Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 85 2008

Владимир Енишерлов

Прощайте, князь!

 

В одной из комнат нашего московского редакционного дома висит большой фотопортрет элегантной молодой женщины. Это княгиня Мария (Мисси) Илларионовна Васильчикова, автор знаменитого «Берлинского дневника», написанного тайнописью в гитлеровской Германии, — пронзительной книги-документа о Второй мировой войне, откомментированной и изданной во многих странах мира и, наконец, в 1994 году в России ее братом Георгием Илларионовичем Васильчиковым. Он считал, что фотография эта — репродукция работы знаменитого мастера Анри Картье-Брессона, и сам, после триумфальной презентации русского издания книги в морозовском особняке на Воздвиженке, привез в редакцию портрет и попросил, чтобы он постоянно находился здесь. Конечно, мы исполнили просьбу друга и автора, члена редакционного совета журнала со дня его основания. В «Нашем наследии» любили и уважали Георгия Илларионовича, называли его «наш князь» и всегда радовались, когда он приезжал в Москву — вначале из Лондона, где жил, работая в «Де Бирс», а затем из своего легендарного дома в швейцарском городке Роль на берегу Женевского озера, о котором шутливо и гордо говорил «моя яхта» и где, среди любимых книг, семейных реликвий, архивов и собственных рукописей, закончил свои дни. Сотрудничая с Д.С.Лихачевым, к которому он относился с высоким почтением (я рад, что способствовал их знакомству и сближению), Г.И.Васильчиков из-за границы очень помог «Нашему наследию» в годы его становления, в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века. Тем образом, который обрел в конечном счете наш журнал, где изобразительная, визуальная сторона адекватна содержанию, он во многом обязан Г.И.Васильчикову, всемерно содействовавшему современному техническому оснащению редакции. За рубежом Г.И.Васильчиков находил не только деньги для приобретения и возвращения в Россию реликвий русской культуры, чем с увлечением и успехом занимался вместе с Д.С.Лихачевым, но иногда и спонсоров для журнала, терпеливо и доходчиво объясняя западным бизнесменам, какое место занимает в мире русская культура, как необходима забота о национальном культурном прошлом для становления новой демократической России и как важен журнал, который целиком посвящен открытию и публикации забытого и неизвестного, в том числе и того, что было создано в российском зарубежье, оставаясь более семидесяти лет на родине тайной за семью печатями. А вот то, что издание такого журнала, как «Наше наследие», в России не может быть прибыльным и коммерчески успешным в принципе, он никак понять не мог до конца своих дней. Много копий было сломано между нами на эту нерадостную тему, а к согласию мы так и не пришли. Г.И.Васильчиков уговаривал своих многочисленных друзей и знакомых писать для «Нашего наследия», публиковать материалы семейных архивов. И, конечно, сам печатал воспоминания Васильчиковых и Вяземских, часто спасенные им от гибели в страшные годы войн и катаклизмов или из забвения, уготованного не только людям, но также документам и рукописям в русском рассеянии. Георгий Илларионович поставил перед собой цель издать серию книг мемуаров и документов, сохранившихся в находящемся у него архиве семьи Васильчиковых-Вяземских. Я помню, как в конце прошлого века мы обсуждали этот проект, попивая чай с молоком в увешанной семейными миниатюрами, портретами и картинами служебной лондонский квартире Георгия Илларионовича. Глядя на старую гравюру с изображением москов­ского храма Христа Спасителя и висящую рядом с ней фотографию святейшего патриарха Тихона, Георгий Илларионович сказал: «Я много раз бывал при советах в Москве по делам “Де Бирс”, но представить себе не мог, что увижу на месте того ужасного, провонявшего хлором всю округу огромного открытого бассейна, настоящей дьявольской ямы, московской зимой, ведущей, казалось, в клубящуюся ядовитыми парами преисподнюю, — возрожденный и освященный Храм — памятник победителям войны 1812 года, в которую и мои предки славно сражались. Для нашей семьи Храм этот памятен еще и тем, что в нем мой отец, князь Илларион Сергеевич Васильчиков, участвовал в Поместном Соборе Русской Православной церкви, на котором был избран святейший патриарх Тихон, давний и добрый знакомый моих родителей еще по Ковенской губернии. Об этом мой отец пишет в своих воспоминаниях. Я готовлю их к изданию в России. Только здесь они по-настоящему важны и интересны».

