александрович Браудо и уже упомянутая нами Мария Вениаминовна Юдина, философ, теолог и музыковед Яков Семенович Друскин⁹, поэты Даниил Иванович Хармс, Александр Иванович Введенский, Константин Константинович Вагинов, Николай Макарович Олейников, входившие в созданное в 1926 году Объединение реального искусства (ОБЭРИУ), художники Владимир Владимирович Дмитриев, Вера Михайловна Ермолаева, а после войны — вся одаренная семья Трауготов ( художники Георгий Николаевич и его жена Вера Павловна Янова, их дети Валерий, Александр и соученик Александра скульптор Михаил Войцеховский), входившая в «ближний круг» Друскина. Всех этих людей объединяло стремление постичь смысл бытия, друзья-музыканты были настоящими философами, а философы — глубоко погружены в поэзию и живопись. Друг через друга они открывали для себя новые слова, мысли, пространства, звучания. Юдина писала: «Узнала я стихи Хармса посредством двух замечательных художниц: Татьяны Николаевны Глебовой (супруги тоже замечательного художника Владимира Васильевича Стерлигова¹⁰) и Алисы Ивановны Порет <...> Был еще около них всех и Александр Введенский; поэзия Введенского как-то меня не затронула. Хармс запомнился на всю жизнь»¹¹.

С поэтами разгромленного в 1930 году ОБЭРИУ Татьяна Николаевна и дружила, и сотрудничала — иллюстрировала их стихи для детей. Я.С. Друскин, входивший в философское крыло этого объединения, вспоминал: «Мечтали мы и о совместном журнале, особенно Хармс. В одной из его записных книжек упоминается о журнале, к участию в котором предполагалось привлечь и некоторых других лиц, не входивших в нашу группу: прежде всего двух талантливых, может быть, наиболее талантливых у нас художников — Татьяну Николаевну Глебову, ученицу Филонова, в своем творчестве далеко ушедшую от своего учителя, и ее мужа, Владимира Васильевича Стерлигова, ученика Малевича. С ними я сблизился позднее, в пятидесятые годы»¹². В дневниках Хармса за ноябрь и декабрь 1932 года часто упоминается Глебова, 30 ноября 1932 года он записывает: «Некоторое время я был наедине с Татьяной Николаевной, смотрел ее картины»; новый 1933 год они встретили вместе¹³. Неоднократно упоминается Т.Н.Глебова и в письмах А.И.Введенского к Хармсу. Александр Иванович, отбывавший свою высылку из Ленинграда в Борисоглебске, 6 декабря 1932 года, в свой день рождения, писал Хармсу, продолжая постоянную «обэриутскую» игру: «Поклонись от меня Т.Н.Глебовой и Александру Иван. Порет [то есть, Алисе Ивановне], и скажи им, что я про них что-то узнал»¹⁴. Следует иметь в виду, что все они были еще молоды. Забавен рассказ Татьяны Николаевны о молодой Юдиной: «Одевалась Мария Вениаминовна всегда в черные одежды, а на улице носила черный плащ, такой же плащ был и у меня. Раз, в перерыве одного концерта, мы с ней стояли на лестнице в Консерватории и — вот удивительно — курили, а мимо проходил И.В.Ершов¹⁵. Он нас увидел, развел рукам и сказал: «Ну, уж и монахи закурили»¹⁶. Глебова увековечена в шедевре портретного искусства, принадлежащем перу Николая Олейникова (1931):

«Татьяне Николаевне Глебовой»

Глебова Татьяна Николаевна! Вы
Не выходите у нас из головы.
Ваша маленькая ручка и Ваш глаз
На различные поступки побуждают нас.
Вы моя действительная статская советница,
Попечительница Харьковского округа!
Пусть протянется от Вас ко мне
взаимоотношений лестница,
Обсушите Вы меня, влюбленного и мокрого.
Вы, по-моему, такая интересная,
Как настурция небезызвестная!¹⁷
И я думаю, что согласятся даже птицы
Целовать твои различные частицы.
Обо мне уж нечего и говорить —
Я готов частицы эти с чаем пить…
Для кого Вы — дамочка, для меня — завод,
Потому что обаяния от Вас дымок идет.

