Е.П. Гречаная, Н.И. Михайлова

 

Альбом Элизабет

 

В 2008 г. в Лондоне на аукционе «Кристис» появился рукописный альбом в кожаном футляре, в красном сафьяновом переплете, с золотым тиснением и золотым обрезом. На верхней крышке переплета золотом вытиснено имя — Elisabeth. На форзаце — торговая марка французского магазина. В альбоме 58 листов, два листа утрачены. На листах — стихотворные и прозаические тексты, написанные в 1810 г. на французском языке разными почерками. Один из тех, кто оставил свои автографы в альбоме, — B. Pushkin, родной дядя А.С. Пушкина, известный в начале XIX века стихотворец. Василий Львович, совершая в 1803–1804 гг. заграничное путешествие, посетил не только Германию и Францию, но и Англию. В Лондоне он с увлечением знакомился с английскими модами, смотрел все, достойное его просвещенного внимания, по обыкновению покупал книги, встречался с разными людьми. И вот спустя более двух столетий москвич Базиль Пушкин со своими французскими стихами снова в Лондоне, на сей раз — на страницах старинного альбома. Нужно ли говорить, что альбом сразу же заинтересовал московский музей А.С. Пушкина: ведь грядет долгожданное открытие филиала — дома-музея В.Л. Пушкина на Старой Басманной. Коллекционер А.В. Руденцов приобрел альбом специально для нашего музея — бесконечная ему за то благодарность. Альбом самолетом был доставлен из Лондона в Москву и наконец-то оказался в рукописном отделе Государственного музея А.С. Пушкина на Пречистенке, 12. Но прежде чем мы раскроем альбом и начнем перелистывать его страницы — несколько слов о его владелице.

Элизабет — Елизавета Александровна Демидова, урожденная Строганова. Она родилась 5 февраля 1779 г. и, если верить письму Ф.В. Ростопчина, написанному в декабре 1793 г., в возрасте 14 лет вышла замуж за Николая Никитича Демидова, сына Никиты Акинфиевича Демидова, владельца рудников и заводов на Урале и в Сибири. За четыре года до свадьбы сына, в 1789 г., Н.А. Демидов умер, оставив Николаю Никитичу свое огромное состояние. Во всяком случае, когда Ф.В. Ростопчин, сообщал о свадьбе Е.А. Строгановой С.Р. Воронцову в письме из Петербурга в Лондон, он особо отметил богатство ее жениха: «Здесь много свадеб, между прочим <…> баронессы Строгановой с Демидовым, человеком, имеющим 250 000 р. годового дохода…»¹ Впрочем, Н.Н. Демидов унаследовал от отца не только богатство, но и любовь к наукам и искусствам, стремление делать добро. Николай Никитич Демидов вошел в историю нашего Отечества не только как промышленник, тайный советник, командор Мальтийского ордена, русский посланник во Флоренции, но и как известный меценат, покровительствующий ученым и художникам, щедрый благотворитель, в 1812 г. собравший на свои средства полк, в 1813-м подаривший Московскому императорскому университету ценнейшую коллекцию редкостей, в 1824-м пожертвовавший петербургским жителям, пострадавшим от описанного А.С. Пушкиным в «Медном всаднике» наводнения, 50 000 рублей. Еще были пожертвования на сооружение больницы в Перми и госпиталя в Казанской губернии, пожертвования для сельского воспитательного дома в Гатчине. Но вернемся, однако, к жене Николая Никитича Елизавете Александровне Демидовой. Насколько нам известно, она вместе с мужем уехала за границу. Супруги поселились в Париже. Пожалуй, их сближали общий интерес к литературе и искусству, но характерами и вкусами они не сходствовали. Разлад в семейной их жизни привел к тому, что они фактически разошлись. Впрочем, в светском и шумном Париже это не стало предметом обсуждения. Приличия были соблюдены, и Е.А. Демидова предавалась всевозможным увеселениям и празднествам, которыми так славился Париж: театр, балы, блестящие салоны — вот что занимало Элизабет. Демидовы принимали у себя в парижском доме артистов, музыкантов, поэтов, литераторов. Открытый дом Демидовых привлекал их неслучайно: Елизавета Александровна, кокетливая и грациозная, была просто обворожительна. К тому же она обожала Францию и французов, первого консула Наполеона называла богом Европы, благоговела и преклонялась перед ним. Увы! Бурные исторические события начала позапрошлого века неумолимо вторгались в частную жизнь наших соотечественников, оказавшихся за границей. Убийство герцога Энгиенского в 1804 г. заставило многих русских покинуть Францию. Заключенный в 1807 г. Тильзитский мир между Францией и Россией вселил надежды на безоблачное мирное будущее и Париж снова гостеприимно распахнул свои двери перед русскими путешественниками. Но политическая атмосфера постепенно накалялась. В канун войны России с наполеоновской Францией Демидовым пришлось уехать из Парижа в Россию. Только после того, как отгремели сражения, только после реставрации Бурбонов Елизавета Александровна вернулась уже одна, без мужа в любимый ею Париж. Ее решительному шагу не помешало то, что к этому времени она была матерью двух сыновей — Павла, родившегося в 1798 г., и Анатолия, появившегося на свет в 1812 г. Но недолго оставалось ей наслаждаться парижской жизнью — в 1818 г. Елизавета Александровна скончалась от внезапной скоропостижной болезни и была похоронена на парижском кладбище Пер Лашез; на ее могиле сын ее Анатолий воздвиг великолепное надгробие из белого мрамора. Николаю Никитичу суждено было пережить жену на 10 лет.

Но все это было потом. А в начале XIX столетия в Париже Елизавета Александровна Демидова блистала в свете, окруженная толпой восторженных поклонников. Какой она была? Как она выглядела? Известна хранящаяся в Государственной Третьяковской галерее миниатюра работы А.-Х. Ритта 1790-х гг., где мы видим молодую прелестную женщину с полуобнаженной грудью, с шаловливой улыбкой на губах, со смеющимися глазами.

