Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 89 2009

Наталия Каргополова

 

Дороги Гоголя

 

«Непостижимо, неестественно связан с Россией Гоголь, быть может более всех писателей русских, и не с прошлым вовсе России он связан, а с Россией сегодняшнего дня и еще более завтрашнего».

Андрей Белый

 

Гоголевские экспозиции в Государственном Историческом музее — явление традиционное: в 1902 и 1909 годах в стенах музея проходили выставки, отмечавшие годовщины смерти и рождения писателя.

На выставке, посвященной 200-летию Н.В.Гоголя, благодаря огромному разнообразию памятников из фондов ГИМ, ГТГ, музея им. А.В.Щусева, АВПРИ (Архива внешней политики Российской империи), РГБ, библиотеки МГУ, частных собраний, электронным презентациям, предоставляется возможность показать своеобразное восприятие России Н.В.Гоголем, писателем, публицистом, педагогом, историком. Раскрытие темы жизненного и творческого пути писателя происходит на фоне окружающего мира: столичного, провинциального, мифологического, исторического и обыденного. Сюжетным стержнем концептуального решения экспозиции является мотив дороги, подтвержденный словами писателя: «Дорогою у меня обыкновенно развивается и приходит на ум содержание; все сюжеты почти я обделывал в дороге». Дорога — житейский и духовный путь писателя, его путь к истине и спасению, его физическая потребность, его лекарство. География странствий охватывает Малороссию, Петербург, Москву, Западную Европу, Иерусалим, Рим и необъятные российские просторы, по которым мчится тройка Чичикова. К практически всем художественным персонажам Гоголя ведет дорога, как в прямом, так и в символическом смыслах, а вместе с ней — философское размышление о российском бытие.

 

На всей биографии, творчестве, духовной жизни и мироощущении Николая Васильевича Гоголя лежит печать «священных мест Родины» — Полтавщины, Миргорода, Великих Сорочинцев, Васильевки.

Здесь в течение многих столетий разыгрывали историческое действо половцы, татары, казаки, чумаки, украинцы, поляки, русские. К моменту рождения писателя на этой земле ещё помнили первого гетмана Левобережной Украины Даниила Апостола, Василия Кочубея, Мазепу, Петра Великого.

Гоголь, не придавая большого значения своей родословной, был увлечен поэтическим колоритом старины. «Что за радость, что за раздолье падет на сердце, когда услышишь про то, что давным-давно, и года ему и месяца нет, делалось на свете! А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед… чудится… как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе…» («Пропавшая грамота»).

Родословная Гоголей-Яновских со стороны деда восходит к казацкому полковнику Остапу Гоголю, отличившемуся при польском короле Яне Казимире. Прапрадед Гоголя Иоанн (Ян) был священником, сменившим польское подданство на русское и получившим православный приход. Прадед взял двойную фамилию — Гоголь-Яновский. Во время Польского восстания Николай Васильевич, прежде подписывавшийся как «Гоголь-Яновский», оставляет только «Гоголь». «Кончик фамилии», прибавленный поляками, как сообщал писатель матери, куда-то делся, и, «может быть, кто-нибудь поднял его на большой дороге».

Предки его со стороны бабушки, урожденной Лизогуб, принадлежали к старинному роду, известному при Богдане Хмельницком. В роду выделяется прапрадед Гоголя Василий Танский, полковник, прославившийся своей храбростью в войне со шведами. Крутой нрав привел его по воле императрицы Анны Иоанновны в Сибирь, где Василий провел семь лет. Его дочь Анна вышла замуж за Семена Лизогуба. Любовные приключения их дочери Татьяны Семеновны, бабушки Гоголя, и Афанасия Гоголя-Яновского, выпускника Киевской духовной академии, приглашенного в дом Лизогубов в качестве домашнего учителя, возможно, отразились в повести Гоголя «Старосветские помещики» — Афанасий Иванович тайно увез из отчего дома Пульхерию Ивановну.

Не менее романтическая история любви произошла и с родителями Гоголя. Василию, четырнадцатилетнему единственному сыну Татьяны Семеновны и Афанасия Демьяновича, во время поездки на богомолье приснился сон — Царица Небесная указала ему на девочку-младенца и назвала ее его женой. Проезжая хутор соседей Косяровских, мальчик в их годовалой дочке Маше узнал привидившуюся ему девочку. Начались постоянные посещения дома Косяровских, игры и дружба Василия с Машей. Он сочинял для нее стихи, песни. Когда ей исполнилось 14 лет их обвенчали, и Василий Афанасьевич увез молодую жену на хутор Купчинский, родовое имение Лизогубов, который вскоре переименовали в Васильевку.

Поместье Васильевка стало исторической, ландшафтно-архитектурной и этнографической кулисой ко многим произведениям Гоголя. Усадебный дом начал строить Василий Афанасьевич в 1824 году, а после его смерти дело продолжила Мария Ивановна. План дома, формы и детали его оформления со следами дорического и тосканского стилей, классический фронтон, мезонин, включение в строение элементов народного украинского зодчества были характерны для того типа построек, которые отвечали нуждам малороссийского помещика средней руки. Гоголь принимал в возведении дома живое участие, о чем свидетельствуют его письма и архитектурные рисунки. Из Петербурга он писал матери об изготовлении дорических колонн, остеклении окон и дверей в спальне и гостиной цветными стеклами в готическом стиле, т.к. это «необыкновенно красиво». «Я еще не помню, чтобы мода когда-нибудь могла изобразить что-нибудь лучше этого». Приезжая на родину, он сам красил стены и потолок, рисовал бордюры, букеты и арабески. Полы в комнатах покрывались домоткаными коврами, сделанными по рисункам Гоголя.

Дом окружал парк, посаженный при Василии Афанасьевиче. Территория «Красоты и покоя» с тенистой аллеей, «Долиной спокойствия», беседкой «Мечта», «Гротом вдохновения», «Грустным прудом» навевала, по ощущению Гоголя, «гармонические грезы». Поэзия символов, художественные образы парка, характерные для эпохи сентиментализма и романтизма, у писателя проявились затем в «Майской ночи, или Утопленнице», описании Маниловки в «Мертвых душах», в «Старосветских помещиках». От отца Гоголь унаследовал любовь к природе, непреходящий интерес к растительному царству. Одной из составляющих времяпрепровождения обитателей усадьбы было составление гербария. Листы самодельной тетради Гоголей-Яновских хранят 113 образцов растений, представляя разнотравье, щедрыми волнами окружавшее Васильевку: дрок, тысячелистник, сушеница, синяк русский, горчак, репешок, клевер луговой, колокольчик, окопник и т.д.