Он сумел издать эту книгу и другие из задуманного им проекта «Архива семьи Васильчиковых-Вяземских», подготовил целый ряд публикаций в российских и зарубежных изданиях. В послед­ние годы, уже тяжело больной, прикованный к инвалидному креслу, Георгий Илларионович несколько раз прилетал в Москву, — что, кстати сказать, свидетельствует о его несокрушимой воле и природном оптимизме, — устраивал здесь свои литературные дела, встречался с мэром Ю.М.Лужковым, которому он подарил чудесную старинную гравюру — план Москвы чуть ли не XVI века, передал во Всесоюзный музей А.С.Пушкина семейную реликвию — прижизненное издание «Повестей И.П.Белкина», присутствовал в год 200-летия А.С.Пушкина на открытии в саду редакции журнала «Наше наследие» памятника поэту, где сказал блистательную речь о Пушкине, России, русском языке, о роли традиций русского дворянства в отечественном прошлом. Человек прямой, принципиальный, знаток русской истории, князь Г.И.Васильчиков точно и аргументированно выступил против притязаний на российский престол потомков великого князя Владимира Кирилловича, и голос его был услышан. Именно он и такие, как он, представители древних родов должны были высказаться по этому сложному вопросу престолонаследия, и Г.И.Васильчиков этим правом воспользовался.

В жизни он был очень любопытен, стараясь увидеть и узнать все, что возможно. «Этот путч мой», — заявил он нам в 1993 году — и ушел на осенние московские улицы, где было весьма неспокойно. Дело в том, что в августе 1991 года Васильчикова не было в Москве, и он искренне расстраивался, что пропустил тогда важное историческое событие. Георгий Илларионович искренне восторгался происходящим в постсоветской, ельцинской России, и любые возражения, даже по весьма частным вопросам российской политики, вызывали у него острую реакцию и даже недовольство. Споры, надо сказать, вели мы с ним бесконечные.
1 декабря 1999 года он писал мне и Д.К.Иванову: «Я нарочно избегаю вам писать про политику, т.к. знаю, что мы с В.П. не согласны. Скажу лишь, что я, после последней войны в Индонезии, в 1946–1949 гг., провел там год. В Индонезии свирепствовала партизанская война между местными националистами и голландским экспедиционным корпусом, который пытался воскресить свою бывшую колониальную власть. Я, кстати, там чуть не погиб, попав в засаду. А я состоял при комиссии ООН, которая пыталась тех и других примирить. Конечно, из этого ничего не вышло, и год спустя Индонезия обрела самостоятельность. Но там я понял, что раз какая-нибудь народность “понюхала воздух” свободы, никогда она больше не даст себя закабалить. Отец со мной спорил, говоря, что русская империя не “заморская”, как другие, а “сплошная” континентальная, которая создалась как бы естественным продвижением от центра к Востоку и югу,
и что потому, при разумных реформах, она избегнет их судьбы. А ведь он был убежденным либералом, причем хорошо знавшим наш Туркестан, который он объездил частично верхом. Боюсь, что то, что происходит в Чечне, показывает, кто из нас был прав. Но ведь Кавказ вообще недолго был нами полностью “усмирен”. Тот же отец рассказывал: когда его с братьями и сестрой детьми вывозили за город пикниковать (мой дед командовал тогда в Кутаиси Нижегородским драгунским полком), то их всегда охранял казачий конвой».

