Граф А.Х.Бенкендорф

 

Мое путешествие на край ночи и к границам Китая¹

 

<...> Генерал Спренгпортен² возвратился из Парижа, где он выполнял поручение, данное ему ещё Императором Павлом. Он сразу же представил новому Императору план намечавшейся экспедиции по России, и попросил включить в её состав двух офицеров для сопровождения. Император одобрил его проект. Узнав о намечавшейся экспедиции, я ухватился за представлявшийся случай покончить, наконец, с уже мучившим меня бездельем. Я представился генералу, Спренгпортен попросил за меня у Императора, который милостиво разрешил включить меня в состав этой экспедиции. Вторым офицером стал майор артиллерии Ставицкий³ К нам прикомандировали художника Корнеева⁴, и мы без промедления стали готовиться.

Мы покинули Петербург в конце февраля 1802 года. Несмотря на непогоду и отвратительные дороги, я ехал в хорошем настроении: наконец осуществилось моё желание всё бросить, забыть интрижки, любовь и сбежать. В Шлиссельбурге я присоединился к генералу Спренгтпортену, и на следующий день мы уже вместе продолжили наш путь, двигаясь вдоль Ладожского канала до одноименного города⁵.

По этому каналу в нашу столицу, можно сказать, плывёт дань со всей России, по нему перевозятся в Кронштадтский порт товары из наших самых удаленных губерний, он соединяет Волгой, Свирью, Сысью и Волховом Каспийское море с Балтийским. Сразу же вспоминаешь, чьим детищем является это сооружение.

Находясь в Петербурге, или его окресностях, Его колоссальные проекты, создавшие процветание и славу России, встречаешь и узнаешь на каждом шагу; невольно поражаешься - кажется нет идеи, которая своим рождением не была бы обязана этому гению созидания! Великолепный порт Кронштадт; флот, который строили его собственные руки; войска, организованные его стараниями и его неукротимым характером приученные побеждать; наконец, гроза Азии и гарант европейского равновесия - сама наша столица, воздвигнутая на болоте, ныне ставшая образцом красоты и великолепия, местопребыванием наук и искусств; эти загородные дворцы со всех сторон Петербурга, которым Петр ( умело выбирал место и сам планировал парки; и, наконец, этот водный путь, который доставляет к набережным столицы товары со всего обширного пространства России!

Мы остановились в Тихвине, маленьком городке, очень богатом, очень оборотистом и особенно известном как место паломничества к Иконе Божией Матери, находящейся в здешнем монастыре. Икона Божией Матери покрыта драгоценными камнями, а монастырские постройки образуют великолепный ансамбль. Самые хорошенькие женщины Петербурга едут искать здесь отпущения грехов за свои любовные ошибки, оплакивать потерю своих любовников, скрываться здесь с ними от назойливости супругов и света. Здесь священная тайна этой святой связи покрывается сенью религиозности: ребенок, которого не осмелились бы родить в столице, появляется на свет здесь, и, таким образом, это место и вправду часто служит местом, где освобождаются от тяжкого, и не только духовного бремени⁶.

Мы проехали через весьма старый город Устюжну, затем - через Мологу и Рыбинск, где Шексна, впадая в Волгу, обеспечивает этому городу активную торговлю. В Ярославле мы провели несколько дней; этот город настолько же древний, как и русские летописи, находится на правом берегу Волги, на сильно возвышенном месте и выглядит как большой центр. Он украшен множеством прекрасных церквей, монастырей и большим количеством каменных домов. Этот город обязан своим богатством в особенности фабрикам по производству скатертей и полотен, которые здесь существуют с давних пор и которые снабжают значительную часть России. Великое множество дворян, имеющих собственность в этой богатой и многолюдной провинции, собирается в главном губернском городе Ярославле для приятного времяпрепровождения. В 70-ти верстах от этого города, на левом берегу Волги, расположена Кострома, также столица одноименной губернии. На следующий день после нашего прибытия была годовщина восшествия напрестол⁷, и после богослужения в соборе мы присутствовали на званом ужине у губернатора⁸. В конце ужина я почувствовал себя так плохо, что вынужден был встать из-за стола. Едва я вышел в переднюю, как у меня горлом и из носа пошла кровь и я потерял сознание. Меня перенесли на канапе, послали за доктором, он мне сделал кровопускание. Очнувшись, я увидел себя уже раздетым, закутанным в смешной домашний халат губернатора и, что было неожиданно и приятно, окруженным полудюжиной дам, одна из которых - м-ль Крамина, была совсем недурна. Они окружили меня такой заботой, что моя грудная болезнь показалась мне весьма кстати. Генерал Спренгтпортен, желавший уехать на следующий день, был вынужден задержать свой отъезд, а вдруг начавшийся ледоход и вовсе оставил нас в Костроме почти на 6 недель.

М-ль Крамина приходила следить за моим выздоровлением, но так как могло показаться двусмысленным приходить одной к постели молодого офицера, то она приходила вместе со своей сестрой.

Эта сестра, весьма стройная девица, правда уже лет около 30-ти, пришлась весьма по вкусу старому генералу Спренгтпортену, она тут же ответила ему благосклонностью, так наша компания удвоилась и стала удивительно приятной. Мой влюбленный шеф не торопился с отъездом, он обстоятельно приводил в порядок красивую и большую лодку, чтобы спуститься в ней по Волге. Когда все было наконец закончено, после очень нежных прощаний, я получил от моей красавицы рекомендательное письмо для одной из ее подруг в Нижнем Новгороде, мы поднялись на судно, и доверились течению прекрасной матушки-Волги.

Было время половодья, и река затопила окрестности более чем на 40-50 верст вокруг. Течение было столь стремительным, что невысокие берега с трудом противостояли паводку: города и деревни, мимо которых мы плыли были окружены водой и казались островами среди безграничного озера. Огромное множество лодок, баркасных шлюпок всех размеров покрывали водную гладь и делали зрелище большой воды поистине восхитительным.

Мы любовались и не могли наглядеться: непрерывно меняющиеся пейзажи даже заставляли нас замедлять ход. Наконец мы бросили якорь у причала Нижнего Новгорода, который расположен на высоком берегу, при слиянии Оки и Волги, и величественно возвышается над безграничным зеркалом воды и неописуемо живописными далями окрестностей. Глядя на эту незабываемую картину невольно подумалось: местоположение этого города в центре самых прекрасных губерний подлинной России так выгодно для торговых сообщений, что он мог бы быть и резиденцией Государя. Очень естественно, что двор в своё время удалился из непредсказуемой Москвы, печально известной своими бунтами и жестокостями, но очень сомнительно, чтобы Петр ( первоначально имел план сделать средоточением своей империи место, где был построен Петербург, тогда самый удаленный угол России, наименее здоровый и наименее населенный, куда все предметы первой необходимости должны прbбывать с большими издержками из глубины страны, где всякий русский оказывается чужаком и где всякий собственник находится по меньшей мере в 300 верстах от своих владений. Петр ( сделал Петербург столицей, видимо, только потому, что в этом месте оказалось всё, что ему было нужно для осуществления своих государственных замыслов. Этот новый город предоставил ему возможность и средства укрепиться на Балтике и здесь создать военный флот, ради удобства он перевёл сюда часть Сената и своих министров, потому что сам заседал в Сенате. Но когда было нужно показать плоды своих побед, свои празднества и триумфы он устраивал именно в первопрестольной Москве. Возможно, если бы Рига и Ревель принадлежали России до образования Петербурга, то он создал бы свой флот в Ревеле, а торговлю в Риге, и ограничился бы тем, что в устье Невы для защиты границ и покровительства торговле построил бы только форт. Таким образом Петербург не существовал бы, или был бы небольшим провинциальным городком. Первые преемники Петра, оставаясь только жалкими подражателями его грандиозных начинаний и опасаясь, быть может, еще и недовольства Москвы, не покинули Петербург. Теперь, спустя столетие, когда это престолопребывание освящено кротким правлением Елизаветы, блеском и великолепием Екатерины и, наконец, замечательными благоустройствами, кои привнес сюда Император Александр, кому придёт в голову оставить Петербург, когда в него вложено столько миллионов, где появились на свет все наши rнязья, где сосредоточены финансы и где деньги значат всё, где, поистине, удалось покорить природу; но если посчитать то, чего лишает эта резиденция тружеников в провинциях, насколько она их превосходит всеми товарами, отдаляя этим их развитие, то можно было бы ужаснуться от этой картины и со всей очевидностью увидеть, что Петербург есть настоящая язва, разъедающая Россию.

Нижний Новгород, наоборот, сближая дворян с их поместьями, был бы центром культуры, чьи лучи проникали бы в самые дальние уголки и окраины России. Присутствие Государя только поддерживало бы интерес собственников и устранило бы притеснения, отягощающие население, а коммерция легко вернулась бы в руки русских торговцев, которых совершенно вытеснили иностранные предприниматели и которые теперь чужеземцы в Петербурге.