Гоголи-Яновские владели 400 душами крестьян и тысячью десятин земли. Характер хозяйствования, образ жизни, неспешный ход времени прочитывается в «Старосветских помещиках»: «Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими…» Хутор, принадлежавший героям этой повести Афанасию Ивановичу и Пульхерии Ивановне Товстогуб, списан с родной Васильевки, а фамилия Товстогуб созвучна с девичьей фамилией бабушки Гоголя — Лизогуб.

Николай Васильевич Гоголь родился в 30 километрах от Васильевки, в местечке Великие Сорочинцы, которые были известны в исторических преданиях как место проведения Рады, собранной Даниилом Апостолом. С начала XIX века Сорочинцы стали приобретать известность благодаря торговой ярмарке, привлекавшей народ с окрестных и дальних хуторов.

Проделать нелегкий по весенней распутице путь родителей Гоголя заставил страх потерять ожидаемого ребенка. До этого два младенца Марии Ивановны и Василия Афанасьевича скончались, едва появившись на свет. В Сорочинцах же жил известный на всю округу доктор М.Я.Трахимовский. Во флигеле его дома 20 марта (1 апреля по новому стилю) и родился мальчик, крещенный в честь чудотворца Николая. Ожидая ребенка, молодая мать молилась о нем перед образом Николая Диканьского в Свято-Никольском храме, расположенном в поместье, принадлежавшем роду Кочубеев.

Читающая российская публика узнала об этой примечательной церкви благодаря гоголевскому персонажу, дьяку Фоме Григорьевичу, «рассказавшему три повести»: «Вечер накануне Ивана Купала», «Пропавшая грамота», «Заколдованное место», опубликованные в Петербурге в 1832 году в сборнике «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Вдали от родины, в переломные моменты своей жизни Гоголь просил мать молиться о нем перед образом Николая Диканьского, которого она умоляла о появлении его на свет. Изображение небесного покровителя всегда сопровождало вечно странствующего писателя.

Крестили Николая в Сорочинцах, в Спасо-Преображенской церкви, воздвигнутой по приказу гетмана Даниила Апостола.

Существует легенда: стихотворение, которое написал Гоголь в 5 лет, прочел известный писатель Капнист. Он нежно обнял мальчика и сказал счастливым родителям (отец Гоголя пописывал пьесы): «Из него будет большой талант, дайте ему только учителя-христианина».

Патриархальный мир семейства Гоголей был тесно переплетен с народными представлениями и православной религией. С младенчества Николаю запомнился рассказ бабушки о лестнице, спускаемой с небес ангелами, подающими руку душе умершего. Лестница — подъем, возвышение духа, духовный взлет. Образ лестницы, соединяющей землю с небом, введен в повесть «Майская ночь, или Утопленница»: Левко говорит красавице Ганне о длинной лестнице от неба до земли, которую ставят перед Светлым Воскресением святые архангелы. И в последнее мгновение жизни Гоголь, перед которым открылась вечность, воскликнул: «Лестницу мне, лестницу!»

Рассказ матери о Страшном суде, о благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и страшных, вечных муках грешных потряс сознание Гоголя на всю жизнь, «возбудил всю чувствительность». Неслучайно по воле писателя в «Ночи перед Рождеством» Вакула в левом крылосе церкви нарисовал ад и такого гадкого черта, «что все плевали, когда проходили мимо», а бабы подносили к изображению расплакавшееся дитя, и оно «удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери». «А черт для Гоголя, — как замечал проницательный В.Набоков, — это вихляющаяся нечисть, мелкий подлец, невыразимо гаденький. Раздавить его тошно и сладостно. Дьявол Гоголя был из мелких чертей, которые чудятся русским пьяницам. В чем-то такому восприятию способствовала маменька Мария Ивановна, женщина добрая, но исполненная религиозных экзальтаций, расписывая сыну обитателей ада в самых приближенных к земным существам образах, не мало содействовала привитию сыну мистического восприятия мира».

Уже из Петербурга Гоголь постоянно просил мать сообщать ему сведения об обычаях и поверьях, о празднике Ивана Купала, о русалках, о правилах некоторых карточных игр, об украинской свадьбе, «не упуская ни малейших подробностей», о полном наряде сельского дьячка, о женском платье «до последней ленты», о старинных материях и женских головных уборах. Он с нетерпением ожидал от нее пересказов страшных сказаний, смешных, забавных, печальных, ужасных историй про старину. Просил также мать собирать «старопечатные книги», «рукописные стародавние про времена гетманщины», спрашивал, нет ли у кого «записок, веденных предками какой-нибудь старинной фамилии».

Именно народная тема, сюжеты произведений, основанные на знании украинского народного быта и преданий, сделали в 1830-х годах имя Гоголя известным всей России. Свойство поэтического гения молодого писателя претворило действительную жизнь, этнографию, фольклор в художественно осмысленное новое бытие украинского народа с его нравами и обычаями, чувствами и фантазией.

Родной Украине намеревался молодой Гоголь, ищущий свой путь, как он считал, посвятить монументальный труд в шести томах — историю Украины «от начала до конца». Значительно позже, в конце 1833 года, у него возникает желание переехать из Петербурга в Киев и занять кафедру всеобщей истории в открывающемся университете Святого Владимира. «Бросьте в самом деле кацапию, — уговаривает он своего знакомого, историка, профессора московского университета, М.А. Максимовича, — да поезжайте в гетманщину». «Туда, туда! В Киев! В древний, в прекрасный Киев. Там или вокруг него делались дела старины нашей… Это один только город у нас, в котором как-то пристало быть келье ученого».

Исторические работы не были осуществлены, но способствовали вызреванию художественно-исторических замыслов, прежде всего повести «Тарас Бульба». О «казаках-рыцарях» Гоголь писал: «Запорожское казачество одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это опустошительное разлитие двух магометанских народов, грозивших поглотить Европу». «Это было пестрое сборище самых отчаянных людей пограничных наций… Всякий имел право приставать к ним, но он должен был непременно принять греческую религию».

Совершенно иные литературные сюжеты, связанные с жизнью провинциального города и раскрывшиеся в «Ревизоре», «Мертвых душах», почерпнуты Гоголем во время его пребывания в Полтаве и Нежине.

В 1818 году Николая и его младшего брата Ивана привезли в Полтаву для учебы в Полтавском поветном (уездном) училище, где братья пробыли год. Затем Николай продолжил занятия у преподавателя латинского языка, подготовившего его к поступлению в губернскую гимназию.