С Д.И.Хармсом Глебову связывала и любовь к музыке, походы в концерты. В записях Хармса об этих событиях дневниковый non fiction постепенно перерастает в его квазиавтобиографическую прозу «о явлениях и существованиях». Вот записи ноября 1932года: «<…> Звонила Татьяна Николаевна, и я сговорился с ней, что буду в Филармонии в 8 1/2 часов. Я разгладил свой поношенный костюмчик, надел стоячий крахмальный воротничок и вообще оделся как мог лучше. Хорошо не получилось, но все же до некоторой степени прилично. Сапоги, правда, чересчур плохи, да к тому же и шнурки рваные и связанные узелочками. Одним словом, оделся как мог и пошел в Филармонию.

В вестибюле встретил Порет с Кондратьевым¹⁸ и Глебову. <…> Надо купить билет не только себе, но и Глебовой. Самые дешевые оказались за восемь рублей, и я их купил.

Я очень застенчив. И благодаря плохому костюму, и все-таки непривычке бывать в обществе, я чувствовал себя очень стесненным. Уж не знаю, как я выглядел со стороны. Во всяком случае, старался держаться как можно лучше. Мы ходили по фойе и рассматривали фотографии. Я старался говорить самые простые и легкие мысли, самым простым тоном, чтобы не казалось, что я острю. Но мысли получались либо скучные, либо просто глупые и даже, мне казалось, неуместные и, порой, грубоватые. Как я ни старался, но некоторые вещи я произносил с чересчур многозначительным лицом. Я был собой недоволен. А в зеркале я увидел, как под затылком оттопырился у меня пиджак. Я был рад поскорее сесть на места. Я сидел рядом с Глебовой, а Порет с Кондратьевым сидели в другом месте. Я хотел сесть в светскую, непринужденную позу, но, по-моему, из этого тоже ничего не вышло». «….От Маршака пошел в Филармонию. В вестибюле встретил очень много знакомых: и Порет, и Глебову, и Кондратьева. <…> Билетов достать не мог. У Глебовой тоже нет билета. У меня только три рубля. Мы решили купить входные билеты. У Глебовой 4 рубля, больше ни у кого денег нет. Я встал в очередь к кассе. Входные билеты все распроданы, и самые дешевые за 5 р. 75 к. Но пока мы думали, пропали и эти. Я стою у окошечка и пропускаю за 6 р. 50 к. И больше денег не остается. В это время приходит Frau René¹⁹. А народ толпится и толкается у кассы. Frau Rene' одалживает мне деньги. Она протягивает бумажку, это все, что у нее есть. Мне кажется, что это 20 рублей. А тут еще какой-то военный просит меня купить ему билет и дает мне деньги. Я не считаю, сколько всего денег, мне кажется, что там 26 руб. 50 коп., все это протягиваю в кассу и прошу 3 билета по 6 руб. 50 коп. Деньги военного кассирша мне возвращает и говорит, что это лишние, и дает мне три билета по 6 р. 50 к. Я получаю сдачи рубль, беру билеты и рассчитываюсь раньше всего с военным. Я чуть не обсчитал его. Он, оказывается, дал мне не 6 рублей, а 5+3, т. е. 8. Наконец мы с ним в расчете, и я несу сдачу Frau Rene'. Я протягиваю ей 7 рублей. Она говорит: «Как, это вся сдача?» «Да», — говорю я. «Что вы, там было 50 рублей», — говорит она. Я иду к кассе и кричу кассирше, что вышло недоразумение. А вокруг толкается народ, тянется к окошку и мешает переговорить мне с кассиршей. Кассирша говорит, что она сдала сдачу с 50 рублей, и кто-то ее взял. Я для чего-то протягиваю ей оставшиеся 7 рублей, она мне возвращает только 5, и я еще теряю 2 рубля. В общем, завтра я должен отдать Frau Rene' 50 рублей, сейчас же даю ей только пять. Больше у меня ничего нет. На концерте мы сидели во второй боковой ложе вчетвером: Кондратьев, Глебова, Frau Rene' и я. <…>»

С началом 1930-х стремительно наступила иная эпоха, усилилась травля левых художников и поэтов, уже в 1931 году Хармс, Введенский и художница Елена Сафонова, с которой дружили и Глебова, и Стерлигов, были арестованы и на время высланы из Ленинграда.

Несмотря ни на что в эти годы Глебова напряженно работала, иллюстрировала книги и стихи для издательства Детгиз и детских журналов «Чиж» и «Еж», вместе с другими учениками Филонова под руководством учителя трудилась над иллюстрациями к «Калевале», изданной издательством «Academia» в 1933 году. О связанных с этим изданием мытарствах, запретах и травле писал в своих дневниках П.А.Филонов.