Мы высадились в Нижнем Новгороде в день Пасхи; я направился вручить мое письмо от м-ль Краминой к ее подруге м-м Радионовой и был пленен, найдя в ней прехорошенькую женщину, пухленькую и очень доступную; ее сестра, как и она, разлученная со своим мужем, была также очень приятной. Та и другая жили у отца. Вскоре мы познакомились гораздо ближе, но для того чтобы увидеться ночью, мне пришлось преодолеть обычные в таком деле препятствия: перелезть через довольно высокую ограду, пройти незаметно через сад к дому и, наконец, влезть в окно, которое вело в спальню, где обе сестры почивали вместе. Признаться, я был несколько озадачен, обнаружив там обеих сестер вместо одной; но быстро сориентировался: сначала все-таки направился только к даме, которой я был рекомендован, а затем улегся прямо между двумя сестрами. Это было на третий день нашего пребывания в Нижнем Новгороде, но, к моему глубокому сожалению, оказавшийся также и последним. С восходом солнца, в точно назначенный час, мне необходимо было уже быть на нашем судне. Мы подняли якорь и продолжили путь вниз по Волге, оставляя позади мою новую и неутолённую страсть.

Мы остановились в 70 верстах вниз по течению от Нижнего Новгорода в Макарьевском монастыре, расположенном на левом берегу Волги, богатом и знаменитом благодаря ярмарке, которая здесь проходит каждое лето. Эта ярмарка, на которой встречаются Европа и Азия, является одной из самых богатых из известных ярмарок, оборот, происходящий здесь, трудно переоценить⁹. Вся ширина Волги между Макарьевом и Лысковом, и на несколько верст вверх и вниз по течению усеяна лодками. Лагеря и барачные постройки, кочевые юрты, трактиры и театры покрывают всю Макарьевскую равнину; здесь можно увидеть татар, калмыков, персов, индийцев, смешавшихся с купцами из Москвы и Петербурга. Огромная толпа торговцев приезжает сюда со всех уголков империи, больше всего здесь товаров, прибывших из Китая через Сибирь и из Персии, - последние плывут через Астрахань и затем вверх по Волге. Сюда привозят большое количество железа, тысячи лошадей, меха поступают отсюда в Европу, а предметы роскоши покупают дворяне из соседних губерний.

Мы продолжали свой путь, любуясь этой благодетельной рекой, проплывая мимо живописнейших мест и городов, и всюду видели торговую деятельность. Все города этих областей являются значительными и богатыми, их обитатели статны и очень искусны. Вот Свияжск - маленький городок при слиянии рек Свияжки и Волги, в течение паводка он бывает полностью окруженным водой так, что в него можно добраться только на баркасе.

Наконец мы прибыли в конечный пункт нашего плавания - в Казань, знаменитую древнюю столицу Золотой Орды. Этот город очень важен. Довольно обширная часть в нем населена еще потомками тех татар - некогда грозы мира и поработителей Руси. Теперь этот народ подает пример покорности и спокойствия. Татары законопослушные граждане, преданные и храбрые солдаты.

Над городом высится Кремль. Раньше это была древняя татарская крепость, покорившаяся царю Ивану Васильевичу, который пожелал построить на ее месте православный собор. Другие церкви города тоже внушительны, а дворяне и русские купцы застроили город красивыми каменными домами. Но Казань имеет несчастье быть опустошаемой частыми и такими сильными пожарами, что с трудом вновь возрождается из пепла. Это, однако, не мешает оставаться Казани одним из самых важных городов империи благодаря своему богатству, народу и безграничным ресурсам, кои она предоставляет для внутренней торговли.

Здешний климат очень здоровый и способствует ведению хозяйства, хороший рынок, находящийся здесь, обеспечивает легкую жизнь, а это способствует росту населения.

Мы очень приятно провели несколько дней, осматривая город и его окрестности. Вдобавок я познакомился здесь с одной славной женщиной, которая совсем недорого предоставила мне татарских девушек, чьи не только имена и национальные костюмы возбудили мое любопытство, новизной они пришлись мне так по вкусу, что я совсем забыл о моих интрижках в Костроме и Нижнем Новгороде.

Мы присутствовали за городом на татарском празднике, где на лошадиных скачках с борьбой раздавали призы борцам-победителям. И зрелище, и атлеты так разожгли во мне азарт, что назавтра же я зазвал к себе одного из борцов помериться силами. Выглядел наш поединок вот как. Я припблизился и одним приёмом опрокинул его на землю. В ответ он ударил меня так, что я упал и оставался почти без сознания. Это падение вновь обострило мою легочную болезнь, от которой я только оправился, но зато отвлекло меня от скачек и от моих необузданных занятий.

Отбывая из Казани, мы вновь набрали ту же команду и направились к реке Каме, которая впадает в Волгу в 75-ти верстах вниз по течению от Казани. Кама еще не вошла в свое русло, и мы пересекли ее на большом пароме. Ее разлив был так широк, что мы плыли посередине великолепного леса. Приблизительно в 30-ти верстах от маленького городка Тетюши и почти в 140 верстах вниз по течению от Казани на берегу Волги мы посетили развалины древнего болгарского города¹⁰. Здесь ещё прекрасно можно различить замок, образующий городскую крепость, сильно возвышающуюся и достаточно сохранившуюся башню, остатки какого-то протестантского храма¹¹ и то, что более свойственно азиатской архитектуре - одно большое строение, в котором легко узнавались общественные бани. Все эти развалины, чьи внушительные размеры указывают на то, что они являются останками большого города, сложены из тщательно скрепленных камней, смешанных с кирпичами - на древнегреческий манер. Мы обошли эти руины, недоумевая и раздумывая, что здесь скрыла от нас история, и после этого отправились дальше - в Оренбург.

 Надо сказать, что я вел обстоятельный дневник своего путешествия. Не стану утверждать о других, но уж по меньшей мере одним достоинством - безукоризненной точностью и подробным описанием всего, что со мной происходило, он обладал. Это его достоинство, увы, и оказалось причиной недолговечности его судьбы. Однажды одна столь же любознательная, сколь и ревнивая дама заглянула в него без моего ведома и, обнаружив там описание моих любовных похождений, в припадке ярости бросила его в огонь. Я до сих пор жалею об этой утрате, тем более что, описывая моё путешествие спустя 12 лет, я вижу, что воспоминания ускользают от меня и представить полный отчет о том, что со мной произошло, могу весьма несовершенно.

Оренбург расположен на реке Урал, которая начиная с Верхуральска, маленького укрепления почти в 700 верстах по течению от этого города, и образует нашу границу¹² вплоть до своего впадения в Каспийское море около города Гурьева. По названию Оренбург - крепость, а на деле - скорее нищий городок, окруженный ничтожными крепостными стенами, которых, однако, более чем достаточно, чтобы внушать уважение киргизам¹³, против которых он и был построен. Но городок этот очень важен своим расположением, облегчающим нашу торговлю с этой многолюдной ордой, к тому же он является местом, куда прибывают караваны из Бухары и Хивы. Вне всяких сомнений, если бы провидение хоть один раз послало в Оренбург губернатора, руководствующегося в своих действиях разумными взглядами, коммерческими и деятельными, то город смог бы извлечь из здешнего товарообмена огромное богатство для империи, а в киргизах вызвать естественную склонность к осёдлому заселению этого пустынного края. Но до настоящего времени наши губернаторы остаются неспособными решать подобные задачи, они скорее полицейские надзиратели, притесняющие торговцев, а для находящихся в их полной зависимости киргизов - ограниченные и алчные начальники.

Племя киргизов разделяется на 3 части, которые называют Большой ордой, Средней ордой и Малой ордой. Против Оренбурга находится Малая орда. Киргизы занимают безграничную пустыню, которая, начиная с Каспийского моря, простирается до границ с Китаем и образует нечто вроде зоны, разделяющей Сибирь с оставшейся частью Азии. Все их орды - кочевые, бедные и занимаются грабежом. Летом они приближаются к нашим границам, чтобы искать здесь корм для своего многочисленного скота, который составляет все их богатство, а зимой орды уходят, чтобы обеспечить для скота более теплый климат. Киргизские вожди зовутся султанами, они не могут иметь какой-либо власти над народом, не имеющим определенного местожительства и кочующим по обширным, лишенным растительности и воды равнинам. У этого народа нет никакой организации, поэтому он, несмотря на его численность, нисколько не опасен. Шайка киргизов пробует порой увести скот из приграничных районов у беззащитных людей. Их наказывают тем, что посылают в ответ несколько казаков тоже воровать у них скот и лошадей. Таким образом, мы им не даем никакого примера, который смог бы внушить им уважение к нашим законам; наоборот, киргизы видят в нас только разбойников, чуть более сильных, чем они, и которые чаще сами провоцируют их к грабежам, чтобы иметь повод ограбить их ещё больше.

