Лермонтов и сестры Ивановы

 

И.Г.Тер-Габриэлянц¹

 

В лермонтоведении второй половины прошлого века хорошо известно имя И.Л.Андроникова. Этому немало способствовали его блестящий дар автора и исполнителя устных рассказов, среди которых одно из первых мест принадлежит миниатюре "Загадка Н.Ф.И." - истории разгадки инициалов героини юношеских стихов поэта. Начало исследования этой проблемы Андрониковым относится к середине 1930-х годов, когда в "Трудах Тифлисского государственного университета" он поместил статью "К биографии Лермонтова"², послужившую основой для последующих работ на эту тему. В 1938 году в журнале "Пионер" (№2) впервые появился его рассказ "Загадка Н.Ф.И.", который в переработанном виде был напечатан в книге "Рассказы литературоведа"³, затем последовала публикация "Лермонтов и Н.Ф.И."⁴.

Казалось, именно Андроников привлек внимание к загадочной героине юношеской лирики поэта. Между тем еще в 1910 году редактор полного собрания сочинений Лермонтова Д.И.Абрамович столкнулся с необходимостью понять, кто стоит за инициалами "Н.Ф.И." и "Н.И.", которыми поэт обозначил некоторые свои стихи 1830-1831 годов. Абрамович предположил, что их объединяет один адресат.

Вслед за Абрамовичем через четыре года В.В.Каллаш предположил, что адресатом стихов Лермонтова "Н.Ф.И.", "Н.Ф.И....вой" и "Романс к И..." может быть дочь драматурга XIX века Ф.Ф.Иванова - Наталья Федоровна Иванова⁵. Еще через два года Б.В.Нейман увеличил число стихов, посвященных, по его мнению, Наталье Федоровне Ивановой, и связал их с героиней драмы Лермонтова "Странный человек" (1831), назвав "Н.Ф.И." ее прототипом⁶. (Впоследствии догадка Неймана подтвердилась.) Наконец в 1935 году Б.М.Эйхенбаум уже не предполагает, а утверждает, что "Н.Ф.И." - Наталья Федоровна Иванова, что в драме "Странный человек" отразились события ранней биографии Лермонтова - его встреча с Н.Ф.Ивановой в Москве летом 1831 года⁷.

Тем не менее сложилось так, что, начиная с 1935 года, в лермонтоведениии в расшифровке названных инициалов и выводах по этой проблеме приоритет надолго закрепился за Андрониковым. (Примечательно, что, увлекшись, Ираклий Лаурсабович даже воскликнул однажды: "Я не знаю, почему за 100 лет эту загадку не удалось разгадать ни одному биографу Лермонтова!"⁸)

В 1973 году С.А.Андреев-Кривич первым опроверг андрониковский приоритет в этом вопросе: "Андроников подводит итог тому, что давно сделано Каллашом, Нейманом и, до некоторой степени, Эйхенбаумом"⁹. Появились у Андроникова и другие оппоненты¹⁰.

При всей основательности критических замечаний в его адрес необходимо отметить заметную роль ученого в значительном расширении рамок указанной темы. Благодаря его мастерским рассказам, посвященным "Н.Ф.И.", лирика Лермонтова начала 1830-х годов стала известной многомиллионной аудитории, привлекла внимание к имени поэта и шире - к русской поэзии.

Андроникову принадлежат и подлинные открытия в лермонтоведении - так, он обнаружил два стихотворения в альбоме 1870 года, принадлежавшем жене курского губернатора М.Д.Жедринской¹¹, где поэт впервые раскрывает имя своей таинственной адресатки:

В альбом Н.Ф.Ивановой.

Что может краткое свиданье

Мне в утешенье принести,

Час неизбежный расставанья

Настал, и я сказал: прости.

 

И стих безумный, стих прощальный

В альбом твой бросил для тебя,

Как след единственный, печальный,

Который здесь оставлю я.

(1832)

 

Второе стихотворение посвящено Дарье Федоровне Ивановой - сестре "Н.Ф.И.":

 

В альбом Д.Ф.Ивановой

Когда судьба тебя захочет обмануть

И мир печалить сердце станет --

Ты не забудь на этот лист взглянуть,

И думай: тот, чья ныне страждет грудь,

Не опечалит, не обманет.