Конечно, он был в душе политиком, а в жизни компетентным экс­пертом-аналитиком. Отсюда привычка писать «меморандумы» о положении в России, которые он рассылал своим корреспондентам по всему миру, за что они должны быть ему по гроб жизни благодарны. Ибо все эти западные дипломаты, воротилы алмазного бизнеса, эксперты-советологи и т.д. совершенно не понимали Россию, не разбирались в наших делах, а проницательный князь Васильчиков на многое буквально открывал своим зарубежным корреспондентам глаза. Но не только его западным корреспондентам могли быть, как говорил когда-то А.Блок, «питательны» и интересны его наблюдения. Вот что писал Г.И.Васильчиков А.И.Солженицыну в сентябре 1994 года: «Но будучи, как Вы знаете, рожденным и взращенным на Западе, я высоко ценю некоторые отличительные характеристики западных культур, которых у нас нет, но которые необходимы развитию любого цивилизованного общества. Например — и это особенно заметно у англосаксов! — взаимоуважение и терпимость по отношению к взглядам даже оппонентов. У нас же — абсолютное неприятие принципа, что “от столкновения мнений рождается истина”. Именно поэтому у нас с настоящей демократией ничего никогда не выходило. “Если кто-то не согласен, то на костер… или к стенке!” А это уже не зависит от политического строя или даже от добродетелей или пороков наших правителей. В этом, по-видимому, что-то генетическое.

Бывая часто в России, я, например, всегда поражаюсь и возмущаюсь тем, что, к моему сожалению, является, по-видимому, одним из наших, российских, национальных пороков, а именно, потребностью друг друга “топить” и вонзать нож в спину даже тем, кто ничем нам лично не угрожает, но которые совершили, по нашим понятиям, смертельный грех в чем-то преуспеть. Лучше всем вместе хилеть и бедствовать, чем, не дай Бог, кому-то из нас своими потом и кровью улучшить судьбу свою и близких. А то обязательно “красный петушок”! Эту ужасную, саморазрушающую черту отметила, как помните, и моя мать в своих воспоминаниях о жизни в деревне. Но она прослеживается и по всему ходу нашей истории, и, очевидно, отчасти из-за этого проваливались или пресекались все попытки наших “цивилизованных” реформаторов типа Сперанского, Киселева, “людей 60-х годов”, Столыпина, в отличие от тех, кто, как метко выразился мой архиненавистный Ленин про Петра Великого, пытался “варварство искоренить варварством”.

“Запад” сейчас тяжело болен, отчасти вследствие его увлечения “разумом” и чисто материальными ценностями в ущерб духовным. И наша бедная Россия увлекается этим пагубным примером <…>».

По отношению же к новому российскому быту он был по-детски наивен. Например, проезжая по Рублево-Успенскому шоссе, он искренне восторгался растущими, как грибы, особняками наших горе-нуворишей: «Будущая Россия строится!» — «Да ведь бандиты это, Георгий Илларионович, деньги из воздуха делают, чем занимаются не могут толком объяснить, природу губят своими стройками, а уж как уродливы эти сооружения, неужели не видите?» — «Не говорите глупостей, — вскипал князь. — Это новая Россия, новые люди, собственники, они станут фундаментом свободного общества!» Никаких возражений наш князь не терпел, стоял на своем, и я понимал его. Он так хотел видеть Россию нормальной, цивилизованной страной, что даже готов был не замечать дикость и уродство девяностых годов, пришедших на смену ненавистным ему советским десятилетиям.

Всем, окружающим его в России, он восхищался от души и всецело. Однажды князь приехал к нам на Николину Гору в совершенной эйфории, вышел из машины весь измазанный черникой. Потрясая газетным кульком, он восклицал: «Чудесная подмосковная ягода, русские крестьяне собирают чернику и продают на базаре. Вот она, свобода торговли и предпринимательства. Россия идет по правильному пути!» На дворе было начало самое июня, ни о какой чернике в Подмосковье и говорить было нельзя, а Георгию Илларионовичу просто по десять долларов за стакан «продали» на достопамятном рынке в Жуковке под видом подмосковной какую-то заморскую ягоду, всыпав ее, чисто по-русски, в мятый газетный кулек. Но князь был в абсолютном восторге. И эта непосредственность очень всех к нему привлекала.