На некотором расстоянии от Оренбурга находится соляной карьер, очень богатый, в котором разместилась пехотная рота - чтобы обезопасить карьер и защитить рабочих от киргизов. Я совсем оправился от болезни легких, выпивая каждый день довольно большое количество кумыса, или кобыльего молока, которое киргизы заставляют киснуть и которое им служит напитком. Кумыс очень питателен, но от желудка требует серьезной закалки, поскольку очень труден для переваривания. Тренировки мне было не занимать: генерал Бахметьев¹⁴ - в то время командующий войсками этого участка нашей границы, давал мне превосходных местных рысаков, и каждое утро мы мчались вместе верст 30 или 40.

Покидая Оренбург, мы вновь поднялись по реке Урал до Верхуральска и оттуда продолжили идти вдоль линии границы до крепости Троицкой, постоянно меняя лошадей и конвой в маленьких фортах, защищающих нашу границу и являющихся в то же время единственными населенными пунктами на этой дороге. Они были основаны казаками, отставными солдатами и несколькими регулярными войсковыми частями, которые здесь понемногу освоились.

В население этой части линии границы входят башкиры - народ очень похожий на киргизов, но менее дикий, чем их заклятые враги киргизы, они способствуют здесь обеспечению воинской повинности¹⁵. На каждой станции генерала Спренгтпортена ожидал отряд казаков и башкир верхом, который сопровождал нас, демонстрируя воинскую выучку и забавляя ловкими трюками. Самым красивым, но и самым опасным зрелищем было, когда один из них водружал на свою пику шапку и несся во весь дух, преследуемый всей группой, которая старалась сбить эту шапку стрелой или пистолетным выстрелом. Их лошади очень легки и гораздо выносливее европейских лошадей.

Мы покинули линию границы в Троицкой, чтобы возвратиться в глубь края, где мы посетили шахты Чебаркуля. Впрочем, одна довольно хорошенькая дама, с которой я познакомился на балу, устроенном в нашу честь в этом городке, заняла меня много больше, чем шахты. Зная, что я был всего лишь залетной птицей, она пренебрегла формальностями и, не теряя времени, сама нанесла мне визит сразу после бала. Увы, нужно было покинуть ее уже на третий день, чтобы последовать за генералом в Екатеринбург, административный центр этих мест.

Этот край, может быть, один из самых богатых на земле рудами всех пород - здесь в изобилии можно найти золото, серебро, медь и железо, но не хватает рабочих, чтобы добывать все эти богатства. В некоторых из этих месторождений можно найти яшму, мрамор всех видов, обнаружить великое разнообразие драгоценноых камней и особенно аметистов и аквамаринов и, наконец, знаменитый малахит, о коем не ведают ни в каком другом месте. В Екатеринбурге добывают яшму и мрамор и с большим мастерством делают из них различные украшения, которые так любят в Петербурге, вырезают орнаменты на вазах, чеканят также медные монеты. Этот город полон рабочих, есть несколько очень богатых купцов; служащие приисков здесь живут очень неплохо.

Мы посетили множество близлежащих рудников и среди них наиболее примечательные, принадлежащие короне и таким именитым собственникам, как граф Строганов, Демидовы и Турчаниновы.

Мое же внимание, больше всего, но, увы, безответно, привлекла жена генерала Певцова, командира полка из Екатеринбурга. Вот ведь как бывает - ёе муж был солдафон и невежа, в то время как она была мила, любезна и приятна в обхождении. Он был явно её не достоин. Признаться, я влюбился в нее, может быть, именно потому, что завоевание ее оказалось делом трудным; она ответила на мою страсть лишь любезным высокомерием, и я покидал Екатеринбург, не получив ничего, кроме отказов.

Мы прибыли в Тобольскую губернию. При пересечении этой границы Сибири, меня охватило какое-то безотчётное смятение: трудно передать ощущение, которое производит на человека переход границы края, на который нас приучили смотреть, как на гибельную тюрьму и могилу позора. Мысль, что мне предстоит теперь находится среди преступников и несчастных, меня ужаснула, я осознал, что очутился на земле, орошенной столькими слезами, местопребывании стольких преступников! Но и стольких же невинных жертв. Я оказался в крае, который щедро одаривает Россию богатствами и который получает взамен от неё только отбросы людей, чьи преступления должны караться смертью, или известных интриганов, сосланных другими интриганами.

Тобольск построен на реке Иртыш, в месте, где в Иртыш впадает Тобол, и является городом. Он разделен на две части: верхний и нижний город. Верхний город включает собор, административные здания и нечто вроде форта - все это построено шведскими пленными, которых сюда на работы направил Петр (. Нижний город самый важный: купцы, рабочие, несколько ссыльных и гарнизон образуют все его население. Лавочки здесь полны товаром, есть ряд церквей, несколько красивых каменных домов и даже театр. Тобольск несколько скрашивает грустное и тяжкое впечатление, которое оставляет Сибирь. Он имеет вид города зажиточного и оборотистого; в этом городе можно встретить несчастных, которые своим примерным поведением получили свободу и возможность зарабатывать себе на жизнь трудом и сноровкой; губернатор, городничий или исправник надзирают за этими людьми, приговоренными к моральной смерти. Труппа театра состоит из ссыльных, дирижером оркестра служит итальянец, который имел несчастье в порыве ревности убить своего соперника; его нос был изуродован знаком позорного наказания за свое преступление.

Нас уверяли, что это только теперь Тобольск стал так уныл, но во времена Императора Павла здесь много развлекались. Этому есть очевидное объяснение: только правление Императора Александра заселило Сибирь истинными преступниками, в то время как в предыдущее царствование этот край был наполнен богатыми и знатными людьми, которых сюда сослала прихоть императора Павла и теми, кто хоть и не искал случая быть удаленным от света, но и не считал позором для своей репутации выказывать этим людям открытое сочувствие.

Эти многочисленные жертвы Павла были сразу же возвращены Императором Александром в их привычный круг и к своим семьям, они оставили Тобольск опустевшим и сожалеющим о времени своего процветания, подобно заключенным, с завистью смотрящими, как выходят на свободу товарищи по несчастью.

В Тобольске меня посетила фантазия увидетьберега Ледовитого океана. Захваченный этой идеей, я купил лодку, приказал соорудить на ней палубу, мачту, руль. Я наладил паруса и, проверив мое судно на Иртыше, решил, что смогу отправляться в путешествие. В конце июня, сопровождаемый нашим художником Корнеевым, своим слугой и двумя казаками, запасясь провизией, мы двинулись в путь.

Мы плыли по течению довольно быстро. Изредка на правом берегу Иртыша мы встречали изрядно выстроенные города, в них мы набирали гребцов и проводников для путешествия ночью. Но примерно в 450 верстах от Тобольска, в месте, где эта река впадает в Обь, поселения стали редкими, а навигация более трудной из-за быстрых и беспорядочных течений, небольшой глубины и каменистого берега. В этом месте Обь имеет уже значительную ширину и образует множество островов. Левый берег реки низкий и удобен для ловли рыбы почти на всем протяжении; в то время как правый берег - крутой. Вначале он покрыт густым лесом, затем, по мере приближения к северу, деревья становятся мельче и мельче, потом остались только кусты; и наконец, примерно в 300 верстах от места, где Иртыш впадает в Обь, растительность исчезла полностью, а земля оказалась сплошь покрыта мхом, - ничего, кроме мха, в течение тех немногих недель, когда земля здесь не покрыта снегом; меня удивило, что и под снегом мох сохраняет ярко-желтый цвет.

В месте слияния рек находится монастырь¹⁶, населенный всего тремя монахами, очень бедными, у которых мы, в их глазах приплывшие Бог знает откуда, искали той скромной помощи, на которую можно расчитывать в монастыре в любом месте на земле. По всему было видно, что мы на самом краю света; несколько остяков, со своими переносными шалашами и собаками кочующих по этой бесконечной снежной пустыне, были, повидимому, единственными её жителями. Этот край, тем не менее присутствует в титуле Российского Императора и именуется "князь Кондийский". Наша провизия уже заканчивалась, и бедные остяки в обмен на табак и водку могли нам предложить только вяленую рыбу. Дни были очень теплыми и увеличивались по мере того, как мы продвигались на север. Случалось, вследствие нашего неумения объяснить свои трудности, местные жители, не понимая, чего мы хотим, даже отказывали нам в проводниках. Солнце почти не покидало горизонт, и, как сказал бы поэт, утренняя заря приходила прогонять вечерние сумерки. Но если вдруг налетал северный ветер, всё мгновенно менялось: наступал пронизывающий холод, а на реке поднимались такие волны, что надо было немедля искать укрытие, а это было непросто: неумение управлять лодкой не позволяло нам лавировать, и в любой момент наша непрочная посудина могла разбиться о берег. На одном маленьком островке мы пережидали непогоду целый день, окоченев от холода и ничего не съев, кроме отвратительной вяленой рыбы.

