Графиня А.И.Шувалова
То, что я помню
(окончание)
Публикация А.И.Шуваловой, примечания Антуана Нивьера
Когда мой муж делал мне предложение, родители мои после завтрака поехали в Аничков дворец объявить мою помолвку. Императрица их поздравила и сказала меня поздравить, а государь сказал, что перед тем, как их поздравить, он хочет поговорить со мною. Сестры мои поехали кататься на коньках в Аничков; я же поехала лишь к чаю к великой княжне Ксении Александровне. Как только я приехала, великая княжна послала доложить Их Величествам о моем приезде, и меня позвали наверх в гостиную императрицы. Она была одна, поздравила меня и обласкала. «L’Empereur veut te parler» [фр. «император xочет поговорить с тобой»], сказала она мне, и через некоторое время государь раскрыл дверь из соседней комнаты и позвал меня.
Он был в австрийской серо-голубой куртке (я потом узнала, что ежегодно на елку Королева Датская посылала ему две такие курточки) и спросил меня: «Ты ни от чего не уходишь?» Я ответила отрицательно и спросила его, кого он подразумевает, и перечислила тех, кому я отказала. Но он этим не удовлетворился, тогда я его спросила: думает ли он, что я приняла предложение Шувалова лишь потому, что знаю, как хотел всегда мой отец, чтобы я вышла за него замуж, и сказала, что я, хотя и знаю давно желание отца, но я теперь полюбила Шувалова и выхожу за него замуж по собственной воле. В день моей свадьбы государь был моим посаженым отцом и после венчания поцеловал мне руку, чем я до сих пор горжусь, так как государь никому руки не целовал.
Вообще же отношение государя к нам всем, ездившим к его детям, было как бы родственное: мы его все очень любили и нисколько не боялись. Мы, общими силами, когда были еще подростками, сочинили друг на друга стихи для «извода» друг друга, и раз на прогулке государь услышал отрывок приставания к кому-то из нас и спросил, что это за стих. Не помню, кого он спросил. Кажется — даже наверное — Павла Шереметева, который ему рассказал, откуда эти стихи. Когда Павел ему объяснил, в чем дело, государь сказал, что хотел бы знать все эти стихи, а Павел ответил, что без разрешения членов Гатчинского Общества он, Павел, самолично этого сделать не может, и что для этого нам нужно собраться и обсудить этот вопрос. Государь ответил: «Так соберитесь и обсудите». На обратном пути в вагоне мы «обсудили» и постановили, что государю можно дать стихи, но с условием, что это останется между ним и нами. У меня был хороший почерк, я переписала стихи, и в следующее воскресенье (Шереметевых не было, они уехали в Москву, так как их отец был избран в губернские предводители дворянства) я, по поручению остальных, передала стихи государю и сказала Его Величеству, что мы вполне доверяем тому, что он никому их не покажет и об них не скажет. Государь ласково отвечал, что благодарит за доверие и сохранит тайну. И никогда, когда на прогулках был кто-нибудь, кроме него и нас, он о них не вспоминал. А когда никого, кроме нас, не было, государь иногда вспоминал о них и «изводил» ими того или другого из нас.
В Аничков дворец, когда Их Величества жили в Санкт-Петербурге, мы (Общество Картофель) стали ездить, сперва по праздникам и воскресеньям, а затем и ежедневно после завтрака, на каток, после чего пили чай у великой княжны Ксении Александровны. Государь был без коньков, и на том месте, где он стоял на льду, был посыпан песок, а мы все на коньках, у всех палки с крючками, и мы перекидывали мяч через Аничков дворец.
В 1889 году гостила у своей сестры, великой княгини Елизаветы Федоровны, принцесса Alix (Аликс) Гессенская (впоследствии императрица Александра Федоровна). Она приехала на каток и пила чай у великой княжны Ксении Александровны. Мы все знали, что великая княжна позвала ее пить чай без ведома императрицы, но, конечно, никто из нас не рассказывал об этом дома. Раз, в самый разгар чаепития, вошла императрица. Тайна была раскрыта. Как-то, после ухода императрицы, веселое настроение прошло, принцесса сразу уехала, и мы стали собираться домой. Перед самым отъездом нашим пришли доложить великой княжне, что Ее Величество зовет ее к себе. Великая княжна нам сказала: «Достанется мне».
Когда мы вернулись домой, нам сказали, что отец зовет нас к себе, а что мать наша поедет в Аничков по вызову Ее Величества. Отец нас спросил: «Что случилось в Аничкове?» Мы ответили, что день прошел, как всегда. «Почему императрица вызвала мама?» Мы ответили незнанием, и правда, мы не знали, есть ли связь между вызовом нашей матери и фактом, что императрица узнала о том, что принцесса Alix пила чай у княжны. Когда мать вернулась из Аничкова, нас всех, сестер и меня, позвали к родителям, и мать спросила: «Pourquoi vous ne nous avez jamais dit que la Princesse Alix prenait le thev chez Xevnia Alexandrovna? Saviez-vous que сa se faisait sans l’autorisation de Leurs Majestevs?» [фр. «А почему вы нам никогда не говорили о том, что принцесса Аликс пила чай у Ксении Александровны? Знаете ли вы, что это делалось без разрешения Их Величеств?»]. Мы ответили, что знали, что это было без разрешения, но что, помня наставления отца, когда мы начали ездить во дворец, не рассказывать дворцовые как бы сплетни, молчали. Я помню, как я сказала отцу: «Ты сам не раз мне говорил, что надо дорожить доверием, нам оказываемым, вести себя с достоинством и не выносить сора из избы. Что это большая честь, быть настолько близкими к Царской Семье, что не надо этим кичиться и не надо подлизываться, но надо оправдывать доверие, которое нам оказывается». Сестры говорили то же самое. Отец обратился к моей матери и сказал: «Еlles ont raison» [фр. «Они правы»].
На следующий день, когда мы приехали в Аничков, человек великой княжны в передней сказал нам, что Ее Высочество просит нас зайти к ней до катка. Великая княжна рассказала нам, что запрещено с этого дня звать принцессу Alix к чаю, что в 5 часов великая княгиня Елизавета Федоровна будет пить чай у Их Величеств, и тогда будет это сказано ей, но что делать сегодня? Мы предложили отменить чай, но великая княжна не соглашалась на это — тогда решено было, что принцессу мы все четверо проводим до передней, делая вид, что и мы уезжаем, а, когда ей подадут карету, и она отъедет, мы останемся. Лишь накануне отъезда принцессы было разрешено ее позвать к чаю, и после чаю она подошла ко мне и просила фотографии моих сестер и мою, а я просила ее фотографии для нас, что мы и получили. Я же сверх этой фотографии получила фотографию группы: ее с великой княгиней Елизаветой Федоровной и братом их принцем Эрнестом-Людвигом Гессенским
84 с коньками в руках «in remembrance of the frog» [англ. «на память о лягушке»], как сказала мне великая княгиня Елизавета Федоровна, передавая мне фотографии. В Аничкове на катке были и ледяные горы, с которых мы скатывались на коньках, а принцесса каждый раз, когда старалась скатиться, падала, как-то смешно складываясь, и я раз сказала великой княгине Елизавете Федоровне, изредка приезжавшей на каток, что принцесса похожа тогда на frog (англ. «лягушку»).
В том же 1888 году на folle journee
85 (так назывался последний бал перед великим постом) в Царском Селе в Александровском дворце я танцевала мазурку с цесаревичем, и до мазурки, во время вальса, он сказал мне, где будет его стол, прибавив: «Пригласите на мой стол, кого хотите». Я ответила, что не знаю, кого он хочет. «Подумайте, и не прикидывайтесь непонимающей». Я поняла и прежде всего пригласила la Princesse Alix, которая танцевала с В.Н.Воейковым
86, тогда офицером Кавалергардского полка, а впоследствии дворцовым комендантом. Меню, скорее подписи всех обедавших за этим столом и расписавшихся на обороте меню, напечатаны в книге воспоминаний Воейкова. Много лет спустя — а именно, весною 1907 года, когда императрица Александра Федоровна пригласила меня в Александровский дворец, в очень некрасивой гостиной цвета mauve [англ. «розовато-лиловый»], она меня спросила: «Do you recognize this room?» [англ. «Вы узнаёте эту комнату?»], и на мой отрицательный ответ, указала мне на дальний угол комнаты и сказала, что там стоял стол ужина, о котором я только что рассказала. Императрица одну из зал дворца перерезала на две комнаты, и в одну из них включила место, где стоял стол «this nice and gay supper» [англ. «того милого и веселого ужина»].
В 1885 году я в первый раз увидела великую княгиню Елизавету Федоровну, за год до того вышедшую замуж за великого князя Сергея Александровича. Она была поразительно красива; одевалась она очень просто, почти всегда была в белом батистовом платье с прошивками и цветным кушаком. Когда мы с великой княжной Ксенией Александровной гуляли лишь вдвоем, мы очень часто заходили на ферму, где жила великая княгиня, и она шла гулять с нами. В Александрии в то время было два дома: 1) cottage, где жили государь, императрица и их дети, и 2) ферма. Впоследствии был выстроен дом для цесаревича на самом морском берегу, где, будучи государем, он и жил со своей семьею. В 1885 году еще были офицерские скачки в Петергофе (не знаю, когда они прекратились). Раз императрица приехала на скачки в экипаже «а la Daumont» [фр. «цугом»]. Как всегда, она села с левой стороны передового сиденья, затем вошла великая княжна Ксения Александровна и села спиной к лошадям напротив Ее Величества, а я села рядом с великою княжною, которая, увидев это, сказала мне шепотом, чтобы я села рядом с императрицей; я шепотом же отказалась. Императрица с улыбкой смотрела на нас и сказала, обращаясь к дочери: «Мы заезжаем за тетей Еллою» (великой княгиней Елизаветой Федоровной), но после скачек, когда великую княгиню Елизавету Федоровну довезли до фермы, императрица сказала мне: «Сядь рядом со мною».
На скачках великая княжна и я передавали Ее Величеству призы, которые императрица передавала выигравшим. Государь поехал на эти скачки с двумя старшими сыновьями и с великим князем Сергеем Александровичем. Помню пикник в лесу села Мартышкино. Императрица с приглашенными поехала в большом бреке, а государь в линейке, взяв с собою: великую княжну Ксению, цесаревича, Георгия Александровича, Сергея Михайловича, Ваню и меня. На мне была уродливейшая шляпа с громадными полями; государь дразнил меня, говоря мне, когда ему вставали во фронт: «Кланяйся, отдают честь твоей шляпе». Я воспользовалась тем, что шляпу он критиковал, и просила его сказать моей матери, что шляпа очень некрасива. Когда мы приехали в лес, выяснилось, что придворные фургоны с провизией не были в указанном месте и долго не появлялись. Государь подошел к моей матери и предложил ей развести костер и зажарить мою шляпу, так как это не шляпа, а гриб, а когда моя мать сказала, что шляпа, по ее мнению, красива, государь сказал, что она ужасна. И к великой моей радости, с этого дня мне разрешено было ее не носить. Не знаю почему, но моя мать всегда нам покупала ужасающие шляпы, и я помню, когда, уже после моей свадьбы, я представлялась императрице, Ее Величество похвалила мою шляпу и сказала, что она рада, что я умею выбирать красивые шляпы, так как «il faut avouer que ta mere vous achetait des pots de chambre au lieu de chapeaux» [фр. «надо признать, что твоя мать покупала вам ночные горшки вместо шляп»].
Я родилась в 1869 году в г. Гомеле (имении дяди Паскевича
87). Постоянно мои братья и сестры дразнили меня словами: «Знаем, кто родился в Гомеле». Должна я была родиться в конце июня, когда роды и начались, но вдруг оборвались, и лишь, искусственно вызванные, вновь начались и благополучно окончились через два месяца. Таким образом, я — одиннадцатимесячный ребенок, и история моего рождения, не называя мою мать, была описана в медицинском журнале, так же, как и мой тиф, когда моя температура дошла до такой высоты, какую обыкновенно человеческий организм не выдерживает. А кроме того, у меня было три подъема, и, заболев в ноябре, я стала поправляться в конце февраля. Моими крестными родителями были мой дед граф Андрей Павлович Шувалов
88 и две мои прабабушки: светлейшая княгиня Елисавета Ксаверьевна Воронцова, рожденная графиня Браницкая
89, и светлейшая княгиня Бутера, рожденная княжна Шаховская и по первому браку графиня Шувалова
90. Но так как прабабушки, за отсутствием железных дорог, не смогли приехать в Гомель, то их заменяла светлейшая княгиня Варшавская графиня Паскевич-Эриванская
91. Тетя Паскевич была небольшого роста, очень образованная, умная, необычайной доброты, но некрасивая. Мы ее все очень любили. Она перевела «Войну и мир» графа Толстого на французский язык, скромно скрыв свое имя, так как сказано: «traduit par une Russe» [фр. «переведено русской»]. Отец мой и она были очень дружны. Первый вопрос отца при приезде в Тифлис из Санкт-Петербурга: «Ты сестру когда видела?», и мы знали, что вопрос касался его сестры.
Из Гомеля везли шесть недель на лошадях. Дед мой приехал на мои крестины, и по его рисунку еврейский ювелир сделал в Гомеле мой крестильный крест из чистого золота. Он у меня до сих пор, и я его завещаю моему внуку Андрею Шувалову
92. Помню смутно известие о смерти моего деда: он умер внезапно. Моя мать в то время поправлялась от смертельной болезни. У нее был нарыв в легком, и она была приговорена. Она отговела, причастилась со всей родней и со всеми домочадцами и слугами, и вдруг, во что бы то ни стало ей захотелось попасть в Подольскую губернию к сестре своей Екатерине Андреевне Балашевой
93. Все врачи были против, а Антон Яковлевич Крассовский сказал на консультации: «Когда умирающий просит дать ему апельсин, как бы он ни был ему вреден, его надо ему дать». И путешествие было решено. В отдельном вагоне с врачом и сестрою милосердия тронулись в путь, и, то ли от тряски, то ли ему пришло время, нарыв в пути лопнул, весь гной вышел горлом, и моя мать была спасена. Под большим дубом в Рахнах (имении дяди Балашева в Подольской губ.)
94 моя мать целыми днями лежала на кушетке, постепенно набираясь сил. А я, незаметно для нее, влезла на самую вершину этого дуба, а слезть не могла и стала просить мою мать помочь мне, чем ее, конечно, напугала. Она стала звать на помощь, милый дядя Балашев ее услышал, прибежал, влез на дерево и спустил меня вниз. Мы пошли как-то гулять с тетей Китти (Екатериной Андреевной Балашевой), ее дети и мы, и набрели на запущенное место, поросшее крапивою: двоюродные Балашевы (их было двое — Петр Николаевич, член Думы, и Андрей Николаевич
95, умерший в 1915 году от сыпного тифа, захваченного на фронте) страшно боялись крапивы и не подходили к ней. Я сказала, что «крапива — чистый пустяк». Мы носили тогда носки, а не чулки. Тетя мне сказала, что ежели крапива сущий пустяк, «Пройдись по ней». Я прошлась. Ноги мои вздулись. Тетя спросила, больно ли, я ответила, что нет. Она меня послала второй раз. Я опять сказала, что не больно. Третий раз тете страшно было посылать меня в крапиву, так ужасно выглядели мои ноги. Отца не было в Рахнах, но, когда он приехал, тетя рассказала ему происшедшее. Отец позвал меня и спросил, было ли больно, и я созналась, что было очень больно. Тогда он меня спросил, почему же я говорила, что крапива пустяки, а я ответила, что не люблю неженок, а что Балашевы неженки. Отец меня похвалил за то, что я перенесла боль, не жалуясь.
Помню, когда мы зимовали в Ментоне, пожар корабля в море и кита, который забрел в Средиземное море.
Ново-Томниково, имение моего отца в Тамбовской губ. Шацкого уезда, в 38 верстах от железнодорожной станции Моршанск. Когда мы поехали туда в первый раз, в нем было 18.000 десятин. Впоследствии отец продал по минимальной цене часть земли малоземельным своим крестьянам, и в Томникове стало 10 или 11.000 десятин, точно не помню. Река Цна делила имение на две части. Правый берег был черноземный и с заливными лугами. Левый берег был главным образом лесной. Лесу было 6.000 десятин, главным образом чудной сосны. Мы начали ездить туда ежегодно с осени 1882 года. И сперва лишь осенью, а с 1886 года ездили уже с весны на всё лето, до осени, а иногда до Рождества. Отец и мы все, а впоследствии и наши дети страшно любили Томниково, как мы его звали для сокращения. Но наши дети знали его уже благоустроенным имением; мы же видели, как оно обстраивалось и совершенствовалось
96. Когда мы в первый раз приехали, барского дома не было, а был лишь дом управляющего, в который мы втиснулись. Когда приезжали гости, мы спали — четыре сестры, наша милая Вава и M-elle Dumont, теперь M-me Millarde, — в одной комнате и вылезали в окно, так как большинство комнат были проходные. Сперва выстроили дом для управляющего, стало пошире, затем выстроили трехэтажный каменный дом рядом со старым. В третьем этаже у Вавы и у каждого из нас восьмерых была своя комната. Въехали мы в него в 1888 году. Затем переделали старый дом, перерезав его коридором, а затем был выстроен в парке дом для Ларьки и его семьи. Конный завод, который был на хуторе Мариево в 15 верстах, перевели в Ново-Томниково в деревянные конюшни, а затем были выстроены чудные кирпичные конюшни. Парка не было, а был яблочный сад, и только рядом с домом была группа старых лип и внизу группа старых вязов. Яблочный сад перенесли в другое место, а впереди дома был разбит Регелем чудный парк
97. Впереди обоих домов был круг в Ѕ версты, обсаженный вечно цветущим шиповником. Одновременно с постройкой дома начал строиться, вместо деревянной, ветхой и зимою холодной церкви, каменный, скажу, храм, роспись стен и иконостаса была в старо-русском стиле. И храм, и дом строил Н.В.Султанов
98. Он ошибся, как сам признал, в расчете веса колокольни, так что она была деревянная. На месте алтаря старой церкви была выстроена часовня, а около часовни первым был похоронен в 1893 году Роман; рядом с ним, по давно высказанному желанию, в 1916 году, 23 января старого стиля, был похоронен мой отец; Ваня похоронен впереди Романа, рядом с ним его жена, Варвара Давидовна, рожд. Орлова
99. На могилах отца и сыновей памятники не были поставлены из-за войны и революции.
