Ю.В.Манн

«Мертвые души» для А.П.Елагиной

Книга с воспроизведенной здесь дарственной надписью Гоголя адресована Авдотье (Евдокии) Петровне Елагиной¹ (1789–1877), по первому мужу Киреевской, вторично вступившей в брак (в 1817 г.) с бывшим артиллеристом, участником заграничных походов 1813–1814 гг. А.А.Елагиным. Авдотья Петровна играла весьма заметную роль в литературной жизни своего времени, что обуславливалось и ее родственными отношениями (Елагина была племянницей В.А.Жуковского и матерью Ивана Васильевича и Петра Васильевича Киреевских), и личной одаренностью и обаянием. Собственно оба этих обстоятельства послужили основой для сближения ее с Гоголем.

Их знакомство произошло, по-видимому, летом или осенью 1932 г. во время заездов Гоголя в Москву по дороге из Петербурга на родину и затем обратно. Возможно, Гоголь побывал в знаменитом доме Елагиной в Трехсвятительском тупике. В этой, по выражению Н.М.Языкова, «республике у Красных ворот», «привольной науке, сердцу и уму», собирался цвет московской, и не только московской, интеллигенции. В бытность в Москве неоднократно посещал этот дом Пушкин, что было немаловажно для Гоголя. По свидетельству хозяина другого московского салона, отставного дипломата Д.Н.Свербеева, «в первый раз явился там Гоголь еще до “Ревизора”»² — это значит в 1835-м или, скорее всего, именно в 1832 г.

В следующий же свой приезд в Москву, уже из-за границы, осенью 1839 г. Гоголь, по некоторым сведениям, читал в доме Елагиной главы из «Мертвых душ». Писатель, как известно, с величайшей строгостью выбирал слушателей поэмы, над которой он работал, и доверие его Елагиной и людям ее круга говорит само за себя. Событие это даже возбудило некоторую ревность со стороны Сергея Тимофеевича Аксакова: мол, в его доме Гоголь еще не читал новое произведение, а у Елагиной уже читал…

Характерен и эпизод, имевший место в феврале следующего года: Гоголь решил пристроить своих сестер Ольгу, Анну и Елизавету у Елагиной. Любящий брат, он был уверен в том, что пребывание в этом доме будет содействовать их воспитанию и общему развитию. Однако дело расстроилось: узнавший об этих планах В.А.Жуковский прислал своей племяннице возмущенное письмо (датировано 26 февраля 1840 г.): «Как можно сделать такое предложение! <…> А Гоголь часто капризный эгоист. Погодин требует, чтобы у него оставил сестер своих; Аксаков тоже ему предлагал. Нет, хочет по-своему и без всякой деликатности навязывает их на вас, обремененных семейством…»³ В результате две сестры Гоголя, Анна и Ольга, возвратились с матерью на родину, а третья, Елизавета, была поселена у Прасковьи Ивановны Раевской, по словам С.Т.Аксакова, «женщины благочестивой, богатой, не имеющей своих детей»⁴, причем в хлопотах по устройству судьбы Елизаветы приняла участие и Елагина.

Ее отношения с Гоголем после этого эпизода ничуть не ухудшились. Вплоть до отъезда писателя за границу (в мае 1840 г.) Елагина неоднократно встречается с ним: в первых числах мая — на устроенном Гоголем приеме в погодинском саду, 9 мая — на традиционном именинном обеде в доме того же Погодина. Были и другие встречи; так И.С.Тургенев вспоминал, что он «раза два встретил его (Гоголя) у Авдотьи Петровны Е<лагиной>»⁵. Неоднократно присутствовал Гоголь в доме Елагиной во время разгорающихся споров западников со славянофилами, впрочем, как правило, сохраняя нейтралитет и не высказывая собственного мнения.