(1832)

 

Настоящей сенсацией явилась публикация Андрониковым в 1940-е годы в его книге, изданной в серии "Библиотека Огонька" (№ 367), портрета Натальи Федоровны Обресковой (урожденной Ивановой)¹². Первое и единственное на то время изображение открыло облик вдохновительницы поэта. (Правда, заметим, что именно такой, как на рисунке, хотя и красивой, но уже дамой лет тридцати, Лермонтов Наталью Федоровну видеть не мог - его тогда не было в живых.) Много позже, любуясь драгоценной находкой, Андроников напишет: "Молодое лицо ее очаровательно: черты благородны, в углах рта спрятана любезная улыбка, полнота обнаженных покатых плеч, тонкая шея украшена тяжелым ожерельем - весь облик как бы комментирует лермонтовские строки: "С людьми горда, судьбе покорна, не откровенна, не притворна""¹³. В издании под портретом значится: "Н.Ф.Иванова", хотя Наталья Федоровна была к этому времени уже Обресковой, да и сам Андроников на этих же страницах пишет: "... гляжу - на обороте рамки старинным почерком надпись: "Наталья Федоровна Обрескова, рожденная Иванова"".

Портрет Натальи Федоровны Андроников обнаружил в 1935 году у ее внучки, Натальи Сергеевны Маклаковой¹⁴. Портрет рисован В.Ф.Бинеманом; он подписан, но не датирован. Позировала она рисовальщику Бинеману, уже будучи замужем за Н.М.Обресковым, парный портрет которого был одновременно создан этим художником. Точная дата замужества Натальи Федоровны не установлена. Во всяком случае, она вышла замуж не раньше 1836 года¹⁵. Н.С.Маклакова уверяла Андроникова, что Лермонтов и после замужества Натальи Федоровны продолжал бывать в ее доме. Думается, в действительности этих визитов поэта быть не могло. Известно, что после замужества Н.Ф.Обрескова уехала с мужем в Курск. Еще до своего отъезда из Москвы в Петербург летом 1832 года поэт пишет о полном разрыве с Натальей Федоровной в своем прощальном стихотворении, предположительно датированном началом 1832 года:

Я не унижусь пред тобою,

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою,

Знай: мы чужие с этих пор.

("К*")

 

Об этом разрыве Лермонтов говорит и в письме к М.А.Лопухиной от 4 августа 1833 года: "Вы видите, милый друг, что с тех пор, как мы расстались, я таки несколько изменился. Как скоро я заметил, что прекрасные грезы мои разлетелись, я сказал себе, что не стоит создавать новых <...> Прошлое представляется мне просто программою незначительных и весьма обычных похождений"¹⁶.

Посещая летом 1935 года Н.С.Маклакову и приобретая у нее портреты супругов Обресковых, Андроников и не подозревал о том, что он был совсем рядом с еще более сенсационным для лермонтоведов материалом - с акварельными портретами сестер Натальи и Дарьи Ивановых, написанными художником Кашинцевым в 1834 году.

Андроников так и остался в неведении относительно портретов, находившихся в семье Маклаковых, по весьма простой причине: в те годы акварели Кашинцева находились у дочери Натальи Сергеевны - Натальи Алексеевны Маклаковой (правнучки "Н.Ф.И."), жившей отдельно от матери; а Наталья Алексеевна, несмотря на материнские уговоры, категорически отказывалась продавать портреты Натальи и Дарьи, и при Андроникове о них не упоминали.

Прошло два десятилетия. В 1957 году умирает Н.С.Маклакова. Нужда заставляет Наталью Алексеевну все-таки расстаться с фамильной реликвией, и в 1957 году акварельные портреты сестер Ивановых через Л.В.Горнунга поступают в Музей-заповедник М.Ю.Лермонтова в Пятигорске.