В Томникове мы жили здоровою деревенскою жизнью. Утром, часто в саду, урок гимнастики, затем пили чай, потом мы учились, затем обед в 12 часов, а после обеда ходили гулять или ездили верхом, или отправлялись в лес за грибами. Сажали сосны на вырубках в лесу, привозили камни для сада. Камня у нас там было мало, а отцу хотелось в устраиваемом парке посадить растения, растущие только на каменистой почве. При нас был разговор, где бы этот камень достать. Кто-то из нас сказал, что камня в овраге сколько угодно и его легко привезти. «Легко», сказал отец, «так привезите мне три телеги камня». Условием отец поставил, чтобы мы сами правили, сами добывали камень, запретив, чтобы кто-нибудь помогал. Взяв лопаты, ломы и доски, мы в трех телегах отправились и привезли камень. Дело было осенью, чернозем как-то вспух после дождей, телеги были навалены камнем, так что все семь верст назад мы шли пешком по грязи, лишь двое младших братьев сидели в телегах на камнях — и вернулись в полной темноте
100. Отец начал беспокоиться. Мать тоже, и они с гостями пошли нам навстречу. И вдруг, как мать потом рассказывала, издали в осенней тишине они услышали пение хором и узнали наши голоса. Лицо отца прояснилось. Он не переносил хвастовства: все говорят, что трудно добыть камни, а мы, подростки, говорим, что легко. Итак, извольте привезти камни, а когда стемнелось, он начал беспокоиться. Мы вернулись промокшие, грязные, но были в восторге от нашей экспедиции и от похвалы отца, которой он нас встретил.
Мы ходили пешком в Вышинский монастырь в 40 верстах от нас
101. Первые 25 верст на пари с учителем математики, Иваном Всеволодовичем Мещерским
102 — впоследствии профессором Технологического института, который вымерил мой шаг и прикинул [пропуск в рукописи] меня, я пришла первой в 5 часов без ј времени, а Иван Всеволодович через ј часа после меня. Там нас ждал в лесу завтрак, высланный из дома. Остальные 15 верст мы шли сыпучими песками опять пять часов. В Вышинском монастыре была чудотворная икона Казанской Божьей Матери, которая объезжала ежегодно одну из частей Тамбовской губернии. Монастырь был недалеко от имения дяди Эммануила Дмитриевича Нарышкина Быкова Гора. Когда дядя и тетя приезжали туда на лето, мы ездили к ним на неделю. При монастыре жил затворником во втором этаже деревянного дома Феофан, бывший епископ Тамбовский
103. Узнав из записки тети Саши Нарышкиной, что мы гостим у нее, он дал знать, что хочет нас благословить. Нас подвели под его окно, и он, не открывая его, благословил нас.
С 1885 года приезжали к нам гостить Шереметевы (Дмитрий, Павел и Борис), граф Граббе (Миша, Михаил Николаевич), наказной атаман
104, все троюродные Долгорукие, дядя и тетя Бенкендорф и их сыновья. В 1886 году были у нас на обратном пути с Быковой Горы великая княгиня Елизавета Федоровна и великие князья Сергей и Павел Александровичи и, при них состоящие, Мария Александровна Васильчикова
105 и граф Герман Германович Стенбок
106. Отца не было, и дядя Саша и тетя Софи Бенкендорф приехали помочь моей матери принимать гостей. Снята была фотографом из Шацка группа на ступенях крытой террасы, которую отец переделал в свой кабинет. Новый дом не был готов, так что высочайшие гости жили в доме управляющего на гумне и приезжали в наш дом почти на весь день.
В том же 1886 году приехал летом на несколько дней из своего имения Рязанской губернии Сапожковского уезда Можары
107 мой будущий муж: он главным образом интересовался Конным заводом и лесными посадками. Можары находились в 75 верстах от Ново-Томникова, и сколько раз впоследствии мы с мужем ездили на лошадях от себя к моим родителям.
Отец был очень ловок; он в молодости перепрыгивал ломберный стол, за которым сидели 4 играющих, он великолепно ездил верхом, отлично правил и развивал в нас ловкость и неутомимость. Лучше всех ездили верхом мои сестры Демидова и Шереметева, моя сестра Пушкина считалась лучшим троечным кучером, я лучше всех правила парою, прыгала почти без разбега свой рост и лучше всех бегала, побив лучшего бегуна Гатчинского Сиротского института, племянника нашего земского врача Бутчик на 1/2 верстном расстоянии. Мои братья Роман и Илларион, так же, как отец, хорошо ездили верхом.
Сегодня 8 ноября — день Св. Михаила Архангела — престольный праздник в Ново-Томникове
108 — и в этот день было бесконечное количество свадеб в нашей деревенской церкви. Я помню, как я убедила своих двух младших братьев, что в этот день всех венчают, даже тех, кто не хочет — прямо хватают, ведут в церковь и обвенчивают. Ларька, который с детства говорил, что хочет жениться и иметь много детей, весь день важно гулял вокруг дома и около церкви, и никто, конечно, его не хватал и не венчал. Сашку же никакими силами нельзя было уговорить выйти из дома.
Осенью 1886 года отец мне сказал, что так как я всегда хорошо училась, то ему было бы приятно, если бы я держала экзамен за гимназический курс (на звание домашней учительницы), что если я не хочу, то я могу этого не делать, так что я не считала бы, что это приказ с его стороны, а решила бы сама. Я ответила, что раз ему это приятно, то я буду держать экзамен, и в марте 1887 года я выдержала экзамен на круглую пятерку. Главными предметами я выбрала географию и арифметику (плюс алгебру и геометрию). По математике меня экзаменовал Верещагин (автор задачников и учебников)
109 и держал меня целый час, к ужасу моей матери, которая видела, сидя в зале 6-й мужской гимназии, что одна из экзаменующихся (Верещагин брал двух одновременно) всё время менялась, а меня экзаменатор не отпускал, и решила, что те выдерживали, а я провалилась. А в действительности, всё было наоборот: те проваливались, а мною Верещагин заинтересовался. Он потом, встретив в одном доме Ивана Всеволодовича Мещерского
110, который готовил меня к экзамену, и узнав, что он мой учитель, поздравил его с моею подготовкою и сказал ему, что никогда не встречал такой математической головы у женщины. Узнав, что он будет меня экзаменовать, он решил, что дочь министра Двора, графа Воронцова-Дашкова, хочет проскочить, и с места дал мне трудную задачу. Когда я ее быстро и правильно решила, он дал другую, еще более трудную, и та была решена быстро и правильно. Тогда он начал меня экзаменовать устно и под конец сказал мне: «То, что я вам сейчас задам, не изменит ваш балл и вне рамок программы; задаю вам это из любопытства». Не помню точно, что это было, но помню, что надо было решить задачу геометрическим способом, и что когда я стала чертить Пифагоровы штаны, он сказал: «Можете идти», и на мой вопрос, выдержала ли я, ответил утвердительно. Иван Всеволодович не чуял под ногами земли от радости, и помню, как он влетел в классную, где я готовилась к следующему экзамену, и со словами: «Идем к графу», увлек меня к моему отцу, где и рассказал всё вышеописанное. Отец был в восторге, а я была рада, что доставила ему удовольствие. Мои сестры Демидова и Пушкина не захотели держать экзамена, а сестра моя Шереметева держала и тоже имеет диплом домашней учительницы по истории и географии. Мои две старшие дочери держали тоже этот экзамен. Когда я повезла мою дочь Асю, то было такое количество народа, приехавших на экзамен, и такой шум от общего говора, что мы не слышали, как ее вызывали. Ждали мы, ждали, наконец я пошла на разведку и узнала, что давно ее уже вызывали. Я спросила, кто председатель экзаменационной комиссии, и узнав, что это Александр Дмитриевич Мохначев
111, мой учитель русского языка и литературы, подошла к нему и рассказала, что произошло. Он мне ответил: «Приведите дочь», и сказал ей, что надеется, что она так же хорошо будет сдавать экзамены, как сдавала ее мать. Александр Дмитриевич считал меня одной из лучших своих учениц. Когда я не знала урока, он говорил: «Возьмите глаза в зубы, чтобы не разбились, и встряхните мозгами» или: «На что у вас голова — для <…>
112».
Отец сильно страдал от подагры. Раз, когда у него был припадок, и он не мог ходить, а лежал на диване в своем кабинете, мне пришли сказать, что он меня зовет. Я застала у него принца Александра Петровича Ольденбургского
113. Он привез с собой все, что нужно для лечения подагры синим светом. Тогда это было новшество. Я помогала принцу лечить ногу отца.
Моя мать баловала моего брата, и он пользовался этим, чтобы командовать над сестрами, особенно над сестрою Пушкиной. Меня он уважал и никогда не затрагивал. Я его звала «скотинкою», и это считалось ласкательным словом. Раз я его назвала тезкою, и он обиделся, так как я ему не объясняла, что означает это слово, просил его никогда так не называть, а звать по-старому «скотинкою». Видя, что Сашка уж очень командует сестрами, я его призвала к себе и сказала ему, что он должен дорожить любовью матери к себе, беречь эту любовь, но не пользоваться ею для того, чтобы командовать и осложнять жизнь сестрам, что он должен дорожить и дружбою с сестрами. Много лет спустя, я была уже замужем, а Сашка в Пажеском корпусе, моя мать за обедом сказала, что я Сашке портила жизнь, когда он был маленьким, но Сашка ее перебил и сказал: «Если бы не Сандра, я бы вырос мерзавцем». Но вопрос отца почему, он рассказал мое ему наставление.
На Пасху нас звали в Гатчину во дворец, и в нижнем этаже, в нескольких комнатах были спрятаны яйца деревянные и соломенные, в которых были подарки. Кто что находил, то ему и принадлежало. Накануне нам было сказано, что и Сашка поедет. Я хотела ему объяснить, что государь и императрица не ходят, как царь и царица в сказках, в коронах и мантиях, но мать сказала, что она сама ему расскажет, и когда я хотела рассказать мою мысль, мать меня перебила и сказала, что сама знает, что говорить. Только что мы начали искать яйца, и я к тому же держала пари с цесаревичем, что найду больше всех, как пришли мне сказать, что Ее Величество меня зовет: я объяснила цесаревичу, что не могу держать пари, и побежала. Нашла Сашку ревущего посреди зала на полу, а Их Величества, мои родители и другие приглашенные смотрели на него издали. Моя мать мне сказала, что она сама не знает, что случилось, и что Сашка отказался поцеловать руку императрицы и начал реветь. Произошло то, чего я боялась. Сашка решил, что его обманывают, и обиделся. «Простую даму назвала мамa императрицею». Я ему объяснила, что это большая честь для тех, кого Их Величества принимают запросто, и что они одевают короны лишь в торжественных случаях, и спросила: «Ты мне веришь?» Он ответил: «Ты никогда меня не обманывала». Тогда я ему указала на государя и на императрицу, подвела его к ним и заставила потом извиниться перед родителями. Когда я вернулась искать яйца, я нашла среди ранее найденных несколько неизвестно откуда появившихся: их положил мне цесаревич. Вскоре после этого, родная тетя моего мужа, графиня Елена Ивановна Шувалова
114 представлялась императрице, и та ей сказала: «Pourquoi votre neveu ne se deсide pas — vous ne savez pas ce qu’elle est gentille avec ses petits freres» [фр. «Почему ваш племянник не решается, неужели вы не знаете, какая она милая с своими младшими братьями»].
Ежедневно в Томникове отец принимал по утрам всех, у кого была просьба к нему. Один просил помощи, другой леса отстроить избу, или денег в долг, или просто заступничества или совета. Мы, его дочери, по очереди выходили до него, всех опрашивали и, так сказать, докладывали имена и просьбы тех, кто его ожидал. Раз, в мое дежурство, отдельно в стороне стояла группа пожилых крестьян, мне совершенно незнакомых. Опросив первую группу, я подошла к ним, но на мой вопрос, откуда они и по какому делу, я получила в ответ: «Самому скажем, тебе не скажем». На мой ответ, что «я дочь, скажите мне, я ему передам», они ответили опять, что мне они ничего не скажут, а знакомые крестьяне сказали, что те «чужие». Я рассказала отцу, и мы с ним пошли. Отпустив, поговорив с каждым, первую группу, отец подошел к «чужим». Они, как один человек, встали на колени. Отец их поднял. Выяснилось, что они были ходоки из саратовского имения отца и пришли его просить от имени всех волостей имения, чтобы отец «взял их себе опять в крепость». «С тобою нам хорошо жилось, возьми нас опять. Мы с нашей молодежью не справляемся — совсем от рук отбились».
Это было не то в 1887, не то в 1888 году. У нас были хорошие отношения с крестьянами. Отец до освобождения крестьян каждую деревню наделил землею или дарил базарную площадь и никогда не пользовался своими правами, шедшими против человеческого достоинства крестьян. Его горячо любили и отказывались [пропуск в рукописи]. Нас звали «наши барышни» или «наши баричи». Мы ездили на сельские работы; не умели мы ни косить, ни жать, но ворошили сено, своими силами складывали его в скирды. Как-то мы собрались все уже после наших свадеб на осень в Томниково; моя сестра Пушкина ждала ребенка и перед сном выходила на большую прогулку, я ходила с ней. Моя мать сказала нам зайти к церковному сторожу и сказать ему, какие облачения приготовить на следующий день. Сторожа не было дома, и жена его стала звать его и закричала ему: «Иди скорее — наши барышни тебя ждут». Моя сестра мне вполголоса заметила: «Хороши барышни», так как было очень заметно, что она ожидает.
В 1890 году зимою был поставлен в Эрмитажном театре «Царь Борис» графа Алексея Толстого
115. Мои сестры Демидова и Пушкина и я, а также троюродная сестра Долгорукая (Ферзен), М.П.Альбединская (Чихачева)
116 и С.И.Всеволожская (графиня Граббе)
117 играли бессловесных боярынь, которые попарно шли впереди царицы (М.А.Васильчиковой). В сцене, когда она объясняется с царем Борисом (А.А.Стаховичем старшим
118), она нам говорит: «А вы, голубушки, пойдите в сени, пождите там». Было бесконечное число репетиций, мы входили, выходили, кланялись. На генеральной репетиции, в присутствии Их Величеств, перед самым нашим выходом на сцену, мы объявили М.А.Васильчиковой, что нам надоело молчать и что, когда она нам скажет идти в сени, мы ей хором ответим: «Не пойдем». Она поверила и скомкала свою роль: не повернулась к нам, а через плечо сказала нам уйти. Мы, конечно, молча вышли. В антракте великая княгиня Елизавета Федоровна пришла за кулисы и сделала ей замечание, а она ответила, что виноваты мы. Нас великая княгиня просила больше не выкидывать шалостей, на что мы сказали, что никогда не думали, что М.А.[Васильчикова] так глупа, что нам поверит. Докладчиком послов, приносивших поздравления царю Борису в день его коронации, был Дмитрий Борисович Нейгардт
119. Последним из послов был Папский нунций (князь С.М.Волконский
120), затем шли мы (боярыни), и потом царица. И вот, вместо того, чтобы доложить Папского нунция, Нейгардт сказал: «Пупций Нанский», и поправившись: «Нанций Пупский». Начался такой гомерический хохот на сцене, за кулисами и в зале, что пришлось приостановить представление и спустить занавес.
В 1904 году весною я ездила с моим старшим сыном в Одессу, где он сдал переходной экзамен в той гимназии, где он учился, когда мы были в Одессе. Меня там чествовали, так как летом 1903 года мой муж покинул пост Одесского Градоначальника. Градоначальником тогда был Д.Б.Нейгардт, и вот на парадном обеде, данном им в мою честь, я ему, сидя рядом с ним, сказала после его тоста, когда он сказал, что мы с ним давно знакомы и вместе выступали на сцене Эрмитажного театра: «Я сейчас расскажу про Пупция Нанского». Он стал меня убеждать этого не делать и не портить его репутации.
Устраивали этот спектакль великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна: он был великолепен. Царевича Федора играл великий князь Сергей Александрович, Шведского королевича — великий князь Павел Александрович, царевну Ксению — Марина Мятлева
121. Устроители хотели и меня, но родители мне не позволили. Царицу-инокиню, мать царевича Димитрия, играла Софья Александровна Стахович
122. Шуйского — князь Дм. П. Гагарин
123. После последнего спектакля был ужин всех артистов под председательством великой княгини Елизаветы Федоровны, и всё же нам не разрешили участвовать. Последние акты мы не фигурировали, и, переодевшись, сидели в зале, и после последнего спектакля я сидела рядом с моим будущим мужем. На следующий день, когда я брала урок музыки, вошла его сестра графиня Фекла Павловна Стакельберг
124 и спросила меня: разрешаю ли я ей просить официально моей руки у моих родителей. И я стала невестою 6 февраля 1890 года.
Свадьба наша была 8-го апреля того же года в нашей домовой церкви, в доме моих родителей на Английской набережной, № 10. Церковь эта была одной из походных церквей императора Александра I, во имя Св. Власия и была подарена им моей прабабушке княгине Бутера
125. Образа на иконостасе были работы Неффа
126, того самого, по рисункам которого были сделаны мозаичные образа Исаакиевского собора в Петербурге. На нашей свадьбе был весь Петербург. Церковь наша невелика, и в ней было место лишь для Их Величеств, нас венчающихся, моих родителей, отца и мачехи моего мужа
127, ближайшего родства и шаферов; все остальные приглашенные стояли в так наз. Церковной зале (копии одной из зал дворца в Версале), так что государь, меня ведший в церковь, и я шли по образовавшемуся как бы коридору в толпе приглашенных. Я, увидев это издали, смутилась, и сказала государю: «Собрались поглазеть». Он улыбнулся и сказал: «Они не виноваты — их пригласили». Моими дружками были: мои три сестры, двоюродная сестра Балашева
128 (умершая 18 лет в 1896 году), две троюродные сестры Долгорукие (Ферзен
129 и Дитрихштейн
130), троюродная сестра Орлова (впоследствии вышедшая замуж за моего брата Ивана)
131. Шаферами: цесаревич, великие князья Георгий Александрович и Сергей Михайлович, мои два брата Иван и Роман. После свадьбы мы поехали на лошадях в Вартемяги, куда до нас поехали, также на лошадях, наши отцы. Там крестьяне и отец моего мужа встречали нас хлебом-солью.
В мае поехали в рязанские имения моего мужа Меньшие Можары Сапожковского уезда и Нагорное Ряжского уезда. Осенью вернулись опять в Вартемяги Санкт-Петербургской губернии и уезда, и потекла наша мирная семейная жизнь, длившаяся всего 15 лет с небольшим. На Рождество мы переехали в Петербург в № 28 на Гагаринской набережной (впоследствии названной Французской), где 4 февраля 1891 года у меня родился сын Павел.
У меня всего было восемь детей (все числа по старому стилю): Елисавета, род. 11 марта 1892 г. в доме Львовых в Москве; Александра, род. 8 октября 1893 г. в Вартемягах; Мария, род. 10 сентября 1894 г. в Берлине, в Русском Посольстве; Николай, род. 18 мая 1896 г. в Москве, в Левшинском переулке; Ольга, род. 25 апреля 1902 г. в Одессе, в Воронцовском дворце; Иван, род. 15 сентября 1903 г. в Вартемягах; Петр, род. 28 августа 1905 г. в Вартемягах — родился через два месяца после смерти моего мужа
132.