Известен и другой ее портрет — работы Греза: на голову наброшена легкая накидка, глаза молитвенно возведены к небу, рука прижата к груди. В Государственном Эрмитаже хранится живописный портрет Е.А. Демидовой работы Роберта Лефевра: задумчивая прекрасная женщина в коричневато-золотистом платье сидит на зеленой бархатной кушетке на фоне колонны, драпировки и балюстрады: нога в белой изящной туфельке покоится на зеленой бархатной подушке; в руке с тонкими длинными пальцами — книга… Но есть еще один портрет Е.А. Демидовой — портрет литературный. Ей было суждено «воспламенять воображение поэтов». В ее альбоме — в стихах и прозе сохранен ее пленительный облик.

С некоторыми из оставивших свои записи представителей французской культуры она была знакома лично, о чем свидетельствуют как содержание этих записей, так и дневник Жюльетты Крюденер от декабря 1803 г.: в нем представлен, судя по всему, общий круг знакомых ее матери баронессы В.-Ю. Крюденер (1764–1824) и Е.А. Демидовой. В этот круг входили в том числе Ф.-Ж. Тальма, Ж.-Ф. Дюсис, П. Лафон, Ж. Гара. Тальма записал в альбоме тот же фрагмент из «Стихов на праздник в честь старости» Дюсиса, который читал, как об этом сообщает Жюльетта, в салоне ее матери 2 декабря 1803 г.

Первая датированная запись относится к 15 апрелю 1810 г. Предыдущие, очевидно, сделаны незадолго до того, то есть не ранее начала 1810 г. Первой, без указания даты, делает запись в альбоме Луиза де Парни. Это знаменитая актриса, прославившаяся под именем мадемуазель Конта (1760–1813). До революции Луиза Конта была любимой актрисой королевы Марии-Антуанетты, исполнительницей роли Сюзанны в «Женитьбе Фигаро» Бомарше. Ей покровительствовал брат короля граф д’Артуа. Убежденная роялистка, Л. Конта подверглась во время революции тюремному заключению и готовилась к смертной казни, собираясь прочитать на эшафоте сочиненные ею стихи: «Я поднимусь на эшафот. Это всего лишь сменить театральные подмостки. Вы можете, гражданин палач, Убить меня, но не сломить. Так кончается королевская власть, Достоинство, простодушная грация. Равняет всех Лезвие гильотины». Чудом избежав смерти, Л. Конта вернулась в 1799 г. на театральную сцену. Ее последнее представление состоялось в марте 1808 г. В 1809 г. она вышла замуж за маркиза П.-М.-К. Дефоржа де Парни, племянника известного поэта. В ее салоне собиралось лучшее общество Парижа. В альбоме Е.А. Демидовой она записала: «Если бы мне в прежнее время надо было взять за образец женщину, полную изящества, благородства и простоты, то я выбрала бы Элизабет. Я постаралась бы придать моему взору меланхолическую мягкость ее глаз, очарование моих движений явило бы чувствительное и великодушное сердце… но у меня нет больше ни повода, ни средств быть столь любезной…».

Помимо Л. Конта свои записи оставили еще несколько французских театральных деятелей. Вслед за ней берется за перо великий трагический актер Франсуа-Жозеф Тальма (1763–1826), который пишет: «Госпожа Димидофф так добра, что желает видеть мое имя в ее Альбоме. Я благодарю ее за эту особую честь, коей она хочет меня почтить. Каждый здесь, в зависимости от своего таланта, представит стихи, изящную прозу или рисунок. Я хотел бы поступить так же и не адресовать Госпоже Димидофф то, что она привыкла слышать ежедневно. Потому я не стану говорить ей здесь о ее невыразимом очаровании и о прелести ее ума; зачем повторять то, что говорят все? Что же мне тогда остается? Мои средства в сем случае не достаточны. Мой удел — изображать людские страсти, для чего служат выражение лица и голос. Но ни мое чело, ни звуки моего голоса не могут изобразить здесь моего волнения, ибо мое искусство не может выразить ей мою благодарность и то, как я ценю доказательство уважения, которое она хочет мне дать. Я должен прибегнуть к посторонней помощи и ограничусь тем, что приведу здесь стихи об Альпах моего старого друга Дюсиса, нашего современного Эсхила». Затем следуют упомянутые строки Дюсиса, содержащие описание грандиозного альпийского пейзажа. В заключение Тальма замечает: «Эти стихи, хотя и малоизвестные, достойно, как мне кажется, выражают величие описываемых предметов, и я решил, что лучшее, что могу сделать, это предложить их изысканному вкусу Госпожи Димидофф».

Жан-Франсуа Дюсис (1733–1816), поэт, драматург, автор подражаний Шекспиру (созданных на основе французских переводов), член Французской академии, был в то время одним из известнейших французских писателей. По старости он почти не покидал своего дома в Версале. Именно в Версале, 23 мая 1810 г., оставил он свою запись в альбоме Е.А. Демидовой. Мы не знаем, посетила ли она Дюсиса или ему был передан ее альбом. Но, судя по оставленному в нем стихотворению, французский поэт был знаком с Елизаветой Александровной.

 

Альбом сей, он напомнит Вам

Почтенного в сединах старца.

Но мне любовь и милых дам

Напомнит он, все может статься.

Пусть Меланхолия — моя.

Очарованьем упиваюсь.

Полны им очи Ваши. Я,

Чтоб видеть их, умру, признаюсь.

Но у меня есть мой Альбом.

Уйдя, Елизавета в нем

Живет, того не сознавая.

Сид не сумел всего отнять.

Чувствительность он смог мне дать.

И в сердце память, все живая.