Несколько остяков, загнанных сюда, как и мы, непогодой, пришли составить нам компанию. Один из них, говоривший немного по-русски, скрасил наше времяпрепровождение, отвечая довольно толково на наши расспросы об образе жизни его земляков.

Остяки идолопоклонники, хотя некоторые их них и были крещены монахами Кондинского монастыря. Так и не поняв, что означала церемония, которой их подвергли, они ставят маленькие иконки и кресты, которые получили при крещении, рядом со своими идолами, которые представляют собой грубо обработанные деревянные фигурки, они приносят им в жертву часть добычи и часть улова, оставляя все это на колу в стороне от хижин.

Их шалаши состоят из множества жердей, по кругу закрепленных одним концом на земле, а другим соединенных наверху в конус. Жерди покрыты шкурами оленей таким образом, чтобы наверху оставалось отверстие, через которое мог бы выходить дым. Это жалкое жилище имеет не больше четырех шагов в диаметре, и в нем располагается вся семья со всей утварью, провизией и вообще всем, что у нее есть. Северные олени, чьи шкуры используются при строительстве этих переносных жилищ, являются самыми необходимыми этому народу животными; они питаются мхом и находят его под снегом; олени являются и средством передвижения, остяки их впрягают в очень легкие и довольно высокие нарты. Оленья шкура, покрытая довольно длинной и густой шерстью, идет на изготовление одежды и мужчин и женщин; они шьют из нее разновидность рубашки с капюшоном, надевая ее одну на тело мехом внутрь, а когда холодно, еще одну поверх мехом наружу. Остяки едят также сало оленей, кое они считают самым изысканным блюдом, которое я так и не смог взять в рот.

Остяки любят табак, они его и курят, и нюхают, и жуют. Табак поставляют остякам русские купцы. Взамен они получают шкуры соболей, лисиц, белых волков и медведей. Надо заметить, эти купцы необыкновенно наживаются на этой незаконной спекуляции; они привозят также водку, небольшие отрезы драпа, которыми женщины обшивают свои одежды, котлы и другую утварь. Вплоть до настоящего времени цивилизация не затронула жизни этого народа и едва ли сможет это сделать; почва здесь не может быть обработана, а снега покрывают эту невеселую страну в течение 9 месяцев в году. Остяки могут существовать только охотой и рыболовством, а для этого они должны оставаться всегда кочевыми, чтобы в зависимости от времени года передвигаться вслед за предметом своего промысла. Они обладают крайне тихим и покорным нравом, небольшую дань пушниной, которую на них наложили, платят исправно, называя эту дань ясак. Они отправляют ее с нарочными в те места, кои им укажет губернское начальство. В остальном они вполне независимы, какими были и до покорения Сибири; их не принуждают ни к никакой барщине, они не поставляют рекрутов и почти не видят русских, кроме тех, купцов-скупщиков что приезжают их обирать.

Но судя по тому, что я смог узнать, их население все же заметно сокращается. Первые покорители их страны, будучи казаками и сборищем авантюристов, нещадно эксплуатировали их, и в конце концов прибрали к рукам все природные богатства края, оставив этим несчастным только то, что невозможно было отнять - непригодные для жизни условия, суровость которых пагубно воздействует на народонаселение.

Еще одно страшное бедствие опустошает население остяков - это сифилис. Вероятно, он был завезен русскими и стремительно распространился, холод и отсутствие лекарств только способствовали этому. Почти весь народ разрушен этой болезнью и носит ее отвратительные отметины: мужчина 25-ти лет уже имеет вид облезлого старика; девушка 10-ти лет выходит замуж и рожает слабых и уже пораженных гангреной детей; их кости открыто гниют и отстают от плоти, многие из этих несчастных умирают, заживо разложившись. Ничто не может спасти остяков от этого бедствия, пройдёт немного времени и этот народ совершенно исчезнет.

Наконец мы прибыли в Березово, небольшое русское селение на левом берегу Оби в 940 верстах от Тобольска. Меня разместили у одного ссыльного, человека очень благородного. В молодости он служил в конной гвардии, но был вовлечен в аферу с печатанием фальшивых ассигнаций и вот уже 28 лет как расплачивается за свое преступление. Здесь он женился, а своей предприимчивостью и ловкостью достиг достаточно обеспеченного существования. Впоследствии я имел счастье способствовать его помилованию.

Березово стало известно как место ссылки знаменитого Меншикова; ненависть завистливых придворных к его могуществу не смогла найти места более удаленного, более жуткого для того, чтобы заточить сюда объект своих страхов и мести. Меншиков, стремительно взлетевший к трону, правивший Россией, бывший другом Петра Великого, соратником в свершениях, коими этот могущественный государь украсил честь и величие империи, - так вот, этот человек, чтобы уберечь свою старость и семью от суровости самого страшного во всей империи климата, вынужден был здесь собственноручно строить свой домишко. Те же руки, что помогали держать императорский скипетр, должны были взяться за топор. Он построил возле своего жилища небольшую часовенку и самолично обозначил место своего погребения. К стыду своих гонителей и неблагодарной родины, Меншиков оказался в беде и нищете более стойким и достойным, чем стоя во главе армии и на вершине успеха.

Еще видны остатки маленькой часовенки и место, где была его хижина.

После двухдневного отдыха в Березове я продолжил путь, все время спускаясь по Оби, которая уже в нескольких местах становилась столь широкой, что думалось, что мы в настоящем море: берега очень невысокие, кроме мха не видно ни малейшего следа растительности; почва столь болотиста, что, ступив, боишься увязнуть.

Было самое начало июля; стояла томительная жара, а мгновение спустя - уже свирепствовала пронизывающая зимняя стужа, принесённая сильным северным ветром. Почти в 200 верстах от Березова мы встретили несколько льдин, которые этот ветер пригнал против течения, которое порой становилось настолько уже слабым, что мы медленно продвигались только с попутным ветром.

Начали открываться Уральские горы, образующие на всем необозримом пространстве империи с юга на север естественную границу между европейской и азиатской частями России. Эта горная цепь, первоначально довольно высокая, по мере нашего продвижения к Северному морю уменьшала свою высоту, было такое впечатление, что она как бы уходит под воду; зрелище гор дало приятную передышку нашим глазам, уставшим от однообразия плоских берегов Оби.

Мы остановились в местечке под названием Обдорск¹⁷, где еще были видны следы небольшого форта, построенного здесь первыми отважными покорителями этих краев (Император украшает себя также титулом "Князя Обдорского"). Около этого местечка, расположенного на правом берегу реки, находится самое значительное поселение самоедов¹⁸, привлекаемых сюда, особенно летом, удобной и обильной рыбной ловлей. Я нанес визит их вождю. Он принял меня с удивлением, но выразил мне большое почтение. Я преподнес ему несколько подарков и вернулся на судно.

Вечером я наслаждался неповторимым зрелищем: солнце опускалось за цепь Уральских гор, прячась только наполовину, и сразу же вновь поднималось на небосклон, знаменуя сиянием наступление нового дня.

На следующий день вождь нанес мне ответный визит; я едва не расхохотался, глядя на него: он был выряжен на французский манер в кафтан из малинового бархата, обшитый галуном по всем контурам, и панталоны, и при этом босой и с туземной прической. Оказывается, когда-то Двор прислал ему этот костюм, и он посчитал своим долгом в него нарядиться, чтобы нанести мне визит во всем параде. Его сопровождала толпа самоедов, и прием прошел со всеми формальностями, как этот вождь себе их представлял. Он мне преподнес четырех соболей, бутылку водки и огромную рыбу. Я ему подарил табак, сукно, женские украшения, и мы расстались добрыми друзьями.

Самоеды, чье имя будучи превратно истолковано, дискредитировало их как каких-то пещерных людоедов, на самом деле, как и остяки, совсем кротки и ведут тот же образ жизни; они платят тот же ясак, а живут еще более бедно, чем остяки. Они обитают по берегам устья Оби и на побережье Северного моря. Трудно постичь, как это племя слабых, маленьких, худых людей может существовать в этом студеном климате, - без иного крова, кроме убогих шалашей, таких же, как и у остяков, а согреваться, сжигая жир белого медведя или китов, на которых они с риском для жизни охотятся в течение короткого лета. Этот бедный народ, который, кажется, и родится и живёт только для того, чтобы переносить все страдания, кои выпали на долю человечества, также опустошает сифилис. И тем не менее самоед может жить только в том жутком климате, в котором родился; перевезенный в Петербург, окруженный заботой и уходом, живя в изобилии, в хорошем и отапливаемом доме, он тоскует по родине и, в конце концов, умирает вскоре от ностальгии. Кто способен объяснить сердце человека и диковинную игру, в которую играет с ним природа, будто наслаждаясь тяготами человеческими!