Мой муж на десять лет старше меня и по уму был выдающимся человеком. В 1877 году, будучи пажем, он прошел курс и выдержал экзамены в Артиллерийском училище, и в чине прапорщика попал в августе месяце на фронт в 22-ю артиллерийскую армейскую бригаду. Он был единственный сын моего свекра от первого брака с княжною Ольгой Эсперовной Белосельской-Белозерской
133. Два его брата, Андрей и Петр, скончались в раннем детстве и похоронены под церковью в Вартемягах
134. Родных сестер у него было три: баронесса Елена Павловна Мейендорф, у которой было 13 человек детей, графиня Фекла Павловна Стакельберг
135, бездетная, и баронесса Мария Павловна Кнорринг, у которой было 4 детей
136. В январе 1877 года мой свекр женился вторично (его первая жена скончалась в декабре 1869 г.) на Марии Александровне Комаровой, от которой у него было трое детей: светлейшая княгиня София Павловна Волконская
137 (8 человек детей); граф Александр Павлович
138, женатый сперва на Елене Павловне Демидовой (сын и дочь), с которой он развелся и женился на графине Софье Павловне Ферзен; графиня Ольга Павловна Олсуфьева (5 детей)
139. Трое последних — две полу-сестры и один полу-брат моего мужа, были, когда я вошла в Шуваловскую семью, совсем еще детьми, а мои золовки, родные сестры мужа, были все много старше меня, старшая из них на 12 лет. По окончании Турецкой войны муж мой перевелся в 5-ю Гвардейскую Конную батарею, где и прослужил до 1891 года, когда назначен был адъютантом великого князя Сергея Александровича, когда он получил назначение московского генерал-губернатора. Мой муж был очень любим всеми солдатами того взвода, которым он командовал: знал их семейные положения и помогал им. В 1889 году цесаревич Николай Александрович провел лагерное время в 1-й Гвардейской Конной батарее, которая стояла рядом с 5-й батареей, и как-то в разговоре сказал зятю моему графу Дмитрию Сергеевичу Шереметеву, что хотелось бы, чтобы все офицеры так знали своих солдат, как мой муж, и так были любимы ими.
В Москве, куда мы переселились летом 1891 года, мы прожили до весны 1896 года.
Ходынка
18 мая 1896 года, в субботу в 5 час. 25 мин. утра, родился у меня сын Николай. Из-за раннего часа мой муж позвонил в Кремль моему отцу лишь часов в 8. Отец мой был тогда министром Двора. В ответ на сообщение о рождении внука мой отец сказал моему мужу о том, что случилось на Ходынском поле. Немедля мой муж по телефону велел, чтобы была готова тройка, уверенный, что генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович поедет сразу на место катастрофы, и сам поехал в генерал-губернаторский дом. Во дворе дома он увидел офицеров Преображенского полка, собравшихся там, чтобы сняться группою с великим князем Сергеем Александровичем. Мой муж рассказал, что случилось, и они все были уверены, что великому князю будет не до группы. У великого князя, когда мой муж приехал, сидел министр юстиции Николай Валерьянович Муравьев
140. Как только министр вышел от великого князя, мой муж (он был тогда заведующим Двором) вошел к нему и доложил о заказанной тройке и высказал мнение, что великому князю следует поехать на Ходынское поле, но великий князь ответил, что он сперва снимется с преображенцами, а затем поедет в Кремль к государю, и что муж поедет с ним.
В карете начался разговор о том, что произошло, и великий князь, основываясь на докладе обер-полицмейстера А.А.Власовского
141 говорил, что ничего серьезного не произошло, а мой муж, зная подробности от моего отца, говорил, что катастрофа очень серьезная, и рассказал, как накануне чины министерства Императорского двора умоляли Власовского с вечера послать наряды полиции, так как народ прибывает тысячами; как Николай Николаевич Бер
142, возглавлявший комиссию, строившую увеселительные балаганы на Ходынском поле, не мог добиться свидания с Власовским, как Бер просил моего мужа помочь ему, и как моему мужу раз удалось поговорить по телефону с Власовским, а как во второй раз поздно ночью, когда он звонил обер-полицмейстеру, трубка была снята (впоследствии мы узнали, что у Власовского был весь цыганский хор, и он не желал, чтобы его беспокоили). В Кремле мой муж ждал великого князя в приемной, а когда, после долгого времени пребывания у государя, великий князь его позвал, чтобы ехать домой, мой муж видел великих князей, братьев государя Александра III и, следовательно, родных дядей царствовавшего государя, и понял, что все они одновременно были у государя. В карете великий князь Сергей Александрович сказал моему мужу: «Мы победили», и в разговоре выяснилось, что мой отец доложил государю, что ему и императрице не надо ехать на бал к французскому послу и что надо заказать народную панихиду в храме Христа Спасителя, и объехать все больницы. Только последнее было исполнено. Великие князья были против двух первых предложений отца, считая, что не надо преувеличивать происшедшее, что всегда в толпе могут быть несчастные случаи, и сказали государю, что в случае, если будет поступлено по совету министра Двора, они все подадут в отставку. Муж отстаивал мнение моего отца, а великий князь Сергей Александрович верил докладу Власовского.
Иллюстрация отношения Власовского к происшедшему: через два дня его встретил А.А.Козлов
143, который за много лет до Власовского был московским обер-полицмейстером, и выразил ему свое сочувствие, на что Власовский ответил, что в толпе часто бывают несчастия, и что он не считает себя виноватым. Я не помню число убитых на Ходынке и не помню цифру, сказанную Власовским, но помню, что днем, когда мои родители были у нас и отец сказал доложенную цифру, мой муж сел к телефону и позвонил во все полицейские участки и больницы и записал ответы, сколько в каждой мертвецкой было трупов, и когда эти цифры были сложены, то получилась цифра, чуть не в 100 раз большая
144. Больницы дали также число раненых. Отец переписал это начисто и повез к императрице Марии Федоровне, которая его просила узнать точно, сколько было убито и сколько ранено. Императрица-мать понесла эту записку государю, но государь верил великому князю Сергею Александровичу. При министерстве Двора мой отец учредил на время коронации бюро для корреспондентов всех стран мира, приехавших на празднество, и они получали сведения для своих газет. Великий князь Сергей Александрович через несколько дней просил моего мужа поехать к моему отцу и сказать ему, что это бюро по его приказанию ведет пропаганду за министерство Двора, против него, генерал-губернатора. Мой муж отказался ехать, сказав, что он вполне разделяет мнение моего отца на событие, что, зная моего отца, он уверен, что под его начальством находящееся бюро не ведет пропаганды, а говорит лишь факты, так как мой отец никогда не вел никаких интриг, и что муж как заведующий двором великого князя останется в этой должности до конца коронации, а затем подаст в отставку, так как взгляды великого князя и его совершенно различны. Николаю Вал. Муравьеву
145 высочайше повелено было расследовать, кто виноват в случившемся: министр Двора или гражданская власть. Он как-то очень быстро в несколько дней дал заключение, что виноват министр Двора. Мой отец доложил государю, что его это расследование не удовлетворяет, что он не считает ни себя, ни своих подчиненных виноватыми, так как у министра Двора полицейской охраны нет, и что он настаивает на сенатском расследовании, что по окончании коронационных торжеств он уедет к себе в имение в Тамбовскую губернию, и будет ожидать окончания ревизии, и, если таковая найдет, что виновато Министерство Императорского двора, он подаст в отставку. После коронации государь и молодая императрица поехали в имение великого князя Сергея Александровича Ильинское
146, и лишь когда они вернулись к себе в Петергоф, муж мой смог приехать в Вартемяги, где я уже была с детьми.
Меня вызвала к себе великая княгиня Александра Иосифовна (жена великого князя Константина Николаевича). Когда я вошла к ней в Мраморном дворце, она пошла мне навстречу со словами: «J’espere que vous etes fiere de votre mari: mon beau-pere, l’Empereur Nicolas (Николай I) aurait approuve sa conduite et envoye Serge en Siberie en costume de lawn-tennis» [фр. «Я надеюсь, что вы гордитесь супругом вашим — мой свекор император Николай I одобрил бы его поведение и послал бы Сергея в Сибирь в наряде теннисиста»].
Почти одновременно пригласил меня завтракать великий князь Михаил Николаевич. После завтрака он сказал своим сыновьям и свите, что хочет поговорить со мною, сел у окна своего кабинета, выходящего на Дворцовую набережную, и посадил меня так, чтобы проходившие меня видели, сказав: «Я хочу, чтобы Петербург знал, что вы у меня». Это окно все знали, и, проходя, смотрели: там ли великий князь, и дамы кланялись, военные становились во фронт, статские снимали шляпы. Великий князь подробно меня расспросил о всем, что я выше изложила. Месяца через полтора я получила от отца телеграмму из Ново-Томникова, в которой он сообщал, что едет на некоторое время в Петергоф и приглашает нас обоих приехать пожить с ним. Мы к назначенному дню были в Петергофе, и на наш вопрос, почему он приехал, мой отец показал нам телеграмму, полученную им от государя, в которой было сказано, что императрица в первый раз поедет по России, а затем по иностранным дворам, и что государь хотел бы, чтобы «Вы, дорогой Илларион Иванович, нам сопутствовали». Означало ли это, что сенатское расследование, которое было Высочайше повелено после коронации и во главе которого стоял сенатор граф Константин Пален
147 (когда-то раньше бывший министром юстиции), нашло, что виновата административная власть, а Министерство Двора вполне обелено, или вообще доброе отношение государя к моему отцу? Как это узнать до следующего утра, когда моему отцу было назначено быть у государя? Граф Пален был в Петергофе в одном из Гатчинских домов, в этом же доме, в том же коридоре жили две фрейлины императрицы: княжны М.В.Барятинская
148 и Екатерина Петровна Васильчикова
149. Когда мы это узнали, я предложила пойти к Мари Барятинской и Катрусе
150 Васильчиковой, с которыми у меня были отличные отношения, и постараться разузнать. Отец согласился. Они страшно обрадовались, узнав, что мой отец вызван государем в Петергоф, и обсудив втроем вопрос, как выяснить положение, мы решили, что я пойду к графу Палену, но его не было дома; тогда одному из выездных было поручено прийти сказать, как только граф вернется. Выездной вовремя нам это сообщил, и я выбежала в коридор навстречу графу Палену. На мой вопрос, граф Пален мне ответил: «Je n’ai pas le droit de tout vous dire, mais vous pouvez dire а votre Pere, qu’il peut en toute tranquillite aller demain matin chez Sa Majestev» [фр. «Я не имею права обо всем вам рассказать, но вы можете передать вашему отцу, что он может совершенно спокойно пойти завтра утром к Его Императорскому Величеству»].
Поделившись радостной вестью с Мари и Катрусей
151 (они обе ценили и любили моего отца), я побежала к отцу, который меня встретил словами: «Где ты так долго пропадала?» Но когда я ему всё рассказала, он понял, что я не могла вернуться к нему раньше. Он, конечно, волновался и видимо успокоился, когда я ему передала слова графа Палена. Мы пожили у отца в Петергофе до отъезда Их Величеств, а затем, вернулись к себе в Вартемяги. Сперва Их Величества поехали по России: в Москве на вокзале (они не выезжали в город) их встретил губернатор Александр Григорьевич Булыгин
152, а не генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна, которые, узнав о результате сенатского расследования, спешно накануне уехали в Дармштадт к брату великой княгини принцу Эрнст-Людвигу Гессенскому.
Мы с мужем решили, что не время теперь ему уходить из заведующих двором великого князя Сергея Александровича, когда тот был как бы в опале, но когда по окончании путешествия по России и объезда всех европейских столиц (Вена, Берлин, Копенгаген, Лондон и Париж) Их Величества поехали в Дармштадт (отец мой из Парижа вернулся к себе), и пожив там, возвратились в Россию в одном поезде с великим князем Сергеем Александровичем и великой княгинею Елизаветой Федоровной, мой муж написал великому князю, прося его освободить от должности заведующего его Двором и адъютанта, и причислен был к Министерству внутренних дел. Причину он дал болезнь своего отца, который в 1896 году в августе был разбит параличом.
Надо сказать, что за пятилетнюю нашу жизнь в Москве с 1891 по 1896 год у нас установились очень, скажу, близкие отношения с великим князем и великой княгиней. Мне было дано великой княгиней распоряжение звонить по телефону и спрашивать: могу ли я завтракать у нее в такой-то день. Они запросто бывали у нас, но когда мой муж явился к великому князю, чтобы проститься с ним, и просил быть принятым великой княгиней, она его не приняла. Тогда я не просила с этого дня представления у великой княгини, так как к тому же на большом приеме в Зимнем дворце великая княгиня сделала вид, что не заметила мою мать, и не поздоровалась с ней. Мой свекр, будучи варшавским генерал-губернатором, заболел: его разбил паралич (как раз во время путешествия государя и молодой императрицы по России). Когда в царском поезде скончался министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский
153, и государь хотел назначить министром иностранных дел моего свекра, он не смог быть на вокзале из-за паралича, и назначение не состоялось. Свекр мой с 1897 года много лечился заграницей, и мой муж его сопровождал. В 1897 году, в апреле месяце, государь вдруг на одном из докладов моего отца сказал ему, вспомнив, что при воцарении государя отец просил его уволить и что тогда государь его задержал, — что теперь он согласен на его увольнение. На вопрос отца: «Кому передать Министерство?» — ответил: «Временно барону Фредериксу
154».
Это было за несколько дней до дня рождения великого князя Сергея Александровича — 29 апреля, — так что мы все считали это компенсацией. Я была с детьми в Вартемягах, а мой муж за границей со своим отцом. Отец меня выписал в Санкт-Петербург, чтобы мне это сказать. Я прожила несколько дней у родителей. В один из дней ко мне приехала Екатерина Николаевна Козляинова
155 (впоследствии вышедшая замуж за Николая Вл. Струкова), фрейлина великой княгини Елизаветы Федоровны, и сказала мне, что приехала по поручению великой княгини сказать, что она меня по-старому любит, нисколько ко мне не изменилась, что я могу по-старому по телефону спрашивать великую княгиню, могу ли я приехать. Меня возмутило это поручение, но я и вида не подала, сказала, что подумаю, и просила Екатерину Николаевну попросить ко мне приехать Владимира Серг. Гадона
156 и Владимира Ф. Джунковского
157, адъютантов великого князя Сергея Александровича. Когда они оба на следующий день были у меня, я рассказала случившееся и просила их спросить великую княгиню: «Какая разница между женою великого князя и женою частного человека? Пошла бы она в дом, где хозяйка не принимает ее мужа и не поздоровалась с ее матерью?» Оба они возмутились и заявили: «Этого не может быть. Это Китти Козляинова напутала». Я сказала, что рада буду, ежели это окажется недоразумением, но что если это поручение было точно передано, то я просила передать великой княгине, что в день, когда она примет моего мужа, я попрошу ее меня принять. Через день они оба были у меня и сознались, что великая княгиня дала вышеизложенное поручение Екатерине Николаевне Козляиновой, но что она отрицает, что сознательно не поздоровалась с моей матерью, — она ее якобы не заметила, что трудно было, так как моя мать стояла в первой группе cercle’a, и что императрица и великая княгиня Мария Павловна, шедшая до великой княгини Елизаветы Федоровны, с нею поздоровались, так же как и те великие княгини, которые шли за великой княгиней Елизаветой Федоровной.
Так всё продолжалось до 1903 года. Великий князь Сергей Александрович видался с моим мужем, великая княгиня его не принимала, а я не просила представления у великой княгини, и лишь по настоянию свекра, уезжая из Москвы и едучи на вокзал, я расписалась в книге великой княгини. Мой парализованный свекр жил в Москве, и мы часто с мужем к нему ездили. В 1903 году на 25 января была назначена свадьба полу-брата моего мужа с Еленой Павловной Демидовой. Мы с мужем приехали заранее: жили у моего свекра. Как-то, когда я вернулась домой, мачеха моего мужа мне сказала: «Je t’ai inscrite sur la liste des dames de la Grande Duchesse, qui demandent une presentation» [фр. «Я написала тебя у великой княгини на списке дам, которые просят представления»]. «De quel droit?» [фр. «По какому праву?»], ответила я, и сейчас же позвонила графине Александре Андреевне Олсуфьевой, рожд. Миклашевской
158, гофмейстерине великой княгини Елизаветы Федоровны, прося ее вычеркнуть мое имя из списка желающих представиться великой княгине. Та стала уговаривать меня этого не делать: «Пора это прекратить» и т.д., — я ответила, что не мне делать первый шаг, а великой княгине, так как она передо мною виновата, а не я перед ней.
После свадьбы был прием на Поварской в доме моего свекра
159. Великая княгиня поздоровалась и со мною, и с моим мужем, но я держалась подальше от нее, и не было никакого примирения. Вскоре после свадьбы моего шурина меня позвала к телефону графиня Олсуфьева и сказала, что великая княгиня хочет меня видеть и спросила, приеду ли я. Я ответила, что мои родители меня хорошо воспитали, и что на зов великой княгини я поеду, но с одним условием, что мы будем говорить по существу, то есть о недоразумении, возникшем между нами, а не о моих детях и погоде. Дня через два мне было назначено «прибыть» во дворец села Нескучного, где тогда жили великий князь и великая княгиня
160. Я отправилась; на верхней площадке лестницы меня ждали В.С.Гадон и Вл. Ф. Джунковский, которые мне сказали, что великий князь Сергей Александрович хочет меня видеть после моего разговора с великою княгинею, и что они поочередно будут дежурить, чтобы меня поймать, когда я буду уходить, для доклада великому князю. Я пошла к великой княгине; она стала меня расспрашивать о моих детях; я ее прервала, спросив ее: «Did Countess Olsufieff tell you, Madame, that I consented to come to talk things over, but not about my children?» [англ. «Мадам, сказала ли вам графиня Олсуфьева, что я согласна прийти обсудить наши дела, но не моих детей?»], и начался разговор по существу. Она мне сказала, что она меня всегда любила со дня, когда узнала меня еще девочкой (в 1885 году). Я ответила, что я не верю этому, так как если бы она меня любила, то не поверила бы сплетням, а вызвала меня к себе и спросила бы меня, что правда в том, что ей рассказывают. «And, Madame, I know who did it» [англ. «И, мадам, я знаю, кто это делал»]. На ее вопрос, кто, я ответила: «It’s Masha Wasilchikoff», которая всегда ревновала меня к великой княгине. Тогда она упрекнула моего мужа, что он ушел от великого князя, когда они были как бы в «опале». Я сказала, что это не верно, так как мой муж ушел тогда, когда она и великий князь вернулись в Россию в Царском поезде, вместе с Их Величествами: «Your husband was against Serge» [англ. «Ваш муж был против Сержа»]. Я ответила: «No, Madame, he was never against the Grand Duke, he was not always of the same opinion, and said it frankly, and the Grand Duke always received him — you didn’t want to see him» [англ. «Нет, мадам, он никогда не был против великого князя, он не всегда разделял его мнение, но открыто это говорил, и великий князь его всегда принимал — вы его не захотели видеть»]. Разговор длился час — я ей сказала, что я никогда бы не встала на место Маши Васильчиковой, которую мой дядя Эммануил Нарышкин звал «фрейлиной заднего двора», что я всегда ее любила, но горничной ее я бы никогда не согласилась бы быть, чего Маша Васильчикова не могла понять и ревновала меня. Наконец, великая княгиня сказала: «Sandra, now everything is forgotten and forgiven» [англ. «Сандра, отныне все забыто и прощено»], на что я ответила: «No, Madame, nothing is forgotten and forgiven, until the day you will receive my husband» [англ. «Нет, мадам, ничто не забыто и не прощено, покамест вы не примете моего мужа»]. Она улыбнулась и сказала: «Tell him to come tomorrow morning» [англ. «Скажите ему прийти завтра утром»]. Тогда мы поговорили о детях и расстались. На площадке лестницы стояли Гадон и Джунковский; один из них побежал за великим князем, которому, когда он пришел, я сказала, что мой муж завтра будет у великой княгини, и мы с великим князем поцеловались.