 

(Здесь и далее французские стихи представлены в переводах Натальи Муромской)

По всей видимости, Е.А. Демидова, как и многие ее современники и соотечественники, увлекалась французским театром. Костантин-Франсуа Шассебеф де ла Жироде, граф Вольне (1757–1830) записал в ее альбоме: «Я впервые увидел Элизабет во Французском театре. Нежная Меланхолия и обаяние <1 слово нрзб> были написаны на ее лице, а ее простой наряд позволил мне угадать ее сердце». Французским театром назывался после революции главный театр Франции «Комеди Франсез». Что касается Вольне, то это псевдоним, взятый отпрыском знатного семейства, который стал известным путешественником, философом и знатоком восточных культур. За свое «Путешествие в Египет и Сирию» (1785, 1787) он получил медаль императрицы Екатерины II. Когда же Екатерина провозгласила себя врагом революционной Франции, Вольне, ярый республиканец, вернул ей медаль. Его самым известным сочинением стал трактат под названием «Руины, или Размышления о гибели империй» (1791), проникнутый предромантическими настроениями. Меланхолия, которую Вольне находит в облике Е.А. Демидовой, занимает большое место в этой книге, посвященной меланхолическим размышлениям автора о судьбах империй на их руинах. Вольне был сторонником и сподвижником Наполеона Бонапарта, с которым познакомился еще на Корсике, в бытность Наполеона простым офицером.

Другой известный актер «Комеди Франсез» и драматург Пьер Лафон (1775–1846) оставил в альбоме рассказ о том, как некий аббат, «известный своими острыми словечками, умом, а в особенности учтивостью» (возможно, аббат Жак Делиль, прославленный в то время поэт), сочинил буриме, стихотворение на заданные рифмы, которые ему предложила Мария-Антуанетта, встретившись с ним на прогулке в «рощах Трианона». Это стихотворение, сочиненное как комплимент королеве («Она Венера в своей уборной, Минерва у себя в кабинете…»), переадресовано Лафоном Е.А. Демидовой: «Сколько строк этих прелестных стихов легко можно отнести к Элизабет! О! кто лучше, чем я, может оценить ее доброту, ее грацию, ее благородную простоту и чарующие звуки ее трогательного голоса?

Могу ли когда-либо забыть, что эта просвещенная любительница наук и искусств шесть лет назад пригласила меня разделить ее приятные досуги, кои она зачастую посвящает изучению моего искусства? Ныне я получаю самую благородную награду за мое усердие: мне дарована честь написать мое имя среди ее Любезных воспоминаний».

Другой известный актер, Флери (настоящее имя Жозеф-Абраам Бенар; 1750–1822), также благодарит Е.А. Демидову за то, что смог участвовать в ее увеселениях: «Сударыня, желаю вам, когда вы вновь увидите свою родину, не забывать о той стране, где вы оставили столь живые сожаления у всех, кто имел счастье быть допущенным в ваше общество; что до меня, Сударыня, я буду счастлив, если вы иногда будете вспоминать, как я желал понравиться вам и содействовать вашим увеселениям».

Эти слова Флери, а также запись неизвестного лица, подписавшегося «Француз», в которой говорится о том, что Элизабет вновь увидит «гиперборейские края», указывают на то, что в 1810 г. она уезжала в Россию.

Дважды оставил записи в альбоме Эмманюэль Дюпати (1775–1851), автор множества комедий, водевилей и песен. Первый раз он делает запись 19 июля 1810 г., не будучи знаком с владелицей альбома: он посвящает стихотворение «Элизабет, с которой я никогда не говорил, хотя мы порой говорили друг о друге». В своем стихотворении он воспевает ее «неотразимые взоры», которые заметил на балах, после чего им овладело желание не только видеть Элизабет, но и говорить с ней. Но это желание не может осуществиться, так как она уезжает. Действительно, с июня 1810 г. в альбоме Демидовой появляются прощальные записи. «Возвращайтесь же скорей, — заканчивает свое стихотворение Дюпати. — Франция зовет вас, Изящество, мягкость, благородная простота, Прелестный голос и постоянная доброта, Все, что чарует и нравится, Разве все это предназначено не Франции?»

Второй раз Дюпати написал в альбом стихотворение «Госпоже графине Демидофф по случаю ее вторичного отъезда». Запись датирована 28 июня 1816 г.:

 

Боюсь утратить, что меня пленяло.

Как жаль, что день от нас уходит вновь.

Как жаль, что ночь ушла, с ней тайны покрывало.

Как жаль, что покидает нас любовь.

Мне друга жаль, сошедшего в могилу.

Мне жаль опавший лист, мне жаль увядший цвет.

Я буду сожалеть и об Элизе милой.

Уехала она, и счастья больше нет.

Оставила для нас полей прекрасных дали.

Все нам — плоды дерев, зеленых рощ листва.

Все наше — нам. Но что мне в день печали

То, что осталось здесь, раз в сердце пустота?

Прекрасней всех края казались наши

До той поры, пока здесь ты была.

Лазурней небеса тогда казались даже,

Когда в твоих глазах лазурь небес цвела!

О, счастья миг! Каким он кратким был!

Взамен надолго все печалью стало…

И в трауре места, что украшала.

Отъезд твой родину в чужбину превратил.

На сих брегах прошла, как день прошел прекрасный.

Как он, скорей вернись! Мы ждать тебя согласны.

 

Дюпати сотрудничал с Жаном-Никола Буйи (1763–1842), автором либретто комических опер, который оставил запись в альбоме 20 июля 1810 г., то есть на следующий день после Дюпати, также не будучи лично знаком с Демидовой: «Хотя я знаю Элизабет только по портрету, который недавно нарисовал мой друг Робер Лефевр, я заметил на ее благородном и меланхоличном лице столь трогательное, искреннее выражение, что я решаюсь записать в этом Альбоме мой последний романс, который заставил звучать лиры многих композиторов. Я записываю здесь музыку, которая кажется мне наиболее подходящей для этого случая». Эта запись позволяет таким образом датировать портрет Р. Лефевра 1810 г.

Буйи записал слова и ноты своего романса «Потребность любви» («Besoin d’aimer»), сочинив последний куплет, предназначенный владелице альбома: «Вы, чьи глаза посеяли во Франции / Тот недуг, который легко чувствовать, но трудно выразить, / Не забывайте об этом, / Помните: в разлуке только растет / Потребность любви!»