За открытую душу, деликатность, красоту, даже в старости, его всегда любили женщины. Он был галантным кавалером, тонким ценителем женской красоты и ума. «Какая она душка!» — говорил он об очередной своей поклоннице, никогда не позволяя себе ни пошлости, ни скабрезности. Конечно, князь Г.И.Васильчиков был рыцарем, в том давнем, истинном значении этого утраченного в XXI веке понятия, когда кавалеры поклонялись и служили своим прекрасным дамам. И во многих странах мира многие его любили, ценили, помнили.

Он объехал почти всю Россию, часто бывал по делам в Якутии, незадолго до болезни совершил паломничество в бывшие имения своих предков Вяземских — Лотарево и Байгору, и был
потрясен тем, что он увидел на этих некогда благодатных липецких черноземах. Но и здесь не потерял оптимизма, помог построенной еще его дедом князем Вяземским больнице, благополучно действующей по сей день, погрустил у затопленного водой склепа Вяземских, помолился в церкви в Байгоре.

«Кстати, я только что вернулся из паломничества по родным местам Вяземских, которое организовала редакция “Нашего наследия” (Лотарево, Байгора, Грязи и т.д.), — писал Г.И.Васильчиков А.И.Солженицыну в уже цитированном письме. — И я, и сопровождавшие меня спутницы — младшая дочь сестры Мисси и внучка дяди “Адишки” Вяземского еще под шоком впечатлений, как человеческих (в общем положительных), так и материальных (почти сплошной ужас варварского разрушения). Но это уже отдельная тема, которой я готовлюсь уделить целую повесть…»

Публикуя «Лотаревскую книгу судеб», он проникновенно написал об этом тяжелом для него путешествии в «Нашем наследии».

Он не любил знаменитые строки Ф.Тютчева «Умом Россию не понять…», стремился все узнать, постичь, объяснить, рассматривая происходящие события в контексте общих исторических процессов.

Символично, что его сотрудничество с «Нашим наследием» началось в далеком теперь 1989 году с публикации интереснейшего эссе «Библиотека Анны Степановны», в котором князь рассказал о причудливой, даже фантастической судьбе нескольких сотен книг, принадлежавших его прабабушке, фрейлине и наперснице Екатерины Великой графине А.С.Протасовой и хранившейся до Второй мировой войны в литовском имении Васильчиковых Юрбурге. Книги, пережившие дворцовые перевороты, войны, революции, казалось бы, навсегда утраченные и вновь чудесным образом обретенные, и люди разных национальностей и стран, чьи судьбы непостижимым, даже мистическим образом оказались связаны с судьбой этой старинной библиотеки, стали героями очень интересной документальной прозы. Если бы Г.И.Васильчиков написал только «Библиотеку Анны Степановны», то имя его осталось бы в литературе. Он был не только проницательным историком, публикатором и редактором, но и талантливым писателем, обладал тонким чувством стиля и выразительным русским языком, что высоко поднимало его документальную прозу,
и я надеюсь, что полное издание его текстов когда-нибудь осуществится.

В подтверждение этой оценки приведу несколько заключительных абзацев эссе о библиотеке Анны Степановны Протасовой:

«Прослужив восемь месяцев переводчиком в Международном военном трибунале, судившем главных нацистских военных преступников в Нюрнберге, я летом 1946 года поступил на работу в незадолго до этого созданный секретариат Организации Объединенных Наций и переехал в Нью-Йорк. Моя мать намеревалась перебраться ко мне туда, но годом позже погибла, попав под автомобиль в Париже, и библиотека отправилась в Нью-Йорк уже без нее.