Мы с мужем прожили у его отца долго. Наши друзья по предыдущей нашей жизни в Москве, давая вечера, нас не звали, за исключением Д.Ф.Трепова
161, который лично заехал ко мне, чтобы нас пригласить. Я ему сказала о наших отношениях с великим князем и великой княгинею, и он отвечал, что знает о них и что это его не касается. Бал его совпал со днем, когда мой муж был у великой княгини, никто в Москве не знал о происшедшем. Мне смешно было видеть, как старые знакомые от меня шарахались. Я танцевала мазурку с Гадоном и Джунковским, мы сидели в первом ряду. Как только стали раздавать цветы, великий князь принес первый букет мне, а мой муж понес первый букет великой княгине. Трепов, следивший за мной, подошел и спросил: «Когда произошло примирение?» Я ответила: «Сегодня утром». «Отчего вы мне не сказали?» Я ответила: «Мне смешно было смотреть, как меня избегали». И посыпались букеты, ленты, у меня был сногсшибательный успех. Ну, и человечество?! И со дня примирения начались опять хорошие отношения с великокняжескою четою.
Когда был убит великий князь Сергей Александрович, мы с мужем выехали в Москву и были на всех панихидах, на которых были «свои», а когда был убит мой муж, великая княгиня приехала из Ильинского и провела со мной все дни (кроме 29 июня, сказав, что этот день она должна провести «with the children» [англ. «с детьми»] — великою княжною Марией Павловной и великим князем Дмитрием Павловичем, так как это день именин их отца, и проводила меня в день моего отъезда в Вартемяги с телом моего мужа.
Зимою 1896 года я пошла в Москве гулять со своими двумя старшими детьми. Дойдя до площади храма Христа Спасителя, я хотела повернуть на бульвар, но моя дочь, которой тогда было 4 года, объявила, что надо пойти на площадь. Я долго ее убеждала, но она стояла на своем; наконец, я сказала, что мы с Павликом не пойдем на площадь, а она в ответ сказала, что пойдет одна. Я ей сказала: «Иди». Мой сын мне сказал, что он боится, что его сестру задавят экипажи, но я его успокоила словами: «Поверь, она скоро нас нагонит». Этот разговор слушал, улыбаясь, старый крестьянин в полушубке, с нахлобученной глубоко меховой шапкой, и я помню, что я сказала дочери: «Видишь, дедушка смеется над тобой, что ты хочешь гулять по площади». Мое предсказание сбылось, очень быстро моя дочь нас нагнала. Я ее не ругала, а лишь сказала, что надо слушаться старших. Погуляв, мы вернулись домой (в Старо-Левшинском переулке), и я совершенно забыла бы это мелкое происшествие, если бы не последующие события. Через несколько дней был домашний спектакль у Самариных, но так как я неважно себя чувствовала, мы решили остаться дома
162. Вечером уже после обеда меня позвала к телефону госпожа Самарина
163, и стала просить нас приехать, говоря, что графиня Софья Андреевна Толстая
164 и ее дочь Татьяна Львовна просили пригласить их на спектакль, чтобы познакомиться со мною по поручению графа Льва Николаевича. Пришлось одеваться, и мы поехали, не понимая, в чем дело. Графиня Софья Андреевна, познакомившись со мной, пригласила нас бывать у них по субботам вечером, настаивая, чтобы в ближайшую субботу мы были бы у них в Хамовническом переулке, прибавив, обращаясь ко мне: «Лев Николаевич хочет с вами познакомиться». Удивленно я спросила: «Почему?» и получила ответ: «Он сам вам всё расскажет».
Через два дня великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна поехали в Петербург, и мой муж как заведующий Двором поехал с ними, а я не решилась ехать к Толстым одна. На следующий же день, в воскресенье, графиня Софья Андреевна и Татьяна Львовна
165 были у меня и просили приехать в будущую субботу, и Софья Андреевна сказала, что Лев Николаевич ее обвинил в незнании светских правил и «приказал» сделать мне визит и пригласить меня. На мой вопрос о причине желания Льва Николаевича меня видеть мне было повторено, что он сам всё расскажет, и что он хочет со мной познакомиться. Великокняжеская чета и мой муж с ними задерживались в Петербурге, но я решила, что я не могу не поехать к Толстым, и, попросив Алексея Александровича Стаховича поехать со мною, отправилась в следующую субботу.
В дверях большой комнаты (залы) меня встретила графиня С.А.Толстая словами: «А Лев Николаевич еще не вернулся из бани. Я ему напомнила, что вы будете, на что он ответил: “Тем более, мне надо вымыться”». В зале в одном углу у фортепиано кто-то играл, кто-то пел, а в другой стороне стоял длинный стол с чаем и всякими сладостями. Все места были заняты, кроме двух — одно с чайным прибором, другое без него. На первом месте хозяйка дома меня усадила. Вскоре пришел Толстой и сел рядом со мной. Ему подали кашу с прованским маслом. И тут-то он мне сказал, что старик-крестьянин в полушубке, который, улыбаясь, слушал мой разговор с дочерью, был он, что ему понравилось, что я ее убеждала, а не приказывала, что, когда она вернулась ко мне, я ее не бранила и <не> сказала, что я ее накажу за непослушание, как делают некоторые неразумные матери, и что он решил со мною познакомиться. И пошел за нами, когда я вошла в дом (мы жили в особняке), он прошел к нам на двор и спросил, кто тут живет. Дворник сперва накричал на него, предлагая не шляться по чужим дворам, а потом всё же согласился назвать нас. Дословно разговора я не помню — помню, что он писал тогда «Воскресенье» и посетил в этот день женскую тюрьму. Помню, что он сказал что-то нелестное о женщинах и что я горою встала на нашу защиту. Страшно захотелось мне курить, я долго терпела, наконец, в конце разговора, сказала: «Знаю, что вы против курения, но разрешите мне курить». «Вы курите, наконец-то я нашел ваш недостаток, и он единственный». Я с гордостью вспоминаю эти слова. В моем альбоме он написал: «Пожалуйста, не курите». Моя дочь до сих пор уверяет, что только благодаря ей я познакомилась с графом Львом Николаевичем Толстым.
Мой муж с 1896 года до начала 1898 года был причислен к министерству внутренних дел, а в самом начале 1898 года был назначен исполняющим должность одесского градоначальника. И в марте месяце мы поехали туда, сперва без детей, и жили в гостинице. В Одессе был Воронцовский дворец
166, построенный моим прадедом (со стороны матери) светлейшим князем Михаилом Семеновичем Воронцовым, который принадлежал тоже брату моей матери, принявшему при наследии майората титул светлейшего князя Воронцова и называвшемуся cветлейшим князем Воронцовым — графом Шуваловым
167. По совету моей матери, я просила его сдать нам дворец; он не соглашался сдавать, но дал мне пользование им на условиях, что он сделает капитальный ремонт, а я всё остальное. Дворец давно был необитаем, рамы сгнили, водопровод попорчен и т.д. Занявшись всем этим, выписавши всю мою обстановку, когда ремонт был окончен и мебель расставлена, я поехала за детьми в Вартемяги и перевезла их в Одессу. Дворец стоит на скале над самым портом с чудным видом на море и небольшим садом, который раньше спускался до самого моря, но часть его была отчуждена для порта. В нашем саду постоянно ночевали босяки, и полиция, по нашем переезде, разгоняла их, и был установлен постоянный пост. Я просила полицмейстера, с согласия моего мужа, снять пост, так как верю босякам, и через несколько дней получила по почте благодарственное письмо от босяков, в котором они меня благодарили, и давали мне честное босяцкое слово, что ничего у меня не пропадет, что я могу оставлять в саду и на террасах все, что я хочу, и не затворять на ночь дверей в дом, так как ничего у меня не будет пропадать. И за все пять лет, что мы жили в Одессе, ничего, никогда у нас не пропало, никаких попыток войти в дом не было, хотя не было никакой охраны, а когда мы покидали Одессу, то получили в простой папке благодарственный адрес от босяков за доброе к ним отношение и выражение грусти о нашем отъезде. К адресу были приложены листы, покрытые многочисленными подписями.
Одесса за время градоначальства моего мужа, по мнению ее знавших, стала «столичным» городом. Муж не брал свое жалованье, а организовал страхование полиции: уговорил всех владельцев заводов и фабрик построить больницу, где рабочие лечились даром. Вклады были рассчитаны по количеству рабочих, работающих на заводе. Не помню точно, но, кажется, что на каждых 50 рабочих хозяева должны были уплатить сооружение одной кровати и оплачивание ее содержания; дала сумму денег казна, были частные пожертвования (в том числе и мы), и была выстроена чудная больница, где, кроме именных кроватей, было целое отделение для общественного пользования; улицы были чистые, дома с номерами. Был один еврейский погром: муж ездил сам по городу, усмиряя толпу. Не было дано ни одного выстрела, никто не был ранен, окончился погром быстро и обошелся лишь вспарыванием еврейских пуховиков. Две весны подряд была в Одессе чума, занесенная крысами с пароходов. И дальше Одессы она не пошла, благодаря вовремя принятым разумным мерам. Муж за это был произведен в генерал-майоры и утвержден в должности. Помню докторов Бурду и Гамалею
168, помогавших моему мужу.
В 1901 году была очень суровая зима со снегом. Появились допотопные сани, что как-то не вязалось с одесскою флорою. Под самое Рождество пришли, утром 24 декабря, два молодых человека к моему мужу сказать, что 5 поездов стоят на путях, занесенных снегом, не имея возможности двинуться. Пассажиры сидели без еды, без огня (электричество в вагонах потухло) и большинство без теплой одежды, ведь ехали на юг. В складах Красного Креста были тюки с теплою одеждою (полушубками, шапками, валенками, башлыками и рукавицами), которые ждали погрузки на пароход, идущий на Дальний Восток. Тогда была Китайская война
169, и Ее Величество государыня императрица Мария Федоровна посылала эти вещи в подарок, не помню какой части, коей она была шефом. Муж был по должности председателем местного отдела Красного Креста, а я товарищем председателя. Муж пришел ко мне посоветоваться, и я ему сказала, что он прав, что надо вскрыть эти тюки. Это было сделано, и пять, так сказать, обозов, в каждом по врачу и по несколько человек волонтеров, нагруженные теплыми вещами, были снаряжены спасать пассажиров. Каждый, получавший экипировку, подписывал обязательство вернуть вещи через 48 часов [после] его приезда в Одессу. (Кроме двух, все вернули.) Все были благополучно доставлены по своим домам. Муж написал и послал рапорт в Главное управление Красного Креста в Петербург, сказав, между прочим, что недостающие вещи он возместит, и получил ответ, что он превысил свои полномочия, но что окончательный ответ будет ему дан после доклада Его Величеству в такой-то день. Мы с нетерпением ждали этого дня. Помню, как открылась дверь кабинета моего мужа и как он с телеграммою в руке шел по зале ко мне с радостным лицом. Телеграмма была личная Ее Величества, благодарящая его и всех его сотрудников. Через несколько дней, как только железнодорожные пути были очищены, я поехала в Петербург, так как получила телеграмму от отца, что моя мать больна. Приехавши в Санкт-Петербург, я позвонила великой княгине Ксении Александровне о своем приезде, и она меня позвала завтракать на следующий день. Я зашла к матери перед отходом, и она сказала: «Оn vient de me telephoner d’Anichkoff — Sa Majeste viendra me voir aujourd’hui а 3 heures et еlle veut te voir aussi, ainsi ne tarde pas» [фр. «Мне только что звонили из Аничкова дворца — Ее Высочество приедет ко мне в 3 часа и хочет тоже повидаться с тобой, поэтому не опаздывай»]. Без четверти три я была дома и к ужасу увидела внизу в передней казака императрицы. Так как шел мокрый снег, а я ехала в санях, то я хотела пробраться к себе и привести себя в порядок. Но мне это не удалось. Мать меня окликнула, узнав мои шаги, и я ответила: «Я сейчас приду, я совсем мокрая». Но это я услышала голос Ее Величества: «Мне все равно, что ты мокрая — иди сюда». Я вошла в гостиную моей матери. Императрица шла мне навстречу со словами: «Je veux encore une fois en ta personne remercier ton mari pour ce qu’il a fait! C’est admirable et je te prie de ne pas oublier de lui evcrire que je lui suis infiniment reconnaissante» [фр. «Я хочу снова поблагодарить в твоем лице твоего мужа за то, что он сделал. Это поразительно, и я тебя прошу не забыть ему писать о том, что я ему очень признательна»].
Я начала говорить, что мы благодарны Ее Величеству за ее отношение, но императрица меня перервала и сказала: «Non, c’est moi qui vous remercie tous les deux; et si tout le monde agissait comme ton mari et toi, la Croix Rouge aurait ete populaire. Et maintenant, raconte-moi tout en detail» [фр. «нет, наоборот, я же вас обоих благодарю, да если бы все люди поступали как ты и твой муж, Красный Крест стал бы очень популярным. А теперь расскажи мне все в подробностях»]. Ее Величество села, посадила меня рядом с собою, ставила вопросы и сказала, между прочим, что она приказала дополнить то, что не было возвращено пассажирами. Я в тот же день написала мужу.
Перед отъездом в Одессу, я, как полагалось, была принята Ее Величеством государыней Императрицей Марией Федоровной, и она мне сказала, что ежели я наткнусь на случаи, заслуживающие внимания: острой нужды и пр., чтоб я прямо ей об этом написала. Я получила из Москвы письмо Вл. Ф. Джунковского, написавшего мне по приказанию великой княгини Елизаветы Федоровны о кадете Жоржике Муравьеве
170, нуждающемся полечиться на одесских лиманах. Я ответила, что займусь им, и Жоржик приехал. Сперва мы его взяли к себе, собрана была консультация. Случай был запущенный: Жоржик ушиб ногу в колене, у него было воспаление и высокая температура. Врачи решили попробовать лечение грязевыми ваннами на Хаджибейском лимане, но лечение не помогло. Опять консультация, которая вынесла решение, что необходимо ампутировать ногу. Родители Жоржика жили в Туркестане; отец его был полковником в одном из тамошних полков. Я написала им; мать приехала и дала согласие на ампутацию. Московский Кадетский корпус принял его обратно, но через год я получила письмо от его отца, что у Жоржика сверх туберкулеза колена обнаружился туберкулез легкого, что врачи настаивают на помещении его в санаторию. Я написала Ее Величеству. В учреждениях ведомства императрицы Марии была санатория в Финляндии в Халила
171; Ее Величество приказала принять Жоржика на одну из стипендий Ее Имени. Вскоре я получила опять письмо от отца Жоржика, что врачи в Халиле, куда он ездил навестить сына, дают ему три года жизни. Письмо было полно отчаяния, ни о чем он не просил, а лишь болел душою, что сына он больше не увидит и что он никоим образом не может перевестись поближе к сыну. Я была тогда за границей, просить Ее Величество о переводе полковника Муравьева я не решилась, но оставить без ответа такое письмо я не могла, и я написала моей матери, приложив письмо Муравьева и рассказав в общих чертах всю историю Жоржика. Очень скоро я получила от матери ответ, что императрица велела мне передать, что она займется этим вопросом. Муравьеву я написала лишь сочувственное письмо. Прошло некоторое время, и я получила от него письмо из Санкт-Петербурга, в котором он рассказывает, что вдруг, по Высочайшему повелению, он был прикомандирован к Главному штабу. Когда он являлся военному министру Куропаткину
172, тот ему сказал, что его перевод состоялся по личному желанию государыни императрицы Марии Федоровны, и спросил его: откуда Ее Величество его знает, и сказал, что он должен просить представления Ее Величеству и благодарить. Он просил, был принят, благодарил, а императрица ему сказала: «Благодарите не меня, а такую-то (назвав меня), я от нее узнала». Жоржик скончался ровно через два года. Началась Японская война. С какой-то маленькой станции Сибирской железной дороги я получила письмо от Муравьева, в котором он говорил, что всегда молится за Ее Величество и за меня, и что, если он будет убит, то его последняя молитва будет за нас. Я просила представления у Ее Величества, она выслушала мои слова и сказала: «Grace а toi, il y a quelqu’un qui prie pour moi» [фр. «Благодаря тебе, хоть кто-то молится за меня»].
В 1903 году весною мы Одессу покинули. Причиною отъезда было следующее. В то время Департамент полиции и великий князь Сергей Александрович были за введение на фабриках агентов, которые устраивали бы лекции, спектакли, библиотеки и одновременно следили бы за левыми элементами, которые, по их указанию, арестовывались. Инициатором был некий Зубатов, служивший в Департаменте полиции, так что это носило название «зубатовщины». Муж получил от министра внутренних дел Плеве
173 сообщение, что очередь за Одессою, и что ему надо ввести это на тамошних заводах и фабриках. Муж, который считал, что эта мера не достойна правительства, был возмущен и поехал в Санкт-Петербург и письменно докладывал свое мнение, но министр настаивал, и муж отказался это вводить и подал в отставку. Ко всему прочему, во главе этой организации была назначена некая Вильбушевич
174, которая, по сведениям мужа, была двойною агентшей. Уходя, муж подал докладную записку, в которой подробно высказался и предсказал не позже 6 месяцев бунт рабочих, которые за все 5 лет градоначальства мужа ни разу не бунтовали, так как видели заботу об их благосостоянии и очень уважали мужа. Мы поехали из Одессы к себе в Вартемяги; муж был прикомандирован к Министерству внутренних дел. Градоначальником в Одессу был назначен почтенный генерал Арсеньев
175.
В конце лета в Одессе произошел бунт рабочих, и я получила телеграмму от министра внутренних дел Плеве, спрашивающего, может ли он приехать завтракать в такой-то день; я, конечно, ответила утвердительно. Когда я вышла его встречать, он мне сказал, что приехал исключительно для того, чтобы заявить мне, что я должна гордиться своим мужем, что он был прав, и что теперь ему, Плеве, предстоит бороться с теми, кто проводит эту систему. Провожали нас из Одессы очень сердечно, и жаль было уезжать. Муж любил свою работу, и у меня было много дела по благотворительности.