Менялся и художественный язык: Глебова постепенно освободилась от филоновского влияния — сама она связывала это с работой в Детгизе, — но по-прежнему руководствовалась одним из принципов своего учителя: «Каждый мастер может работать в планах: реалистическом со ставкой на точь-в-точь сделанного примитива, абстрактном, т.е. изображенной формой и в смешанном».

Для творчества Глебовой всегда был характерен острый интерес к личности, портрету. Уже в послевоенные годы В.В.Стерлигов говорил Татьяне Николаевне: «Ты от Бога наблюдатель, тебе дана талантливость схватывать самое главное. Я пройду мимо ничего не замечу, а ты схватываешь суть». С дорогими для Глебовой людьми связаны и ее произведения, поступившие в Костромской художественный музей. Наибольший интерес представляют портреты.

В начале 1930-х годов портрет становится для нее одним из главных жанров. Модели Глебовой — только внутренне близкие ей люди, почти всегда люди творческие. В их портретировании Глебова видела особую миссию художника. Неоднократно она рисовала и писала Юдину, в 1934 году через общих друзей попросила позировать ей А.А.Ахматову и создала два ее портрета, в собрании ГРМ есть замечательный «Портрет писателя». Это «анонимное» название связано с эпохой: с 1934 по 1941 год были неоднократно репрессированы и погибли многие из окружения художницы. Написала Татьяна Николаевна и портрет Даниила Хармса, исчезнувший во время блокады²⁰.

Среди трех костромских портретов Глебовой — еще один «Портрет писателя». Есть основание утверждать, что это единственный живописный портрет поэта и прозаика Константина Константиновича Вагинова, входившего в несколько литературных объединений, в том числе и в ОБЭРИУ. Вагинова хороша знала и Юдина, он принимал участие в работе "кантовского семинара", с 1925 по 1928 год собиравшегося в ее доме. Портрет был написан в 1930 году где-то на юге: в последние годы жизни тяжело больной Вагинов много времени проводил в различных санаториях, он умер от туберкулеза в апреле 1934 года. Как известно, прототипами для героев прозаических произведений Вагинова были реальные лица, возможно, среди них была и Татьяна Николаева Глебова.

Наибольшую известность из костромской коллекции Глебовой приобрел единственный подписной портрет — органиста И.А.Браудо. Уже в феврале 1988 года он был представлен в постоянной экспозиции Костромского музея²¹.

Исай Александрович Браудо (1896–1970) был героем и других полотен Т.Н.Глебовой начала 1930-х годов: большого «Группового портрета» и «Портрета Браудо» (ГМИСП)²², «Восхождения на Исакий» (Художественный музей г. Архангельска), «Автопортрета с И.А.Браудо» (ГРМ), «Дома в разрезе» (Ярославский художественный музей), но лишь его костромской портрет имеет точную дату, поставленную карандашем на обороте холста: «1930». Браудо был не только выдающимся исполнителем, но и ученым, он занимался исследованием старинной музыки, которой была увлечена и Глебова. «…Всю жизнь влюблена в музыку. Ее ищу везде. Когда она является мне на плоскости, я бываю счастлива. Но если она звучит, а я не слышу — мне горе. Сколько я ради нее претерпевала в жизни! В какие бездны падала, не понимая своего места в отношении к ней! Когда я нашла ее в живописи, это меня спасло. А теперь, перед концом жизни, она появилась в Церкви» — так написала художница через несколько десятилетий после создания портрета, в конце своего пути. Начало тридцатых было еще временем «претерпевания», когда, по словам Юдиной, «Татьяна Николаевна Глебова…играла на скрипке, музыку знала и понимала, обожала орган и дружила с Исаем Александровичем Браудо»²³. Дружба эта ни для кого не была тайной. Хармс в своем дневнике 27 ноября 1932 года записал: «После концерта подошел к нам Исаак [Исай] Александрович Браудо. На этом основании я не поехал провожать Глебову».

На всех глебовских портретах Браудо изображен в характерной белой сорочке без галстука, в пиджаке или пальто старинного покроя, иногда в странной широкополой шляпе. Всюду он погружен в себя, а на костромском портрете — полон напряженных раздумий. На «Групповом портрете» Браудо представлен в центре круга друзей художницы, одновременно он повернут к Глебовой, касающейся кистью его лба, и обращен вовне. Их роман был долгим, для Татьяны Николаевны мучительным и даже трагическим. Только в конце 1942 года, пережив ужасы блокады, в эвакуации, она нашла свою долю: стала женой В.В. Стерлигова, потерявшего в мясорубке сталинских репрессий свою первую жену.