Получены были акварели Кашинцева при содействии Н.П.Пахомова¹⁷ - старейшего искусствоведа, знатока музейного дела, стоявшего у самых истоков лермонтоведения ХХ века. Вот что пишет в пятигорский музей Л.В.Горнунг, известный собиратель и искусствовед (письмо от 2 декабря 1957 года): "По настоятельной просьбе Николая Павловича <Пахомова> пересылаю Вам этот материал - два акварельных портрета сестер Ивановых, Натальи Федоровны, в замужестве - Обресковой, и Дарьи Федоровны, в замужестве - Островской <...> Этим лермонтовским материалом заинтересовались в Москве и просили у меня, но Николай Павлович, давнишний друг и патриот Вашего музея, уговорил меня послать эти портреты в Пятигорск. Я не смог ему отказать, т.к. связан с ним дружескими отношениями".

Вместе с объяснением уже описанных обстоятельств приобретения акварелей Кашинцева Л.В.Горнунг прислал в музей и свидетельство Натальи Алексеевны Маклаковой (письмо от 19 сентября 1957 года): "Со слов моей матери Натальи Сергеевны Маклаковой, умершей в сентябре 1957 года, я знала, что на двух акварелях Кашинцева изображены сестры, Наталья и Дарья. В 1935 году эти акварели находились лично у меня, и я их продавать не собиралась".

С заявлением Натальи Алексеевны согласуется и свидетельство М.Ю.Барановской (ныне покойной), работавшей в Отделе графики Государственного Исторического музея. В своем письме в Пятигорский музей от 18 июня 1971 года она сообщает, что правнучка "Н.Ф.И." Наталья Алексеевна Маклакова (с ней Барановская была знакома) "в свое время продала два портрета, фото с которых Вы мне показали, Горнунгу, а у него для Пятигорска приобрел Пахомов".

Весной 1959 года музей в Пятигорске выставил в экспозиции свои новые приобретения, в числе которых были и изображения сестер Ивановых. Узнав об этом, Андроников, недоумевая, обратился 27 апреля 1959 года в музей с письмом:

"Дорогие пятигорские друзья! Дорогой Домик! Самоотверженные и уважаемые служители и ревнители лермонтоведения! Во-первых, спасибо за приветы, которые я от вас получил. Во-вторых: примите мои сердечные первомайские приветы и выражение надежды, что в продолжение 1959 года я в Ваших местах побываю и обдумаем, как готовиться к большому юбилею 1964 года. Раньше 1960 года мы за дело не примемся, а в 1963-м должно быть в основном все готово. Засим пусть всегда снисходит прохладный день в зной и жаркий в стужу на Ваше поэтическое убежище! Пусть никакие бури ни в каких нарядах не застают вас ни в ущельях науки, ни на организационных перевалах. Пусть засыпает вас вьюгой похвал и благодарных отзывов и пусть из сожаления человечеству судьба навеки убережет ваш вечный престол от разрушения и праха!

В заключение позвольте спросить и надеяться на ответ: что за новый портрет Н.Ф.И. экспонируется в вашем музее? Откуда он взялся и чем доказано, что это именно Н.Ф.Иванова? От кого он получен? Все это я спрашиваю после того, как увидел врачей-курортологов, которые были у вас. Если миниатюра у вас та, что в Пушкинском Доме, то это бабушка Маклаковой, только не та, а со стороны Голицыных. Так мне говорила сама Маклакова, когда я впервые был у нее. Тем не менее старуха и его принесла продавать в Институт Мировой Литературы и продала как бабушку, что вполне соответствует правде. Но покупающие решили, что бабушка у нее была только одна, и купили. Впрочем, ваш ответ разъяснит все вопросы. Поздравляю вас с Праздником и со всеми вариантами портрета: если это Иванова, если это не Иванова (тогда вы ее снимите), если это неизвестно кто (тогда вы сумеете выяснить это). Словом - буря приветов моих гремит в этом письме, мятет в душе и льется из-под литер машинки.

Приветствую вас, вспоминаю чудную конференцию в садике и весь ваш удивительный уголок! Увижу ль вновь?.. Увижу! Пожму руки. И пойдут вопросы и ответы, рассказы и сообщения, гостеприимство и просьбы прибывшего, которого имя вы видите:

Ираклий Андроников. 27.IV.1959".