В альбоме помимо имен Дюсиса и Вольне встречаются имена и других известных в то время французских писателей. Не знакомый с Е.А. Демидовой Франсуа-Огюст де Парсеваль-Гранмезон (1759–1834), поэт и художник, участник египетского похода Бонапарта, оставляет интересное свидетельство того, что альбомы предназначались прежде всего для неопубликованных текстов. Он пишет: «Нет ничего приятнее в мире, чем то, в чем есть очарование тайны. Оно придает любви, этой страсти, которая имеет наибольшую власть над человеком, сильнейшую притягательность, а Альбом, где втайне помещаются неизданные отрывки, утратил бы всю свою ценность, если бы эти отрывки были опубликованы. Ум и грация Госпожи Димидофф признаны всеми, кто имел счастье видеть ее и беседовать с нею, но я не разделил с ними этого преимущества, и она для меня — таинственное божество, коему, как я полагаю, я не могу воскурить более приятный фимиам, чем стихи, на которые вдохновило меня очарование тайны».

Поэт, к которому впоследствии проявляли большой интерес в России, Шарль Мильвуа (1782–1816), записал в альбоме в 1810 г. стихотворение на отъезд Елизаветы Александровны под названием «Разлука и воспоминание. Госпоже Димидофф». В посмертном собрании сочинений Мильвуа (1822) это восьмистишие было опубликован без указания имени адресата под названием «Стихи, написанные в альбом госпожи *** по случаю ее отъезда». Эти стихи лишний раз доказывают, что Мильвуа был не только грустным элегическим поэтом, автором многократно переводившегося на русский язык «Падения листьев», но и мастером «легкой поэзии», которая составляет значительную часть его наследия. Впрочем, в этом альбомном образчике салонной поэзии, завершающемся мечтаниями о любви, ощутимы элегические ноты:

 

Лютеции под взором очарованным

Цвела прелестнее из всех весенних роз.

Вдруг пересажена, увы! И сим взволнованы

Пролили наши рощи токи слез.

Но от цветка все ж что-то остается.

Сладчайший здесь витает аромат.

Цвела где роза, в неге сердце бьется,

Любви мечтая сладостных наград.

 

Романс под названием «Сожаления» записал в альбоме поэт Жан-Шарль-Жюльен Люс де Лансиваль (1764–1810). Под стихами дата: 20 июня 1810 г. Через два месяца Лансиваль умер. Его стихи, судя по всему, не связаны с владелицей альбома. Это вполне соответствующие жанру романса жалобы на несчастную любовь, которая не позволяет радоваться наступлению весны.

А вот стихотворение известного писателя, автора «Картин Парижа» (1781–1790) Луи-Себастьяна Мерсье (1740–1814), под названием «Не прощайся» написано специально для Е.А. Демидовой. Мерсье просит Элизабет не говорить ему жестокого слова «прощай», которое страшит его вечной разлукой. Ведь тот, кто умеет любить, должен верить в бессмертие.

Поэт Алексис де Шарбонньер (1778–1819) записал в альбоме перевод «Оды, воспевающей вид издалека на Итонский колледж» (1747) Томаса Грея. Родственник Жака Делиля, Шарбонньер следовал по стопам этого мастера описательной поэзии. Свой перевод он предварил небезынтересным вступлением: «Услышав однажды от г-на де Талейрана, что из английских стихотворений он больше всего восхищается “Видом Итонского колледжа” Грея, я прочитал его и попытался перевести. Г-н Делиль один знает этот перевод, и я буду счастлив, если любезная северная пчелка не презрит этого полевого цветка, увидев его среди тех, что спешат рассыпать у ее ног».

Известная поэтесса Аделаида-Жийет Дюфренуа (урожденная Бийе; 1765–1825) переписала в альбом элегию «Моей лире», опубликованную в 1807 г. в ее сборнике «Элегии». В конце она поместила «Посылку Элизабет предыдущей элегии», из которой следует, что она не была знакома с Е.А. Демидовой: «Если бы по счастливой случайности я познакомилась с вами, То моя лира, любезная Элизабет, Нашла бы, чтобы понравиться вам, менее несовершенную песнь. Но воспоминание о вас в том, кто вас не видел, Рождает, увы, тщетные сожаления».

Зато, возможно, Е.А. Демидова была знакома с Александром Суме (1788–1845), который прославился впоследствии как романтический поэт и драматург, а в 1810 г. был автором дифирамба и од, прославлявших Наполеона. Суме адресовал владелице альбома галантный мадригал, уверяющий ее в том, что она создана для «берегов Лютеции», а не «ледяных берегов» своей родины.

14 сентября 1810 г. Е.А. Демидова была уже в Мюнхене, о чем говорит запись в ее альбоме знаменитого немецкого философа Фридриха-Генриха Якоби (1743–1819), который просит не забывать его.

В Петербурге помимо В.Л. Пушкина в демидовском альбоме записал стихи Луи (Людвиг Францевич) Гиньяр де Сен-При (1789–1881). Сын французского эмигранта, графа Ф.-Э. Гиньяра де Сен-При, приглашенного в Россию Екатериной II, он стал русским офицером. Его стихотворения продолжают традицию французского аристократического общества, в котором умение сочинять стихи на случай было признаком хорошего тона.

Такие стихи оставили в альбоме Елизаветы Александровны те, кто не были поэтами: Эдм Мерстет, «первый географ короля Голландии», французские военные, в том числе Огюст де ла Гард (1750–1830), бывший в 1792 г. в течение месяца министром иностранных дел Людовика XVI.

О. де ла Гард в своем стихотворном портрете Е.А. Демидовой представил ее как любительницу и знатока искусств, не забыв упомянуть и о присущем ей меланхолическом очаровании, о котором в согласии с характерным для эпохи культом чувствительности и меланхолии пишут многие в ее альбоме:

 

Бог всех искусств озарил твою колыбель

Чистыми лучами своего могучего огня

И возжег в твоей чарующей душе

Любовь ко всем искусствам, страсть к прекрасному:

Нежные чары гармонии,

Искусства Греции и Италии

Поочередно услаждают твое сердце.

Ты умеешь радоваться, умеешь выбирать,

Не стараясь блистать, чуждая тщеславию,

И одно только чувство — твой вождь и учитель.