К тому времени я снял скромный домик для воскресного отдыха на лыжном курорте в Коннектикуте и держал ее там много лет, расставив сотни томов не в роскошных шкафах многоцветного маркетри, а на простых деревянных полках из грубо оструганной сосны. В 1960 году я снова перебрался в Европу, в Швейцарию, и однажды, просматривая газету, обратил внимание на объявление в рубрике “Сдается внаем”, выглядевшее весьма соблазнительно: в нем шла речь о квартире в доме XVIII века, на берегу озера, с подлинными обоями своего времени, с камином, с видом на Альпы — словом, как раз о том, что было мне нужно. Я поехал в Роль, городок на Женевском озере, остановил машину перед указанным в объявлении зданием, поднял голову и не поверил собственным глазам. На мраморной табличке над дверью было написано: “В этом доме 6 апреля 1754 года родился Фредерик-Сезар де Лагарп”. Не сходя с места, не успев еще войти внутрь и осмотреть сдававшуюся квартиру, я понял, что устрою — просто обязан был устроить — здесь свой новый дом.

Кто же такой был Фредерик-Сезар де Лагарп? <…> Cудьба улыбнулась молодому человеку: его назначили учителем французского языка при шестилетнем великом князе Александре Павловиче и его брате Константине, с присвоением звания камер-юнкера и чина майора, а также жалованьем в 1500 рублей в год. Он ввел в учебные программы своих подопечных историю и философию, и через некоторое время впечатлительные молодые люди, одного из которых готовили
к роли правителя одной из крупнейших в мире империй, стали усваивать “еретические” учения, гласившие, что “сопротивление тирании есть священнейшее из прав человека” <…>

Человек, родившийся в доме, где я теперь собирался поселиться, совершенно определенно был знаком с Анной Степановной Протасовой и, весьма вероятно, — с ее библиотекой; не исключалось даже, что кое-какие книги он брал у нее почитать.

Спустя неделю я подписал контракт, и довольно скоро в этот дом переселилась библиотека, доставленная из США. Здесь, на втором этаже дома, где родился Лагарп, и началась последняя по времени глава ее богатой приключениями жизни. Намеренно не говорю “заключительная”. Ибо мне почему-то думается, что эта глава не будет заключительной…

За двести с лишним лет, прошедших с того момента, когда они вышли из печатных заведений Парижа, Женевы или Амстердама, эти сотни томов успели проехать туда и обратно через всю Европу — в карете и на санях, в вагоне и на грузовике; они пересекали воды Балтики и Атлантики в трюмах парусников и теплоходов. Их некогда золоченые обрезы потускнели и осыпались; многие
переплеты утратили свежесть; там и сям изгрызена червями кожа, кое-где
собрала свою дань вода. Но все это несущественно, ибо книги обрели свою собственную жизнь. Приходили и уходили войны и революции, сметая все, что окру­жало их; нет больше стен, которые они когда-то украшали собою, как нет и домов, под крышами которых хранились они, равно как и многое другое. А они, такие уязвимые, имевшие так много шансов пропасть и так мало уцелеть, — они одни сохранились…

Пока же, холодными вечерами, когда в камине пылают дрова, в трубе завывает ветер и языки пламени устраивают безумный танец теней на сомкнутых рядах книг Анны Степановны, я иногда ловлю себя на том, что устремляюсь в прошлое; в такие минуты я почти явственно слышу те звуки, которые двести с чем-то лет назад могли слышать они — скрежет и визг санных полозьев по наледи… бренчанье клавесина и шарканье менуэта… сдавленные всхлипы и звон клинков… насмешливый тост… хрип удавленника и торопливые шаги заговорщиков… а потом, после долгого-долгого молчания, разрывы бомб и стоккато автоматов… и снова тишина. Пока…».