На фоне велеречивого обращения к "служителям и ревнителям лермонтоведения" в письме улавливаются жесткие и повелительные интонации ("...откуда он взялся", "вы ее снимите..."), и мое намерение дать соответствующие разъяснения пресекла директор музея А.И.Гребенкова. Зная нрав Андроникова, она боялась осложнить с ним отношения, что было рискованно, особенно в преддверии большого юбилея 1964 года.

В результате портреты были сняты и убраны в запасники, где пребывают и сегодня.

Вот такова вкратце история "вызволения" Натальи Федоровны Ивановой из лермонтовской тайны инициалов и "заточения" ее изображения на долгие годы в тайны фондохранилища лермонтовского Музея-заповедника в Пятигорске.

Обратимся теперь собственно к публикуемым акварельным портретам.

Наталья изображена Кашинцевым двадцатилетней. Спокойно, с достоинством смотрит на нас девушка с голубыми миндалевидными глазами, "равными красою с небесами". Удлиненный овал ее лица обрамляют каштановые волосы, нежная шея убрана красными бусами.

 

Все для меня в тебе святое:

Волшебные глаза и эта грудь,

Где бьется сердце молодое.

("К***", 1831)

 

Во всем ее облике - во взгляде, в твердо сомкнутых губах, гордой посадке головы сказывается властность: холодом веет от ее прекрасного лица. "Она горда одной своею красотою". Позже поэт сравнит ее с мраморным кумиром.

Дарья на два года моложе сестры. Внешне они похожи друг на друга. Но Дарья, в отличие от сестры, лирична. Красивы ее мягкие губы; нежность точеной шеи и плеч оттеняет черная бархотка. Гладко зачесанные темные волосы (с двойным пробором как у сестры) слегка приоткрывают уши и заканчиваются сзади узлом. В чертах ее милого лица, во всем прелестном облике - девичья чистота, нежность, доброта и мягкость. Напомним, что кроме посвящения ей в альбоме, Лермонтов упоминает Дарью еще в стихотворении "Видение" (1831).

Оба портрета художником подписаны, и, хотя датирован только портрет Натальи, рисовал их Кашинцев в одно и то же время, то есть в 1834 году - портреты выполнены на одинаковых листах желтоватой бристольской бумаги, совпадающих по размеру (20,3х17), оба изображения нижепоясные, сидят портретируемые так, будто обращены друг к другу (Наталья чуть-чуть полуоборотом вправо, Дарья - влево), платья девушек одинакового фасона; у Натальи оно голубое, у Дарьи - светло-вишневое.

К слову, по нашему мнению, отдельные черты лица Обресковой на рисунке Бинемана и акварельном портрете Ивановой работы Кашинцева не совпадают. Заметим, что в свое время еще М.П.Серяев в своей работе "Разгадана ли загадка Н.Ф.И.?" высказывал сомнение в правильной атрибуции этого портрета и справедливости сообщений Н.С.Маклаковой¹⁸.

В поисках полного имени автора двух мастерски выполненных изображений (его работы подписаны без инициалов) выявились интересные сведения о семье коллежского асессора Андрея Николаевича Кашинцева (1753-1819). Оба его сына - художники. Один из них - Николай Андреевич (1799-1870) - камер-юнкер, художник-любитель второй половины XIX века. В автобиографических заметках Лермонтова встречается его имя¹⁹. Другой сын - Михаил Андреевич - профессиональный портретист, рисовальщик. В собрании портретов Д.А.Ровинского²⁰ дана небольшая справка о том, что Кашинцев литографировал голову с картины К.Брюллова "Последний день Помпеи" и что умер он в 1838 году. В справочнике С.Н.Кондакова²¹ находим, наконец, и полное имя художника: Кашинцев Михаил Андреевич. Из этого же источника узнаем, что в 1837 году он получил звание свободного художника портретной живописи. Таким образом, очевидно, автор наших портретов - Михаил Андреевич Кашинцев.