Твоя грация и твой ум отгоняют печали,

Что слишком часто отравляют жизнь.

Тень меланхолии

Придает еще больше очарования твоей нежной веселости,

Ты умеешь думать, чувствовать и смеяться…

 

«Врач больницы св. Людовика» Алибар заполнил страницу альбома рассуждением о природе бреда, связав в заключение свой экскурс в область медицины со сценой умирания Юлии Вольмар в романе Руссо «Новая Элоиза» и отдав таким образом дань чувствительности: «О, Руссо!.. Тебе было известно это величественное предсмертное состояние, ведь ты исполнил такого красноречия и достоинства последние слова несчастной супруги Вольмара!..»

15 февраля 1814 г. в альбоме сделал запись Деглиньи, о котором известно только то, что он был автором комедии «Хвастуны» (1799) и актером. Представляется маловероятным, что в это время, когда война с Наполеоном еще продолжалась, Е.А. Демидова вновь оказалась в Париже. Может быть, Деглиньи был тогда в России? В посвященном Е.А. Демидовой стихотворении он говорит и о ее альбоме:

 

… Я прочитал, перечитал каждую страницу

Книги, которую вам только что отдал.

Эта книга, любезная Элизабет,

Как и вы — добра, благородна и нежна.

В вашем альбоме повсюду видны

То мягкое mollе, тот facetum,

Что по-французски мы называем

Волнующей, естественной грацией,

Даром нравиться и чаровать,

Прелестью, повелевающей нам любить,

В чем мы видим нечто, что нас волнует, воспламеняет

И сжигает дотла,

В общем то, что боги придали

Вашему стану и вашим глазам,

Вашему восхитительному виду,

Коим вы напоминаете Ириду, Аталанту

Или Диану в глубине лесов,

Несущую любовь в своем колчане.

Здесь, Сударыня, я умолкаю,

Я — француз и поэт.

О том, что внушают ваш ум, ваши таланты,

Ваша прекрасная душа,

Мое почтение и мои седые волоса

Запрещают мне вам говорить.

 

Таким образом, альбомы имели не только приватный характер, о котором писал Персеваль. Альбомы читали в окружении их владельцев, предварительно просматривали их и те, кто собирался оставить свою запись.

Среди текстов 1810 г. два соседствуют на страницах альбома Е.А. Демидовой и подписаны именами Эме де Куаньи и Майа Гара. Не прославленные талантами, эти двое составляли в то время влюбленную пару и, по всей видимости, оставили свои записи в альбоме во время визита к его владелице. Майа Гара (1763–1837) был братом знаменитого певца Жана Гара (1764–1823), с которым, возможно, Елизавета Александровна была знакома, как и другие представительницы России, хозяйки салонов в Париже в начале XVIII в. В.-Ю. Крюденер и Е.Ф. Долгорукая (об этом свидетельствует дневник Ж. Крюденер). Журналист и политический деятель, М. Гара остался в истории как адресат страстных любовных писем Софи де Кондорсе, вдовы философа. Гара бросил ее ради другой женщины, Эме де Куаньи (1769–1820), которая после разводов с герцогом де Флери и графом де Монроном сохранила свою девичью фамилию. Подруга Талейрана, возлюбленная знаменитого красавца герцога де Лозена, украшение блистательных салонов Франции старого режима, она вместе со своим будущим вторым мужем, де Монроном, подверглась в эпоху террора заключению в тюрьму Сен-Лазар в то же время (на десять дней раньше), что и Андре Шенье, как известно, один из любимых поэтов А.С. Пушкина. Около четырех месяцев они провели в этой тюрьме. Благодаря подкупу одного из тюремщиков Э. де Куаньи и Монрону удалось избежать смерти. Шенье был казнен в июле 1794 г. за два дня до падения Робеспьера. В тюрьме он написал оду «Юная пленница». Сохраненная одним из его соузников, аббатом А.-Л. Милленом, ода была впервые опубликована в журнале «Декад филозофик» в 1795 г., а в 1796-м перепечатана в «Альманахе муз». В 1801 г. Миллен вновь опубликовал оду в журнале «Магазен энсиклопедик» со следующим примечанием: «Эта ода была написана Андре Шенье для госпожи де М*** (Монрон), когда мы все вместе находились в тюрьме Сен-Лазар в эпоху царствования Робеспьера. <…> Это была юная узница, полная кротости, грации, образованная и остроумная. Она избежала участи наших несчастных товарищей и жива до сих пор»². Ода Шенье, трижды опубликованная до выхода в свет посмертного собрания его сочинений (1819), долго составляла, как писал А.С. Пушкин в черновом наброске своей заметки о Шенье, славу этого неизвестного поэта, упомянутого также Шатобрианом в «Гении христианства» (1802)³. Фрагменты оды были переписаны В.-Ю. Крюденер в тетради с водяным знаком «1802»⁴. Современники связывали образ молодой узницы с именем Эме де Куаньи. Возможно, В.-Ю. Крюденер и посетитель ее салона в 1803 г. В.Л. Пушкин были с ней знакомы. Не исключено, что Эме де Куаньи фигурирует в альбоме Е.А. Демидовой как прославленная «молодая узница». Она записывает комплимент владелице альбома, сравнивая ее с Елизаветой, матерью Иоанна Предтечи, и с Елизаветой, королевой Англии, от которых она выгодно отличается, так как умеет «лучше употребить свое время, чем первая» (долгое время остававшаяся бесплодной), и сохранить власть над сердцами, не умножая жертв, как Елизавета Английская: «…она любима всеми, кто с ней знаком».

М. Гара выполняет желание Элизабет, помещая отрывок из «сочинения, которое еще не завершено». В нем говорится «о путешествии императора Александра в Берлин в 1805 г.»: «Я испытал те чувства, которые должен ощущать француз, узнав об этом шаге, решившем создание наступательного союза Пруссии и России, вооруженной в то время против Франции. Но мое мнение не помешало мне оценить прекрасные и любезные качества императора Александра: я был бы счастлив, если бы этот фрагмент мог изобразить Элизабет несколько его черт, о которых она сама упоминает всякий раз, когда говорит о нем, а она это делает часто, выражая столь трогательный интерес, что его одного было бы достаточно, чтобы оценить их». Далее восхваляются красота, великодушие, благородная простота, «спокойное величие», «мягкость и убедительность» Александра, с легкостью покоряющего «чистые и чувствительные сердца».