В Нежинской гимназии высших наук, призванной ее основателем князем А. Безбородко стать центром образования, наук и нравственности, Гоголь проучился с 1821 года семь лет.

Наибольшее влияние на гимназиста, не отличавшегося успехами, оказал профессор естественного права Н.Г.Белоусов, послуживший прототипом Александра Петровича во второй части «Мертвых душ», «человека необыкновенного», наставника помещика Тентетникова. Белоусов преподавал подопечным науку таким образом, чтобы она способствовала воспитанию «гражданина земли своей», утверждению желания служить отчизне.

В гимназии сложились отношения с товарищами, отправившимися после окончания учебы «по обычаю всех честолюбцев» в Петербург: Александром Данилевским, дружба с которым продолжалась всю жизнь; Николаем Прокоповичем, поэтом, преподавателем русского языка и словесности; Нестором Кукольником, писателем; К.Базили, дипломатом и литератором, сопровождавшим Гоголя в 1848 году в Иерусалим.

В Нежине юному Гоголю грезились великие свершения. Он решил избрать путь служения справедливости, остановив свой выбор на юстиции, поскольку в этой области, считал он, работы более всего и здесь он будет истинно полезен для человечества. И только столица, далекий Петербург мог стать местом, где исполнятся искренние и честолюбивые планы: «Во сне и наяву мне грезится Петербург, с ним вместе и служба государству».

 

* * *

Подобно кузнецу Вакуле, отправившемуся на чёрте в Петербург накануне Рождества за черевичками для Оксаны, в рождественские дни 1828 года Николай Гоголь примчался в столицу империи. «Строгий, стройный вид» города-мечты неожиданно был увиден им, провинциалом, в хаотическом, жутковатом движении: «Боже мой! Стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли, на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней».

Прожив пять лет в Петербурге, Гоголь создал фантасмагорическую картину Невского проспекта с несущимся тротуаром и неподвижными каретами, с растягивающимся и ломающимся в своей арке мостом, домом крышею вниз, с алебардой часового, которая вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела на реснице глаза. Писатель населил проспект, «всеобщую коммуникацию» Петербурга, цветочным водопадом дам, сыплющимся от Полицейского до Аничкова мостов, атласными и бархатными бакенбардами, тонкими, узенькими талиями, женскими рукавами, похожими на воздухоплавательные шары, щегольским сюртуком с лучшим бобром, нежными родителями со своими слабонервными подругами, гувернерами всех наций, голодными титулярными советниками, носом майора Ковалева, ровно в три часа дня прогуливающегося по проспекту, мужиками в запачканных известью сапогах и мальчишками в пестрядевых халатах, заглядывающимися на лубочных Ерусланов Лазаревичей, на объедал и обпивал и т.д. В повести «Невский проспект» автор дал читателю совет-предостережение: «О, не верьте этому Невскому проспекту: я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы».

Однако, очутившись в городе вечной зимы и ядовитого климата, теплолюбивый украинский юноша вполне по-житейски разумно начал строить собственную судьбу.

В сентябре 1829 года Гоголь по протекции Ф.В.Булгарина пробовал определиться на службу в III отделение е. и. в. Канцелярии. В ноябре 1829 года Гоголь получил «незавидное» место в департаменте государственных хозяйств и публичных зданий, откуда уже через три месяца уволился. Вскоре он поступил в департамент уделов на должность помощника столоначальника. Но работать в департаментах и коллегиях, где «все подавлено, все погрязло в бездельных, ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь», Гоголь не стал. В марте 1831 года он окончательно распростился с идеей стать государственным человеком, имеющим влияние на политику и судьбы отечества. Но быстротечная служба принесла писателю огромную пользу в познании жизни бюрократической среды, механизма делопроизводства, быта и самоощущения мелкого чиновника, «маленького человека».

Попробовал Гоголь свои силы и на педагогическом поприще. Благодаря стараниям литературного критика и профессора Петербургского университета П.А.Плетнева, опекавшего всех литераторов, он в 1830 году получил место учителя в домах сенатора князя А.В.Васильчикова и отставного генерала корпуса жандармов П.И.Балабина, у которого давал уроки его десятилетней дочери Марии, впоследствии ставшей доверительным корреспондентом писателя.

В доме статс-секретаря Н.М.Лонгинова Гоголь обучал трех его сыновей, в том числе Михаила, будущего историка русской литературы.

В мае 1831 года, благодаря все тому же Плетневу, Гоголь познакомился со своим кумиром А.С. Пушкиным. С гордостью и подчеркнуто аффектированно рассказывал он знакомым и родным о судьбоносном для него знакомстве, считая, что попал под благословение Пушкина и всем, что есть у него хорошего, он обязан великому поэту.

В 1831 году, по протекции, Гоголь был принят преподавателем истории младших классов в женский Патриотический институт, основанный в память Отечественной войны 1812 года для сирот военных. Не прошло и месяца, как его перевели на должность старшего учителя истории с правом на получение чина титулярного советника. В 1833 году императрица Александра Федоровна пожаловала Гоголя за труды бриллиантовым перстнем и подписала резолюцию о зачислении в институт его сестер Елизаветы и Анны. Хлопоты В.А.Жуковского, А.С.Пушкина и А.В.Никитенко привели к определению Гоголя в июле 1834 года в Петербургский университет адъюнкт-профессором кафедры всеобщей истории. В сентябре здесь он читал первую лекцию — «О средних веках», впечатление от которой передал студент Н.И.Иваницкий: «Невозможно было спокойно следить за его мыслью, которая летела и преломлялась, как молния, освещая беспрестанно картину за картиной в этом мраке средневековой истории».

Спустя больше года, в 1835-м, Гоголь сообщил историку, профессору Московского университета М.П. Погодину об окончании своей профессорской деятельности. «Неузнанный я взошел на кафедру и неузнанный схожу с нее. Но в эти два года — годы моего бесславия... я много вынес оттуда и прибавил в сокровищницу души». Подготовка к лекциям, систематические занятия, дисциплина посещений оказались невыносимы и чужды Гоголю.

Литератор П.А.Анненков, хорошо знавший Гоголя, так обозначил его петербургский период исканий: «С 1830 по 1836 годы, то есть вплоть до отъезда за границу, Гоголь перепробовал множество родов деятельности — служебную, актерскую, художническую, писательскую. С появлением "Вечеров на Хуторе", имевших огромный успех, дорога, наконец, была найдена...»