Примечательно, что художнику удалось уловить и зафиксировать разницу в характерах сестер: Наталья - гордая, с холодным вглядом, как метеор, блеснула перед поэтом и погасла; Дарья - мягкая, лиричная, вызвала у поэта доброе к себе отношение.

Известно, что Лермонтов, превосходный рисовальщик, обладая уникальной зрительной памятью, оставил целый ряд как законченных портретов, так и зарисовок по памяти лиц, привлекших его внимание. Естественно было предположить, что в графическом наследии поэта должно присутствовать изображение Н.Ф.И.

"Что красота? - ужель одно названье" - задавался вопросом Лермонтов в стихотворении 1832 года "Девятый час; уже темно..." И, как кажется, мы видим воплощение этого вопроса (и возможного ответа на него) в рисунке поэта "Молодая девушка и старуха"²²: время разрушает внешнюю красоту, старуха, утратив ее, обрела мудрость.

Вглядываясь в рисунок, нельзя не заметить поразительного сходства облика девушки с портретом Ивановой на акварели Кашинцева. Вот портрет Н.Ф.И., сделанный самим Лермонтовым!²³. Сразу же, по ассоциации, всплыли в памяти беглые очерки этого же лика, мелькающие на листе, приложенном к "Вадиму" (1832-1834), покрытом набросками сцен и портретов. Рисунок датирован и не расшифрован; в нем сплелась фантазия поэта и реальность, но сохранилась цельность, "спаяно все вместе в единый узор"²⁴, похожий на движущийся людской поток; жизнь кружит людей, сталкивая и разбивая их судьбы. В этом кружении узнаются близкие и знакомые поэта. По мнению Н.П.Пахомова рисунок носит автобиографический характер²⁵.

Думается, что портретные наброски Ивановой родились у поэта в печальные для него дни - любовь потеряна, но:

Так храм оставленный - все храм,

Кумир поверженный - все бог!

("Я не люблю тебя...", 1831)

В литературе существует мнение (Б.М.Эйхенбаум, Н.П.Пахормов)²⁶, что названный нами рисунок - иллюстрация к строкам "Домика в Коломне" Пушкина:

Старушка ...

Носила чепчик и очки. Но дочь

Была, ей-ей, прекрасная девица...

Если это так, значит, Лермонтов придал внешности героини поэмы Параши черты лица Ивановой; она у него красива, спокойна, задумчива. Но в сравнении с акварельным портретом эти черты смягчены, что и понятно, так как у Кашинцева портрет натурный, а у поэта - рисунок по памяти, с личностной трактовкой.

Вместе с акварелями Кашинцева музей получил от Маклаковых и фотографию пожилой Н.Ф.Обресковой. Рядом с ней на снимке стоит ее 16-летняя дочь - Наталья Николаевна. По свидетельству Н.С.Маклаковой, этот снимок относится к 1864 году²⁷, на нем Обресковой 50 лет, значит ее дочь родилась в 1847 году, когда Наталье Федоровне было 35 лет; первенец ее - Дмитрий Николаевич родился в 1841 году.

Завершим нашу работу мемуарным свидетельством Н.А.Маклаковой, из которого явствует, что существовало еще одно изображение сестер Ивановых. Рассказ мемуаристки записан С.И.Недумовым²⁸ примерно в 1958 году. Наталья Алексеевна Маклакова вспоминает о двойном масляном портрете Натальи и Дарьи, изображенными еще девочками со склоненными друг к другу головками: "Бабушка, не желая обделить своих дочерей, разрезала двойной портрет матери и тети пополам и отдала моей матери Наталью Федоровну <...> Позже мать отдала этот портрет мне, так как у меня в детстве находили сходство с Натальей Федоровной. Портрет висел на стене без рамы. Выйдя замуж я увезла его на Рождественский бульвар, а после, уезжая с этой квартиры и не зная ценности этого портрета, оставила его в чулане вместе с портретом деда Голицына. Андроников, узнав об этом, посылал меня на старую квартиру, и я ездила несколько раз, но ничего не нашла. Портрет пропал".

