Леонид Аринштейн,
фото И.Хилько, А.Юрова

Иконостас императрицы

Из перехода, что ведет от Зимнего дворца в Малый Эрмитаж, виден большой портрет, неизменно приковывающий взоры посетителей прославленного музея. На портрете в белом парадном платье с голубой Андреевской лентой через плечо изображена Государыня Императрица Елизавета Петровна — пышная, розовощекая, с лицом, скажем так, не отмеченным печатью государственной мудрости. То ли этот портрет, то ли пушкинское «ничтожные наследники Северного Исполина» с брошенным вскользь уточнением: «безграмотная Екатерина I», «сладострастная Елисавета»¹, но в массовом сознании последующих поколений такой она и запечатлелась.

Между тем, существует другой портрет Елизаветы. С портрета прямо на зрителя устремлены живые умные глаза, придающие всему лицу благородную утонченность. Портрет этот мало известен, — а вернее, совсем неизвестен — не потому, что его никто не видел. Просто те, кому довелось его видеть, не задумывались, кто на нем изображен.

Портрет, о котором идет речь, строго говоря, таковым не является: это один из ликов старинного барочного иконостаса, пережившего на своем веку немало приключений, удивительным образом переплетавшихся с зигзагами мировой истории. Все началось в годы Семилетней войны (1756—1763). Тогда русские войска, перейдя в июле 1757 года прусскую границу, 19 августа того же года в битве под Гросс-Егерсдорфом нанесли серьезное поражение армии Фридриха Великого и к середине января 1758 года овладели Восточной Пруссией с ее древней столицей Кенигсбергом.

В последующие полтора года в кровопролитных сражениях при Цорндорфе и Кунерсдорфе (восточнее Берлина) армия Фридриха Великого была окончательно разгромлена, а в сентября 1760 года пал Берлин.

Комендантом завоеванных прусских городов был назначен генерал-поручик Суворов. Не знаменитый и всем известный генералиссимус Александр Васильевич Суворов, граф Рымникский, князь Италийский, — тогда еще всего лишь секунд-майор, — а его отец Василий Иванович, человек менее известный, но столь же достойный: исполнительный, добрый, глубоко верующий. Последнее обстоятельство для нашего повествования немаловажно. Ибо налаживая во вверенных его попечению прусских городах порядок и продовольственное снабжение, Василий Иванович не забывал о делах духовных. Забота была не из легких: среди множества лютеранских соборов, в которых православному воинству было молиться нельзя, надо было возводить православные храмы, выписывать из России церковную утварь, иконостасы²… Все это требовало времени, немалого труда и даже личного патронажа самой государыни.

И государыня с полным пониманием отнеслась к просьбе Суворова и повелела изготовить для русских воинов в Пруссии походные иконостасы, тем более что скорый вывод войск из Пруссии не предполагался: местное население уже присягнуло на верность русской императрице, что практически означало присоединение завоеванных земель к России. Соответственно, и В.И.Суворов стал именоваться не комендантом, а «управляющим Прусским королевством».

Вскоре иконостасы были вырезаны, расписаны и отправлены — один в Кенигсберг (ныне Калининград), другой в Мемель (ныне литовская Клайпеда), третий в Пилау (ныне Балтийск).

Светская и церковная жизнь в присоединенных к России прусских городах постепенно налаживалась — в Мемеле даже успели освятить небольшую церковь во имя Преображения Господня, куда и был помещен доставленный из Петербурга иконостас. Вероятно, он остался бы там надолго, но судьба судила иначе. 25 декабря 1761 года Елизавета Петровна скончалась, а ее преемник, император Петр III в первые же дни своего царствования предложил Фридриху мир и повелел русские войска из завоеванных прусских земель незамедлительно вывести.

Решение Петра III стало поворотным пунктом европейской истории. Оно положило конец геополитическим замыслам Петра Великого утвердиться как можно западнее на берегах Балтийского моря и тем самым превратить Россию в центрально-европейскую державу — замысел, который столь успешно осуществляла его дочь. С другой стороны, решение Петра III создало предпосылки для превращения небольшого Прусского королевства в могущественное государство, что и произошло в следующем столетии.

А иконостасы? Вернулись ли они в Петербург? Тот, что находился в Преображенской церкви в Мемеле, вернулся. Что стало с двумя другими, неизвестно. Мемельский же иконостас обрел временное пристанище в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга, и прежде чем продолжить о нем рассказ, рассмотрим его получше.

Старинное описание Мемельского иконостаса таково:

«Иконостас, писанный на голубой камке с золотом. В нем иконы следующия:

На Царских Вратах Благовещение Пресвятыя Богородицы с четырьмя Евангелистами.