Путь Гоголя в литературу завершился успешно во многом благодаря участию умных, образованных и талантливых людей, олицетворяющих русскую культуру первой половины XIX века: А.С.Пушкина, А.А.Дельвига, П.А.Плетнева, В.Ф.Одоевского, П.А.Вяземского, В.А.Соллогуба, М.Ю.Виельгорского и др. Более всего обязан был Гоголь В.А.Жуковскому известному поэту и переводчику, воспитателю наследника российского престола Александра Николаевича. Жуковский неизменно с терпением и трогательной заботой опекал писателя, хлопотал перед особами царской фамилии о предоставлении Гоголю денежных пособий, зачастую тайно снабжал его собственными средствами. В 1847 году, будучи уже знаменитым, автор «Мертвых душ» писал Василию Андреевичу: «Вот уже скоро двадцать лет с тех пор, как я, едва вступивший в свет юноша, пришел первый раз к тебе уже совершившему полдороги на этом поприще… Ты подал мне руку и так исполнился желаньем помочь будущему сподвижнику! Как был благосклонно-любовен твой взор!.. Что нас свело неравных годами? Искусство. Мы почувствовали родство, сильнейшее обыкновенного родства. От чего? От того, что чувствовали оба святыню искусства».

23-летний Гоголь приобрел известность у читателя поэтическими повестями из украинской жизни, в 27 лет стал российской знаменитостью, написав пьесу об административных российских беспорядках, сотворившую переворот не только на театральной сцене, но и в общественном сознании.

Как признавался драматург Жуковскому, комедия стала первым его произведением, задуманным с целью произвести доброе влияние на общество. «В “Ревизоре” я решился собрать в одну кучу все дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем».

Коллизия пьесы взята из реалий российского быта. Известно, что идея была подсказана Гоголю Пушкиным, которого в 1833 году во время поездки в Поволжье и Приуралье с целью сбора материалов для истории Пугачевского бунта приняли за высокодолжностную личность.

Первое чтение «Ревизора» состоялось 18 января 1836 года в Шепелевском дворце (на месте Нового Эрмитажа) у Жуковского. Гоголь читал, вызывая восторг у слушающих, а присутствовавший Пушкин во время чтения просто «катался от смеха».

Появление пьесы на сцене императорского театра возможно было только с дозволения самого императора, который услышал ее в чтении М.Ю.Виельгорского, члена Комитета императорских театров, имевшего большое влиянием при дворе. Резолюция о разрешении постановки была получена на четвертый день после отправки пьесы в цензуру. «Если бы не высокое заступничество государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее», — писал Гоголь своему другу, московскому актеру М.С.Щепкину спустя 10 дней после премьеры, состоявшейся 19 апреля 1836 года в Александринском театре, недавно открывшемся и получившим название в честь супруги императора Александры Федоровны. Во время репетиции «Ревизора» Гоголь познакомился с М.И.Глинкой, так как в фойе театра одновременно шла репетиция «Жизни за царя», оцененной Гоголем как прекрасное начало национальной оперы. Позднее композитор и писатель встречались в домах В.А.Жуковского, М.Ю.Виельгорского, В.Ф.Одоевского.

На премьере зал был полон. В театре присутствовали военный министр А.И.Чернышев, министр финансов Е.Ф.Канкрин, член Государственного совета П.Д.Киселев, приехал И.А.Крылов, который редко показывался в обществе. Среди многочисленной молодежи был студент Петербургского университета И.С.Тургенев. Неожиданно в театр приехал Николай I с восемнадцатилетним сыном, будущим царем Александром II. «Государь император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души», — констатировал А.И.Храповицкий, несколько лет назад экзаменовавший незадачливого Гоголя-актера.

По высочайшему повелению актерам И.И.Сосницкому и Н.О.Дюру за исполнение ролей Городничего и Хлестакова были выданы в качестве подарка табакерки стоимостью 800 рублей каждая, исполнителю роли Осипа А.Н.Афанасьеву табакерка за 700 рублей. Автор пьесы получил единовременное денежное вознаграждение в 25 000 рублей, а позднее, за подношение экземпляра книги «Ревизор», «вещицу в 800 рублей».

На самого автора представление произвело тягостное впечатление — ему не нравилась игра актеров, постановка, реакция зрителей. Вскоре после премьеры Гоголь уехал за границу для работы над «Мертвыми душами», начатой осенью 1835 года. По признанию писателя, создание большого сочинения, в котором предстало бы все, что ни есть хорошего и дурного в русском человеке, и обнаружилось видней свойство русской природы, требует спокойствия, удаления от России.

Но именно холодный Петербург спас писателя от создания лишь этно-романтических историй и малороссийских повестей. Как заметил В.Набоков: «Самое ужасное, что может присниться, — это Гоголь, строчащий на малороссийском том за томом “Диканьки” и “Миргороды”».

За несколько дней до отъезда Гоголь читал на дне рождения сына П.А.Вяземского Павла свою новую комедию «Женитьба». 6 июня с семьей Вяземского и с А.С.Данилевским он отбыл в Кронштадт, где сел на пароход «Николай I» и покинул родину. Вместе с ним в странствие пустился со своей замечательной дорожной шкатулкой коллежский советник Павел Иванович Чичиков, у которого составился в голове странный сюжет, послуживший началом гоголевской поэмы.

 

* * *

В Париже Гоголю легко писалось о начале похождения Чичикова. «Мне совершенно кажется, как будто я в России: передо мною все наши, наши помещики, наши чиновники, наши офицеры, наши мужики, наши избы, словом вся православная Русь. Мне даже смешно, как подумаю, что пишу Мертвых душ в Париже», — признавался Гоголь Жуковскому в ноябре 1836 года.

Гоголь здесь вел жизнь обыкновенного российского обывателя: засматривался на витрины магазинов, сделавшись «ужасным зевакою», пробегал взглядом миллионы афиш, наслаждался итальянской оперой, восхищался воздушностью балерины М.Тальони, дважды был в Лувре, ездил в Версаль, посетил Ботанический и Зоологический сады, брал уроки французского, довольно часто «банкетировал» в ресторанах с А.М.Данилевским и однокашником И.П.Симановским. Совершая прогулки по городу, Гоголь с друзьями сделали из Парижа «совершенный Петербург: «Итальянский бульвар называли Невским проспектом, Тюльери — Летним садом, Палерояль — Гостиным двором и прочее…»

После Парижа, изъездив множество европейских городов, Гоголь очутился в Риме, «городе-деревне», — полной противоположности французскому Вавилону, где всё политика, в каждом переулке библиотека с журналами, «остановишься на улице чистить сапоги, тебе суют в руки журнал; в нужнике дают журнал».