Я захотел было продвигаться по суше до Уральских гор, но вождь самоедов поведал мне о стольких непреодолимых трудностях, ожидающих нас, что я оставил этот план и принял решение возвращаться. Итак, я находился почти в 1250 верстах от Тобольска и только до Берёзова мне вновь предстояло преодолеть более 350 верст.

Наше возвращение оказалось еще более трудным. Нужно было вновь подниматься вверх по реке, из всей пищи - вяленая рыба, не было никакой возможности раздобыть хлеб. Наша единственная надежда теперь была в том самом северном ветре, который так часто досаждал нам во время путешествия на север. Но теперь ветер нам благоприятствовал, однако, плывя против течения, мы вскоре наскочили на камень и наше судно дало течь. Нам ничего не оставалось делать, как продолжать плыть, непрерывно вычерпывая воду и не осмеливаясь отдаляться от берега. Наконец, наша путеводная звезда провела нас мимо места, где находилась рыболовецкая артель под предводительством одного русского, приехавшего сюда основать рыбный промысел. Там мы нашли чай, чудесную уху и хлеб. Вдохновленные этой встречей, мы починили наше судно и вскоре, с большим сожалением, расстались с нашими рыбаками.

Мы увидели Березово с радостью, которую испытывают при возвращении на родину: все показалось нам родным и близким, и мы решили остаться здесь еще на пару деньков, чтобы увеличить запасы провизии.

Однако нужно было вновь возвращаться в Тобольск, теперь уже очень медленно и со многими трудностями поднимаясь вверх по реке, по которой мы так легко и быстро спустились. В 300-х верстах от Тобольска, уже войдя в Иртыш, мы покинули судно и возвращались в эту столицу Сибири по суше. Итак, чтобы совершить весь этот показавшийся мне бесконечным вояж, я потратил только семь недель, что очень удивило тех, кто имел реальные представления о навигации по Оби, и только тогда я понял, что мне очень посчастливилось.

В течение недели я отдыхал в Тобольске, сделал подарок двум казакам с моего судна, которые сопровождали меня в путешествии. Генерал Спренгтпортен давно уехал, он вновь направился по нашей линии,¹⁹ начиная с Омска поднимаясь снова вверх по течению Иртыша, который, как и Урал, на расстоянии боле 1100 верст образует нашу границу с киргизами от Омска до Усть-Каменогорска

Поэтому я тоже направился в Омск, где размещался генерал, командующий этой частью границы Сибири, именуемой Иртышской линией. В ту пору им был генерал Лавров²⁰, который одновременно командовал 1-м и 2-м пехотными полками и одним драгунским, охранявшими эту границу совместно с казаками, уволенными солдатами и башкирами, которые были рассредоточены в маленьких деревеньках, укрепленных крепостной стеной почти вдоль всего Урала.

Я нагнал генерала Спренгтпортена только в Семипалатной²¹, которая количеством своих жителей, а также высокой и прочной крепостной стеной может заслуживать название небольшого города. Продолжительную остановку мы сделали в Усть-Каменогорске, главном месторасположении 2-го пехотного полка, расквартированного вдоль линии границы, городке, также достаточно основательно построенном.

Узнав, что в 100 верстах от нашей границы в глубь киргизской степи находились довольно внушительные развалины какого-то древнего храма, я составил себе эскорт из 60 казаков и, сопровождаемый несколькими офицерами полка, направился в эти бескрайние просторы.

Один из киргизов взялся быть проводником. Двигаясь по бесконечной степи весь день и часть ночи, не встретив ни одной живой души, не обнаружив ни следа жилища, ни единого деревца или ручейка, мы, наконец, прибыли в Аблайкит²² - имя, коим называют эти руины, подобно чуду средь огромной пустыни возвышающиеся в окружении высоких скал,. Природа этого нагромождения скал, некоторые из которых состояли из ракушечника, свидетельствует о том, что они были образованы стекающей водой. На одной из этих вершин, куда мы с большим трудом вскарабкались, мы с удивлением обнаружили более чем в 100 футах над равниной водоем шириной 25-30 футов, глубина его оказалась столь значительна, что мы не смогли ее измерить. Вода в нем была прозрачная, свежая и отменная на вкус.

Сверху нам открылась вся панорама храма. Видны были остатки стены, поднимающейся и опускающейся по глыбам скал, на пространстве в полверсты в длину и почти столько же в ширину, образовавшей замкнутое ограждение, с единственным проходом на юге. Он был достаточно широк и очень хорошо сохранился, не хватало только створок двери. Проход вывел нас на достаточно просторную и ровную террасу, в центре которой возвышались руины древнего храма. Был еще различим фундамент, более 15 футов в высоту, более 120 - в длину и 60 - в ширину; в стороне от входа еще сохранились остатки ступеней простиравшейся во всю ширину храма лестницы; ниже был вход в подвалы, однако слишком тесный для того, чтобы можно было заглянуть туда и составить представление об их назначении. Весь этот впечатляющий комплекс выложен из камня, той же породы, что и скалы, и обтесанного в блоки длиною 4 и 5 футов, полтора в высоту и 2 в ширину. Всё пространство храма, по которому можно было передвигаться без особых затруднений, по-видимому некогда было перекрыто целым рядом арок, обломки которых теперь покрывали пол, среди обломков можно было встретить тщательно обработанные фрагменты, которые вероятно, являлись декором колонн и архитрава. Прошло почти 60 лет, как русские открыли эти развалины. Согласно рассказам, которые казаки, сопровождавшие нас, слышали от своих отцов, этот храм будто бы и разрушили русские, которые нашли их хотя уже и заброшенными, но ещё достаточно хорошо сохранившимися. Они надеялись найти здесь спрятанные сокровища, а нашли только несколько пергаментов столь тяжелых, что не смогли их развернуть и отправили в Петербург. Я не знаю, что с ними стало и сумели ли их прочитать. Но то, что несомненно, так это что они должны были представлять большой интерес для науки. Воображение отказывалось ответить на вопрос, кто и с какой целью смог возвести это сооружение в дикой пустыне, населенной кочевым народом, без искусств, без законов и без религии. Руины Аблайкита несомненно были бы достойны самых тщательных расследований и изысканий, и наверняка подробные расспросы у тех же киргизов дали бы важные сведения об их происхождении.

Несколько кибиток киргизов были разбиты возле ручья, протекающего около этого места, и видя, что мы им не представляем никакой угрозы, несколько вооруженных мужчин верхом начали понемногу осваиваться с нами: на все вопросы, что я им задал, толком ответить они не смогли, а только предостерегли нас, чтобы мы не прикасались к мертвым телам и к брошенной одежде, которые мы могли бы встретить в этих местах; эти страшные следы оставлены эпидемией. Эта эпидемия была ничто иное как оспа, которая свирепствовала у киргизов и была намного опаснее, чем чума. В маленьком ручье мы обнаружили довольно сносную рыбу, которую менее любопытные до руин казаки, ожидая нас, выловили и приготовили на плитках сланца, который они нашли между этими скалами и который послужил сковородой.

Мы провели ночь посреди этих руин. Я долго не мог заснуть от силы впечатления: не прошло и двух месяцев, как я спал в полярном Обдорске в устье Оби, окруженный самоедами и льдинами, и вот теперь ночую в другом конце России, под открытым небом в пустынной степи, среди киргизов, у развалин неведомого храма!

На следующий день мы покинули эти дикие и таинственные места и вернулись в Усть-Каменогорск.

Генерал Спренгтпортен уже покинул этот участок границы и вернулся в глубь края, направляясь к Томску. Томск - довольно большой город, почти в центре Сибири, населенный несколькими очень богатыми купцами, он был выбран Императором Александром для столицы новой губернии, которая носит его имя²³. Ее образовали за счет территорий Тобольской и Иркутской губерний, являвшихся слишком обширными, чтобы быть управляемыми двумя губернаторами. Несмотря на это сокращение, каждая из этих трех губерний Сибири больше любого королевства Европы.

 Окрестности Томска очень красивы и очень плодородны, несомненно этот край станет одним из наиболее богатых в Сибири. Вся губерния с юга на север рассечена прекрасной и широкой рекой Енисеем, в который впадают другие, тоже крупные реки, среди них три Тунгуски, берущие свои начала в Иркутской губернии и впадающие в Енисей с востока. В месте впадения северной Тунгуски выстроен город Туруханск, который процветает благодаря торговле пушниной, которую жители Туруханска - аборигены края, обменивают на табак и водку.

Поистине Сибирь - край изобилия. Все реки полны чудной рыбой, леса - дичью всех видов, скот здесь великолепен и невероятно размножается; здешняя земля дает обильный урожай, строевой лес в изобилии, и неудивительно, что крестьяне живут в достатке, а деревни здесь выстроены лучше, чем в России, Даже преступники, чьи деяния не были столь тяжкими, чтобы быть приговоренными к работам в рудниках (которые повсюду разбросаны по деревням и городам), живут здесь очень хорошо. Многие здесь обзаводятся семьей, строят дома и становятся полезными и законопослушными гражданами.