Выше оных Врат тайная Христова с Апостолы вечеря.

В самом верху икона Бога Отца с распростертыми благословляющими руками, испускающий Дух Святый в виде голубя в сиянии и окруженный Серафимами.

По правую Царских Врат страну икона Господа Вседержителя подле храмовой настоящей.

По левую страну Пресвятыя Богородицы с держимым в объятиях Предвечным Младенцем…

Выше тех местных икон в деисусах в разных под золотом клеймах знатные Господские и Богородичные праздники.

Над местными иконами и выше их в клеймах:

Первый — святаго праведного Захария

Второй — святыя праведныя Елизаветы…»³

Это и есть тот самый любовно выписанный лик св. Елизаветы, о котором мы упоминали в начале статьи. Написанный сочными красками, с преобладанием темно-красного и синего тонов в окаймлении нежной голубизны и золота, он прекрасно гармонирует с общей барочной стилистикой иконостаса.

Изображение на иконостасе св. Елизаветы — небесной покровительницы царствующей императрицы — вполне предсказуемо. Елизавета была не только императрицей-богопомазанницей, но в ее лице впервые после петровских реформ российская Церковь обрела высокую покровительницу. Упразднив Патриаршество, Петр объявил себя «верховным судией Русской Церкви», однако и он сам, и его престолонаследники Екатерина I, Анна Иоанновна, и правительница Анна Леопольдовна использовали этот статус главным образом для гонений на духовенство. Елизавета Петровна была первой русской императрицей, которая своим церковным поведением и своими установлениями возродила былое значение церкви в России.

Возможно, именно поэтому автор иконостаса не только ввел в сонм изображенных на нем святых небесную покровительницу императрицы, но, судя по всему, стремился придать святой портретное сходство с Государыней. По крайней мере, сопоставление иконописного изображения св. Елизаветы с портретами Елизаветы Петровны кисти И.Никитина (1720-е гг.), А.Антропова (1750-е гг.), Луи Токке (1758) и большого конного портрета кисти неизвестного художника (1750-е гг.) определенно наталкивает на такое заключение. В этой связи уместно напомнить, что в русской иконописи существовал относительно недолгий период (между 1750 и 1790 годами) сближения иконописного искусства с портретной живописью, когда иконописцы нередко придавали ликам святых черты своих современников, крещенных в их честь. Таковы, например, некоторые иконы В.Л.Боровиковского, в частности, приписываемое его кисти «Коронование Богородицы» (1780-е гг.) — по преданию, часть походного иконостаса Екатерины II. В образе св. Екатерины на этой иконе заметны черты сходства с Императрицей⁴. А.В.Потькалова, из доклада которой взят этот пример, приводит и ряд других подобных случаев. Автор, ссылаясь на исследования П.Белецкого, возводит практику придания иконописным ликам портретных черт тех или иных современников к традициям украинской, особенно миргородской школы иконописи XVII—XVIII веков.

Так или иначе, но для иконостаса, предназначенного для победоносной русской армии, напоминание об императрице, во имя которой одерживались эти победы, было вполне естественным.

Слева от клейма с образом св. Елизаветы — клеймо с образом св. праведного Захария. Это соседство традиционно: как известно, Захарий и Елизавета — родители св. Иоанна Предтечи, однако образ Захария приобретал здесь и другой смысл: молящиеся перед иконой воины видели в нем прежде всего небесного покровителя героя Семилетней войны графа Захара Григорьевича Чернышева. Захар Чернышев был личностью легендарной. Его безудержная смелость и полководческой талант были настолько впечатляющи, что о нем складывали солдатские песни⁵. Такого высшего, подлинно народного признания (кроме казачьих атаманов) мало кто удостаивался — разве что Суворов и Кутузов.

Правда, битва под Цорндорфом закончилась для отважного генерала неудачей: Чернышев вместе с несколькими другими генералами был захвачен в плен, где, полностью сохраняя свое достоинство и независимость, разговаривал с Фридрихом не как пленник, а как победитель, за что король, вопреки законам и обычаям войны, бросил его в подземелье Кюстринской крепости, как простого солдата. Чернышев недолго оставался в плену. Людские потери в Семилетнюю войну были огромны, и Фридрих охотно обменивал русских пленных на своих солдат и офицеров, попавших в плен к русским. Выйдя на свободу, Чернышев не остался в долгу: именно находившимися под его командованием войсками в сентябре 1760 года был взят Берлин.