Приехал писатель в Рим в день Пасхи, 26 апреля (по н.с.) 1837 года и встретил праздник в соборе Святого Петра.

Уже современники заметили, что Гоголь творил поэму о России при бесконечном чтении эпопеи Рима. Он открывал для себя Вечный город подобно своему литературному персонажу, князю, из повести «Рим». Город был прекрасен гармоничным слиянием двух миров: «на одной половине его дышит век языческий, на другой христианский, и тот и другой — огромнейшие две мысли в мире». Гоголь высоко ценил барочную архитектуру, знакомую ему и близкую по украинскому барокко. Писатель полюбил жителей Рима, обладающих чувством прекрасного, римский карнавал, во время которого город превращался в театр, и наступало время общего веселия и единения. Любил окрестности Рима, просторы Кампаньи в часы захода солнца, просторы пригорода, напоминающие ему Украину.

В Риме, где человек «целой верстой ближе к небу», писалась книга о российском бытие. Вечный город вдохновил Гоголя переосмыслить сюжет «Ревизора» об аферисте Хлестакове, дурачащем уездный город, и преобразить его в масштабное полотно о мошеннике Чичикове, дурачащем всю губернию, а затем — и всю Россию. Чичиков открыл в русской литературе чреду образов приобретателей, предпринимателей, капиталистов, без обмана не могущих ступить шагу. Но даже при какой-то кажущейся симпатии, с которой Гоголь создает образ Чичикова, тот остается, как считал Розанов, «куклой, вылепленной из воска и лишенной жизненного тепла». В.Набоков, кстати, заметил, что «Гоголь никогда не рисовал портретов, он пользовался зеркалами и как писатель жил в своем зазеркальном мире». Он же писал, что «пытаясь покупать мертвецов в стране, где законно покупали и закладывали живых людей, Чичиков едва ли серьезно грешил с точки зрения морали. Он всего лишь низко оплачиваемый агент дьявола, адский коммивояжер, добродушный и упитанный».

Первая часть поэмы «Мертвые души» (вышла в 1842 году) грезилась автору по примеру дантовой трагедии как преисподня, 2-я — чистилище, а 3-я — чем-то подобием рая с прекрасными образами. «”Мертвые души” — грязный двор, ведущий к изящному строению», — так передала мнение автора о первой части поэмы горячая почитательница писателя, княгиня В.Н. Репнина.

Рим обратил писателя к мысли, что недостаточно показать лишь пошлость и ничтожество мира, важно показать дорогу к духовному, религиозному очищению. И начинать очищение каждому надо с себя. «Скажу только, что с каждым днем и часом становится светлей и торжественней в душе моей, что не без цели и значенья были мои поездки, удаленья и отлученья от мира, что совершалось незримо в них воспитанье души моей...» «Небесная сила поможет мне взойти на ту лестницу, которая предстоит мне, хотя я стою еще на нижайших и первых ее ступенях» (из письма к Жуковскому).

Вечный город подарил русскому писателю физическое и душевное спокойствие, не омраченное снегами, департаментами, подлецами и т.п. Принятым местом общения художников, писателей, актеров в Риме было кафе «Греко», своеобразный интернациональный клуб на улице Кондотти, основанный в 1760 году. В свое время его посещали Казанова, Гете, Мицкевич, Байрон, Стендаль, Андерсен, Бизе, Вагнер и др. В анфиладе небольших комнат, среди картин, скульптур, барельефов, автографов, подаренных кафе его знаменитыми посетителями, находятся миниатюрный портрет Гоголя и факсимиле автографа гоголевского текста — отрывка из письма к Плетневу 1842 года: «О России я могу писать только в Риме, только там является она мне во всей своей громаде…»

В Риме не потерял Гоголь своего пристрастия к экстравагантному костюму, изобретая какой-то фантастический наряд: серая шляпа, светло-голубой жилет и панталоны цвета малины со сливками, шейные платки из кисеи и батиста, которые он сам выкраивал для себя, собственноручно удлиненные или укороченные жилеты, белые перчатки и щегольской пиджак с синим бархатным жилетом. Чичиков, стоящий перед зеркалом и любующийся новым фраком цвета наварринского пламени с дымом, «камергерским перегибом» на спине, при котором можно успешно «адресоваться к даме средних лет и последнего просвещения», сродни своему создателю, походившему в своих костюмах на «петушка».

Вот впечатление от внешности и костюма Гоголя С.Т.Аксакова: «Я едва не закричал… Передо мной стоял Гоголь… — вместо сапогов длинные шерстяные чулки выше колен; вместо сюртука… бархатный спенсер, а на голове — бархатный, малиновый, шитый золотом кокошник. Гоголь писал и был углублен… Он долго не зря смотрел на нас,… но костюмом своим нисколько не стеснялся. Жуковский сейчас вышел, и я…» Эта любовь к пестроте и в Петербурге и в Риме подчеркивала странность, «измученность» Гоголя: не то мученик, не то шарлатан — сомневался в нем Аксаков. На самом же деле, понял Андрей Белый: в Гоголе «гопакующий писарь себя защищал величием дворянина; а “дворянчик” лез в генералы наставлять их “высокопревосходительств”: “огромно велико мое творчество… Еще восстанут против меня новые сословия… Кто-то незримый пишет предо мною могущественным жезлом”».

Он с раннего утра принимался за работу. Писал обыкновенно стоя у секретера, у окна, рядом стоял кувшин с холодной водой из каскада Терни. С приходом сумерек комнату освещал старинный античный светильник, «имевший достоинство напоминать, что при таких точно лампах работали и веселились древние консулы, сенаторы и прочие». Как и прежде, для вдохновения, для развития содержания поэмы ему нужна была дорога: «Мне бы дорога теперь, да дорога в дождь, слякоть, через леса, через степи, на край света…» (письмо из Рима — Погодину 1840 года).

Годы жизни в Риме постепенно утвердили Гоголя в предназначение его к великой миссии, а в связи с этим и в переосмысление назначения искусства. Его «Мертвые души» слились в его сознании с религиозной идеей воспитания и просвещения читателя в истине.

Внутренняя работа постепенно меняла внешний облик Гоголя, сделала задумчивым, сосредоточенным в себе. В одежде он старался довольствоваться необходимым, страсти, пороки, довлевшие над его героями, Гоголь находил в себе и боролся с ними в надежде на Божью помощь.

В 1845 году, во время очередного духовного и физического кризиса, будучи в Карлсбаде, писатель сжег пятилетний труд — вторую часть “Мертвых душ”. Как только пламя унесло последние листы, «содержание книги вдруг воскресло в очищенном светлом виде», — описал свое видение Гоголь.