Завершается альбом Е.А. Демидовой, начатый ее восхвалением, также хвалой — Александру, написанной по-французски неизвестным, судя по всему русским. В записи, озаглавленной «Te-Deum» (начало католического гимна «Тебя Бога хвалим») прославляется победа в войне 1812 г.: «В высшей степени памятные события и героические подвиги возносят нас превыше известных сфер Славы и бессмертия! Принесем же жертву в храме Родины! И да будем гордиться тем, что принадлежим к Великому Народу Севера, который стал самым великим во Вселенной благодаря неустанным, возвышенным подвигам Героя, друга Богов и Людей. Освободитель мира, он уже затмил тройное созвездие Цезаря, Августа и того Победителя, чье имя он приукрашает. Уже его триумфальная колесница несется по свету, даруя человеческому роду Блаженство и Согласие, и он управляет ею, дабы мы не лишились впредь их сладостного лика».

Галантный и чувствительный регистр, в котором сделано большинство записей в альбоме Е.А. Демидовой, сменяется, таким образом, в заключение патриотическим гимном, прославляющим Александра I и русский народ. Подобный контекст отсылает к определенной культурной модели, о чем свидетельствует аналогичная атмосфера, окружающая пребывание в Париже в 1803 г. баронессы Крюденер, также представительницы России. Описывая чуть позже свои успехи в черновом отрывке без названия, она отмечает «власть женщин во Франции», которые нигде не царствуют «с большим блеском» и где «так ценятся прелесть ума и манеры держаться, выразительное лицо и грация», «невыразимое очарование, что составляют грация, ум и чувствительность»⁵, то есть те качества, что подчеркнуты в портрете Е.А. Демидовой ее французскими почитателями. Известно также, что обе женщины прославились в Париже своими танцами. Баронесса исполняла в салонах «танец с шалью», изображенный в романе Ж. де Сталь «Дельфина» (1802). А знаменитая художница Э. Виже-Лебрен, познакомившаяся с Н.А. Демидовым и его женой еще во время своего пребывания в России (1795–1801), пишет в своих «Воспоминаниях» о бале, который она дала в Париже в конце 1801 — начале 1802 г.: «Помню, что на этом балу госпожа Димидофф исполнила танец, который называют русским вальсом, столь восхитительно, что присутствовавшие вставали на банкетки, чтобы посмотреть на нее»⁶. «Просторы Севера» и «холодное море», ради которых баронесса Крюденер покидает Париж, вызывают сожаления французских поклонников, которые призывают ее, как и Элизабет, не забывать «о той памяти, что она оставила по себе во Франции»⁷. В.-Ю. Крюденер воплощала тот же идеал женщины, что и Е.А. Демидова: «Ее лицо изображало глубокую меланхолию, глаза и голос проникали в душу, в чистых линиях фигуры было что-то идеальное, воздушное»⁸. Восхищение прелестной иностранкой сменяется в конце текста баронессы восхвалением «императора России», который «уже намного превосходит Александра Македонского»⁹.

В альбоме Е.А. Демидовой, как и в тексте В.-Ю. Крюденер, происходит утверждение на европейской сцене российской женщины — а именно статус женщины определял в согласии с французской галантной традицией уровень культуры — и российского монарха, нового любимца богов, подобного французскому «королю-солнцу», такого же, как и он, гаранта процветания и величия своего народа. Так, казалось бы, домашний, приватный альбом, на самом деле циркулирующий в кругу французской и российской культурной элиты, участвует в формировании нового образа России, страны с европейской женской культурой и монархом, представляющим образец для всей Европы.

Поэтическую дань своего восхищения отдал Е.А. Демидовой и В.Л. Пушкин. Будучи в 1803 г. в Париже, он встречался с ней, читал посвященные ей французские стихи в салоне баронессы Крюденер — об этом свидетельствует запись в дневнике ее дочери, Жюльетты Крюденер от 7 декабря 1803 г.

«Все разошлись, мы остались одни с Пушкиным, и он снова начал с еще большим пылом читать свои русские песни и стихи, адресованные госпоже Демидовой»¹⁰.

В.Л. Пушкин читал свои переводы русских народных песен на французский язык — они были напечатаны в «Mercure de France» и приняты со всеобщим одобрением. Что касается стихов, адресованных Е.А. Демидовой, то до сих пор они не были известны. Скорее всего, именно их записал Василий Львович в альбом Елизаветы Александровны в декабре 1810 г. в Петербурге (по материалам готовящейся Государственным музеем А.С. Пушкина «Летописи жизни и творчества В.Л. Пушкина» в это время московский стихотворец находился в северной столице).

В альбоме — два стихотворения В.Л. Пушкина на французском языке, адресованные Е.А. Демидовой. Одно из них сочинено на заданное ею слово «искренно». Это образец салонной литературной игры. Второе интересно тем, что В.Л. Пушкин вспоминает о своей жизни в Париже, о своей встрече с Е.А. Демидовой.

 

Стихи, адресованные мадам де Демидовой на слово «икренно», которое она мне дала.

На голос: я его посадил, я увидел как оно родилось.

 

Велите мне, прелестная Лизета,

Вы с Вами искренно лишь только говорить.

Хоть откровенность — века не примета,

Ну что же! Значит так тому и быть.

И все же я хочу по вашей воле

Сказать Вам все или же все почти.

Дар нравиться в Вас есть, чего же боле,

Но есть изъян, который не в чести.

*

Изъян Ваш в том, что Вы ведь, чаровница,

Изменчивы, меняясь всякой час.

То безразличие, то нежность Ваша мнится,

В любви то ветрены, то верны без прикрас.

Пустяк Вас может в ярость вдруг завлечь,

Пустяк легко Вас может успокоить.

Поверьте, искренна моя сегодня речь.