Реалии елизаветинской эпохи и Семилетней войны отражены и в ряде других образов иконостаса. Традиционна для елизаветинской поры парная икона святителей Климента Папы Римского (†101) и Петра Александрийского († 311) — именно в день памяти этих святых, 25 ноября, произошел военный переворот, возведший Елизавету Петровну на престол. Этот день отмечался в елизаветинскую эпоху как «высокоторжественный церковный праздник» наряду с «царскими днями» (рождение, тезоименитство, коронование) и так называемым викторианским днем Полтавской битвы.

Примечательна большая местная икона св. первомученика архидиакона Стефана — небесного покровителя Степана Федоровича Апраксина, первого главнокомандующего русскими войсками в Семилетнюю войну. Находившимися под его командованием войсками было выиграно сражение под Гросс-Егерсдорфом, правда, сам Степан Федорович в сражении не участвовал. Позже Елизавета сместила Апраксина за медлительность и нерешительные действия. Он скончался в тюрьме в 1758 году.

В источниках, упоминающих о Мемельском иконостасе, неизменно встречаются эпитеты «изящный», «красивый». И это справедливо. Иконостас, выполненный в стиле барокко, буквально излучает светлое и радостное настроение, соответствующее тогдашнему образу молодой и успешной Российской империи.

Стоит добавить, что в эпоху увлечения барочным стилем в церковном искусстве создавались, как правило, большие стационарные многоярусные иконостасы. Небольших походных иконостасов с заменой верхних ярусов искусно выписанными клеймами было изготовлено не так много, а до наших дней, по всей видимости, дошел только один из них. В этом смысле Мемельский иконостас представляет собой не только духовную, историческую и художественную, но также уникальную историко-культурную ценность.

В том самом 1760 году, когда граф Чернышев брал Берлин, другой граф Иван Андреевич Остерман, назначенный русским посланником в Швецию, сетовал Елизавете Петровне: «По прибытии моем сюда нашел я в здешней Вашего Императорского Величества греко-российской церкви, нетокмо ризницу и всю церковную утварь, но и самый иконостас столь ветхими, что почти употребить их невозможно…»⁶ Движение челобитной графа Остермана шло обычной неспешной чередой. За это время скончалась императрица Елизавета Петровна; по ходу дела вспомнили о Мемельском иконостасе, стоявшем в складском помещении Петропавловского собора, и наконец, спустя семь лет, последовал указ Святейшего Синода от 21 июня 1767 года за номером 141 о передаче Мемельского иконостаса Коллегии иностранных дел для установления его в посольской церкви в Стокгольме. Мы не случайно приводим дату и номер синодского указа, ибо этот документ является безусловным свидетельством права собственности на иконостас Русской Православной Церкви, равно как и права использования его за рубежом дипломатическими представительствами России. Последнее, как мы увидим, немаловажно.

Итак, Мемельский иконостас поплыл по балтическим волнам в Стокгольм, однако шведский бриг «Эмануэль», его перевозивший, был застигнут осенним штормом и разбился в шхерах. Но, как замечает летописец, «церковное имущество осталось в целости без малейшего повреждения»⁷.

В Стокгольме иконостасу было суждено провести конец XVIII и полностью XIX столетие — ровно 133 года. Порой вместе с посольской церковью он перемещался с одной улицы на другую, но всегда в пределах центра шведской столицы. Впрочем, одно примечательное событие все же случилось: в 1838 году Стокгольм посетил император Николай Павлович и наследник цесаревич Александр Николаевич. 20 июня Николай I и будущий царь-освободитель Александр II молились в посольской церкви перед Мемельским иконостасом⁸.

Как же сложилась судьба иконостаса в дальнейшем?

В 1892 году стокгольмская посольская церковь получила, наконец, более обширное помещение, и в ней был установлен новый иконостас. Исторический же Мемельский иконостас опять попал на склад.

В 1900 году в Гамбурге был освящен православный Свято-Николаевский храм. Помещение для церкви приобрело основанное в 1890 году при Российском Посольстве в Берлине Свято-Князь-Владимирское братство. Возник обычный в таких случаях вопрос о церковной утвари и иконостасе. Российский министр-резидент в вольных ганзейских городах Гамбурге и Любеке Сергей Васильевич Арсеньев, служивший до того в посольстве в Стокгольме, вспомнил об историческом Мемельском иконостасе, и по его ходатайству иконостас был доставлен в Гамбург и установлен в Свято-Николаевском храме Братства на Бемерсвег, 4. Регулярные богослужения в храме шли с начала ХХ века до середины 1960-х годов (не считая перерыва в период Первой мировой войны). Однако со строительством в Гамбурге в 1965 году постоянного русского храма домовая братская церковь потеряла свое значение, богослужения совершались только два раза в год, а ведомство по охране памятников культуры Гамбурга поставило вопрос о передаче церкви и, главное, уникального иконостаса, в его ведение. Это неизбежно кончилось бы тем, что Мемельский иконостас — памятник победоносной войны с Пруссией — оказался бы в одном из музеев в Германии.