Я не знаю, какая судьба уготована библиотеке Анны Степановны и архиву
Г.И.Васильчикова теперь, после его ухода в миры иные. В Швейцарии у него остались взрослые любимые дети с русскими именами Наташа и Александр, прелестные внуки и, надо было знать князя, — он, конечно, отдал все необходимые распоряжения. Мне же почему-то кажется, что перед «заключительной» главой бытия этих старых томов и архива Георгия Илларионовича состоится еще одно их путешествие — теперь в Россию, на вечное хранение в государственный музей (например, московский А.С.Пушкина) или библиотеку (возможно, ВГБИЛ им. М.И.Рудомино). Книжный и архивный фонды князя Васильчикова, будь они созданы, стали бы самым достойным и заслуженным памятником русскому князю, родившемуся в изгнании, несмотря ни на что искренне любившему и прекрасно знавшему Россию, прожившему вдали от нее долгую, интересную, трудную творческую жизнь, современнику таких мировых бурь и катаклизмов, которым мало найдется равных в истории.

 

Прощайте, князь Георгий Илларионович!

 

 

Князь  Георгий Илларионович Васильчиков

Краткая автобиография

Публикуется впервые.

 

Я родился 22.11.1919 в Beaulieu-sur-Mer (Франция), где моя семья недолго жила после бегства из занятого красными Крыма. Из-за того, что я уехал из России «во чреве матери», я всегда считал себя «исконным русским», а никак не «эмигрантом».

Я родился литовским подданным, так как перед революцией семья владела поместьями в тогдашней Ковенской губернии. Моему отцу, члену IV Государственной Думы, человеку либеральных взглядов, который всегда поддерживал прекрасные отношения с литовскими национальными лидерами, возглавлявшими с 1918 г. государство, немедленно предложили литовское подданство.

Детство и юношество я провел в Германии, Франции и Литве, где учился. В Литве же я впервые начал систематически следить за происходящим в СССР и собирать книги на русские исторические темы, особенно в области морской истории (которых у меня позднее набралось несколько сот томов).

В декабре 1939 г., после разгрома Польши, Советское правительство предъявило Литве ультиматум, вследствие чего Красная Армия заняла ряд стратегически важных военных баз на литовской территории. Мы поняли, что дни независимости Литвы сочтены и что придется снова спасаться от большевизма бегством.

Уехал я из Литвы с матерью в начале января 1940 г. (отец оставался до окончательного захвата страны Советским Союзом в июне того же года). После краткой передышки в Берлине и Силезии мы с матерью отправились дальше, в Рим, где я пробыл до лета 1941 г. и где поступил в местный университет.

С нашими литовскими паспортами мы тогда могли еще свободно передвигаться по всей занятой немцами Европе, и в начале сентября, в связи со свадьбой сестры Татьяны и князя Паула Меттерниха, вся наша семья собралась в Берлине. И тут я сделал ошибку: я там задержался на несколько недель. Внезапно немцы ввели запрет на прежнее свободное передвижение, и я в Берлине застрял. При помощи знакомых мне удалось «унаследовать» работу сестры Мисси (автора известного «Берлинского дневника») в Германской службе радиовещания и одновременно записаться в Берлинский университет. Но я сразу решил, что мне с Германией не по пути, и год спустя, в сентябре 1942 г., мне удалось, благодаря разным «махинациям», пробраться в занятый немцами Париж, где я остался до конца войны.

В Париже, совмещая учебу в престижном «Ecole libre des Sciences Politiques et Sociales» со службой в контролируемом немцами «Радио Париж», я начал работу и во Французском Сопротивлении. Имея к тому времени нужные контакты, я в 1943–1944 гг. занимался переброской на сторону союзников советских военнопленных, использовавшихся немцами в борьбе против «маки» и на стройках так называемого Атлантического вала.

После освобождения Парижа, в августе 1944 г., некоторое время я работал редактором во французских СМИ, откуда в октябре меня американцы завербовали для работы устным переводчиком на Нюрнбергском процессе над главными нацистскими военными преступниками.