Правда, покидая Москву, писатель по каким-то причинам не сумел заехать к Елагиной, но зато «непрощание» (гоголевское выражение) он компенсировал письмом в своем стиле — одновременно и серьезном, и грустном, и комическом (датировано: 28 июня, Вена): «Никаким образом не могу понять, как это случилось, что я не был у вас перед самым отъездом. Не понимаю, не понимаю, клянусь не понимаю! <…> Что вы, может быть, не сердитесь на меня за это — этим я еще могу потешать себя. От вашей доброты можно всего ожидать. Но мне нужно было вас видеть, мне хотелось, чтобы вы видели меня отъезжающего. Меня, у которого на душе легко. У вас, в ваших мыслях, я остался с черствою физиогномией, с скучным выражением лица. Еще мне нужно было сказать вам многое, очень многое, что такое, не знаю, но знаю, что я сказал бы его вам и что мне было бы приятно. Словом, мне сделалось так досадно, что я готов был тогда вытереть рожу свою самою гадкою тряпкою и публично при всех поднести себе кукыш <так!>, промолвив: “Вот на тебе, дурак!”⁶ Гоголь применяет к себе — не первый раз — мотивы и фразеологию своих персонажей, в данном случае — Городничего: «Как я — нет, как я, старый дурак? <…> Кукиш с маслом — вот тебе…»

И заключая письмо, Гоголь говорит: «Утешительно в этом непрощании моем с вами, натурально, то, что мы увидимся скоро…»⁷

Увидеться довелось во время следующего приезда Гоголя в Москву, в 1841–1842 г., когда писатель был занят завершением поэмы, продвижением ее через цензуру, а затем публикацией. Елагина, кстати, следила за перипетиями этого процесса; 23 января 1842 г. она, в частности, сообщала Жуковскому, что Гоголь «болен и грустен»: «Хотел печатать роман свой, но цензура не пропустила “Мертвые души”, потому что душа бессмертна»⁸ (подразумевается, конечно, реплика помощника попечителя Московского учебного округа Д.П.Голохвастова, высказанная при обсуждении рукописи в московской цензуре: мол, «автор вооружается против бессмертия»⁹.

Но вот к 20-м числам мая книга вышла, и Гоголь занялся ее дарением: 18 мая посылает книгу Петру Михайловичу Языкову (брату поэта), 20 мая дарит А.С.Хомякову, 21 мая — К.С.Аксакову и т.д. Очевидно, в это время он преподносит «Мертвые души» и Елагиной.

Заочное общение Гоголя с Елагиной продолжилось и после очередного его отъезда за границу. Так известно, что в письме к Н.М.Языкову из Флоренции от 8 ноября н. ст. 1846 г. Гоголь просит передать «небольшую записочку Авдотье Петровне»¹⁰. Записочка эта не сохранилась, но можно с уверенностью сказать, о чем в ней шла речь.

Дело в том, что в 1846 г. Гоголь предпринял новое, благотворительное издание «Ревизора». В Предуведомлении, открывавшем книгу, перечислялись лица, которым поручалась раздача вырученных от продажи денег, и список этот по Москве возглавляла Елагина¹¹. А.М.Виельгорской (тоже названной в этом списке, по Петербургу) Гоголь пояснял, какие помощники ему нужны: «Старайтесь особенно склонить из женского пола таких, которых вы знаете как сострадательных, рассудительных и умных женщин»¹². Елагина вполне отвечала этим требованиям, и в упомянутой записке Гоголь, очевидно, объяснял ей характер поручения.

Известно и о встречах Гоголя с Елагиной после окончательного возвращения его на родину (апрель 1848 г.), в последние годы жизни.

М.В.Киреевская, дочь Елагиной, писала 24 сентября 1848 г. Е.А.Свербеевой: «…Если он (Гоголь) в самом деле поедет в Киев, напомните ему, пожалуйста, что ему не будет крюку ехать через Белев и заехать в Петрищево (имение Елагиных. — Ю.М.), где ему будут так все рады. Прежде он, бывало, любил маменьку и часто ходил к ней»¹³. В Киеве Гоголь действительно был (в конце мая — начале июня того же года), но в Петрищево на этот раз не заезжал. Побывал он здесь спустя два года, во время поездки совместно с М.А.Максимовичем на юг России: 19 июня 1850 г. они были в имении И.В.Киреевского Долбино и в монастыре Оптина пустынь, а 20 июня — в Петрищеве, у Елагиной. К сожалению, подробности этого визита нам не известны.

Возвращаясь же к публикуемой дарственной надписи, необходимо еще сказать следующее. Сегодня она может показаться слишком скупой и, что ли, неэмоциональной, но это вполне соответствовало стилю того времени. Имел значение уже сам факт написания дарственной надписи как выражение чувств автора к лицу, которому преподносилось сочинение. В данном случае этот факт свидетельствовал о глубоком уважении Гоголя к одной из самых замечательных женщин его времени.