Предупреждая подобный ход событий, Свято-Князь-Владимирское братство вывезло иконостас из Гамбурга и передало на хранение в Российское посольство в Бонне. Это произошло в марте 1995 года, а 4 сентября 1996 года состоялась протокольная передача иконостаса в Россию. На следующий день на борту самолета министра иностранных дел РФ иконостас был доставлен в Москву. Предполагалось, что МИД сначала передаст иконостас Министерству культуры РФ на реставрацию, после чего он будет возвращен Русской Православной Церкви для установления в одном из храмов бывшей Восточной Пруссии — ныне Калининградской области. Однако 22 октября 1996 года МИД передал церкви иконостас в прежнем состоянии.

В течение последующих пяти лет реставрация иконостаса так и не началась, а сам памятник лежал в ящиках в алтаре Кресто-Воздвиженского собора в Калининграде. Переписка по этому поводу свидетельствует о серьезной озабоченности судьбой иконостаса как со стороны Свято-Князь-Владимирского братства, так и со стороны Калининградской епархии, но в практическом плане это мало что меняло. Подводя итог продолжавшейся уже пять лет тупиковой ситуации, председатель Братства Глеб Александрович Рар писал: «Наше Братство передало иконостас на родину по прямой просьбе Администрации Калининградской области… Но вместо того, чтобы, как было договорено, передать иконостас для реставрации в институт имени И.Грабаря, иконостас поспешили передать Святейшему Патриарху. Расходы по реставрации не должны были ложиться на Церковь. Соответствующую документацию могу представить в любое время. Боюсь, что несмотря на бережное хранение в Кресто-Воздвиженском соборе иконостас теперь постепенно приходит в ветхость и в непоправимое состояние. Времени терять нельзя. Поэтому мы во взаимодействии с Российским Фондом культуры сделаем все от нас зависящее, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и спасти иконостас» (письмо от 2 июня 2001 года). После чего была оформлена соответствующая доверенность, и дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки.

Вскрытие ящиков с иконостасом в Российском Фонде культуры производилось в присутствии представителей Министерства культуры и Всероссийского художественного научно-реставрационного центра им. академика И.Э.Грабаря, которые признали необходимой тщательную научную реставрацию памятника. Затем иконостас был передан в мастерскую масляной живописи Государственной Третьяковской галереи.

Сегодня значительная часть реставрационных работ уже выполнена. 20 декабря 2001 года, в день празднования 15-летнего юбилея Российского Фонда Культуры, президент Фонда Н.С.Михалков передал Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси Алексию II один из восстановленных фрагментов иконостаса — навершие с образом святителя Николая, архиепископа Мирликийского.

Есть основания считать, что реставрация памятника полностью завершится весной 2002 года, после чего иконостас будет возвращен Русской Православной Церкви и установлен в Храме Христа Спасителя в Калининграде.

¹ Пушкин А.С. По смерти Петра… (Заметки по русской истории 18 века) // Полн. собр. соч. В 17 т. Т.11. С.14.

² Небольшие походные алтари и полковые иконы были в русской армии еще с петровских времен и согласно воинскому уставу 1716 г. при каждом полку состоял священник. Об одном из молебнов перед полковой иконой вспоминает участник Семилетней войны Андрей Болотов (Болотов А.Т. Записки. Ч.4. Письмо 43. М., 1986. С.136).

³ Рукописная «Опись имущества Русской Православной Церкви во имя Св. и Чудотв. Николая в г.Гамбурге». С.3-4. (Далее — Опись).

⁴ Потькалова А.В. Боровиковский — иконописец / Доклад на научной конференции Государственного музея А.С.Пушкина и Московской Духовной Академии «Пушкин и духовная культура его времени». Москва, 19-20 февраля 2001 г. Рукопись.

⁵ См. Исторические песни XVIII века. Л., 1971. №352.

⁶ Румянцев П.П. Из прошлого русской православной церкви в Стокгольме. Берлин, 1910. С.30.

⁷ Опись. С.2-3.

⁸ Поездка из Санкт-Петербурга в Стокгольм на пароходе «Александрия» // Русская старина. 1908. Т.135. №8. С.364.