Пустяк Вам нравится, но может и расстроить.

*

В душе у нас голубизна очей.

Ваш ум чарует, хитрый и лукавый.

У нас сердца пылают тысячью свечей,

А Ваше сердце бронзовое, право.

Улыбка Ваша, следует признать,

Не нравится. И я от страха в дрожи.

Я так боюсь Вам все, увы, сказать.

Я с Вами слишком искренен, быть может.

 

В. Пушкин

 

У Сены на брегах сии стихи слагая,

В Париже жил как Вы, Парижем покорен.

Трепещет сердце там, всем ум там восхищен.

Владычица там женщина любая.

В Париже к Вам я часто приходил,

Вам принося святое поклоненье.

Я, ветреный, лишь в Вас искал спасенье

И, Вам благодаря, вдруг постоянным был.

Элиза, было Ваше то произведенье.

 

Тот же

 

Стихи В.Л. Пушкина, адресованные Е.А. Демидовой, подтверждают его литературную репутацию салонного стихотворца, мастера стихов на случай, его светскую репутацию поклонника прекрасных женщин, дамского угодника. И еще, в этих стихах выразилось неослабевающее восхищение Василия Львовича Парижем и парижанками. Недаром он писал 12 сентября 1803 г. из Парижа Н.М. Карамзину: «Красавиц везде много, но должно признаться, что нигде нет столько любезных женщин, как во Франции. Все нимфы и грации!»¹¹

В альбоме есть еще одно стихотворение В.Л. Пушкина (оно также на французском языке). Это «Песня Островитянина». Стихотворение было опубликовано П.А. Вяземским в 1876 г. в «Русском архиве» по памяти — им было напечатано 12 строк¹². П.А. Вяземский вспоминал, что В.Л. Пушкин написал своим приятелям и княгине Е.Ф. Долгоруковой «очень милые и остроумные стихи», когда он жил во время невского ледохода на Васильевском острове. Любопытно, что названная П.А. Вяземским княгиня Екатерина Федоровна Долгорукова, урожденная Барятинская, встречалась с В.Л. Пушкиным в Париже в 1803 г. в салоне баронессы Крюденер, возможно — в ее собственном салоне, в домах Е.А. Демидовой и мадам Рекамье, с которой она дружила и которую посещал Василий Львович. Автограф В.Л. Пушкина в альбоме Е.А. Демидовой содержит 32 строки, имеет указание на адресата («графу Виельгорскому») и примечания сочинителя, позволяет уточнить датировку стихотворения — не позднее 1810 г.

 

Песня Островитянина^*, адресованная графу Виельгорскому.

На голос: я часто видел во время моих путешествий.

 

Другого будто мира житель,

Завидую судьбе иной.

Ведь бедная моя обитель

Как остров. Я мертвец живой.

Любовь к занятиям порою

Утешит — это не обман.

Я одиночество, не скрою,

Люблю…что создал Циммерман.

×

Мои соседи всем известны.

Таланты Богом им даны.

Гравер и зодчий^** интересны,

Но все ж совсем мне не нужны.

В подруги сердце впечатленный

Мой образ. И хочу сказать:

Зачем выписывать Томона

Воздушны замки чтоб создать?

×

Я в Академии уроки

Пойти бы мог, конечно, брать

У тех, чьи гениальны строки,

Кто Цицеронам лишь под стать.

Врата святилища науки,

Увы, закрыты для меня.

Я не пишу ученой скуки.

Куплетов сочинитель я.

×

Настольной книгою — Аврелий,

Еще Сенека и Платон.

Вам лучше — Вы красавиц пели.

Вы подле них — Анакреон.

Романс печальный, томный, нежный —

Твое богатство, Трубадур.

Узнаешь многое конечно,

Когда учитель твой амур.

 

Тот же

 

С. Петербург

1810 декабря 10

 

^* Я жил на Васильевском острове . Я там был заключен в течении 15 дней во время ледохода (примеч. В.Л. Пушкина).

^** Томон архитектор. Клаубер гравер (примеч. В.Л. Пушкина).

 

Позволим себе кратко прокомментировать приведенное стихотворение. Оно адресовано, как сказано самим его автором, графу Виельгорскому. К сожалению, пока не представляется возможным уточнить, кому именно посвятил Василий Львович свои стихи — графу Михаилу Юрьевичу Виельгорскому, государственному деятелю, композитору и меценату, или же его брату графу Матвею Юрьевичу Виельгорскому, виолончелисту (в их петербургском литературно-музыкальном салоне будет часто бывать племянник В.Л. Пушкина А.С. Пушкин). Конечно же, желательно установить адрес, по которому проживал В.Л. Пушкин на Васильевском острове в соседстве с гравером Игнатием — Севастьяном Клаубером, с 1796 г. поселившимся в Петербурге, преподававшим гравирование в Петербургской Академии художеств, и с придворным архитектором Жаком Тома де Томоном, с 1799 г. проживавшим в России, украсившим Петербург величественным зданием биржи, ростральными колоннами и другими строениями.

Стихотворение дополняет наше представление о круге чтения Василия Львовича: его настольные книги — римский писатель, историк Аврелий Виктор, римский философ и драматург Сенека, греческий философ Платон (заметим, впрочем, что философия Платона была чужда московскому стихотворцу: «Платоники чрезвычайно похожи на тех людей, которые пьют мед, по усам течет, а в рот не попадает. Что до меня касается, то я люблю его глотать, пока силы мои еще то позволяют»¹³, — писал он П.А. Вяземскому). И еще, пребывая в одиночестве на Васильевском острове, В.Л. Пушкин читает трактат «Об одиночестве» швейцарского врача и писателя Иоганна-Георга Циммермана. Отдадим должное остроумию Базиля Пушкина: он любит одиночество, но только то, «что создал Циммерман». Самой же интересной, пожалуй, является строфа о Российской Академии.