Круг чтения Гоголя второй половины 1840-х годов в какой-то мере отражает его переживания. Он изучает произведения отцов церкви, жития святых, книги на древнеславянском языке, издания летописей, штудирует статистические, хозяйственные отчеты об экономике России, сборники русских песен, описание обрядов, сведения о лошадях, собаках, деяниях исторических героев, архитектуре древнерусских городов. Никогда не разлучается Гоголь с Евангелием. Книгу Фомы Кемпийского «Подражание Христу», проповедующего аскетизм, нищенство как блаженство и путь к спасению человека от мира зла, он почти в приказном тоне советует читать своим родным и друзьям. Из Рима в 1846 году Гоголь дает распоряжение, чтобы доходы от изданий книг после его смерти мать и сестры делили с бедными напополам, чтобы усадьба и деревня походили скорее на странноприимный дом, чем на обиталище помещика.

Размышления над дальнейшими похождениями Чичикова вылились в 1847 году в публицистический сборник «Выбранные места из переписки с друзьями» — по определению автора, «небольшое произведение и не шумное по названию в отношении к нынешнему свету, но нужное для многих…», писавшиеся «с молитвой, в духе любви к государю».

Гоголь совершил отчаянный поступок — обнародовал свои частные письма, в которых размышлял практически о всех сторонах российской жизни — от управления государством до взаимоотношений между мужем и женой. Книга всколыхнула российское общество. Одни посчитали, что, несмотря на все недостатки, эта книга — сокровище, другие — безумие и гордыня. Самый известный российский критик В.Г.Белинский, всегда с энтузиазмом встречавший произведения, вышедшие из-под пера Гоголя и ценивший «Мертвые души» за глубину общественной идеи и «бесконечную художественность образов», страстно обличал «Выбранные места из переписки с друзьями» как гнусную книгу.

Состоялся знаменитый диалог в письмах между Белинским и Гоголем, в котором два человека говорили об убеждениях, символе веры на разных языках и исповедовали разные ценности.

После «Выбранных мест…» у писателя крепнет мысль об окончательном возвращении на родину. Но путь к ней и к созданию второй части национальной поэмы должен пройти, по его мнению, через Святую Землю.

 

* * *

На дорогу в Иерусалим и цель своего паломничества Гоголь смотрел как на важнейшее событие всей жизни: «Много, много мне нужно обдумать у Гроба Cамого Господа, от Него испросить благословение на все, в самой той земле, где ходили Его небесные стопы». Писатель публично объявил о своем намерении в предисловии к «Выбранным местам…», просил прощения у соотечественников и их молитв о благополучии его странствия, обещал молиться за всех у Гроба Господня.

По повелению Николая I Гоголю был выдан паспорт «для свободного проезда к Святым местам» и распоряжение российским дипломатическим представителям в Египте, Сирии и Малой Азии оказывать писателю «всевозможное покровительство и попечение во время поездки».

Гоголь боялся опасностей в пути, он не выносил морской качки, страшился умереть от морской болезни. И действительно, он с трудом перенес плавание на пароходе «Истамбул» из Смирны в Бейрут. В Бейруте Гоголь встретился с бывшим гимназическим однокашником К.М.Базили, генеральным консулом в Сирии и Палестине, и вместе с ним через Сидон, Тир и Акру добрался до Иерусалима.

В середине февраля 1848 года путники на ослах въехали в Иерусалим. В записной книжке писатель пометил, что по прибытии был заказан молебен о благополучном завершении пути и куплены крестики из перламутра, четки и образки всех сортов для освящения их на Гробе Господнем.

В Иерусалиме Гоголь прошел по местам земной жизни Спасителя, говел и приобщился Святых Таин у Гроба Господня. Очутившись в алтаре, он так радовался, что собственно помолиться и не успел.

По свидетельству современников, Гоголь не любил вспоминать о паломничестве. «Что чувствовал у гробницы Спасителя, осталось тайной для всех», — считала его ближайший друг и конфидент А.О.Смирнова-Россет.

Продолжить тернистый путь учителя, просветить, очистить себя и своих героев писатель теперь мог только в России. Но, «кто сильно вжился в жизнь римскую, тому после Рима только Москва и может нравиться».

 

* * *

Покидая некогдаУкраину, юный Гоголь сознательно не поехал через Москву, торопясь в волшебный Петербург, но для 38-летнего писателя Москва стала желанной пристанью. Первый раз Гоголь посетил древнюю столицу в 1832 году, заехав в Первопрестольную по пути в Васильевку. Во время недолгого пребывания в Москве у него завязались знакомства с М.П.Погодиным, с семьями Аксаковых, Киреевских, М.С.Щепкиным, М.А.Максимовичем, Д.И.Свербеевым, М.Н.Загоскиным и другими. В 1835 году проездом он впервые встретился с В.Г.Белинским у С.Т.Аксакова. В том же году, возвращаясь из Киева в Петербург, Гоголь познакомился с близким другом Пушкина коренным москвичем П.В.Нащокиным. Умный, образованный, но безалаберный Павел Воинович за свою жизнь спустил несколько состояний, полученных по наследству, и умер в бедности. Его изобразил Гоголь во второй части «Мертвых душ» под именем помещика Хлобуева, в совершенстве постигшего науку издерживать деньги «на всякие утонченности и комфорт».

Москвичи слушали произведения Гоголя в авторском чтении и неизменно восхищались ими, а чтение глав «Мертвых душ» представлялось полным символического значения. С.Т.Аксаков вспоминал, что после чтения VI главы, перед самой заутреней, все отправились в Кремль, чтобы услышать на площади первый удар колокола Ивана Великого.

Существовали и оппоненты Гоголя, с которыми у его сторонников в московских гостиных разгорались жаркие баталии. Наиболее серьезным был П.Я.Чаадаев, считавший, что произведениям Гоголя не хватает значительности мысли, философии, а излишнее восхваление приносит только вред автору.

Во время приездов в Москву Гоголь стоял обычно в доме историка Погодина (до 1849 года), расположенном в живописном месте, на Девичьем поле. Писатель любил устраивать в саду Погодина свои майские именинные обеды. В роли хозяина Гоголь был очень гостеприимен, хлебосолен и любезен. В мае 1840 года на именинном гоголевском обеде присутствовал М.Ю.Лермонтов. В Москву Лермонтов приехал, чтобы вскоре уехать на Кавказ в Тенгинский пехотный полк. Присутствующим уже были известны только что вышедшие отдельным изданием части «Героя нашего времени». Впоследствии современники вспоминали предсказание Гоголя, что Лермонтов-прозаик будет выше Лермонтова-стихотворца.