С 1903 по весну 1905 года мы жили летом в Вартемягах, зимою в Санкт-Петербурге. Муж постоянно ездил по командировкам для борьбы то с чумою, то с холерою в Баку, на Персидскую границу, на Волгу. В 1905 году был убит в Москве (4 февраля) великий князь Сергей Александрович; на его место был назначен Александр Александрович Козлов, который, когда государь его вызвал к себе и сказал ему о желании его назначить, сказал, что поедет, лишь ежели мой муж согласится ехать тоже. Муж сказал, что в такое время нельзя отказываться, но что он просит назначить его градоначальником, а не обер-полицмейстером Москвы. Я была против, умоляла мужа отказаться, предчувствия чего-то ужасного меня мучили, но муж на все мои мольбы отвечал, что в такое беспокойное время не имеешь права отказываться, даже когда предлагаемое назначение было ниже предыдущего (из попов в дьяконы, как я говорила).
В марте мы вдвоем, без детей, поехали в Москву; дом обер-полицмейстера на Тверском бульваре, где мы должны жить, был в полном ремонте. Я скоро вернулась в Вартемяги и начала хлопотать о том, где бы мне поместиться с детьми до окончания ремонта. Я обратилась к князю Николаю Дмитриевичу Оболенскому
176, прося помочь мне найти пристанище, и по его докладу, государь дал в мое распоряжение нижний этаж Петровского дворца. Тогда я перевезла детей в Москву — на вокзале меня встретил А.А.Козлов, сказав, что муж мой очень занят, а впоследствии я узнала, что муж получал угрожающие письма, в последнем было сказано, что его убьют вместе с его «щенятами», и генерал-губернатор уговорил его не встречать меня; я поняла телеграмму, которую я получила от мужа за день до моего отъезда из Вартемяг, торопящую мой приезд в Москву. Я каждый день ездила завтракать к мужу, иногда с кем-нибудь из детей, а он часто вечером или днем заезжал к нам в Петровский дворец.
28 июня, как всегда, я завтракала с мужем на Тверском бульваре и посидела с ним после завтрака. Зашла ко мне княгиня Вера Владимировна Орбельяни, рожденная графиня Клейнмихель (впоследствии, овдовев, она вышла замуж за Вадима Николаевича Шебеко)
177. Муж сказал, что будет обедать у меня, <одно слово неразб.> был Борис Михайлович Петрово-Соловово
178, но что приедет его раньше. Я предложила дождаться его, но он сказал мне: «Поезжай с княгиней [Орбельяни] — я а скоро приеду», и я уехала, когда его чиновник особых поручений Николай Николаевич Шнейдер
179 пришел к нему сказать, что «всё готово», и муж пошел к посетителям. Впоследствии я узнала, что убийца мужа бежал незадолго до того из тюрьмы, и что «всё готово» означало, что его не было среди просителей. А он был, но сбрил бороду, так что Шнейдер, имевший его фотографию, его не узнал. Мы с княгиней Орбельяни в Петровском дворце не успели прикоснуться к поданному чаю, как вошел А.А.Козлов и сказал, что муж мой ранен. Я пошла одеть шляпу, и он тогда сказал моей гостье, что мой муж убит. Я ехала с надеждою и с мыслью, что не все кончено, что мужа можно вылечить, расспрашивала Козлова о ране, и даже когда я, войдя в дом, увидела мужа лежащего на диване в передней, я не поняла, что он убит. Мне дали стул, я села. В головах стоял его камердинер Никита Белов, я его спросила: без памяти ли мой муж или спит, и когда он мне ответил, что скончался, я встала, подошла к Козлову и сказала, что Белов сказал, что мой муж «не живой», и что правда ли это? Получивши утвердительный ответ, я поняла свое горе.
Я послала за пятью старшими детьми, но не велела им говорить, что отец их скончался, а только ранен. Когда они подъехали, я пошла к ним навстречу и на ходу, тихо, стараясь не плакать, им сказала правду. Очень скоро приехала из Ильинского великая княгиня Елизавета Федоровна, а затем моя золовка графиня Олсуфьева из Ершова, и мой зять граф А.П.Шувалов. На следующий день из Петербурга приехали мои сестры Пушкина и Шереметева, тетя Елена Шувалова, моя золовка Мейендорф, мои невестки графиня Варвара Давыдовна и Ирина Васильевна Воронцовы, мои два брата, мой зять граф Шереметев, которые вместе со мною и пятью старшими 30 июня выехали с гробом моего мужа в Вартемяги. Там нас встретили мой свекор граф Павел Андреевич Шувалов, мачеха моего мужа графиня Мария Александровна Шувалова, уехавшие накануне, мой зять Шувалов и золовка Олсуфьева с мужем, моя золовка графиня Штакельберг и зять барон Феофил Егорович Мейендорф.
Впоследствии я узнала от князя Павла Дмитриевича Долгорукова, что Куликовский, убежав из тюрьмы, прятался у него в собственном доме на Колымажном дворе. Долгоруков любил и уважал моего мужа и не знал, что Куликовский решил убить моего мужа. Приблизительно через год после смерти мужа я получила из Женевы письмо от Исполнительного революционного комитета, в котором было сказано, что хотя мой муж был совершенно других политических взглядов и принципов, но они считают, что его убийство было политическою ошибкой, так как он был человек порядочный, честный и добрый. Похоронен мой муж около церкви в Вартемягах. На его могиле я воздвигла часовню, внутри которой была мраморная статуя ангела с чашей в руках; на задней стене, тоже внутри, мозаичный образ Преображения и надпись: «Больше сия любви никтоже имать, аще кто душу свою положит за други своя»
180. Над входом снаружи мозаичный образ Нерукотворного Спаса и надпись: «Дела бо их идут вслед за ними». Под часовнею — склеп, куда я привезла из Вильковишек и где похоронила рядом с отцом его моего сына Николая, убитого 6 августа 1914 года под Каушеном (в Германии) в рядах Кавалергардского Ее Императорского Величества государыни императрицы Марии Федоровны полка. Цело ли это?
181
Тетя Паскевич
У моего отца была всего одна сестра, на два года его старше
182. Она была замужем за сыном фельдмаршала Паскевича (графа Паскевича Эриванского, светлейшего князя Варшавского)
183. Детей у нее не было. Отец и она были очень между собою дружны; нас — детей любимого брата — тетя любила очень, и мы ее любили. Она была маленького роста (ее мать, а моя бабушка была очень маленького роста), очень скромно всегда одевалась, очень образованная, она блестяще говорила по-французски. Она первая перевела на французский язык «Войну и мир» графа Л.Н.Толстого, подписав перевод: traduit par une Russe. По вечерам все мое детство, юность и до самой моей свадьбы, родители и мы очень часто переходили из № 10 на Английской набережной в № 8, где жили дядя и тетя Паскевич.
Я родилась в Гомеле в имении дяди, в чудном дворце (Растрелли)
184. Когда после моего вдовства отец мой жил так далеко от меня — он был наместником кавказским, а у меня были неприятности, тяжело было на душе, я шла к тете, и выливала ей свою душу и всегда уходила успокоенная и обласканная. Последний раз я ее видела, когда с детьми выехала из большевистской Москвы в «санпотяге» (санитарном украинском поезде), и поезд наш остановился на несколько часов в Гомеле. Мы с детьми поехали на извозчиках в замок.
Это была осень 1918 года. Дядя скончался в 1903 году. Тетя жила в том же замке, но в части его, [во время Первой мировой войны] почти весь замок был занят немецким штабом. В беженстве я переписывалась с нею и получила, когда жила в Висбадене, от нее письмо, в котором она писала: «Так хотелось бы мне пожить с тобою». Я обратилась ко всему семейству, как с воронцовской стороны, так и с паскевической, с просьбою помочь мне выписать тетю. Все отозвались: с нашей стороны, моя мать, моя сестра Демидова и я, со стороны Паскевичей, тетя и дядя Балашевы, двоюродный брат мой П.Н.Балашев
185 и двоюродная сестра графиня Остен-Сакен
186, а также княгиня М.А.Шаховская
187 и князь Кантакузен Сперанский
188 послали, кто что мог. Набралась достаточная сумма.
Я поехала в Берлин; на Вильгельмштрассе оказался старый швейцар, он меня узнал, я его спросила, кто из прежних господ был в Министерстве, таковой оказался, я послала свою визитную карточку, была сразу принята, рассказала, в чем дело. Он спросил зайти через день, и всё было налажено. В Киеве были еще немцы, и должен был через некоторое время проезжать мимо Гомеля немецкий консул в отдельном вагоне. Путешествие тети и ее горничной ничего не должно было стоить до Берлина. Тетя в письмах радовалась нас всех увидеть, но в последнюю минуту не решилась выехать и скромно спросила: нужно ли ей мне вернуть деньги, ей переданные от имени нас всех. Конечно, я ей написала, что все просят ее их сохранить. В то время тетя уже не жила в замке, выгнанная оттуда большевиками
189, а у одного из своих арендаторов-евреев: она была почти слепая — у нее была «темная вода»
190 — и лишь подписывала письма двумя буквами И.П.; ко дню своей смерти 1 апреля ст. стиля 1925 года она совершенно ослепла. Ей было 90 лет. Она делала много добра; в Петербурге она сперва сама обследовала тех, кто просил у ней помощи; последние годы до войны 1914 года и во время оной у нее была «visiteuse» [фр. «помощница»]. В Гомеле же у нее были и детский приют, и дом отдыха для стариков, и амбулатория, которые содержались ею, не говоря уже об индивидуальной помощи
191. Тетя и дядя обещали друг другу, что тот, кто скончается первым, явится оставшемуся в живых. И дядя ей явился. Она ночью проснулась внезапно от сильного света. Громадное, как она говорила, светоносное, яркое пятно в форме яйца, из которого тетя услышала голос дяди: «Irene, on est tres heureux ici» [фр. «Ирина, мы очень счастливы здесь»].
Дядя был чудный хозяин. Имение было, когда он его получил от своего отца, небольшое, но вся земля, на которой стоял Гомель, была его. Он подарил эту землю городскому самоуправлению, а вокруг скупал землю и довел имение до 100 тысяч десятин — главным образом леса. Чудная была охота в этих лесах, — какой зверь не водился, включительно до бобров; но часть леса, где жили ручные бобры, была заповедником. Раз в год устраивалась серия облав, на которые дядя звал хороших стрелков из семьи и друзей. Уже после смерти дяди, пришел к тете исправник и сказал, что приезжает в Гомель могилевский губернатор и телеграфировал устроить ему охоту в паскевических лесах. Тетя наотрез отказала, сказав, что охотятся в лесах лишь те, кого она приглашает.
Губернатор по приезде навестил тетю. Маленькая женщина, скромно одетая, в черном, его приняла, и он, видимо, решил, что она не посмеет отказать. Разговор начался с того, что он ее спросил, живет ли она круглый год в Гомеле, она ответила, что часть зимы она проводит в Петербурге. «Вы поздно туда переезжаете, как мне сказали?» Она: «С тех пор, что мой брат не живет больше в Петербурге, я переезжаю позже, раньше мы проводили всю зиму». «А где он живет?» Она: «В Тифлисе». «Что он там делает?». Она: «Служит». «Чем он служит?» Она: «Как вам сказать — наместником». Развалившийся было в кресле губернатор выпрямился и ни слова не сказал об охоте. «Стал совсем другим человеком».
Тетя великолепно вышивала, ее вышивки были картины. Так, на лестнице дома № 8 на Английской набережной четыре панно фауны Европы, Азии, Америки и Австралии были ею вышиты, причем звери были почти в нормальный свой рост. У дяди в Гомеле была писчебумажная фабрика — первая не только в России, но и во всем мире, на которой рабочие получали известный процент с прибыли. Они были все застрахованы. Была собственная для рабочих и служащих больница, ясли и киндергартен для детей. Когда я приезжала погостить к тете, она меня возила по всем своим личным и фабричным благотворительным учреждениям и говорила, входя, что привезла «нашу гомельчанку». Меня мои братья и сестры дразнили, говоря: «Знаем, кто в Гомеле рождается», но и я, и моя двоюродная сестра Елли (Александра) Балашева, скончавшаяся 18 лет, стойко друг друга поддерживали и отвечали, что родились мы у тети Паскевич. Факт моего рождения в Гомеле помог мне вывезти детей моих (3-х дочерей и 2-х сыновей) и внука Оболенского из большевистской Москвы, так как Гомель перешел Украине и мы смогли украинизироваться. Горничная тети сообщила мне о смерти тети и о том, что она похоронена в семейном склепе, хотя сперва большевики не дали на это разрешения, но, по настоянию местного населения, в конце концов, разрешили
192.
* * *
Я только что прочла воспоминания В.Н.Воейкова
193, которые произвели на меня удручающее впечатление. За исключением государя, императрицы Александры Федоровны и их детей, моего отца и, почему-то, военного министра Сухомлинова, он ни о ком не сказал доброго слова. Всех раскритиковал. Даже императрицу Марию Федоровну он не поберег. Не поберег ту, которую все любили и уважали. В этих записках я нашла две неточности:
1) Он описывает ужин folle journeve 1888 года в Царском Селе и говорит, что «случайно» оказался рядом с рrincesse Alix de Hessen, будущей императрицей Александрой Федоровной. На ужинах после мазурки нельзя было сидеть случайно с кем-нибудь рядом, сидели рядом дамы со своими кавалерами et vicе versa [лат. «и наоборот»]. Воейков танцевал с принцессой Гессенской
194 — он уже тогда был карьеристом. С царевичем танцевала я мазурку и, следовательно, и сидела рядом. Во время мазурки царевич указал мне, за каким столом мы будем ужинать, прибавив, чтобы я к этому столу пригласила, кого хочу. Понимая, в чем дело, я ответила, что хотела бы знать, кого он хочет, на что получила ответ: «Не прикидывайтесь дурочкой». Я ответила: «Поняла», и сразу пошла к принцессе Гессенской и указала ей стол для ужина. Когда я представлялась в первый раз императрице Александре Федоровне в Александровском дворце в Царском Селе, она спросила меня: «Do you remember this room?» — на мое отрицание сказала: «Do you remember this corner?» — на мое повторное отрицание: «Perhaps you remember the nice supper in 1888?» На мой ответ, что ужин я помню, она мне сказала, что место, где стоял стол этого ужина, она взяла в свою личную комнату, перегородив большую залу.
2) В последний раз, что я имела счастье и радость видеть и говорить с императрицей Марией Федоровной, было в Крыму перед самой первой эвакуацией Крыма. Я приехала из Севастополя, где жила с детьми, в Алупку и позвонила в Харакс, имение великого князя Сергея Михайловича
195, прося доложить Ее Величеству о разрешении ей явиться. Я сразу получила ответ, что Ее Величество приглашает меня немедленно. Лошадей в имениях не было, и я сразу пошла пешком. Помню, что встретила по дороге А.В.Кривошеина
196, который шел к княгине З.Н.Юсуповой
197 отнести записки ее сына о том, как был убит Распутин. Александр Васильевич был в ужасе от этих записок и не понимал, как может мать гордиться тем, что описывал ее сын, и давать читать его записки на эту тему. Когда я дошла до Харакса, и пошли доложить Ее Величеству о моем приходе, я вскоре увидела спускающихся с первого этажа: великую княгиню Ксению Александровну, мою троюродную сестру графиню С.А.Ферзен и троюродного брата князя Сергея Александровича Долгорукова
198, и великая княгиня мне сказала: «Мамa нас прогнала, она хочет говорить с Вами с глаза на глаз». Я поднялась, сделала реверанс и поцеловала руку Ее Величества, которая поцеловала меня, указала рукою свою щеку, чтобы я ее поцеловала, села, приказала мне сесть, взяла папиросу и дала мне одну и сказала: «Toi qui viens de Moscou, tu аs peut-etre des nouvelles а me donner sur mes fils. De Micha j’ai recu dernierement une lettre, de l’Empereur rien depuis longtemps» [фр. «Поcкольку ты приехала из Москвы, у тебя, может быть, какие-нибудь новости для меня о моих сыновьях. От Миши я недавно письмо получила, от императора вот уже давно ничего»]. Это было уже после того, что до Москвы дошла ужасающая весть об убийстве Царской Семьи. Я ответила, что точно я ничего не знаю, но чтобы смягчить мой ответ, рассказала, как член Союза Русского Народа, живущий в одном доме со мной, уверял меня, что вся Царская Семья спасена, и прибавила: «С’est un rideau de fer qui s’est baisse, et avant qu’il ne se leve nous ne saurons jamais la verite» [фр. «Опустилась железная завеса, и до того как она поднимется, мы никогда не узнаем правду»].
Императрица заплакала, я тоже, и, опустившись на колени, поцеловала руку Ее Величества. Через несколько секунд императрица совладала с собою и велела мне рассказать ей, как я смогла выехать из Москвы. Я ей тут сказала, что я на фронте узнала о беспорядках в Петербурге и сейчас же со старшей дочерью выехала из отряда, по дороге узнала об отречении государя, а приехав в Киев, когда мы должны были пересесть в другой поезд, увидев группу народа, среди которых были знакомые, я подошла и спросила киевского губернатора, кого они ждут. Узнав, что она возвращается из Cтавки, мы с дочерью присоединились к этой группе. Через некоторое время по телеграфу было сообщено, что Ее Величество отложила выезд из Могилева на неопределенное время. На этом императрица рассказала мне свой приезд в Ставку, как она ежедневно видалась с сыном и как в день отъезда государя дала распоряжение, чтобы ее поезд был так поставлен, чтобы она видела государя до момента, когда он войдет в свой поезд. Она сидела у окошка, смотрела и молилась. Князь Шервашидзе
199, состоящий при Ее Величестве, подошел и сказал: «Madame, le Gevneral Woieykoff demande votre autorisation de voyager dans votre train» [фр. «Сударыня, генерал Воeйков просит вашего разрешения, чтобы путешествовать в вашем поезде»]. «Sans me retourner, j’ai dit ‘non’. Dans quelques instants Chervachidze est revenu а la charge. J’ai revpondu: “Dites а Woieykoff que sa place est le train de l’Empereur et pas dans le mien”» [фр. «Не поворачиваясь, я сказала: “Нет”. Через некоторое время Шервашидзе возобновил попытку. Я ответила: “Скажите Воейкову, что его место в императорском поезде, а не в моем”»]. А Вл. Н. Воейков написал в своих записках, что государь передал ему приглашение Ее Величества выехать из Ставки в Ее поезде! Почему же он не воспользовался этим приглашением?! Этот ответ императрицы объясняет, почему Ее Величество в Копенгагене отказалась принять Воейкова, то есть выясняет отношение к нему Ее Величества. Отказ в приеме был ему передан состоящим при Ее Величестве князем С.А.Долгоруким, моим троюродным братом, который никогда не был кавалергардом, а вышел в Конную гвардию, так что никаких у него не было столкновений, когда Воейков и он были «в том же полку».