Из Томска мы направились в Иркутск. Прошли по Енисею к Красноярску, небольшому, но основательно построенному городку, затем, минуя Нижнеудинск, расположенный на большом тракте²⁴, прибыли в Иркутск. Этот город - второй в Сибири после Тобольска по величине, но первый по богатству. Он находится на правом берегу реки Ангары и выглядит внушительно. Ангара выстекает из озера или моря Байкал, который находится в 60 верстах от Иркутска, и нам пришлось пересечь эту прекрасную и широкую реку, несущую с быстротою самые чистые воды, на плоту.

Первоначально удивляешься, обнаружив на столь большом расстоянии - в более чем 6500 верст - от Петербурга, вполне основательно выстроенный город, с лавками, наполненными всеми предметами роскоши, с экипажами на улицах и всем тем, что составляет богатый город. Причина в том, что здешние купцы сильно обогатились на торговле с Китаем. Но не всё в нём оказалось хорошо и гладко. Мы нашли в действиях иркутского военного губернатора²⁵ столько деспотизма, несправедливости и различных нарушений закона, что по возвращении сочли необходимым сразу же уведомить об этом императора. Он тотчас же отозвал этого самоуправца, который, пользуясь отдаленностью губернии от столицы, безнаказанно злоупотреблял доверенной ему властью.

Чтобы переправиться через Байкал и вернуться до начала зимы, наш генерал ускорил отъезд. Навигация на Байкале очень опасна, из-за большой длины озера, ветер здесь дует как в трубе, а берега обрывисты и испещрены многочисленными скалами. Все это, вместе с утлыми посудинами, используемыми в здешних местах для торговли, составляет большую опасность плаванию. Мы нашли в Листвянке скверное суденышко, недостатки которого восполняло то, что им командовал офицер императорского флота, с этим кормчим мы и пересекли это море, имеющее более 700 верст в длину и от 60-ти до 100 верст в ширину.

Мы сошли на берег около Посольского монастыря²⁶ и уже назавтра продолжили наш путь в Верхнеудинск и Селенгинск. Последний является в этой местности учебным плацем. Здесь есть один довольно значительный гарнизон и склады со всем, что необходимо для войск.

Наконец мы прибыли в Кяхту - наиболее удаленный и конечный пункт нашего путешествия, и место, которое более всего возбуждало наше любопытство²⁷. Кяхта является исключительно торговым поселением, в нём живут только торговцы, чиновники и военные, которые несут службу с беспримерной щепетильностью и суровостью, и в строгом исполнении предписаний своегоначальства. Здесь нет, например, ни одной женщины. Единственное место, где разрешена торговля России с Китаем и где осуществляются все операции, - площадь в 1000 шагов, она делит этот маленький китайский город на русскую часть, населенную приказчиками наших купцов, и китайскую половину, заселенную инспекторами. Нам позволили войти в китайскую часть, и китайский офицер устроил нам званый обед на манер своей страны. Нас угостили бесконечным множеством блюд в миниатюрных фарфоровых чашечках и в столь маленьких порциях, что их еле удавалось распробовать. Основу всех блюд, приправленных китайским уксусом, совсем без соли, составляли баранина, различные сладости и мучные изделия. Десерт состоял из довольно большого числа различных конфитюров, сухих и засахаренных фруктов. Надо заметить, дома здесь очень ухожены и почти все построены на единый лад: вся начищенная, как и комнаты, кухня, расположена во дворе, мебель покрыта черным лаком.

Нам показали их храм. У главного входа в него стояли пушки, конструкция орудий и форма лафетов указывали на то, что они не является копированием наших пушек, и что изобретение пороха и способа им пользоваться принадлежат скорее Китаю, нежели Европе. Внутри храмового дворика две большие деревянные фигуры, сидящие на деревянных лошадях, как будто охраняющие вход: в храме видно бесконечное множество тех же самых языческих божков различных видов и форм, искусно расписанных и обработанных.

Когда мы вернулись к себе, нас порадовали фейерверком, хотя было еще очень светло: это большое количество маленьких петард, привязанных одна к другой, их держат на конце палки и они производят много шума.

Торговля, которую мы ведем с Китаем, является полностью меновой. Китайцы берут наши меха, сукно, кожу, железо, а нам дают взамен свой чай, нанку и различные виды шелковых тканей. Китайское правительство столь ревностно хранит свою замкнутость от влияния других наций, что, похоже, предоставляет разрешение на эту торговлю в качестве особой милости и предпринимает все меры для того, чтобы она не могла бы слишком расширяться и, особенно, осуществляться где-либо еще, кроме Кяхты, где она находится под надежным присмотром императорских офицеров. Впрочем, было бы сложно вести незаконную торговлю в другом месте: Китай отдален от наших границ пустыней, заселенной монголами, которые грабили бы китайцев и русских с одинаковой прожорливостью.

Эти самые монголы составляют, однако, самую большую силу китайских армий; именно ими комплектуются посты на границе; эти посты от 25 и до 100 человек включительно находятся под командованием китайских офицеров, которые блюдут самую суровую дисциплину, а проживающие в Урге старшие офицеры, инспектируют их каждые два года.

Пока мы были в Иркутске, губернатор получил уведомление от китайского правителя в Урге о том, что отныне последующие 50 лет осмотр всех постов будет производить генерал, назначаемый из Пекина. Вот показатель древности этой империи и стабильности законов, которые ею управляют. Мы в Европе отдаем предписания на месяцы и годы, в Китае же это делают на полстолетие!

Китайские солдаты никогда не позволят себе нарушить нашу границу, если только несколько монголов не совершат у нас кражу; тогда скот или украденные лошади добросовестно возвращаются, а воры наказываются смертью. Если какой-нибудь русский солдат или злоумышленник, дезертируя, попытался бы укрыться от заслуженного наказания за китайской границей, он был бы немедленно схвачен и возвращен в то место, откуда сбежал.

Но зато китайское правительство настаивает на строгом соблюдении той же дисциплины от нас в отношении своих границ, а при малейшей нашей оплошности с китайской стороны немедленно следует требование объяснений, каждый раз сопровождаемое угрозой разорвать торговлю в Кяхте. Интересно, что по поводу всех торговых и приграничных дел китайское правительство обращается прямо к губернатору Иркутска, и только в очень важных случаях тот пишет в Сенат Москвы²⁸, не обсуждая этих вопросов ни с Императором, ни с судами Петербурга.

С помощью русского архиепископа, проживающего в Пекине, которого должны менять каждые 5 или 7 лет и который может привозить с собой от четырех до шести студентов для обучения китайскому языку, мы располагаем достаточными средствами, чтобы иметь общие представления относительно состояния дел в этой стране. Но только общими сведениями дело и ограничивается: поскольку правительство не занимается достаточно нашими отношениями с Китаем, студенты не стремятся остаться в Китае, чтобы служить переводчиками. Похоже, вскоре не останется даже и повода отправлять их в Пекин: наши священники, не хлопоча должным образом или не имея надлежащих предписаний относительно того, чтобы удержать в православной вере тех раскольников из русских, которые оказались в плену и осели в Пекине, позволили обосноваться там монастырю греческого обряда²⁹. Этими пленными, живущими в Пекине, являлись семь или восемь сотен казаков с женами и детьми, защищавших город Албазин³⁰, воздвигнутый первыми покорителями Сибири на берегах реки Амур. Горсточка храбрецов защищала это новое поселение в течение 10 лет против бесчисленных полчищ, коих посылало китайское правительство. Обидно и несправедливо, что наше общество не знает почти никаких подробностей этой беспримерной осады, выдержанной русскими на краю империи, против сил наших многолюдных и богатых соседей. Одно описание этого подвига сделало бы его знаменитым и внесло бы имена русских героев в скрижали истории. Со времен взятия и уничтожения Албазина река Амур полностью пустынна; ни китайцы, ни русские не осмеливаются здесь плавать, и берега обречены оставаться необработанными и безжизненными.

В окрестностях Кяхты, несколько в глубине границы, мы посетили кумирню или братский храм³¹, в котором служат более 40 священнослужителей. Этот храм ламаистского вероисповедания наполнен сделанными весьма тщательно из дерева и бронзы и разрисованными образами самых необычных форм. Рядовые священнослужители в красных рясах , а главные - в желтых одеяниях держат в руке колокольчики, в которые звонят, вторя духовым инструментам различной величины и размеров, среди которых некоторые напоминают инструменты нашего оркестра, а другие сделаны из больших раковин, дуя в них, служители и извлекают очень резкий звук. Вся эта музыка, и без того весьма неблагозвучная, дополняется громким звучанием ещё одного инструмента, который представляет собой большую подвешенную пластину, изготовленную из особого сплава бронзы. По ней ударяют чем-то вроде молотка, и она издаёт странный, протяжный, жалобный и одновременно жуткий звук.

Подле храма почти сотня бурят вызвалась показать нашему генералу зрелище своей военной выучки. Их лошади, несмотря на свой малый рост, очень проворны, а сами буряты владеют луком и саблей с большой сноровкой. Определенно буряты того же происхождения, что и монголы, на которых они похожи внешним обликом, платьем, обычаями и вероисповеданием, но в отношении которых они питают, впрочем, невероятную ненависть. Они служат на нашей границе вместе с нашими казаками, и, если когда-нибудь нам случилось бы иметь наступательные или оборонительные действия против Китая, буряты принесли бы нам самую большую пользу.

Возвращаясь с майором Ставицким ночью в Кяхту, мы попали в настоящий снежный буран и, к счастью, набрели на одинокую бурятскую юрту. В ней мы увидели целую семью, спавшую вокруг очага, который, как и во всех юртах или войлочных кибитках, располагается прямо на земле, посреди жилища. Окоченевшие от холода, мы заново развели огонь, и к нашей великой радости, обнаружили, что наш хозяин немного говорит по-русски.

Я хотел бы, чтобы наши великие философы - проповедники человеческого счастья в его первобытном состоянии³², провели бы эту ночь в этой юрте вместе со мною; они бы, я думаю, изменили бы свою максиму и воспели бы счастье цивилизованного человека. Но они также умилились бы вместе со мной, увидя как эта семья, изнемогающая под тяжестью нищеты, встретила первые лучи солнца. Все они вышли из своего бедного кочевого шалаша, вход которого всегда обращен на восток, упали ниц на землю, приветствуя благодетельное небесное светило и елейно помолились. Есть ли в самом деле более прекрасный храм, нежели природа; более прекрасное божественное изображение, чем светило, которое освещает и греет мир! Насколько самые величественные церкви малы, насколько самые торжественные обряды мелки!

Генерал Спренгтпортен вновь двинулся по Иркутской дороге. Прибыв на Байкал, мы нашли порт уже замерзшим, но лед на озере был весь в полыньях. Чтобы иметь возможность проехать на нартах нужно было прождать, пока Байкал полностью замерзнет, по крайней мере месяц. Взвесив все обстоятельства, мы все же решили плыть. Весь день и всю ночь мы собирались и наконец на борту отвратительного торгового суденышка покинули порт, держась рядом с тремя другими такими же посудинами. Едва выйдя из порта, мы на протяжении целого дня должны были беспрерывно бороться с льдинами, ототалкивать их от нашей лодки; я работал до полного изнеможения и, как только прилег, заснул как убитый и проснулся только на следующий день после полудня. Оказалось, что мы уже стояли на якоре вблизи какого-то берега, изрезанного скалами и в 30-ти верстах влево от порта, из которого отплыли: лоцман решил переждать, потому что надеялся, что ветер переменится и позволит ему вернуться назад в порт, уверяя, что нечего и думать, чтобы пересечь море в таких условиях. Я же решил не отступать и вечером, когда генерал заснул, приказал поднять якорь и развернуть парус. И здесь произошло что-то необъяснимое: внезапно поднялся очень сильный ветер и, к великому удивлению нашего лоцмана, в благоприятном для моего плана направлении. Словно провидение приказало нам плыть, и мы пересекли Байкал с невероятной быстротой - на заре уже была видна Листвянка, где мы благополучно высадились на берег. Лоцман не смог объяснить счастья, которое нам привалило, и заявил, что вот уже 17 лет, как он плавает в этих местах на Байкале, и это был первый такой случай. Из трех же судов, вышедших с нами, два вернулись в порт Посольское, а одно разбилось о скалы.

Я тщеславно приписал удачу этой переправы моей счастливой звезде и с удовольствием принимал от всех в Иркутске поздравления по этому поводу.

Чтобы дождаться возможности передвигаться на санях, мы некоторое время оставались в Иркутске. Среди офицеров полкового гарнизона я нашел людей благородных и достойных. Император Павел, Бог знает с каким намерением, сослал сюда многих молодых людей, окончивших кадетский корпус и прекрасно воспитанных, как это было принято в этом корпусе до того, как прусомания Великого Князя Константина³³ превратила его в казармы и не сделала из него охранные корпуса капралов.

Я нашел также нескольких довольно красивых девиц - можно сказать образец свежести и ядрёности, которые так отличают прекрасный пол Сибири, и они помогли мне скоротать время и ждать предстоящего путешествия на санях с меньшим нетерпением. Я познакомился также с неким французом, величаемым Монтескью(!), который был приговорен к работам в рудниках Нерчинска, где он провел 7 лет, и который теперь получил разрешение проживать в Иркутске. Здесь он открыл в себе небольшой талант, малюя, с позволения говоря, портреты: он навещал меня ежедневно и с философическим пафосом декламировал бесконечную историю своей жизни и ужасный опыт своих несчастий. Он был отправлен в Сибирь по подозрению, как он выразился, в намерении поджечь наш Черноморский флот и предоставил мне самое убедительное доказательство своей невиновности - у него, представьте, обнаружили только одну единственную свечку - да разве можно поджечь флот столь малым средством! Он уверял, что это был только повод, коим воспользовались его недруги, преследовавшие в его лице родного брата Людовика XVI, и для того чтобы подтвердить правдивость своих слов, он разделся и показал мне какое-то пятно на плече, утверждая, что оно является французским гербом и сделано матерью несчастного короля, которая, произведя его на свет, была вынуждена с ним разлучиться.

1803.³⁴ Как только санный путь установился, генерал Спренгтпортен вернулся в Тобольск, а я направился в Якутск. Меня сопровождали мой слуга и один казак. В суровую стужу я легкомысленно ехал в лёгких санях. Тем не менее вплоть до Киренска - маленького городка в 950 верстах от Иркутска - дорога, как и погода, была сносной и мы катили довольно быстро. Но затем нам пришлось прокладывать себе путь по глубокому снегу и, при этом, следовать всем изгибам извилистого берега Лены - другой дороги не было: летом до Якутска добираются спускаясь по Лене на лодках, а зимой нужно ехать по льду реки. Путевые станции, которые представляют собой просто какие-то шалаши, находятся, как правило, на левом берегу и обслуживаемы из рук вон плохо, - видно из расчета, что в этой стране никогда не путешествуют. Случалось, мы еле-еле могли втащить нарты на обрывистый берег, и было большой удачей, если на станции мы могли найти нескольких убогих лошадей, мы были тогда просто счастливы. Естественно, мы стремились как можно быстрее проехать эти жуткие места с их невесёлыми поселениями, где путешественник подчас не может найти даже кусок хлеба. Эти заставы обслуживаются обитателями страны якутами, и, надо сказать, мы были даже удивлены, что эти несчастные, коих не вознаграждают и не обеспечивают даже лошадьми, тем не менее довольно добросовестно исполняют свои обязанности.

Даже хороший санный путь по руслу реки непрерывно вновь заносится глубоким снегом, и нам приходилось запрягать лошадей в один ряд, в мои небольшие нарты мы их впрягали порой до семи и восьми цугом; столько же якутов верхом составляли ещё одну упряжку. Холод был столь жесток, что мои проводники были не только закутаны в шубы, но и на лицо надевали еще нечто вроде маски из меха с небольшими отверстиями для глаз.

В нескольких сотнях верст от Киренска нам попался крохотный городок, или, скорее, небольшое поселение, в котором нам удалось согреться и заготовить провизию в дорогу.

В таких условиях, без какого-либо облегчения, наше путешествие продолжалось вплоть до Якутска; не верилось, что в этой ледяной пустыне можно встретить кого-нибудь кроме якутов-постовых; ко всему ещё, я очень страдал от мороза, потому что неосмотрительно не приобрёл в дорогу настоящего тулупа. Я прибыл в Якутск к полудню - об этом можно было судить по тому, что было еще довольно светло, светало и смеркалось здесь одновременно; как не видел я ночи в Обдорске в течение лета, так не увидел я дневного света здесь в конце декабря. Только в полдень, его еле хватило, чтобы прочесть на столбе: 2600 верст от Иркутска и 9250 от Москвы! Это расстояние не на шутку меня испугало: вот что мне ещё предстоит преодолеть, чтобы вернуться; я вдруг осознал, что был без преувеличения на краю света, этот столб произвел на меня впечатление зловещего оракула, в одно мгновение я живо представил все испытания, все тяготы, которые меня ещё ожидали и которые казались теперь, когда любопытство путешественника было уже удовлетворено, тем более невыносимыми.

Для того места, где он построен, то есть, где природа уж более ничего не производит, Якутск - город довольно значительный. Он подобен связующему звену, которое соединяет Камчатку и Охотск с остальной частью Сибири. Нужно непременно побывать здесь, если уж оказался в столь удаленном краю России. Якутск является в Сибири основным местопребыванием торговой конторы американской компании³⁵; я опасаюсь, что эта компания скоро исчезнет, ибо основы ее торговли и ее связей с островами японских морей, с Кадиаком и американским континентом, стали основываться на обмане, лицемерии и самом постыдном унижении. Несколько мошенников обогащаются, а торговля падает.

Якутские купцы осуществляют большую торговлю меховыми изделиями, самыми красивыми в Сибири. Кроме того, вблизи устья Лены они собирают великое множество клыков мамонта, которые совершенно похожи на слоновую кость. Меня заверили, что если бы я приехал летом, то смог бы, спустившись по реке верст на 400, увидеть большое количество останков этого колоссального животного, которого на земле более не существует. Скелет мамонта много больше, чем скелет самого крупного слона; натуралисты и ученые ломают себе голову, стремясь понять, как появились здесь, в стране вечного холода, эти животные и какое потрясение смогло их уничтожить.

Я встретил в Якутске одного морского офицера, который в течение многих лет занимался строительством кораблей и портов в Охотске и Петропавловске-на-Камчатке, а теперь направлялся в Петербург. Он заверил, меня, что желает снова вернуться в этот край, по его словам очень приятный и очень доходный; его можно было понять - он увозил с собой молоденькую камчадалку, имевшую очень миловидное и, я бы сказал, даже одухотворенное личико. Этот офицер живописал мне жуткую картину преступлений и махинаций, кои служащие американской компании позволяют себе не только с несчастными обитателями Курильских островов, алеутами большого острова Кадиака, но даже с русскими матросами. Я сразу же захотел посетить Охотск и Камчатку, но было уже не то время года, когда можно предпринять это долгое и утомительное путешествие, к тому же я должен был присоединиться к генералу Спренгтпортену.

Мой приезд стал в Якутске большим событием: никто не хотел верить, что вот этот молодой человек, адъютант Императора, приехал сюда только из любопытства, а мошенники, чувствовавшие себя виновными и достойными виселицы, я думаю, еще долго после моего отъезда не спали ночей, страшась обыска.

Я провел в Якутске целых восемь дней, почти не выходя из дома - никак не мог прийти в себя от перенесённого в дороге холода. Исключение составила лишь одна поездка - приблизительно в 30-ти верстах от города я посетил поселение якутов. Это племя гораздо менее дико, чем большая часть других коренных жителей этих краев. Они обитают в деревнях и живут в деревянных, достаточно основательно выстроенных хижинах, посреди которых расположен большой очаг и дым из него выходит через трубу. Якуты уже начинают смешиваться с русскими и перенимать их привычки и сноровку, в их домах множество хозяйственной утвари. В этом поселении мне показали отвратительный спектакль шамана, или колдуна. Это действо якуты созерцали как завороженные. Постепенно посредством судорожных гримас шаман, казалось, терял всякую связь с миром и становился одержимым неким демоном, владевшим всеми фибрами его души и тела и вещавшим его брызжущими слюной устами. Всё это продолжалось по меньшей мере добрый час, после чего шаман впал в обморочное состояние, бывшее естественным следствием судорог, которые сотрясали его тело. То, что зачаровывает якутов в этом ритуале и делает действо шамана в буквальном смысле потрясающим, так это одеяние и позы, которые принимал этот неистовый демон. Он был одет в платье из дубленых шкур, покрытое кусочками железа и кожи, изображающими фигурки различных животных и еще каких-то существ, которые при каждом его движении ударялись друг о друга, дополняя этим хаосом звуков гул, который производил шаман, стуча в бубен какой-то колотушкой. Его почерневшее от дыма одеяние было еще украшено длинными тонкими кожаными ремешками, пришитыми по кругу в виде бахромы. Свои волосы, длинные и закрывающие лицо, шаман встряхивал при каждом движении, что придавало ему по-настоящему зловещий вид.

 Наконец, несколько отдохнув, я вновь направился в Иркутск, куда и прибыл в середине января. Доклад о предпринятой мной поездке, обмороженные ноги, которые невыносимо болели, вынудили меня и здесь задержаться с отъездом. Как только я пришел в себя, я сразу же отправился в путь. Я переночевал почти в 60-ти верстах от Иркутска, на фабрике, где производят сукно, кожу и большую часть того, что необходимо для обмундирования и снаряжения войск, находящихся в Сибири, и которые стоили бы гораздо дороже, если бы их ввозили из России. Эта фабрика выгодна ещё и тем, что содержит и использует почти пять тысяч преступников, мужчин и женщин, которые являются здесь единственной рабочей силой: не только почти все рабочие различных мастерских, но и и даже большая часть надсмотрщиков набраны среди этого "общества". И что самое удивительное, они действительно способствуют поддержанию здесь порядка и повиновения. Я видел этих рабочих: большая часть из них имеет вырванные ноздри, а некоторые - кандалы на ногах. Около сотни старых солдат, лениво охраняющих фабрику, тем не менее достаточно для удержания этой толпы разбойников, наименее виновные из которых, по крайней мере, убили человека, грабили дома или разбойничали на большой дороге.

Думаю, нужна основательная привычка и выдержка, чтобы жить среди подобных людей, и, признаюсь, я покинул колонию без большого сожаления. В то же время, какая школа для философов, какое необъятное поле для всех их исследований и умазаключений! Ведь какие бы чудовищные преступления, какие бы ужасные замыслы ни бродили в их головах, дети этих отбросов общества все-таки становятся законопослушными, мирными крестьянами или промышленными рабочими...

Но выше наших мыслей - сердце человека. На следующей от фабрики станции я был поражен совсем другим: молодая и очень красивая женщина без долгих размышлений и промедления целовала меня с пылом, свойственным только более жаркому климату. Это была жена смотрителя станции, ее муж отсутствовал, как говорится, жизнь коротка и она спешила воспользоваться случаем, чтобы отдаться своей неуемной чувственности. Я, разумеется., тоже не долго размышлял, да и не придумал бы ничего лучшего, чем поддаться её желаниям и провести несколько приятнейших мгновений в объятиях этой горячей сибирячки.

Я продолжал свой обратный путь на удивление быстро: дорога была очень хорошей, лошади превосходными, настроение отличное, а посты обслуживались просто замечательно, за сутки я преодолевал по 350 верст! С той же скоростью я миновал пустыню Бараба³⁶, которая вскоре не будет больше заслуживать этого имени, ибо здесь начали строиться несколько деревень, а небольшой городок Тара уже украшен красивым каменным домом, принадлежащим какому-то богатому купцу.

Я нашёл генерала Спренгтпортена в Тобольске, где он развлекался, давая балы. Мы организовали очень веселый карнавал - насколько это возможно в Сибири. Самой большой забавой были катальные ледяные горы, которые я приказал соорудить в саду дома, где остановился, и на которых я провел, катаясь, целый день. После этого мы дали ещё несколько балов, проведение подарило мне встречу с очень красивой женщиной, которая сразу же захотела оказать мне честь в своей спальне. Старый генерал тоже не терял времени даром, он предавался утехам с одной весьма стройной девицей, содержание которой обходилось ему, надо сказать, не дёшево. Между нами говоря, беря с него деньги, ко мне она приходила только ради, так сказать, чистого удовольствия. В общем, женщины в Сибири, я скажу, отменно хороши: кровь с молоком, сильные, горячие и очень шаловливы.

Наконец, празднества завершились, и мы направились в Россию. В Екатеринбурге я вновь с удовольствием увидел мадам Певцову, но добился у неё не больше успеха, чем в первую встречу. Я уже был просто одержим желанием возвратиться в Петербург, и генерал полшёл мне навстречу, направив в столицу с докладом обо всем путешествии.

Я не могу описать чувство охватившее меня в тот миг, когда я наконец пересек границу Сибири, страны, одно название которой вызывает трепет, страны, как я теперь знал не понаслышке, приговоренной к слезам и к покаянию, где я своими глазами видел стольких несчастных и так много несправедливости. Короче, я был просто счастлив, что наконец покинул этот край.

Лишь на один день остановился я в Казани, скорее для того, чтобы вновь увидеть здесь татарочку, благосклонность которой я недорого приобрел в свой первый приезд, чем для того, чтобы отдохнуть. Я торопился, а дороги были ужасные, оттепель была уже в полном разгаре, и я уже с трудом добрался до Петербурга на санях. Как я был счастлив вновь очутиться среди своих друзей, со своими сестрами³⁷, после довольно утомительного путешествия, которое разлучало меня с ними больше года!

 

 

Перевод с французского (подстрочник) М.А.Авада, литературная подготовка текста Л.М.Смирнова, публикация и примечания М.В.Сидоровой.

 

Публикация подготовлена в рамках исследовательского проекта "Записки А.Х.Бенкендорфа". № 02-01-00411а (РГНФ)

Окончание см. в №72.: Экспедиция генерала Спренгтпортена по пределам Российской империи, как она описана в мемуарах графа А.Х.Бенкендорфа