В московском кругу у Гоголя зрело желание, наконец, завести свой дом, семью. В 1848–1849 годах у него завязался роман в письмах с графиней А.М.Виельгорской, дочерью давнего петербургского знакомого. После отказа семьи Виельгорских на осторожный намек с предложением руки и сердца Анне Михайловне рухнула последняя надежда писателя на житейское устройство.

Охотнее, чем в других домах, бывал Гоголь в доме Хомяковых. «Я бываю часто у Хомяковых; я их люблю; у них я отдыхаю душой». К Алексею Степановичу Хомякову, известному славянофилу, поэту, философу, Гоголь относился с глубоким уважением, особенно ценя целостность натуры Хомякова и его заботы по обустройству помещичьего и крестьянского хозяйства в своих имениях.

Гоголь прочитывал Москву, как когда-то Рим, находя большое сходство Первопрестольной с Вечным городом. Москва Гоголя — хранительница православных и национальных традиций. «Только пожив в Москве, можно стать русским» и понять стремление к славянскому единству, ощутить безусловную любовь к Отечеству и православию, утверждает писатель. Он пишет в Италию близкому ему художнику А.А.Иванову, что в древней столице открывается столько национальных святынь, что не обсмотреть их и в целые годы.

Писатель постоянно посещал дома, где шли жаркие споры славянофилов и западников. Сам в дискуссии не вступал, но был убежден, что русский мир составляет отдельную сферу, имеющую свои законы, которые в Европе не представляют. Образованные русские впали в крайность, считал он, задумав перенести к себе европейский быт. Позабыли, «что Европа развилась из своих начал. Россия должна развиться из своих начал… Если дом уже состроен по одному плану, нельзя ломать его; можно украсить, убрать отменно, но ломать капитальные стены строения — это нелепость, почти то же, что поправлять дело рук Божиих. Чем больше входим в европейскую жизнь, тем более позабываем свою землю…»

Из Москвы Гоголь начал совершать поездки по Московской и соседним губерниям, зиму 1851 года провел в Одессе. Он хотел приблизиться к российскому пространству, лучше узнать Россию и русский народ, чтобы вместе с Чичиковым «проездиться по России», совершить путешествие проселочными дорогами от монастыря к монастырю, останавливаясь отдыхать у помещиков. В письме священнику Матвею Константиновскому Гоголь писал, что во второй части «Мертвых душ» хотелось бы ему «живо, в живых примерах, показать темной моей братии, живущей в мире, играющей жизнью, как игрушкой, что жизнь — не игрушка».

Большое значение для состояния души писателя имела Козельская Введенская Оптина пустынь, благодаря старчеству ставшая одним из центров духовной жизни России. Сюда прибывали страждущие всех сословий, от простого крестьянина до государственного деятеля, искать духовного утешения и наставления. В Оптину пустынь Гоголь приезжал в 1850 и 1851 годах и познакомился с оптинским монашеством. «Близкий душе и сердцу» Гоголя был старец Макарий, поразивший писателя своей высокой духовной, подвижнической жизнью и глубоким умом. Для Гоголя важно было постоянно хотя бы мысленно быть со святой обителью, чтобы подняться «выше житейского дрязгу». Гоголь просил старцев молиться об окончании главного его труда — «Мертвых душ».

Все последние десять лет своей жизни он посвятил этой работе, видя в ней призвание и долг. В 1849 году Гоголь сообщал Жуковскому, что «скотина Чичиков едва добрался до половины своего странствия... Может быть от того, что автору “Мертвых душ” нужно быть лучше душой, нежели скотина Чичиков».

Недовольный «состоянием души своей», терзаемый сомнениями, в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года в доме одного из ближайших друзей, бывшего одесского генерал-губернатора А.П.Толстого на Никитском бульваре, после долгой коленопреклоненной молитвы Гоголь предал огню свои бумаги и рукопись второй части «Мертвых душ».

Внезапная кончина Е.М.Хомяковой, ждавшей появления на свет ребенка, в январе 1852 года произвела на Гоголя сильнейшее впечатление. В этой смерти он увидел предвестие для себя и с тех пор постоянно проводил время в страданиях и молитвах.

«Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мной! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучают меня? Чего они хотят от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится передо мною. Спасите меня! Возьмите меня! Дайте мне тройку быстрых, как вихрь коней! Садись мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтесь кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего!»

«Николай Гоголь — самый необычный поэт и прозаик, каких когда-либо рождала Россия, — не написал, а будто отлил в бронзе эти слова В.Набоков, — умер в Москве, в четверг, около восьми часов утра, 4-го марта 1852 года. Он не дожил до 43-х лет».

А.Г.Венецианов. Портрет Н.В.Гоголя. 1834. Литография

А.Г.Венецианов. Портрет Н.В.Гоголя. 1834. Литография

Свято-Никольская церковь в Диканьке. XVIII век

Свято-Никольская церковь в Диканьке. XVIII век

Дом Гоголей-Яновских в Васильевке

Дом Гоголей-Яновских в Васильевке

Интерьер Свято-Никольской церкви в Диканьке

Интерьер Свято-Никольской церкви в Диканьке

Рисунки Н.В.Гоголя с изображением витражей для дома в Васильевке и пояснениями. Автограф. 1829. Акварель

Рисунки Н.В.Гоголя с изображением витражей для дома в Васильевке и пояснениями. Автограф. 1829. Акварель

Витражи окон дома в Васильевке, сделанные по рисунку Н.В.Гоголя

Витражи окон дома в Васильевке, сделанные по рисунку Н.В.Гоголя

Рисунки на последней странице хозяйственной книги Гоголей-Яновских. Первая треть XIX века

Рисунки на последней странице хозяйственной книги Гоголей-Яновских. Первая треть XIX века

Лист из хозяйственной книги Гоголей-Яновских. Первая четверть XIX века

Лист из хозяйственной книги Гоголей-Яновских. Первая четверть XIX века

Лист из гербария Н.В.Гоголя. 1830-е годы

Лист из гербария Н.В.Гоголя. 1830-е годы

Н.В.Гоголь. Рисунки в черновой рукописи повести «Страшная месть»

Н.В.Гоголь. Рисунки в черновой рукописи повести «Страшная месть»

Н.В.Гоголь. Украинская хата. 1830-е годы. Бумага, тушь

Н.В.Гоголь. Украинская хата. 1830-е годы. Бумага, тушь

Фрагмент домотканого ковра из дома в Васильевке, сделанного по рисункам Н.В.Гоголя. Первая половина XIX века