№ 2. В книге «Close of а Dynasty» by Vice Admiral Sir Francis Pridham K.B.E., C.B.
200 [«Конец династии»
вице-адмирала сэра Френсиса Придхэма201] сказано в Preface [Предисловие] про мать Марфу202: «Although I know, that she comes from a Russian family of high degree, I do not know and may not discover this lady’s true name, it is enough, however, to know that during the First World War, as a highly trained nurse and a capable and determined organizer, she was commissioned by Prince Alexander Oldenburg, the head of the Russian Medical Service and Red Cross, to travel to all fronts, to inspect and invigorate the Hospital and Red Cross organizations. Mother Martha, travelling along, carried out a crusade not unlike that of our great Florence Nightingale. For her service she received from the hand of the Emperor the decoration of the Red Cross of Russia № 1. The Grand Duchess has her living with her as her companion a lady whom I must also mention, for not only is Mother Martha now doing a devoted and loving service, but she was once famed and honored throughout Russia» [англ. «Хотя я знаю, что она происходит из русской аристократической семьи, я не могу установить ее подлинное имя; однако достаточно иметь в виду, что во время Первой мировой войны она в качестве опытной сиделки и способного и целеустремленного администратора была послана принцем Александром Ольденбургским, главой Русской медицинской службы и Красного Креста, посетить все фронты с инспекционной целью и для улучшения состояния организаций Красного Креста. Путешествуя, мать Марфа выполняла своего рода “крестовый поход”, но не такой, как наша великая Флоренс Найтингейл. За свою службу она получила из рук императора знак Российского Красного Креста № 1. Великая княгиня поселила ее у себя в качестве компаньонки; я должен также сказать, что мать Марфа не только преданно и любовно осуществляет свое служение, но и известна всей России»].
Я уверена, что мать Марфа не могла рассказать о себе такую белиберду, а что адмирал Придхам напутал. Никогда мать Марфа, да и никто другой, не был послан проверять работу красно-крестовых отрядов на фронте. Мать Марфа, тогда [медицинская] сестра Масленникова, была старшею сестрою отряда Мраморного дворца, а я старшею сестрою 18-го передового отряда Красного Креста, и мы с ней в войну 14-го года познакомились на фронте. В 15-м году, приехавши в отпуск, я узнала, что я назначена на поездку в Германию для объезда пленных. Я сказала, что отказываюсь ехать. Был жив мой отец и сильно болел. На это мне сказали, что мое назначение утверждено Ее Величеством государыней императрицей Марией Федоровной. Я прямо из Красного Креста поехала к великой княгине Ксении Александровне и сказала, что прошу Ее Величество отменить мое назначение. Моя просьба была уважена и причины, мною данные, были Ее Величеством приняты во внимание: старик отец, сын (Павлик) и две дочери (Сета и Мая) на фронте, и на мое место была назначена вдова генерала Самсонова203. Если бы я поехала, я бы не смогла провести с моим отцом последние месяцы его жизни. Он скончался в Алупке 15/28 января 1916 года. С той же целью в Австрию была послана Александра Вадимовна Романова, княгиня Яшвиль204, и сестра Масленникова, ныне мать Марфа.
Прочла в «Русской Мысли» (четверг 9 мая 1927)205 статью М.Иорданского под заглавием «Семья Раевских». В этой статье сказано, что после смерти государя Александра II были найдены утром им подписанные два манифеста, один из коих: 1-й — о возведении в императорское достоинство княгини Юрьевской206. Я никогда этого не слышала от моего отца, но от него знаю, что когда он 1 августа 1881 года принял от графа Адлерберга Министерство Двора207, то нашел среди бумаг проект коронации княгини Юрьевской. Конечно, видимо предполагалось возвести ее в императорское достоинство. Государь Александр III никогда не «предложил» княгине Юрьевской 1 марта 1881 года покинуть Россию. Лето 1881 года княгиня Юрьевская с детьми провела в Петергофе, и мои сестры и я ездили к детям Юрьевским днем, и часто сама княгиня Юрьевская со своими детьми с нами ходила собирать грибы в Петергофском парке. Зиму 1882 года все Юрьевские жили в Санкт-Петербурге на Гагаринской улице. 2-й — указ о расширении состава и полномочий так называемой Лорис-Меликовской комиссии — не был разорван Александром III, а государь собрал совещание. Мой отец участвовал и был за опубликование указа не о расширении комиссии Лорис-Меликова, а о расширении состава Государственного совета выборными членами. Победоносцев был против, и его мнение восторжествовало.
Юрьевских было четверо — две дочери и два сына208. Один сын умер в младенчестве, до свадьбы Александра II с княжной Долгорукой, и похоронен на кладбище в Царском Селе под фамилией Рылеева. Другой, Георгий, был офицером в Лейб-Гусарском полку. Похоронен в Висбадене. Женат был на графине Зарнекау — где-то существует сын. Одна дочь была замужем за графом Меренбергом — сыном Герцога Нассауского — другая дочь была замужем за князем Александром Владимировичем Барятинским, овдовев, вышла замуж за князя Сергея Платоновича Оболенского, развелась с ним и приняла свое девичье имя. Живет в Англии209. От Барятинского у нее два сына210.
Из письма к дочери
28 мая 1957 года
1. Мой дед Воронцов-Дашков был дипломатом и близкий человек императору Николаю I. По вечерам играл в пикет с императрицей Александрой Федоровной. Когда Львов написал музыку «Боже, царя храни» 211 (до того русский гимн был на тот же мотив, что английский и немецкий), то, слыша шаги Николая I по винтовой лестнице, спускавшегося в гостиную императрицы, она, мой дед, Жуковский и прочие, бывшие у императрицы, запели новый гимн. Шаги остановились, и, когда пение кончилось, Николай I спустился и одобрил гимн, и он был введен.
2. Тетя Паскевич никогда не воспитывалась ни во Франции, ни в Англии, а получила домашнее образование и жила с родителями на Дворцовой набережной в собственном их доме — стена к стене со дворцом великого князя Владимира Александровича. Ее воспитательница была англичанка, а воспитателем моего отца херр Федор, немец. По окончании воспитания отца моего и тети, херр Федор женился на воспитательнице тети. Дядя Паскевич скончался в 1903 году от грудной жабы. Никогда не был душевнобольным. Скончался он летом, а до того мы с папav зимою его не раз видали. Никакого романа у тети Паскевич ни с кем никогда не было. Управляющий, он же доктор, насколько я знаю, был еще назначен дядею. Тетя Паскевич бывала нередко у императрицы Марии Федоровны, которая очень ее ценила. Дядя Паскевич, который был товарищем детства Александра II, подал в отставку из генерал-адъютантов. Дед Шувалов (Андрей Павлович), будучи губернским петербургским предводителем дворянства, провел прошение на Высочайшее Имя о том, чтобы крестьяне были освобождены с личными наделами, а не как было сделано, с наделом на волость. Подписано было это прошение всеми дворянами Санкт-Петербургской губернии, в том числе и дядей Паскевичем. Александру прошение не понравилось, и он сказал: «Зачем дурак Паскевич подписал?» Узнав об этом замечании государя, дядя подал в отставку, и дядя и тетя сейчас же уехали в Гомель. Когда открывался в Варшаве памятник отцу дяди в Высочайшем присутствии, дядя и тетя поехали в Варшаву, но тетя осталась в гостинице. Неожиданно рано появился дядя, говоря: «Irene, faites vite vos paquets, nous rentrons а Gomel» [фр. «Ирина, собирайте ваш багаж, мы возвращаемся в Гомель»]. В поезде он ей рассказал, что Александр II подошел с ним поздороваться и сказал ему: «Чего ты, дурак, обиделся?» Дядя повернулся и уехал с места празднества. Брат дедушки (твоего), Шувалов, уговорил государя извиниться, и он был послан вдогонку дяди Паскевича. Когда он приехал в гостиницу, Паскевичи уже уехали. За прошение на Высочайшее Имя, о котором я написала выше, моему деду было предложено или жить за границей, или жить в его имении в Пермской губернии. Он выбрал заграницу. Он долго не имел разрешения жить в Санкт-Петербурге. Это была причина, что тетя никогда не представлялась императрицам Марии Александровне и Александре Федоровне, ни великим княгиням, и дядя при дворе не бывал.
Мы с тобою в 1918 году были в Гомеле; в замке были немцы, но тетя жила в своей комнате, а не возле кухни. После нашего проезда, когда немцы ушли, ее выселили из замка, и она поселилась у одного из своих бывших арендаторов, вместе со своею верною горничной Сашей. Я переписывалась с тетей. Письма были написаны Сашей под диктовку тети, она ставила лишь две буквы И.П., так как ослепла. Там она и скончалась и похоронена в семейном склепе под церковью. Я наладила переезд тети в Висбаден, собрав деньги со всего родства (бабушка, тетя Китти, Анна Анатольевна Шебеко212, княгиня Шаховская, Куракины, Остен-Сакены, дядя Петрик Балашев, Кантакузены, тетя Софка и я дали на это деньги). Когда тетю выселили из замка, то одно время она жила у матери Коли Милорадовича213 в ее имении и вернулась в Гомель, когда Милорадовичи решили покинуть СССР-ию. Вообще, вся эта записка — пасквиль, и человек, ее написавший, видимо, ничего не знает; например, мой отец якобы звал к себе в Лондон тетю, а мой отец никогда не жил в Лондоне и скончался в январе 1916 года — до всякой революции. Неужели кто-то хочет этот пасквиль напечатать? Останови желающего. Чистая, умная, образованная, необычайной доброты женщина будет оклеветана.
3. Фан дер Флита214 мы звали Фанизи и очень его любили. Когда я переехала во Францию, я узнала, что он в Бельгии, и написала ему, и он обрадовался моему письму. Все письма твоего дедушки Шувалова Фан дер Флиту написаны уже после того, что он был парализован, исключая письма 1894 года.
Целую всех.
Мать
Примечания.
84 Эрнст-Людвиг Гессен-Дармштадтский (25.11.1868, Дармштадт – 9.10.1937, Вольфсгартен) — вел. герцог Гессенский и Рейнский. Родной брат императрицы Александры Федоровны и вел. кн. Елизаветы Федоровны.
85 «Безумный день» — французский аналог масленицы.
86 Владимир Николаевич Воейков (2.8.1868, Царское Село – 8.7.1947, Юршхольм) — офицер лейб-гвардии Кавалергардского полка, приближенный императора Николая II, был женат на дочери министра Императорского двора Евгении Владимировне Фредерикс, c 1907 г. командир лейб-гвардии гусарского полка, в 1913–1917 гг. дворцовый комендант и генерал-майор Свиты, почетный председатель Российского олимпийского комитета 1912). После Февральской революции содержался под арестом в Петропавловской крепости, но вскоре был выпущен и бежал в Крым, откуда перебрался в Финляндию, а затем в Швецию.
87 Имение расположено на высоком берегу реки Сож, на месте городища средневекового Гомеля. Оно перешло в 1775 г. от Чарторыйских к Румянцевым, выкуплено И.Ф.Паскевичем у казны в 1834 г. Состояло из огромного парка площадью 34 га, большого дворца в стиле неоклассицизма, Петропавловского собора и ряда хозяйственных построек (см.: Морозов В.Ф. Гомельская усадьба Румянцевых-Паскевичей в конце XVIII – первой половине XIX века // Русская усадьба. Сборник ОИРУ. М., 1996. № 2 (18). С. 101–110). Сегодня на его месте находится Гомельский дворцово-парковый ансамбль.
88 См. примеч. 19.
89 Елизавета Ксаверьевна Воронцова (8.9.1792 – 15.4.1880, Одесса) — светлейшая княгиня, урожд. графиня Браницкая. Дочь польского графа Ксаверия Браницкого и Александры Васильевны Энгельгардт, племянницы светлейшего князя Г.А.Потемкина. Замужем за графом, а потом светлейшим князем и генерал-фельдмаршалом М.С.Воронцовым, с которым венчалась в Париже в 1819 г. В молодости слыла одной из красивейших женщин петербургского двора и пользовалась успехом у мужчин, в том числе у А.С.Пушкина.
90 См. примеч. 27.
91 См. примеч. 18.
92 Андрей Петрович Шувалов (род. 7.4.1933, Мекнес, Марокко) — граф. Проживает в США, имеет пятерых детей, родившихся от брака с Елизаветой Уатершид.
93 Екатеринa Андреевнa Балашевa (1848 – 27.1.1931, Вирофлэ) — урожд. графиня Шуваловa, дочь графa Андрея павловича Шувалова и светлейшей княжны Софии Михайловны Воронцовoй, сестра графини Елизаветы Андреевны Воронцовoй-Дашковoй, урожд. графини Шуваловой. После смерти братьев они с сестрой унаследовали имущество светлейших князей Воронцовых, часть которого потом перешла к Балашевым.
94 Рахны-Лесовые — имениe Балашевых в Ямпольском уезде Подольской губернии.
95 Балашевы — дети Николая Петровича Балашева (12.9.1840 – 4.4.1931, Шавиль), крупнейшего в России землевладельца и владельца ряда заводов, члена Государственного совета, обер-егермейстера Двора, и Екатерины Андреевны, урожд. графини Шуваловой: Петр (2.11.1871, СПб. – после 1927), Александр (1873–1875), Андрей (16.12.1874 – 21.10.1916), Александрa (1876 – 1.4.1896) и Софья (20.4.1885 – 4.1.1974, Cент-Женевьев-де-Буа), в замужестве графиня Остен-Сакен.
96 Первая усадьба в Ново-Томникове была построена в 1860-х гг. Она состояла из одноэтажного барского дома и сада, с расположенными поблизости конюшнями и остальными хозяйственными сооружениями. К началу 1880-х гг. потребовались расширение и переустройство усадебного комплекса. Строительство нового дома началось в 1885 г. по проекту арх. Н.В.Султанова. К северу от старого дома был сооружен двухэтажный белокаменный дом, напоминающий европейские виллы, а чтобы придать двум домам единство стиля, первый дом был реконструирован и декорирован в стиле позднего классицизма.
97 Эдуард Людвигович Регель (1815–1892) — ботаник, ученый-садовод. Директор Ботанического сада в Санкт-Петербурге. Обшир-ный парк в Ново-Томникове имел смешанную планировку. Кроме привычных для российских усадеб лип и дубов, там были высажены экзотические растения, в том числе пихты и кедры. В центре парка находились два больших пруда, а расположение аллей и водных протоков напоминало графский вензель — «ГВД» (граф Воронцов-Дашков).
98 Николай Владимирович Султанов (1850–1908), гражданский инженер и архитектор, член Императорской Академии художеств, преподаватель и директор Института гражданских инженеров. Автор проектов петергофского Петрoпавловского cоборa, храмa Черниговского скита и других церквей. Домашний архитектор многих аристократических фамилий: Шереметевых, Юсуповых, И.И.Воронцова-Дашкова и др.
99 Варвара Давыдовна Воронцова-Дашкова (Синь) (24.12.1870, Париж – 24.2.1915, СПб.) — графиня, урожд. Орлова. Дочь генерал-лейтенанта Давыда Ивановича Орлова (1840 – 11.8.1916) и графини Варвары Петровны Шуваловoй (9.2.1850 – 2.10.1872, Вевэ). Бывшая фрейлина императрицы, в 1891 г. вышла замуж за графа Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова (см. примеч. 16), от него родила троих детей: Софию, в замужестве княгиня Вяземская (1892–1958), Иллариона (Ларя) (1893–1920) и Ивана (1898–1966).
Овдовев в 1898 г., вступила во внебрачную связь с вел. кн. Сергеем Михайловичем и родила от него сына Александра (1908, Швейцария – 1979, Нью-Йорк), который после ее смерти был усыновлен Дмитрием Владимировичем фон Деном, военно-морским атташе в Риме, и его женой Софьей Владимировной, урожд. Шереметевой. Потомства не оставил.
100 Этот день Александра Илларионовна описала также в письме от 16 окт. 1886 г.: «На днях мы отправились в 3-х телегах в лес за камнями для нового сада. Нам было очень весело! <…> Когда мы проехали по деревням, то все выбегали из изб, спрашивали, куда едем, показывали, где дорога лучше, вообще очень сочувственно относились к нашему предприятию. Приехав в лес, мы наложили камней в телегу, причем Ваня и Ира отыскали один пудов в 20 весом, если не больше, которого мы никак не могли взвалить на телегу и, конечно, не сделали бы этого никогда, если бы нам не помогли крестьяне. Возвращались мы, уж когда было темно. Большую часть дороги пришлось делать пешком, так как лошадям было и так тяжело» (Архив А.И.Шуваловой, Париж).
101 Вышeнский Успенский монастырь — третьеклассный мужской монастырь Тамбовской (ныне Рязанской) епархии, расположенный на расстоянии 25 км от г. Шацка в с. Вышa при впадении в реку Цну. Главная святыня монастыря — список чудотворной Казанской иконы Божьей Матери — хранилась в Успенском соборе. C 1866 по 1894 г. в монастырe проживал св. Феофан Затворник.
102 Иван Всеволодович Мещерский (1859–1935) — русский математик. В 1891–1919 гг. профессор по кафедрe механики на Петербургских высших женских (Бестужевскиx) курсaх.
103 Феофан Затворник (Говоров) (1815–1894) — богослов, церковно-общественный публицист и проповедник, епископ Тамбовский c 1859 по 1863 г., Владимирский — с 1863 по 1866 г., по собственному прошению был уволен на покой с правом пребывания в Вышeнском Успенском монастыре, где проживал в полном затворе с 1872 г. до смерти.
104 Михаил Николаевич Граббе (18.7.1868, СПб. – 23.7.1942, Париж) — граф. Воспитанник Пажеского корпуса (1890), служил в лейб-гвардии Казачьем полкy, адъютант вел. кн. Владимира Александровича, c 1911 г. командир лейб-гвардии Сводно-казачьего полка, генерал-майор, в 1916 г. назначен войсковым наказным атаманом войска Донского, эмигрировал во Францию, где стал председателем Союза кавалеров ордена Св. Георгия. Был женат на Софии Ивановне Всеволожской (cм. примеч. 117).
105 Мария Александровна Васильчикова (1859 – 2.6.1934) — княгиня. Дочь князя Александрa Илларионовичa Васильчикова (27.10.1818 – 2.10.1881), гофмейстера Двора, и Евгении Ивановны Сенявиной (1829–1862), с 1880 г. фрейлины императрицы.
106 Герман Германович Стенбок (1847, CПб. – 1904, CПб.) — граф, генерал-лейтенант, командир Гренадерского корпуса, заведовал двором вел. кн. Сергея Александровича.