В Нюрнберге я оставался до августа 1946 г. Затем уехал в США в качестве устного переводчика при ООН. Работая в этой должности, я с 1947 по 1960 г. изъездил много стран Европы, Северной Африки, Центральной Америки и Азии и пробыл целый год в Индонезии. В 1960 г. меня назначили старшим сотрудником ооновских административных инспекторов. В этой должности я оставался до января 1977 г. После ухода из ООН я стал главным советником по связям с СССР/Россией в компании

«Де Бирс». Возможно, несмотря на возраст, я бы работал там и по сей день, если бы во время очередной деловой поездки в Россию я не отравился несвежей устрицей, вследствие чего у меня оказалась парализованной правая нога.

Я стал полуинвалидом, и мне пришлось уйти на пенсию и прекратить скитальческую жизнь.

Но, будучи в душе не бизнесменом, а писателем, я давно уже (сперва в Америке, а затем в России) начал печатать свои собственные труды и редактировать и издавать произведения других членов семьи, в том числе — ставший бестселлером на 14-ти языках «Берлинский дневник 1940–1945» покойной сестры Марии (Мисси). Эту работу я продолжаю и по сей день. На днях я приступил к оформлению своих собственных воспоминаний, которые в черновике уже частично готовы. На них у меня есть издатели как на русском, так и на других языках.

Георгий Илларионович Васильчиков в кабинете главного врача больницы, построенной его дедом князем Л.Д.Вяземским в селе Коробовке. Липецкая  область. 1994.  Фото В.Некрасова

Георгий Илларионович Васильчиков в кабинете главного врача больницы, построенной его дедом князем Л.Д.Вяземским в селе Коробовке. Липецкая область. 1994. Фото В.Некрасова

Д. С. Л	ихачев, Георгий Илларионович Васильчиков и Гарри Оппенгеймер на выставке реликвий русской культуры, приобретенных компанией «Де Бирс» для России. 1990

Д. С. Л ихачев, Георгий Илларионович Васильчиков и Гарри Оппенгеймер на выставке реликвий русской культуры, приобретенных компанией «Де Бирс» для России. 1990

Георгий Илларионович Васильчиков, Сандра Харнден, дочь княжны М.Васильчиковой, В.П.Енишерлов на презентации в Москве книги Марии Васильчиковой «Берлинский  дневник». 1994.  Фото И.Хилько

Георгий Илларионович Васильчиков, Сандра Харнден, дочь княжны М.Васильчиковой, В.П.Енишерлов на презентации в Москве книги Марии Васильчиковой «Берлинский дневник». 1994. Фото И.Хилько

Заместитель директора Государственного музея А.С.Пушкина Н.И.Михайлова и Георгий Илларионович Васильчиков после передачи им в дар музею первого издания «Повестей Белкина». 2000. Фото И.Хилько

Заместитель директора Государственного музея А.С.Пушкина Н.И.Михайлова и Георгий Илларионович Васильчиков после передачи им в дар музею первого издания «Повестей Белкина». 2000. Фото И.Хилько

Георгий Илларионович Васильчиков с отцом Игнатием и племянницами Сандрой Харнден и Александрой Вяземской у руин церкви святого Дмитрия Солунского в Коробовке, где находится семейный склеп Вяземских. 1994. Фото В.Некрасова

Георгий Илларионович Васильчиков с отцом Игнатием и племянницами Сандрой Харнден и Александрой Вяземской у руин церкви святого Дмитрия Солунского в Коробовке, где находится семейный склеп Вяземских. 1994. Фото В.Некрасова

Георгий Илларионович Васильчиков в родных местах на панихиде по родственникам и всем русским людям, погибшим во время «великой стражды земли русской». 1994. Фото В.Некрасова

Георгий Илларионович Васильчиков в родных местах на панихиде по родственникам и всем русским людям, погибшим во время «великой стражды земли русской». 1994. Фото В.Некрасова

Во время последнего приезда  в Москву Г.И.Васильчикову был вручен Международный орден святого Константина Великого. 2003

Во время последнего приезда в Москву Г.И.Васильчикову был вручен Международный орден святого Константина Великого. 2003

Георгий Илларионович Васильчиков. Наедине с Богом

Георгий Илларионович Васильчиков. Наедине с Богом

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru