Последняя фотография Александра Блока

C.М.Алянский — К.И.Чуковскому

Среди обширной переписки С.М.Алянского и К.И.Чуковского, хранящейся у дочери Алянского — Нины Самуиловны и посвященной, в основном, иллюстрациям к книгам Чуковского в издательстве «Детская литература», где Алянский тогда работал художественным редактором, есть несколько писем, носящих мемуарный характер.

В марте 1966 года, поздравляя К.И.Чуковского с 84-летием, С.М.Алянский писал: «В знак моей любви и преданности посылаю Вам два фото. На одном А.А.Блок — в июне 1921 года (о нем см. на обороте фото)».

Внучка К.И.Чуковского Елена Цезаревна по нашей просьбе разыскала в архиве Чуковского эту фотографию и любезно предоставила редакции надпись на ее обороте, которая впервые публикуется ниже: «Это последний снимок А.А.Блока сделан мною в июне 1921 г. за полтора-два месяца до смерти. Негатив недавно у себя нашел. Снимок сделан в плохо освещенной комнате, недодержан, поэтому он темноват.

Дорогому Корнею Ивановичу Чуковскому в день его рождения. 1966 г. С.Алянский».

Чуковский был тронут: «Спасибо, старый друг, и за поздравление, и за чудесный подарок. Этого портрета Ал.Ал. я никогда не видал. Какой многозначительный лик великого пророка, человека, поэта».

Публикуем впервые два письма С.М.Алянского, посвященных Александру Блоку.

Дорогой Корней Иванович,

Боюсь, что до тех пор пока приеду в Москву, да попаду в Переделкино, что-нибудь, непременно, забуду, а мне хочется рассказать Вам о блоковских днях в Ленинграде.

80 лет со дня рождения Александра Александровича отмечается в Лен<ингра>де довольно широко: 1) Конференция в Пушк<инском> Доме (2 дня: 26 и 27 ноября); 2) вечер в Доме писателей (28 ноября); 3) вечер читателей библ<иотеки> им. А.Блока (Невский, 20, дом бывш<ей> Голландской церкви); школа им. А.Блока и несколько больших вечеров в домах культуры.

Мне удалось побывать в первых трех местах, о них я Вам и расскажу.

Пушкинский дом, Инст<итут> литературы Ак<адемии> Наук и литературный музей помещаются в здании бывшей Таможни (рядом с Биржей) на Тучковой набер<ежной>. Мне рассказали, что в этом доме жил когда-то дед Ал.Ал. — Лев Александрович Блок, он был начальником ведомства, которому была подчинена таможня.

В Лит<ературном> музее 26-го ноября открылась комната А.Блока. В ней собрана кое-какая мебель из квартиры на Офицерской, библиотека Ал.Ал., картины и репродукции, которые висели на Офицерской. В стороне у окна стоит письменный стол А.А., за которым написано большинство произведений. Вещей не так уж много, но все, что я увидел спустя 39 лет, меня так взволновало, что к горлу подступил какой-то комок, который мешал мне отвечать на вопросы работников музея. Мне пришлось выйти в соседнюю комнату.

Три года в моей жизни срок небольшой — это арифметически — всего четыре сотых всей жизни. А вот три с лишним года, больше тысячи дней рядом с Ал.Ал.Блоком — это целая жизнь, это больше нормальной жизни. Я оказался неподготовленным к такой встрече с прошлым. Стол, у него я сидел рядом с Ал.Ал. Книжный шкаф, у которого мне вспомнился Ал.Ал в июне или июле 1921 г. Я пришел днем и застал Блока, перебиравшего любимые книги и альбомы его заграничных путешествий, он с удовольствием показывал мне альбом его путешествия по Италии и по поводу каждой вырезанной картинки рассказывал мне, откуда она (из какого музея). «Там мы были с Любой, а здесь я был один». Давал оценку произведениям искусства и, отвлекшись от альбома, рассказывал о том, как они путешествовали. Я слушал Блока с необыкновенным интересом и ушел от него обогащенным, но почему-то мне стало грустно. Таких встреч у книжного шкафа было потом еще несколько, и позднее я понял, что Блок прощается с любимыми книгами, перебирает свои воспоминания.

Все это мне вспомнилось, когда я увидел книжный шкаф. И как было не взволноваться?

Была у меня встреча, которая тоже взволновала меня. В первый день заседания в Пушк<инском> Доме мне сказали, что со мной хочет встретиться Л.А.Дельмас. Сначала я испугался, что увижу развалину, которая прошамкает неизвестно что. Я издали увидел Л<юбовь> А<лександровну>, а когда в перерыве она подошла ко мне, я был приятно поражен. Она уже седа, но еще стройна и в глазах сверкает огонек. Она быстро, быстро заговорила, вспомнила с подробностями нашу последнюю встречу, которая была 39 лет назад, пожаловалась на то, что вытащили откуда-то плетеные кресла Люб<ови>Дм<итриевны> и поставили их в кабинет Ал.Ал., где они никогда не стояли (и это верно). И что вообще все они врут.

— Встреча Ал.Ал. с Маяковским у костра была при мне. Мы вечером проходили вместе через площадь. Ал.Ал. издали увидел Маяковского, показал его мне, и мы вместе подошли к нему. Блок сказал Маяк<овскому>: «А ведь мою библиотеку в деревне всю сожгли». На то Маяковский сказал что-то невнятное, и мы с Ал.Ал сразу отошли. Больше ничего не было сказано, а теперь, Бог знает, что придумали. Зачем врать? — заключила рассказ Люб<овь>Алекс<андровна>. Все это было очень живо рассказано, и я поверил ей. Да и рассказ ее больше похож на правду, чем рассказ Маяковского.

На конфер<енции> В Пушк<инском> Доме с вступительным словом выступил Вл.Н.Орлов. Это было краткое слово о Блоке. Несколько раз в этом слове Орлов ссылался на Ваши воспоминания и на Ваши критические статьи.

Этого, к сожалению, нельзя сказать о вспоминателях Антокольском и Рождественском, которые оба, как сговорились, сперли у Вас портрет Блока: загорелый, похож на норвежского шкипера — и ни слова — откуда они это взяли.

Выступление Антокольского — было странным выступлением. Он назвал его, кажется, так: «Как я не познакомился с Блоком».

На эту тему можно сочинить довольно много рассказов, вероятно, это можно сделать и талантливо. Рассказ Анток<ольского> не был талантливым. Талант был заменен кривлянием и выкриками плохого провинциального актера, который во что бы то ни стало решил завоевать успех у публики. И пока это была выдуманная беллетристика, не имевшая никакого отношения к Блоку (хотя имя Блока там упоминалось много раз), я не обращал внимания на это выступление. И вдруг я слышу рассказ о том, что в Союзе писателей какой-то тип бросил Блоку слова о том, что он покойник. Вслед за этим типом, по словам Антокольского, выступил Сергей Бобров, который будто напал на крикнувшего.

Какое все это вранье и вздор. Во-первых, это происходило не в Союзе писат<елей>, а в Итальянском О<бществе>, во-вторых, слова о покойнике бросил Блоку именно Бобров, и это известно из нескольких источников. Зачем Антокольский взялся выгораживать этого Булгарина — неизвестно.

«Хорош» был и другой вспоминатель Вс.Рождественский, он рассказывал о шуточных стихах Блока, помещенных в Чукоккале, не указав откуда он их взял, рассказывал какие-то скучнейшие байки о Блоке, и одну из них расскажу Вам при встрече — это о том, как Блок купил пачку чаю у какой-то спекулянтки и что из этого вышло.

Письмо это приходится прервать, т.к. неожиданно уезжаю домой, там скончалась наша старушка, прожившая у нас 32 года.

6.XII.60 г.

Продолжать здесь, в Москве, это письмо нет смысла, скоро, вероятно, увидимся. Порвать письмо тоже жалко, оно писалось под свежим впечатлением. Прочтите письмо, остальное доскажу на словах.

Обнимаю Вас.

11.XII.60 Ваш Алянский

Перечитал письмо и захотелось его порвать, больно оно неряшливо написано. Но Вы так добро ко мне относитесь, что, надеюсь, Вы простите мне и эту неряшливость, как и многое другое.

Ваш Алянский

* * *

Дорогой Корней Иванович,

Мне очень хотелось написать Вам хорошее письмо к юбилею; много раз я принимался писать, но меня преследовали неудачи, и я рвал написанное.

Какая-то робость напала на меня; то вдруг испугаюсь, что допускаю в письме слова и выражения, которые могут причинить Вам боль; то боюсь вызвать Вашу антипатию, как это случилось с симпатичной медицинской сестрой, так необдуманно просклонявшей слово «пальто».

Отчаявшись, я решил пойти на хитрость и написать приветствие одними стертыми, газетными словами и выражениями. Это дешевый, но верный способ вызвать Вашу улыбку.