107 Ныне с. Можары Сараевского района Рязанской области. Первым владельцем села во второй четверти XVII в. был боярин Ф.С.Стрешнев, дядя второй жены царя Михаила Федоровича. Потом поместье он разделил между своими сыновьями: Иваном Большим и Иваном Меньшим, и с тех пор за селами закрепились названия: Большие и Меньшие Можары. Имение затем перешло к фавориту царевны Софьи князю В.В.Голицыну, после досталось сподвижнику Петра I генерал-фельдмаршалу Б.П.Шереметеву, а от него перешло к графу Головину, который в 1753 г. продал усадьбу генерал-фельдмаршалу П.И.Шувалову. С середины XVIII в. до 1918 г. этими землями владели графы Шуваловы, в начале XX в. было устроено образцовое хозяйство с хорошо организованными полеводством, луговодством, травосеянием и цветоводством, действовал конный завод. Усадебные строения в Меньших Можарах и возведенная при них в 1857 г. деревянная Троицкая церковь были утрачены после революции. Сохранились лишь фрагменты парка и одноэтажное здание больницы, открытой в 1906 г. Павлом Андреевичем Шуваловым (ей было присвоено имя его сына П.П.Шувалова). В 2002 г. в Можарах на бывших шуваловских землях был устроен сельскохозяйственный комплекс Данилова монастыря.
108 Новая большая церковь в усадьбе Ново-Томникова была построена в 1886–1889 гг. на средства И.И. и Е.А.Воронцовых-Дашковых по проекту арх. Н.В.Султанова, вместо ветхой деревянной, и освящена в 1890 г. Храм сохранился до сегодняшнего дня. В нем находится изразцовый иконостас, специально изготовленный в Петербурге в 1889 г. на кирпичном заводе М.В.Харламова (см.: Климкова М.А. Из истории строительства церкви в селе Новотомниково // Воронцовы — два века в истории России. Труды Воронцовского общества. СПб., 2002. Вып. 7).
109 Ираклий Петрович Верещагин (1846–1888) — русский математик, педагог и преподаватель. Преподавал математику в средних учебных заведениях столицы, в том числе в 1-й классической гимназии, и приобрел известность отличного педагога. Составленный им учебник по математике для женских гимназий и других учебных заведений выдержал более 30 изданий, а его «Собрание вопросов и задач прямолинейной тригонометрии» и «Сборник арифметических задач» ценятся в педагогическом мире до сих пор.
110 См. примеч. 102.
111 Александр Дмитриевич Мохначев (1840–1912) — педагог, административный деятель. Служил по ведомству Министерства народного просвещения, до 1907 г. преподавал русскую литературy в 3-й Петербургской мужской гимназии в Соляном переулке, а также в Николаевском кавалерийском училище, затем был окружным инспектором Петербургского учебного округа.
112 Пропуск в рукописи. Прибавлено рукой И.П.Шувалова в его экземпляре: «фризюлек».
113 Александр Петрович Ольденбургский (21.5.1844, СПб. – 16.9.1932, Биарриц), — принц, российский генерал и государственный деятель, член Императорского Дома, по отцовской линии — правнук императора Павла I. В 1880-е гг. командовал гвардейским корпусом, позже состоял сенатором и членом Государственного совета. Во время Первой мировой войны занимал только что учрежденную должность верховного начальника санитарной и эвакуационной части. Занимался просветительской деятельностью, в особенности в области медицины. Был женат на светлейшей княжне Евгении Максимилиановне Романовской, герцогине Лейхтенбергской.
114 Елена Ивановна Шувалова, урожд. Черткова (17.11.1830 – 20.2.1922) — графиня. первым браком была замyжем за графoм Михаилoм Васильевичeм Орловым-Денисовым. Овдовев в 1863 г., в следующем году она вышла замуж за графа Петра Андреевича Шувалова (15.6.1827, СПб. –10.3.1889, СПб.), генерала от кавалерии, генерал-адъютанта, бывшего шефа корпуса жандармов и начальника Третьего отделения, посла в Лoндоне, члена Госyдарственного совета. Старший брат графа Павла Андреевича Шувалова (см. примеч. 62).
115 Любительский придворный спектакль по пьесе А.К.Толстого «Царь Борис» состоялся на сцене Эрмитажного театра Зимнего дворца в 1890 г. под руководством режиссерa Императорского Александринского театра Н.Ф.Сазоновa. Спектакль играли великосветские любители при участии великих князей Сергея и Павла Александровичей, a вдохновителем и консультантом был сам император Александр III: «Частенько присутствовавший на репетициях, он давал ценные указания, касавшиеся как стиля пьесы, так и общего ее характера» (Дризен Н.В. Сорок лет театра. Воспоминания 1875–1915. СПб.: Сенатская типография, б.г. С. 92–94).
116 Мария Петровна Альбединская (1863–1928) — бывш. фрейлина. Дочь Петра Павловичa Альбединского (1826–1883), генерал-адъютантa, генералa от кавалерии, Лифляндского, Эстляндского и Курляндского генерал-губернатора, и княжны Александры Сергеевны Долгоруковой, вышла замуж за геологa Федора Платоновича Чихачева (1859–1919).
117 София Ивановна Всеволожская (17.9.1869 – 21.4.1952, Аньер, Франция) — бывш. фрейлина. Дочь Иванa Александровичa Всеволожского (1835 – 28.10.1909), обер-гофмейстера Двора, директора Эрмитажа, и cветлейшей княжны Екатерины Дмитриевны Волконской (1846 – 20.12.1898), вышла замуж за графа Михаилa Николаевичa Граббе (cм. примеч. 75).
118 Алексей Александрович Стахович (1856–1919) — актер Московского Художественного театра. Покончил с собой. Ему Цветаева посвятила дневниковый очерк «Смерть Стаховича» (1919).
119 Дмитрий Борисович Нейдгардт (17.6.1861 – 17.5.1942, Париж) — военный и государственный деятель. В 1903 г. был назначен на должность одесского градоначальника на место П.П.Шувалова. Вследствие революционных событий в Одессе в 1905 г. был уволен, но через два года получил назначеие в 1-й департамент Сената с пожалованием звания гофмейстера Двора. Его старшая сестра была супругой премьер-министра П.А.Столыпина, а младшая — женой министра иностранных дел С.Д.Сазонова.
120 Сергей Михайлович Волконский (4.5.1860, Шлосс-Фалль, Эстляндская губ. – 25.10.1937, Хот-Спрингс, США) — князь, внук декабриста, театральный деятель и режиссер. С раннего возраста yвлекался театром, вместе с братьями и сестрой устраивал домашние представления в доме Волконских на Гагаринской набережной. В 1890 г. исполнял роль папского нунция Миранды в спектакле «Царь Борис», на сцене театра Эрмитаж, также в первой постановке на русской сцене. C 1899 г. директор Императорских театров, эмигрировал в 1921 г. Автор книги воспоминаний (Волконский С. Мои воспоминания. В 2 т. М.: Искусство, 1992).
121 Марина Владимировна Мятлева (1869 – ?) — фрейлина. Позже в браке с И.Л.Томашевским.
122 Софья Александровна Стахович (8.5.1862 – 1942, Москва) — фрейлина, близкая знакомая Толстых. После революции осталась в СССР, работала научным сотрудником Государственного музея Л.Н.Толстого, была редактором Полного собрания сочинений писателя (1921–1930). Ее портрет кисти Репина находится в ИРЛИ (Пушкинский Дом).
123 Дмитрий Петрович Гагарин (29.7.1860 – 2.9.1903, Екатеринбург) — князь, председатель Екатеринбургского уездного съезда.
124 Фекла Павловна фон Штакельберг (Теси) (6.4.1861 – 20.2.1939, Лозанна) — графиня, урожд. Шувалова. Дочь графа Павла Андреевича Шувалова и графини Ольги Эсперовны, урожд. княжны Белосельскoй-Белозерскoй. Бывш. фрейлина, в 1891 г. вышла замуж за грaфа Гyстава Эрнестовича фон Штакельбергa (26.8.1853, Beна – 2.3.1917, СПб.), генерал-лейтенантa, шталмейстера Двора, убитого в дни Февральской революции.
125 домовая церковь Воронцовых-Дашковых на Английской набережной была приписана к Исаакиевскому соборy и обслуживалась его причтом. Сохранившаяся в семейных архивах А.И.Шуваловой выписка из метрической книги гласит, что бракосочетание состоялось 8 апреля 1890 г. Поручители жениха — вел. кн. Александр Михайлович, вел. кн. Сергей Михайлович и Николай Балашев, со стороны невесты — вел. кн. и цесаревич Николай Александрович, великий князь Георгий Александрович и граф Иван Иларионович Воронцов-Дашков. Венчание совершил протoиерей Исаакиевского соборa o. Вениамин Тихомиров c диаконом Александром Троицким и псаломщиком Александром Громовым.
126 Тимофей Андреевич Нефф (Timoleon Carl von Neff, 1805–1876) — исторический живописец и портретист, родом из Эстляндии. Создал произведения религиозного содержания во многих петербургских храмах. Профессор Академии художеств и храни-тель картинной галереи Императорского Эрмитажа.
127 Имеется в виду Мария Александровна Комарова (9.3.1855 – 28.4.1928, Копенгаген) — в замужестве графиня Шувалова, гофмейстерина двора великой княгини Марии Павловны. Дочь полковника Александра Сергеевича Комарова, профессора Института Корпуса инженеров путей сообщения, и Марии Николаевны Лукаш, дочери Н.Лукаша — предполагаемого внебрачного сына императора Александра I. Овдовев в 1869 г., граф Павел Андреевич Шувалов (см. примеч. 62) женился на ней в 1877 г. во дворце Шуваловского майората Руэнталь в Курляндской губернии (совр. — Рундаль, Латвия). От этого брака родилось трое детей — София Павловна, Александр Павлович и Ольга Павловна.
128 Александрa Николаевнa Балашева (1876–1896).
129 Софья Александровна Долгорукова (1870–1957, Рим) — княжна, в замужестве за графом Николаем Павловичем Ферзеном.
130 Ольга Александровна Долгорукова (15.11.1873 – 1946) — княжна, с 1892 г. жена герцога Гуго фон Дитрихштейнa, генерал-адъютанта Австро-Венгерского императора.
131 См. примеч. 99.
132 Дети Павла Павловича Шувалова и Александры Илларионовны.
133 Ольгa Эсперовнa Шувалова (17.2.1839 – 9.12.1869) — графиня, урожд. княжна Белосельская-Белозерская. Дочь князя Эсперa Александровича Белосельского-Белозерского, генерал-лейтенантa, генерал-адъютанта, и княгини Елены Павловны, урожд. Бибиковой, гофмейстерины двора императрицы Марии Федоровны. По словам современников, она была очень красива и одновременно богата, так как вместе со старшей сестрой княгиней Трубецкой являлась наследницей одного из богатейших уральских купцов И.С.Мясникова. В 1855 г. вышла замуж за графа Павла Андреевича Шувалова (см. примеч. 62).
134 Церковь в честь святой мученицы Софии в Вартемягах была построена в 1834–1840 гг. (арх. Д.И.Висконти) на средства графов Андрея и Григория петровичей Шуваловых на окраине усадебного парка в память их матери княгини Софьи Григорьевны Щербатовой. В юго-западном углу храма похоронили графа Андрея Петровича и его жену Феклу Игнатьевну (1873), а в северо-западной стороне — графиню Ольгу Эсперовну (1869) и графа Павла Андреевича (1908) (см. Краско А.В. Петербургские церкви — семейные усыпальницы глазами генеалога // Известия Русского генеалогического общества. СПб., 2013. Вып. 26. С. 12–13). Всего в церкви и в подклети под ней было похоронено 11 человек из рода Шуваловых, в том числе умершие в детстве Андрей Павлович (24.3.1856 – 1.1.1857) и Петр Павлович (6.4.1861 – 27.4.1862) (см.: Петербургский Некрополь / Сост. вел. кн. Николай Михайлович. СПб.: Тип. М.М.Стасюлевича, 1913. Т. 4. С. 602–603). Их надгробные плиты сохранились и по сей день. Гробницы, находившиеся в самой церкви до революции, не сохранились.
135 Фекла Павловна Штакельберг — см. примеч. 124.
136 Мария Павловна фон Кнорринг (4.8.1865, СПб. – 12.8.1951, Лозанна — баронесса, урожд. Шувалова. Дочь графа Павла Андреевича Шувалова и графини Ольги Эсперовны. Бывш. фрейлина, в 1886 г. вышла замуж за барона Константина Константиновича фон Кнорринга (10.6.1856 – 17.5.1930), дипломата, шталмейстера Двора. Дети — Константин, Павел, Ирина и Иулия.
137 София Павловна Шувалова (11.10.1877, СПб. – 26.7.1917, Смоленск. губ.) — графиня. В замужестве с 1875 г. за светлейшим князем Григорием Петровичем Волконским (28.2.1870 – 1940, Эстония).
138 Александр Павлович Шувалов (7.9.1881, Вартемяги – 13.8.1935, Лондон) — граф. Служил в чине действительного тайного советника в Московском управлении императорских театров, затем в Министерстве иностранных дел. Эмигрировал в Англию после революции. От первого брака с Еленой Павловной Демидовой имел одного сына и одну дочь.
139 Ольга Павловна Шувалова (14.8.1882, Вартемяги – 2.7.1939, Флоренция) — графиня. В замужестве с 1875 г. за графом Василием Алексеевичем Олсуфьевым (24.2.1872 – 10.4.1924, Флоренция). Автор мемуаров.
140 Николай Валерианович Муравьев (1850–1908) — русский государственный деятель, юрист, министр юстиции и генерал-прокурор (1894–1905), член Государственного совета, посол в Италии (1905–1908).
141 Александр Александрович Власовский (1842 – 1899, Москвa) в 1891 г. назначен исполняющим должность московского обер-полицеймейстера, в июле 1896 г. был привлечен к суду в деле о Ходынском поле, признан виновным и уволен со службы «без прошения».
142 Николай Николаевич Бер (1844–1904) — чиновник для особых поручений при министре Императорского двора и уделов (с 1887 г.). Весной 1896 г. был назначен заведующим устройством коронационных увеселений и зрелищ и председателем комиссии по организации торжеств по случаю коронации Николая II. После трагедии на Ходынском поле имел много неприятностей.
143 Александр Александрович Козлов (1837–1924) — генерал oт кавалерии, генерал-адъютант. Обер-полицеймейстер Москвы, c 14 апреля 1905 г. московский генерал-губернатор. 15 июля 1905 г. после убийства графа П.П.Шувалова был отстpанен от должности генерал-губернатора и оставил службу.
144 По официальным данным, на Ходынском поле (и вскоре после инцидента) погибло 1379 человек, были покалечены более 900.
145 См. примеч. 140.
146 Бывшее имение графа Остермана-Толстого на берегу Москвы-реки у села Ильинского в Воскресенском уезде Московской губернии (ныне Красногорский район Московской области). С середины XIX в. входило во владение императорской фамилии, сначала как подмосковная резиденция императрицы Марии Александровны, супруги Александра II, а в 1880–1905 гг. усадьба их сына — великого князя Сергея Александровича.
147 Константин Иванович Пален (12.1.1833 – 20.5.1912) — граф. С 1888 г. псковский губернатор, в 1867 г. пожалован статс-секретарем и назначен сначала товарищем министра юстиции, а осенью того же года министром юстиции, в маe 1878 г. был освобожден от должности министра и генерал-прокурора с оcтавлением на должностях статс-секретаря и членa Государственного совета.
148 Мария Владимировна Барятинская (1851–1937) — княжна. Бывш. фрейлина, дочь князя В.И.Барятинского и княжны Е.А.Чернышевской, сестра княжны Елизаветы Владимировны Барятинской, в замужестве графини Шуваловой. В 1882 г. Мария Владимировна вышла замуж за Григория Петровичa Извольского (1854–1884), a в 1888 г. вторым браком за князя Ивана Викторовича Барятинского (1857–1915).
149 Екатерина Петровна Васильчикова (1865 – после 1930) — княжна, фрейлина в 1895–1899 гг. Дочь князя П.A.Васильчикова (1829–1898) и его супруги, урожд. графини Е.B.Орловой-Давыдовой (1841–1872). Осталась незамужней. Ее четыре сестры вышли замуж за князя Ливена, Стаховича, князя Волконского и князя Урусова. После революции была арестована в 1918 г., вторично в 1927 г. и приговорена к трем годам ссылки. В октябре 1930 г. была освобождена из ссылки с ограничением проживания в Москве на 3 года.
150 Исправлено рукой И.П.Шувалова: «Катусе».
151 Исправлено рукой И.П.Шувалова: «Катусей».
152 Александр Григорьевич Булыгин (1851–1919) — государственный деятель. В 1888—1889 гг. тамбовский вице-губернатор, затем калужский губернатор, c 1893 г. московский губернатор, c 1902 г. помощник московского генерал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича, с января по октябрь 1905 г. министр внутренних дел, в 1913–1917 гг. статс-секретарь, после революции был расстрелян.
153 Алексей Борисович Лобанов-Ростовский (18.8.1824, Bоронежская губ. — 18.8.1896, станция Шепетовка Ровенского уезда Волынской губернии) — князь. Служил посланником в Константинополе (1859–1863), орловским губернатором (1866), товарищем министра внутренних дел (1867–1878), послом в Константинополе (1878–1879), Лондоне (1879–1882) и Вене (1882–1895); c февраля 1896 г. до своей смерти министр иностранных дел.
154 Владимир Борисович Фредерикс (16.11.1838, CПб. – 5.7.1927, Гранкула, Финляндия) — барон, c 1913 г. граф. Генерал oт кавалерии, генерал-майор Свиты, c 1875 г. командир лейб-гвардии Конного полка, c декабря 1893 г. помощник министра Императорского двора и уделов, a c мая 1897 по февраль 1917 г. министр Императорского двора и уделов, канцлер российских Императорских орденов, c 1905 г. член Государственного совета.
155 Екатерина Николаевна Козляинова (1866 –12.9.1931, Флоренция — дочь генерал-aдъютантa Н.Ф.Козляи-нова, бывш. фрейлина великой княгини Елизаветы Федоровны, жена Николая Владимировичa Струкова, камергера, yправляющего Императорскими фарфоровым и стеклянным заводами, бывшего заведующего кабинетом великой княгини Елизаветы Федоровны.
156 Владимир Cергeeвич Гадон (17.1.1860, CПб. – 17.9.1937, Mосквa) — офицер лейб-гвардии Преображенского полка, в 1891–1903 гг. aдъютант вел. кн. Сергея Александровичa, командир 5-го гренадерского Киевского полка, генерал-майор Свиты, cостоял при вел. кн. Сергее Александровиче (1903–1904), командир Преображенского полка (1904–1906), yволен со службы в мае 1906 г. При большевиках несколько раз был арестован и потом сослан. Расстрелян на Бутовском полигоне.