3 декабря 1810 г. состоялось годичное собрание Российской Академии, на котором адмирал А.С. Шишков (в 1813 г. он станет президентом Академии) зачитал «Рассуждение о красноречии Священного Писания». В «Присовокуплении к Рассуждению…» он обвинял В.Л. Пушкина в забвении Отечества и преклонении перед иноземным, приписывал ему безверие и безнравственность, язвительно замечал, что есть стихотворцы, которые научились благочестию в «Кандиде», а благонравию и знаниям в парижских переулках (намек на пребывание Василия Львовича в Париже). «Рассуждение о красноречии Священного писания» А.С. Шишкова с «Присовокуплением» было издано в 1811 г. Тогда же В.Л. Пушкин отразил адресованные ему обвинения в послании к Д.В. Дашкову:

 

Неужель оттого моя постраждет вера,

Что я подчас прочту две сцены из Вольтера?

Я христианином, конечно, быть могу,

Хотя французских книг в камине я не жгу.

В предубеждениях нет святости нимало:

Они мертвят наш ум, и варварства начало.

Ученым быть не грех, но грех во тьме ходить.

Невежда может ли Отечество любить?

Не тот к стране родной усердие питает,

Кто хвалит все свое, чужое презирает,

Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,

И, бедный мыслями, печется о словах!

Но тот, кто следуя похвальному внушенью

Чтит дарования, стремится к просвещенью…¹⁴

 

В 1811 г. послания В.Л. Пушкина «К В.А. Жуковскому» и «К Д.В. Дашкову» были изданы отдельной брошюрой с предуведомлением, подчеркивающим их полемическую направленность. Они остались в истории русской литературы как первые манифесты карамзинской школы. Первый же отклик В.Л. Пушкина на «Рассуждение о красноречии Священного Писания» — в стихотворении «Песня Островитянина», вписанного в альбом Е.А. Демидовой 10 декабря 1810 г., то есть всего неделю спустя после того, как А.С. Шишков произнес в Российской Академии свою речь: потому и появляются у Василия Львовича иронические стихи о тех, «чьи гениальны строки, кто Цицеронам лишь под стать»; называя себя всего лишь сочинителем куплетов, автор стихотворения недвусмысленно сочинения своего литературного противника объявляет «ученой скукой».

Итак, 10 декабря 1810 г. В.Л. Пушкин пометил свои стихотворные записи в альбоме Е.А. Демидовой. Вероятно, прежде чем обмакнуть гусиное перо в чернильницу или же уже сделав записи и присыпав еще не высохшие чернила песком, Василий Львович перелистал альбом, прочитал записи, которые оставили на его страницах те, кто писал их раньше него. Среди автографов он обнаружил записи, принадлежавшие его французским друзьям, тем, с которыми в 1803 г. он встречался в Париже. С Тальма московский стихотворец особенно сблизился. Василий Львович, страстный театрал, в России непременный участник домашних спектаклей, не только видел Тальма на сцене, восхищался его игрой. Он встречался с Тальма в парижском обществе, даже брал у него уроки декламации (если Василий Львович знал, что у Тальма брал уроки декламации и Наполеон, то это должно было польстить его самолюбию). Пением Гара В.Л. Пушкин наслаждался в салоне баронессы Крюденер. Как знать, быть может, и с другими авторами записей, сохранившихся в альбоме Е.А. Демидовой, был знаком Василий Львович. Установить это помогут только дальнейшие поиски.

В.Л. Пушкин — не единственный русский автор, оставивший свои стихи в альбоме Елизаветы Александровны. Неизвестный сочинитель написал по-русски четверостишие о том, что счастие супруги — в счастии супруга. Поль Демидов, сын Е.А. Демидовой, записал французский мадригал о незабудке, цветке, который говорит:

 

Я скромного цвета, я прячусь в траве.

Тщеславиться мне невозможно.

Но если однажды на Вашем челе

Узрю я себя, то стану цветком я роскошным.

 

Мадригал Павла Демидова трогает тем, что адресован матери, и это не только комплимент прекрасной женщине, волшебно преобразующей все, что к ней прикасается, это еще и символ памяти о ней: ведь цветок, о котором идет речь, — незабудка.

Нет, разумеется, мы пока еще не всё знаем об альбоме Е.А. Демидовой. Разумеется, его исследование должно быть продолжено. Но уже сейчас можно сказать, что время сохранило для нас драгоценный памятник ушедшей культуры, в котором по-своему заключена история России и Франции начала XIX столетия, взаимоотношения разных людей, их мысли и чувства, французская поэзия и голос французской лиры русского стихотворца. В альбоме — драгоценный для нас опыт ушедшей эпохи, опыт, перенесенный нами из прошлого в настоящее, чтобы сохранить его для будущего.

 

Примечания

 

¹ Русский архив. 1876. Кн.1. М., 1876. С.112.

² Цит. по: Шенье А. Сочинения. 1819. М., 1995. С.523.

³ «Долго славу его составляло неск<олько> сл<ов>, сказанных о нем Шатобрианом, два или три отрывка <в древнем элегическом роде, Ода Младой Узницы> и общее сожаление об утрате всего прочего» (Пушкин А.С. Полн. собр. соч. [В 17 т.]. М.; Л., 1937–1949. Т. II. С. 953).

⁴ ГАРФ. Ф. 967. Оп. 1. Ед. хр. 19. Л. 67.

⁵ Крюденер Ю. Автор «Валери» и парижское общество // Крюденер Ю. Валери, или Письма Густава де Линара Эрнесту де Г… М., 2000. С. 232-233.

⁶ Vigée-Lebrun E. Souvenirs. T. II. Paris, 2005. P. 114.

⁷ Крюденер Ю. Указ. соч. С.234.

⁸ Там же. С. 249.

⁹ Там же. С. 254.

¹⁰ Жюльетта Крюденер. (Из дневника 1803 г.) // Крюденер Ю. Указ. соч. С. 261-262.

¹¹ Пушкин В.Л. Стихи. Проза. Письма. М., 1989. С.206.

¹² Русский архив. 1876. №10. С. 160-161.

¹³ Цит. по: Михайлова Н.И. Парижский мой отец. М., 1983. С.153.

¹⁴ Пушкин В.Л. Стихотворения. СПб., 2005. С.39.