Третий костромской портрет запечатлел привлекательную молодую даму, сидящую в ампирном кресле, за ее спиной — изысканный каминный экран с вышитым архитектурным пейзажем, за ним — большая чугунная печь, на стене — акварель в старинной рамке. Возможно, это жена театрального художника В.В.Дмитриева Вета, изображенная Глебовой в левом верхнем углу «Группового портрета». В 1932 году Глебова вместе с В.В.Дмитриевым оформляла постановку оперы Р.Вагнера «Нюренбергские мейстерзингеры» в Малом оперном театре, возможно, тогда же был создан портрет.

Несмотря на немыслимые условия жизни в блокаду, Т.Н.Глебовой удалось сохранить большую часть своих произведений, она обращалась к ним и в послевоенные годы, некоторые портреты 1930-х годов (Филонова) были повторены ею в 1970-е годы. Ей дорога была и память об ушедших друзьях: групповой портрет, хранящийся ныне в Музее Санкт-Петербурга, в поледние годы жизнеи она назыввала братской могилой.

Для Глебовой поиски нового в художественной форме были неотделимы от духовной работы, противостояния злу. Ее объединение и совместная деятельность в течение сорока лет, с 1943 по 1973 год, с Владимиром Стерлиговым, создавшим в 1960-е годы группу художников-единомышленников, активным членом которой стала Глебова, — не воля случая. Это был высокий творческий и одновременно сердечный союз. Жили трудно, брались за любые заказы, но никогда не шли на компромиссы. «Художник творит свое произведение по образу и подобию своему», — говорила Татьяна Глебова, у его произведений есть тело, душа и Дух. Тело — «материал, способ и характер рисунка или наложения красок в живописи», душа — чувства, эмоции художника, а Дух произведения — «высокий замысел, выражающийся в композиционных обобщениях форм, цвета и рисунка».

Глебова напряженно работала в течение шестидесяти лет, «тела» и «души» ее произведений изменялись, но цели и замыслы неизменно оставались серьезными, духовно возрастали. Она считала, что «художники своими картинами могут спасать души свои и чужие, потому что, соединяя духовное с материальным, они соединяют два начала в жизни и очищают земное небесным». Верила, что подлинное искусство всегда религиозно, потому что творческий дух в человеке от Бога; «даже если художник по недоразумению считает себя атеистом, одаренность его работает в нем и выводит его бессознательно на верную дорогу».

Творчество Татьяны Глебовой, при ее жизни оставшееся в тени творчества Стерлигова, с каждым годом предстает все более значительным и своеобразным.

Большой интерес представляют дневники, теоретические тексты и высказывания²⁴ и письма Глебовой. Наталья Павловна Александрова (1907–1997) была многие годы другом Глебовой. Театральный композитор, она работала в кукольном театре С.В.Образцова со времени его основания. В течение четырех десятилетий ее музыка звучала в спектаклях театра. Ее скромное творчество (широкую известность приобрела лишь ее музыка к радиоспектаклям «Кошкин дом» и «Теремок») было пронизано фольклорными мотивами и несло в себе дух русской культуры начала XX века. Н.П.Александрова прожила долгую жизнь и до последних дней сохраняла приверженность музыке, исполняя на своем домашнем фортепиано произведения Баха, Скрябина, Прокофьева. Ее дружба с Т.Н. Глебовой шла «в унисон» с дружбой их мужей — Е.В.Сперанского²⁵ и В.В. Стерлигова, и то обстоятельство, что они жили в разных городах, привело к длительной переписке, которая давала возможность Татьяне Николаевне высказать свои размышления. Письма Т.Н.Глебовой отражают серьезный и глубокий внутренний мир, тот стержень, благодаря которому вся ее жизнь была посвящена творчеству, дают представление о художественной жизни Ленинграда тех лет²⁶.