157 Владимир Федорович Джунковский (1865–1938) — генерал-лейтенант, генерал-майор Свиты, слyжил адъютантом московского генерал-губернаторa, с августа 1905 г. — московский вице-губернатор, с ноября 1905 г. московский генерал-губернатор, c января 1913 г. товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов. в 1915 г. отстранен от занимаемых должностей за сопротивление влиянию Распутина и отправлен на фронт командиром армейского корпуса. Автор книги «Воспоминания» (В 2 т., М., 1997.).
158 Александрa Андреевнa Олсуфьевa, урожд. Миклашевская (1846–1929) — графиня, бывш. гофмейстерина двора великой княгини Елизаветы Федроровны, cтатс-дама, вышла замуж за графа Алексея Васильевича Олсуфьевa (1831–1915), генерала от кавалерии, командира лейб-гвардии Гродненского гусарского полкa.
159 Дом Шуваловых на Поварской (№ 30/36) находился на углу Малого Ржевского переулка. Построен арх. А.С.Каминским для В.Н.Охотниковa, стал в середине 1890-х гг. принадлежностью графa П.A.Шуваловa. В мае 1905 г. в доме отца остановился назначенный московским градоначальником граф П.П.Шувалов: «Вчера приехал в Москву новый московский градоначальник граф П.П.Шувалов. В два часа дня он посетил управление градоначальника и знакомился с делами. Пока граф П.П.Шувалов остановился в доме своего отца, на Поварской» (Новости дня. 1905. 14 мая).
160 Имеется в виду Александрийский дворец, располагавшийся в бывшей усадьбе Орловых Нескучное, к югу от Москвы, на правом берегу Москвы-реки, и приобретенный дворцовым ведомством в 1832 г. В настоящее время во дворце размещается президиум Российской Академии наук.
161 Дмитрий Фeдорович Трепов (1855–1906) — генерал oт кавалерии, генерал-майор Свиты. С 1896 г. исполняющий должности московского обер-полицеймейстера, в 1900 г. утвержден в дожности, c 11 января 1905 г. петербургский генерал-губернатор, в мае 1905 г. был назначен товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией и командиром Отдельного корпусa жандармов с оставлением в должности генерал-губернатора, в октябрe 1905 г. был перемещен на должность дворцового коменданта.
162 Двухэтажный особняк Самариных наxодился на Поварской (№ 38), недалеко от дома Шуваловых.
163 Вера Саввишна Самарина, урожд. Мамонтова (1875–1907) — cупруга Александрa Дмитриевичa Самаринa (1868—1932).
164 Софья Андреевна Толстая (1844–1919) — графиня, урожд. Берс, супруга писателя графа Л.Н.Толстого.
165 Татьяна Львовна Толстая (1864–1950) — старшая дочь Л.Н.Толстого. В замужестве Сухотина. С 1925 г. в эмиграции, где участвовала в работе благотворительного Толстовского фонда.
166 Воронцовский дворец в Одессе был сооружен как резиденция генерал-губернатора Новороссийского края М.С.Воронцова (арх. Ф.К.Боффо) в 1827 г. в стиле ампир.
167 Речь идет о Михаиле Андреевиче, светлейшем князе Воронцове, графе Шувалове (5.7.1850 – 23.12.1903, СПб.). После смерти в 1882 г. бездетного светлейшего князя С.М.Воронцова, его титул с майоратом был передан племянникам по женской линии рода — Шуваловым младшей линии. Первым унаследовал титул своего деда вместе с его имениями Павел Андреевич Шувалов (7.11.1848 – 4.4.1885, Париж), отставной штаб-ротмистр, который вскоре скончался бездетным. Поэтому в 1886 г. высочайшим решением было повелено его младшему брату Михаилу Андреевичу как наследнику майоратного имения в роде князей Воронцовых присоединить к своей фамилии титул, герб и фамилию учредителя этого имения, с наименованием: «светлейший князь Воронцов, граф Шувалов». Однако Михаил Андреевич женат не был, и после его смерти решением Санкт-Петербургского окружного суда от 1 мая 1904 г. наследницей воронцовского майората стала его сестра Елизавета Андреевна, жена графа И.И.Воронцова-Дашкова.
168 Михаил Константинович Бурда — врач в Одессе, в 1900 г. член санитарной комиссии при городской управе, проживал на ул. Торговая, 3. Николай Федорович Гамалея (1859–1949) — основатель российской бактериологии, впоследствии академик. В 1900 г. тоже состоял членом санитарной комиссии при городской управе, проживал в собственном доме на ул. Канатная, 14.
169 Китайская война — война Японии против Китая с целью установления контроля над Кореей в 1894—1895 гг.
170 Юрий Муравьев (Жоржик) (?–1905) — воспитанник Московского кадетского корпуса, участник Русско-японской войны, погиб на фронте.
171 Правильно: Халила (Halila) — деревня в волости Уусикиркко Выборгской губернии (Великое княжество Финляндское), где была основана в XIX веке частная туберкулезная лечебница. На ее месте в 1889 г. открылся первый в царской России оздоровительный санаторий, который через три года был выкуплен личной канцелярией императора Александра III. В 1900 г. Николай II передал санаторий благотворительному ведомству вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Весь оздоровительный санаторий был рассчитан на 320 мест, из которых детских было 60. После 1917 г. санаторий перешел в собственность финляндского государства. В 1945 г. деревня оказалась на советской территории и была переименована в село Сосновый Бор, которое существует и по сей день. Санаторий принял то же наименование.
172 Алексей Николаевич Куропаткин (1848–1925) — генерал oт инфантерии, генерал-адъютант, военный министр (1898–1904), главнокомандующий русскими войсками на Дальневосточном фронте (1904–1905), c 1906 г. член Государственного совета, туркестанский генерал-губернатор (1916–1917).
173 Вячеслав Константинович фон Плеве (1846–1904) — российский государственный деятель. На государственной службе по ведомству юстиции с 1867 г., директор Департамента полиции (1881–1884), затем сенатор, статс-секретарь, действительный тайный советник, министр внутренних дел с 4 апреля 1902 по 15 июля 1904 г. Убит революционером-эсером в Петербурге.
174 Мария Вульфовна (Владимировна) Вильбушевич, в замужестве Шохат (1879–1961) — участница революционного движения. За принадлежность к бундовским кружкам была арестована; беседы с С.В.Зубатовым во время допросов произвели на нее огромное впечатление. Находясь под их влиянием, Вильбушевич стала руководительницей образованной в 1901 г. «Еврейской независимой рабочей партии», которая, по мысли Зубатова, должна была служить противовесом Бунду. После распада партии в 1903 г. уехала из России. Поселившись в Палестине, стала одной из видных деятельниц сионизма.
175 Дмитрий Гаврилович Арсеньев (1840–1912) — генерал-лейтенант, военный губернатор Амурской области (1892—1897), губернатор Пермской губернии (1897–1903), одесский градоначальник после П.П.Шувалова (май—август 1903). В августе 1903 г. назначен членом совета при министре внутренних дел и произведен в чин генерала от инфантерии.
176 Николай Дмитриевич Оболенский (24.11.1860 – 1912) — князь, флигель-адъютант Александра III (1890), генерал-майор лейб-гвардии Конного полка, генерал-майор Свиты, позднее генерал-адъютант, служил в Министерстве двора и уделов с 1902 г. Управляющий Кабинетом Его императорского величества при Николае II с 1905 г. Исполнял личные поручения императора.
177 См. примеч. 3.
178 Борис Михайлович Петрово-Соловово (1860–1925) — генерал-майор Свиты, командир лейб-гвардии Гусарскoго полкa, затем начальник 1-й бригады 1-й дивизии лейб-кавалерии. Уволен от службы по болезни в 1917 г., дальнейшая судьба неизвестна.
179 Николай Николаевич Шнейдер (1871 – 11.1.1927).
180 Точная цитата: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин 15, 13). Это изречение было выгравировано на мраморной плите гробницы, а за ним следовал другой евангельский текст: «И радости вашея никтоже возмет от вас» (Ин 16, 22).
181 Здание часовни Шуваловых около церкви в Вартемягах стоит и по сей день, но в полуразрушенном состоянии; внутри нее нет надгробий с могилами. При посещении Вартемяг в конце 1960-х гг. французским другом И.П.Шувалова в склепе еще лежала плита над могилой Павла Павловича, как видно на сделанной тогда фотографии, хотя, по свидетельствам местных жителей, гроб был пустой, так как в 1930-х гг. останки были перенесены на общее кладбище. В 1993 и 2015 гг. при посещении Вартемяг А.И.Шуваловой самой плиты уже не было. Сейчас ведутся переговоры о необходимости восстановления часовни и захоронений Шуваловых.
182 См. примеч. 18.
183 Иван Федорович Паскевич (1782–1856) — светлейший князь Варшавский, граф Паскевич-Эриванский. Генерал-фельдмаршал, участник Отечественной войны 1812 г., заграничной кампании и взятия Парижа (1814). Командующий русскими войсками в Русско-персидской (1826–1828), Русско-турецкой (1828–1829) войнах. После его смерти унаследовал титулы, имения и огромное имущество его единственный сын Федор Иванович Паскевич-Эриванский (1823–1903), генерал-лейтенант, который детей в браке с женой Ириной Ивановной, урожденной графиней Воронцовой-Дашковой, не имел.
184 Автор воспоминаний ошибается. На самом деле дворец в Гомеле был построен для графа П.П.Румянцева по проекту не Б.Ф.Растрелли, а его ученика Ю.М.Фельтена. Среди авторов проекта также называют архитектора И.Е.Старова. Непосредственно процессом возведения дворца руководил архитектор Я.Н.Алексеев в 1780-х гг. Позже дворец дважды подвергся капитальной перестройке: в 1800-х гг. английским архитектором Джоном Кларком для П.Н.Румянцева, в 1840-х гг. польским архитектором Адамом Идзковским по заказу нового владельца генерала-фельдмаршала И.Ф.Паскевича (см.: Морозов В.Ф. Дворец Румянцевых-Паскевичей в Гомеле // Архитектурное наследство. М., 1982. Вып. 30).
185 См. примеч. 95.
186 Софья Николаевна Остен-Сакен — графиня, урожденная Балашева. Дочь Николая Петровича Балашева и Екатерины Андреевны Шуваловой, жена графа Николая Владимировича Остен-Сакена (17.01.1880 – 1948, Марокко), полковника лейб-гвардейского Гусарского полка.
187 Мария Анатольевна Шаховская (1863–1918) — княгиня, урожд. княжна Куракина. Сестра Анны Анатольевны Шебеко. Дочь князя Анатолия Александровича Куракина, чиновника при Министерстве государственных имуществ и члена Государственного совета, и его жены Елизаветы Михайловны, урожд. княжны Волконской. С 1891 г. супруга князя Владимира Алексеевича Шаховского (1865–1918).
188 Сергей Михайлович Кантакузен-Сперанский (1884–1953) — князь. Служил в лейб-кавалергардском полку штабс-ротмистром, yчастник Первой мировой и Гражданской войн, в эмиграции жил во Франции и Африке.
189 Гомельский дворец с его картинной галереей был национализирован (конфискован) большевистским правительством в 1919 г., в нем был устроен Гомельский областной краеведческий музей, а И.И.Паскевич была переселена в небольшую квартиру.
190 Болезнь глаз (амавроз), вызванная атрофией зрительного нерва.
191 «Во время войны 1914 г. тетя дала Красному кресту деньги для оборудования вагона для перевозки раненных в спинной хребет, и тем спасла не одну жизнь. Мне на отряд она тоже помогла» (примеч. авт.).
192 За год до смерти И.И.Паскевич писала А.И.Шуваловой в Висбаден: «Гомель. 11 июня 1923 г. Дорогая моя Сандра! Деньги присланные Тобою я получила, 2301 рублей, и сердечно благодарю Тебя за это. Я здоровая, но зрение мое ухудшилось, я почти ничего не вижу. Надеюсь все-таки с Вами когда-нибудь повидаться. Как Вы все устроились? Я живу пока в одной комнате с Сашей, без которой я жить не могу, она моя правая рука и очень заботится обо мне. Крепко вас обнимаю всех. Любящая Вас Ваша тетя, Ирина» (из архива А.И.Шуваловой, Париж). Скончавшаяся 14 апреля 1924 г. (а не в 1925 г., как ошибочно иногда указывается) И.И.Паскевич была похоронена в парке своего гомельского имения возле Петропавловского собора, но в 1930-х гг. прах ее перезахоронили на православном кладбище, находящемся на окраине города. Место захоронения не сохранилось.
193 Воспоминания В.Н.Воейкова вышли в Гельсингфорсе (совр. Хельсинки) в 1936 г. под названием «С царем и без царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта». Они неоднократно переиздавались в России с 1995 г.
194 Принцесса Виктория Алиса Гессен-Дармштадтская (Аликс), впоследствии императрица Александра Федоровна.
195 Вилла Харакс — усадебный дом с парком на территории поселка Гаспра в Крыму, принадлежавший с 1869 г. вел. кн. Михаилу Николаевичу, а затем его сыну вел. кн. Георгию Михайловичу.
196 Александр Васильевич Кривошеин (1857–1921) — государственный деятель, гофмейстер, главноуправляющий земледелием и землеустройством (1908–1915), председатель правительства Юга России (1920).
197 Зинаида Николаевна Юсупова (2.9.1861, CПб. – 24.11.1939, Париж) — княгиня, дочь гофмейстера князя Николая Борисовичa Юсупова и княгини Татьяны Александровны, урожд. де Рибопьер. В 1882 г. вышла замуж за графa Феликсa Феликсовичa Сумароковa-Эльстонa.
198 Сергей Александрович Долгоруков (15.5.1872 – 11.11.1933, Париж) — князь, генерал-майор Свиты, с 1915 г. состоял при императрице Марии Федоровне. Был женат на Ирине Васильевне Нарышкиной (1880–1917), в первом браке супруге И.И.Воронцова-Дашкова.
199 Георгий Дмитриевич Шервашидзе (1847 – 26.3.1918) — князь, происходил из рода владетельных князей Абхазии Чачба. Состоял на государственной службе губернатором Тифлиса (совр. Тбилиси) с 1889 по 1897 г. В 1899 г. стал обер-гофмейстером при вдовствующей императрице, а с 1905 г. начальником ее канцелярии. В начале марта 1917 г. ездил из Киева в Могилев вместе с Марией Федоровной, которая встречалась с сыном Николаем II после его отречения от престола. Пробыв в Ставке пять дней, Мария Федоровна вернулась в Киев, а князь Шервашидзе уехал в Петроград, где его арестовали. Осенью 1917 г. он был освобожден и направился в Ялту, где находился с Марией Федоровной и другими членами Царской семьи, арестованными большевиками в Крыму. Там же он скончался.
200 Knight Commander of the Order of the British Empire, Companion of the Order of the Bath — рыцарь-командор ордена Британской империи, кавалер ордена Бани (англ.).
201 Сэр Френсис Придхэм (1886–1975) — английский морской офицер, участник Первой и Второй мировых войн, вышел в отставку в 1946 г. в чине вице-адмирала. В 1919 г. служил первым лейтенантом на дредноуте «Мальборо», прибывшем в Ялту в апреле 1919 г., чтобы эвакуировать императрицу Марию Федоровну и других членов российской императорской семьи. См. его воспоминания «Close of a Dynasty» (L.: Allan Wingate Publishers Ltd, 1956).
202 Мать Марфа (в миру Вера Масленникова) — сестра милосердия Кауфманской общины, во время Первой мировой войны командирована в Германию и Австрию для посещения лагерей военнопленных, объехала также лагеря военнопленных в России и во многом способствовала улучшению положения заключенных. В эмиграции жила в Берлине, где организовала ежедневную благотворительную столовую для русских беженцев и домовую церковь. Приняла монашеский постриг у архимандрита Иоанна (Шаховского) в Берлине. Позднее переехала в Лондон, где неотлучно находилась при великой княгине Ксении Александровне до ее кончины в 1960 г.
203 Екатерина Александровна Самсонова, урожд. Писарева — жена командующего 2-й армией во время Восточно-Прусской операции в августе 1914 г. генерала А.В.Самсонова, покончившего с собой после поражения при Танненберге. Работала сестрой милосердия в госпитале Елисаветградской общины Красного Креста.
204 Александра Вадимовна Романова (5.5.1879 – 18.11.1961, Париж), урожд. княгиня Яшвиль. Во время Первой мировой войны сестра милосердия Особой бригады русского экспедиционного корпуса во Франции, в годы Гражданской войны — в Добровольческой армии на юге России старшая сестра госпиталя в Екатеринодаре. В эмиграции жила во Франции.
205 Ошибка в тексте, надо читать «1957 год», так как газета «Русская мысль» была основана в Париже только в 1947 г.
206 См. примеч. 43.
207 См. примеч. 63.
208 Екатерина Михайловна Долгорукая родила от Александра II четырех детей: Георгия (1872–1913); Ольгу (1873–1925), замужем за Г.-Н. фон Меренбергом (1871—1948); Бориса, умер во младенчестве (1876); Екатерину (1878–1959), замужем за князем А.В.Барятинским, вторым браком за князем С.П.Оболенским, с которым она развелась в 1923 г.
209 Екатерина Александровна Юрьевская, находясь в эмиграции в Австрии, а затем в Англии, была вынуждена петь для заработков, позже стала профессиональной певицей и выступала на концертах в гостиных и в мюзик-холлах, прибавив к своей фамилии Оболенская еще и Юрьевская.
210 Андрей Александрович Барятинский (1902, Париж – 1944, Ливия) и Александр Александрович Барятинский (1905, Париж – 1992, США).
211 Алексей Федорович Львов (1798–1870) — русский скрипач, композитор, дирижер, автор духовных и светских музыкальных произведений, общественный деятель. Руководитель придворной певческой капеллы в 1837–1861 гг. По поручению императора Николая I сочинил музыку гимна «Боже, царя храни!» (1833) — государственного гимна Российской империи с 1833 по 1917 г.
212 Анна Анатольевна Шебеко (1871, СПб. – 1958, Париж), урожд. княжна Куракина. Сестра Марии Анатольевны Шаховской. Дочь князя Анатолия Александровича Куракина и Елизаветы Михайловны, урожд. княжн. Волконской. В 1891 г. вышла замуж за Николая Николаевича Шебеко (1863–1953, Ментон, Франция), российского дипломата, посла в Бухаресте, затем в Вене, откуда был отозван в связи с началом Первой мировой войны.
213 Николай Леонидович Милорадович (21.1.1889, Ялта – 1.12.1954, Париж) — юрист по образованию, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах младшим офицером, эмигрировал во Францию, был женат на Ольгe Юрьевне, урожд. княжне Трубецкoй (16.4.1890, CПб. – 11.9.1966, Париж).
214 Александр Петрович Фан-дер-Флит (Van der Vliet; 1870–1941) — русский инженер и механик, происходящий из нидерландского дворянского рода. Профессор Санкт-Петербургского политехнического института и Императорского лесного института, действительный статский советник, в эмиграции жил в Бельгии и в Чехословакии, преподавал в Пражском высшем техническом училище.
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Печатная версия страницы