Хорошо помнит Н.А.Маклакова и знаменитую старинную шкатулку. Ее, по семейной легенде, будто бы из ревности Обресков сжег вместе со всем ее содержимым. Но в изложении дочери судьба шкатулки выглядит иначе - правдивее и убедительнее: шкатулка "Н.Ф.И." сгорела во время пожара в 1919 году вместе со всей усадьбой. Выходит, что шкатулка и при жизни Обрескова была цела!

"Но были ли там стихи <Лермонтова>? Или они погибли раньше - я не знаю, так как ничего о Лермонтове не говорилось в семье".

Поразительно, как в этих мемуарах расходятся свидетельства об одном и том же у матери и у дочери. Наталья Сергеевна, например, в беседах с Андрониковым уверяла его, что в их семье всегда знали о влюбленности Лермонтова в Наталью Федоровну, но, как бы позабыв о сказанном Андроникову, на вопрос дочери, почему она умалчивала о любви Лермонтова к Н.Ф.Ивановой, Наталья Алексеевна откровенно ей призналась: "...во-первых, об этом не принято было говорить в наше время. Мало ли кто в кого влюблялся. Кроме того, отношения с Лермонтовым кончились ничем, о чем же было говорить? Наконец, в то время около нас были люди большего значения и положения и Лермонтов на их фоне не выделялся".

Вот уж воистину:

Тебе я душу отдавал;

Такой души ты знала ль цену?

Ты знала - я тебя не знал.

("К*", 1832)

 

 

Приложение

И еще об одном изображении, ошибочно считающемся портретом Н.Ф.Обресковой.

В Петербурге в Институте русской литературы (ИРЛИ; Пушкинский Дом) хранится портрет-миниатюра, который следующим образом значится во втором томе "Описания рукописей и изобразительного материала Пушкинского Дома": "Иванова Наталья Федоровна, по мужу - Обрескова (1813-1875), 1835, 3/4. Влево. Прическа с локонами на висках и шиньоном, с диадемой и серьгами. В декольтированном синем платье с голубыми кружевами. Слева на фоне "Hintz F.1835".

На обороте миниатюры наклеена кожа, на ней чернилами выполнена надпись: "Моя мать, Наталия Федоровна Обрескова, р[ожденнаяИванова. Из отдела иллюстраций ИМЛИ в 1959 году, в ИМЛИ от Н.С.Маклаковой, внучки Н.Ивановой"" (С.103).

С такой атрибуцией портрета согласиться нельзя. Во-первых, даже простое визуальное сличение бинемановского портрета и акварели Кашинцева с миниатюрой Гинтца свидетельствует о том, что на портретах и миниатюре изображены два разных человека. При этом укажем на труднообъяснимую замену этикеток (ее обнаружил И.П.Белавкин, заместитель председателя Петербургского отделения ассоциации "Лермонтовское наследие") на миниатюре. В инвентарной книге ИРЛИ записано: "На обороте миниатюры наклеена кожа, на ней чернилами: "Моя мать - Наталия Федоровна Обрескова, р. Иванова..."". Фактически же кожаная этикетка отсутствует, а вместо нее - бумажная, с иным текстом: "Бабушка Наталья Иванова... [нрзб. Обрескова". В Пушкинском Доме это несоответствие И.П.Белавкину не разъяснили. Во-вторых, Андроников в упомянутом нами письме пишет, что Н.С.Маклакова, показывая ему миниатюру, говорила, что на ней изображена "... бабушка Маклаковых, только не та, а со стороны Голицыных".

Как теперь удалось установить, бабушка со стороны Голицыных - это Прасковья Николаевна Матюнина, по мужу - Голицына (1798-1884) - мать Сергея Владимировича Голицына, мужа дочери Натальи Федоровны - Натальи Николаевны Голицыной, рожденной Обресковой. Следовательно, на миниатюре не Н.Ф.Обрескова, как это значится в ИРЛИ, а П.Н.Матюнина. Заметим, что и Андроников ни в одной из своих работ об Ивановой ни разу не обмолвился об этой миниатюре, как не имеющей отношения к предмету его исследования.