Примечания

¹ Женский портрет. 1930. Холст, масло. 50,5х41,5; Петух 1930. Холост, масло. 51х46,7; Портрет органиста Исайи Александровича Браудо. 1930. Холст, масло. 26х21,5; Натюрморт со снегирем. 1930. Холст, масло. 40х44; Южный пейзаж. 1930. Холст, масло. 40х50; Пейзаж. Гатчина. Мост. 1950. Картон, масло. 31, 5х36; Гатчина. Беседка Венеры. 1950. Картон, масло. 38,4х 31,3 (инв. № Ж–574); Гатчина. Пруд 1950-е. Картон, масло. 31,6х37,7; Портрет писателя. 1930. Холст, масло. 44х37; Южный. Лазаревка. 1930-е. Холст масло. 49х43; Кавказ. Пятигорск. 1930-е. Холст, масло. 47х40; Кавказ. Пятигорск. Кипарис. 1930-е. Холст, масло. 37, 5х39.

Сердечно благодарю директора Костромского музея-заповедника Наталью Викторовну Павличкову и сотрудников, любезно способствовавших данной публикации.

² О Т.Н. Глебовой см.: Я буду расписывать райские чертоги. Татьяна Николаевна Глебова. 1900–1985. Выставка произведения: Каталог. Статьи. Воспоминания / Вступит. статья и сост. Л. Н. Вострецовой. СПб., 1995.

³ О В.В.Стерлигове (1904–1973) см.: Дух дышит, где хочет. Владимир Васильевич Стерлигов. 1904–1073. Выставка произведений: Каталог. Статьи. Воспоминания / Вступит. статья и сост. Е.В.Ковтуна. СПб., 1995; Мочалов Л. Пластическая система В.В.Стерлигова как симптом сакрализации культуры // Вопросы искусствознания 1-2/95. М., 1995. С. 229–248; Пространство Стерлигова/ СПб., 2000; Владимир Стерлигов. СПб., 2009.

⁴ Мария Вениаминовна Юдина (1899–1970) — выдающийся музыкант и мыслитель. Познакомилась с Т.Н.Глебовой в 1921 г, до конца жизни оставалась другом и почитателем творчества Глебовой и Стерлигова, в 1970 г. посетила однодневную выставку их произведений в ГМИИ и написала в книге отзывов: «Прекрасна выставка. Как нов цвет!.. они — неувядаемы и, славу Богу, в них нет элементарного «реализма», слывущего таковым, т.е. натурализма! И свой язык, как у Хлебникова: «Я вижу конские свободы // И равноправие коров». Но и людские, наши с вами свободы! Видение мира у каждого свое…» — Мария Вениаминовна Юдина в воспоминаниях современников. М. ; СПб., 2009. С. 105.

⁵ Глебова Т.Н. О Марии Вениаминовне Юдиной. Воспоминание. Память. Прошлое. Пламенеющее сердце // Мария Вениаминовна Юдина в воспоминаниях современников. М. ; СПб., 2009. С. 101. Из-за этой и других подобных фраз, которые Глебова не хотела вычеркивать, ее воспоминания о Юдиной долго оставались неопубликованными.

⁶ Сердечно благодарю В.П.Прямикову и Т.М.Касторскую, написавших мне, как произведения Т.Н.Глебовой попали в Кострому.

⁷ См. о нем: Государственный Русский музей. Служение русскому авангарду: Памяти Е.Ф.Ковтуна. СПб., 1998.

⁸ Т.Н. Глебова работала и дружила с А.И Порет в первой половине 1930-х годов, ряд произведений живописи и ллюстрации к детским книгам были созданы ими вместе, потом пути их разошлись и отношения были строго официальными. Воспоминания А.И. Порет о годах дружбы с Т.Н. глебовой, И. А. Браудо и поэтами-обериутами как времени веселия и шумных розыгрушей, проходивших в квартире порет, превратившейся в своего рода литературно-музыкальный и художественный салон, частично опубликованы (Мария Вениаминовна Юдина. Сатьи. Воспоминания. Материалы. М.. 1978. С. 00 ; «Панорама искусств». Вып. 3. М., 1980), до публикации они были известны в рукописи и вызвали резкий протест друзей Хармса и Введенского. Т.А.Липавская писала в январе 1982 г. вдове Введенского Г.Б. Викторовой: «…Более омерзительной и лживой надуманной рукописи я не читала. Там каждое слово ложь и восхваление себя… вранье о Браудо…» (А. Введенский. Все. М., 2010. С. 579).

⁹ Яков Семенович Друскин (1902–1980) — окончил философский и математический факультет Ленинградского университета, а также консерваторию по классу фортепиано. На протяжении всей жизни писал философский дневник «Перед принадлежностями чего-либо», в котором, как и в его переписке, неоднократно упоминается Т.Н.Глебова.

¹⁰ В.В. Стерлигов стал мужем Т.Н.Глебовой только в 1942 г.

¹¹ Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы. М., 1978. С. 269–270.

¹² Друскин Я.С. «Чинари» // Аврора. 1989. № 6. С. 108.

¹³ 18 февраля 1933 г. Хармс записал: «Новый год встречал с Глебовой. А потом приехали ко мне Алиса Ивановна [Порет, в которую тогда был влюблен Хармс] и Снапков [художник, впоследствии муж А.И. Порет]. Они целовались, и мне было это мучительно видеть». (Будет ссылка)

¹⁴ А. Введенский и Д. Хармс в их переписке / Вступ. статья, публикация и комментарий В.Н. Сажина //А. Введенский. Все. М:ОГИ, 2010. С. 443.

¹⁵ Иван Васильевич Ершов (1867–1943) — выдающийся оперный певец, солист Мариинского театра и профессор Ленинградской консерватории.

¹⁶ Глебова Т.Н. О Марии Вениаминовна Юдиной. Воспоминание. Память. Прошлое. Пламенеющее сердце // Мария Вениаминовна Юдина в воспоминаниях современников. М. ; СПб., 2009. С. 102.

¹⁷ В другом варианте: «Как теленочек-газель, создание прелестное». Опубликован Е.С.Спицыной по автографу 1936 г. в: Любимая художница // Театр, № 11, 1991. С. 127.

¹⁸ Кондратьев был долго и безнадежно влюблен в Порет. По словам Е.Ф. Ковтуна, в 1930-е гг. среди учеников Филонова была известна поговорка: «Что будет с Порет, когда ее Кондрашка хватит?»

¹⁹ Frau Rene — Рене Рудольфовна О'Коннель-Михайловская (1891–1981) — художник-керамист, график, театральный художник. После революции занималась художественной керамикой, была дружна с учениками П. Н. Филонова — А.Порет, Т.Глебовой, В.Сулимо-Самуйлло.

²⁰ А.Введенский и Д.Хармс в их переписке С. 444.

²¹ В здании на улице Симановского, 26-а (бывший трапезный корпус Богоявленско-Анастасиина монастыря). В начале 1990-х это здание было передано Костромской епархии, и работы из экспозиции оказались в фондах. В средине 1990-х гг. портрет Браудо экспонировался в здании на проспекте Мира, 5, а в феврале 2010 года на выставке «Петербургский авангард» из собрания Ярославского художественного музея, в залах муниципальной Художественной галереи города Костромы, среди других костромских работ Т.Н.Глебовой. Досадной случайностью оказалась неверная датировка портрета «1940-е годы», которая перекочевала из акта на временное хранение, где эта дата была поставлена карандашом со знаком вопроса. Она попала в учетные документы и в данные каталога «Я буду расписывать райские чертоги», изданного в 1995 г. Государственным Русским музеем к выставке Т.Н.Глебовой (костромские работы в ГРМ не экспонировались).

²² См.: Дорога аналитическому искусству! К 80-летию выставки МАИ в Доме печати. СПб., 2007. С. 2–3.

²³ Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы. М., 1978. С. 271. В архиве Браудо (ЦГАЛИ, Ф. 186) сохранились интересные письма М.В.Юдиной.

²⁴ См.: Глебова Т. Воспоминания и размышления / Публ. Е.Спицыной // Павел Николаевич Филонов / под ред. Н. Мислер, И. Меньшовой. Дж. Э. Боулта // Experiment / Эксперимент. Журнал русской культуры. Институт современной русской культуры, Лос-Анджелос, Калифорния. США. 11 (2005) С. 216–264.

²⁵ Евгений Вениаминович Сперанский (1903–1999) — актер, поэт, драматург, писатель, один из создателей Театра кукол в Москве, ближайший друг В.В. Стерлигова на протяжении всей его жизни. Е.В.Сперанский в 1983 г. завершил воспоминания о художнике, публикацию которых для журнала «Наше наследие» в настоящее время готовят Н.В.Александрова и И.А. Стерлигова.

²⁶ Публикация осуществлена совместно с внучкой Н.П.Александровой, Н.В. Александровой, по хранящейся у нее авторизованной машинописи. Оригиналы писем не сохранились. Незначительные сокращения отмечены отточиями в скобках <…>.