Но пока я сочинял свое письмо настал Ваш юбилей, и в Доме литераторов я услышал выступление зам. министра «культуры» Кузнецова, приветствовавшего Вас как раз теми затасканными словами и выражениями, которыми я собирался посмешить Вас.

Зам. министра (говорят, что это самый культурный человек в Министерстве) действительно насмешил и не только Вас; весь зал смеялся, но мне этот смех показался не очень веселым и, придя домой, я порвал последний вариант письма.

Потерпев новую неудачу, я решил больше не мудрить, а написать Вам о том, что подарила мне память в последнее время.

Кстати, чем старше становлюсь, тем чаще память возвращает мне давно прошедшие события и встречи, давно утраченные впечатления и переживания.

Вот, например, что вспомнилось, когда думал о Вас:

«Корней Иванович, позвольте познакомить Вас с Самуилом Мироновичем Алянским, моим издателем. Недавно я говорил Вам о нем».

Этими словами к Вам обратился Александр Александрович Блок, которого я просил познакомить с Вами. Это было 25 апреля 1921 года за кулисами Большого драматич<еского> театра, перед началом литературного вечера Блока.

На представление Блока Вы сказали какой-то комплимент по адресу «Алконоста», рассеянно, но вежливо скользнули по мне улыбкой. Но меня Вы не заметили. И это обнаружилось через несколько дней, когда по дороге в Москву мы оказались с Вами и Блоком в одном купе.

Между нами завязался общий вагонный разговор, и в ходе его Блок обратился ко мне по имении отчеству. Это удивило Вас и тут же Вы нагнулись к Блоку и что-то ему прошептали. Блок громко рассмеялся и сказал: «Да ведь я на днях Вас уже знакомил, на вечере в Больш<ом> Драмат<ическом> театре».

И Блоку пришлось вторично знакомить нас и, на этот раз, по Вашей просьбе.

Я хорошо помню нашу поездку в Москву. Блок был уже болен. Всю дорогу Вы трогательно и нежно заботились о нем. Без устали рассказывали Вы много разных веселых историй и шуток, стараясь развлечь Блока. И я видел, как Блок оценил Ваши старания, — он посылал Вам благодарные улыбки.

И еще мне вспомнилось:

Как-то я пришел вечером на Офицерскую. Александра Александровича еще не было дома. Я прошел в комнату Александры Андреевны; она любила занимать меня рассказами о детских годах Сашеньки. Рассказы эти были так интересны, что часто я нарочно приходил пораньше, чтобы послушать рассказы матери до прихода Блока. Посреди рассказа в комнату вошел оживленный, веселый Блок. Александра Андреевна прервала рассказ и спрашивает: «Что, Саша, ты опять Чуковского видел?» И улыбающийся Блок рассказывает нам только что услышанную от Чуковского интересную, забавную историю.

Имя Чуковского я слышал на Офицерской, должно быть, так часто, как часто он встречался с Вами. Иногда Блок передавал рассказ о Ваших новых литературных находках, иногда это была Ваша острая характериктика какого-нибудь общего знакомого, а иногда он вспоминал какое-нибудь Ваше острое словцо.

И каждый раз, когда Блок упоминал Ваше имя, — лицо его озарялось улыбкой.

Вы много раз видели обаятельную улыбку Блока своими глазами и, вероятно, не один раз слышали от него хорошие слова, но я думаю, что Вам будет интересно узнать, что и за глаза Блок часто говорил о Вашем блестящем литературном даровании, восхищался Вашим «веселым умом» и высоко ценил Ваше доброе расположение к нему.

Так уж случилось, — когда думаю о Вас или встречаюсь с Вами, — всегда Вы рядом с Блоком и поэтому Вы становитесь для меня еще дороже.

Через всю сознательную жизнь я пронес дружбу Блока, как самый высокий и ценный подарок, и думаю, что и Вы оцените расположение и дружбу Александра Александровича к Вам, о которых Вам сообщил здесь.

Простите, пожалуйста, это длинное и запоздалое лирико-сумбурное поздравление и примите от меня самую горячую и нежную любовь и будьте здоровы во веки веков. Аминь.

Ниночка шлет Вам любовь и поцелуй.

Всегда Ваш

Алянский

P.S. Очень жаль, что Конашевич не повидал Вас, жаль, что Вы не видели его выставку, она будет открыта до 30 апреля, а 27-го апр. В ЦДРИ будет обсуждение выставки, и Вл<адимир> Мих<айлович> опять приедет в Москву. Возможно ли будет ему 26 или 28 побывать у Вас в Барвихе? А если ему, то и мне?

Обнимаю Вас, Алянский

10.IV.62