Фрагмент домотканого ковра из дома в Васильевке, сделанного по рисункам Н.В.Гоголя. Первая половина XIX века

Карта, представляющая Малороссию под польским владением, переложенная на русский язык Д.Бантыш-Каменским. 1829. Гравюра

Карта, представляющая Малороссию под польским владением, переложенная на русский язык Д.Бантыш-Каменским. 1829. Гравюра

Неизвестный художник. Н.В.Гоголь. 1830. Бумага, гуашь

Неизвестный художник. Н.В.Гоголь. 1830. Бумага, гуашь

Перо, которым Н.В.Гоголь писал последние правки второй части «Мертвых душ». 1850

Перо, которым Н.В.Гоголь писал последние правки второй части «Мертвых душ». 1850

А.Дорогов. Перевоз через Неву. 1840-е годы. Холст, масло

А.Дорогов. Перевоз через Неву. 1840-е годы. Холст, масло

Неизвестный художник. Урок географии. Первая половина XIX века. Бумага, акварель.

Неизвестный художник. Урок географии. Первая половина XIX века. Бумага, акварель.

Н.В.Гоголь. Балкон дачи Moncalme П.И.Балабина. 1833–1834. Бумага, тушь.

Н.В.Гоголь. Балкон дачи Moncalme П.И.Балабина. 1833–1834. Бумага, тушь.

Н.Подключников. Гостиная в доме П.В.Нащокина в Москве. 1838. Холст, масло

Н.Подключников. Гостиная в доме П.В.Нащокина в Москве. 1838. Холст, масло

Э.Гартнер. Ивановская площадь в Московском Кремле. 1839. Холст, масло

Э.Гартнер. Ивановская площадь в Московском Кремле. 1839. Холст, масло

Неизвестный художник. Портрет митрополита Филарета (Дроздова) в келейном облачении. 1850-е годы. Холст, масло

Неизвестный художник. Портрет митрополита Филарета (Дроздова) в келейном облачении. 1850-е годы. Холст, масло

Вид Козельской Введенской Оптиной пустыни. 1826. Гуашь, акварель

Вид Козельской Введенской Оптиной пустыни. 1826. Гуашь, акварель

Архимандрит Макарий (Глухов). Литография по рисунку Ф.Мамонтова. Гоголь познакомился с архимандритом в Москве в 1840 году

Архимандрит Макарий (Глухов). Литография по рисунку Ф.Мамонтова. Гоголь познакомился с архимандритом в Москве в 1840 году

А.С.Хомяков (?). Портрет Е.М.Хомяковой. С литографии начала 1850-х годов. После 1852 года. Холст, масло

А.С.Хомяков (?). Портрет Е.М.Хомяковой. С литографии начала 1850-х годов. После 1852 года. Холст, масло

Христос и неизвестный епископ со стигматами. Италия. XIII век (?). Дерево, темпера, масло. Верхний слой живописи — запись XIX века (?). Икона принадлежала А.С.Хомякову

Христос и неизвестный епископ со стигматами. Италия. XIII век (?). Дерево, темпера, масло. Верхний слой живописи — запись XIX века (?). Икона принадлежала А.С.Хомякову

Неизвестный художник. Портрет Н.В.Гоголя за работой. Бумага, карандаш. Из альбома Е.М.Хомяковой

Неизвестный художник. Портрет Н.В.Гоголя за работой. Бумага, карандаш. Из альбома Е.М.Хомяковой

Образ «Распятие с предстоящими». Первая половина XIX века. Иерусалим. Привезен Н.В.Гоголем из Иерусалима

Образ «Распятие с предстоящими». Первая половина XIX века. Иерусалим. Привезен Н.В.Гоголем из Иерусалима

Текст молитвы, написанный Н.В.Гоголем перед поездкой в Иерусалим. 1847

Текст молитвы, написанный Н.В.Гоголем перед поездкой в Иерусалим. 1847

К.Герц. Иерусалим. Пятая остановка Страстного пути. Бумага, акварель, тушь, перо

К.Герц. Иерусалим. Пятая остановка Страстного пути. Бумага, акварель, тушь, перо

Неизвестный художник. Панорамный вид Иерусалима. 1833. Холст, масло

Неизвестный художник. Панорамный вид Иерусалима. 1833. Холст, масло

Н.Ефимов. Театральное представление в доме Г.И.Гагарина в Риме. Около 1830 года. Акварель

Н.Ефимов. Театральное представление в доме Г.И.Гагарина в Риме. Около 1830 года. Акварель

Н.Е.Ефимов. К.П.Брюллов, пишущий портрет графини О.И.Орловой-Давыдовой в ее доме в Риме. 1835. Бумага, акварель, гуашь

Н.Е.Ефимов. К.П.Брюллов, пишущий портрет графини О.И.Орловой-Давыдовой в ее доме в Риме. 1835. Бумага, акварель, гуашь

Летний сюртук, принадлежавший Н.В.Гоголю. 1840-е годы

Летний сюртук, принадлежавший Н.В.Гоголю. 1840-е годы

Рим. Колонна византийского императора Фоки на Форуме. 1826. Литография

Рим. Колонна византийского императора Фоки на Форуме. 1826. Литография

Вид на Рим с собора св. Петра

Вид на Рим с собора св. Петра

Мозаичное пресс-папье с изображением замка св. Ангела в Риме. Италия. Начало XIX века

Мозаичное пресс-папье с изображением замка св. Ангела в Риме. Италия. Начало XIX века

Неизвестный художник. Ватикан. Интерьер библиотеки. XIX век. Бумага, картон, хромолитография

Неизвестный художник. Ватикан. Интерьер библиотеки. XIX век. Бумага, картон, хромолитография

Римский Форум

Римский Форум

А.А.Иванов. Ближайший к Христу и старик в капюшоне. Этюд к картине «Явление Христа народу». XIX век. Бумага на холсте, масло. Образ «ближайшего» традиционно считался «духовным портретом» Гоголя

А.А.Иванов. Ближайший к Христу и старик в капюшоне. Этюд к картине «Явление Христа народу». XIX век. Бумага на холсте, масло. Образ «ближайшего» традиционно считался «духовным портретом» Гоголя

Портрет Н.В.Гоголя. Гравюра на стали по рисунку Э.А.Мамонова

Портрет Н.В.Гоголя. Гравюра на стали по рисунку Э.А.Мамонова

Икона «Видение преподобного Иоанна Лествичника». Москва (?). Конец XVIII века

Икона «Видение преподобного Иоанна Лествичника». Москва (?). Конец XVIII века

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru