Дмитрий Голубков

Стихи

10 февраля 1837 года.

Смерть Пушкина

…Он ловит меркнущие звуки,
И пламя свеч, и бег теней,
И мука смертная разлуки
Предсмертной муки тяжелей.
Сейчас на воле,
                  над снегами
Луна сияньем налилась.
О, дотянуться бы глазами!
Но темнота стоит у глаз.
Но все уходит, покидая,
К другому берегу скользя —
И солнце, и луна седая,
И очи милой, и друзья —
Еще как будто близки, рядом.
Уже в немыслимой дали —
Ни словом не вернуть, ни взглядом —
В былое,
        в будущность ушли…
Жизнь пережить — хотя бы вкратце,
И вновь презреть и боль, и смерть…
Расстаться. Надобно расстаться —
Не мыслить. Не хотеть. Не сметь.
Расстаться с хрусткой белизною,
С веселой русскою зимой,
Тропой не путаться лесною,
Не слушать тишины степной.
До белых мух не загоститься
В заветном болдинском гнезде.
Ни в сельском доме,
Ни в столице
Не петь, не жить —
                            нигде, нигде…
Бездельно оплывают свечи.
Спят пистолеты на ковре.
И чьи-то вздохи,
                  чьи-то речи
Толпятся смутно во дворе.
Идут бессонною чредою,
Рыдая,
          гневаясь,
                    грозя,
Им не воспетые герои,
Не узнанные им друзья.
И нет ни смерти,
                  ни разлуки,
И подходящим нет конца,
И тянутся к нему, как руки,
Разбуженные им сердца.

Воспоминание о Пастернаке
Врастал в снега дремотный дом,
Застуженные окна тлели,
Но вспыхнуло во мгле метели:
«Стихи мои — бегом, бегом!»
Его гудящий и молящий,
Сутулый голос. Жили в нем
Ночная осторожность чащи
И эха площадного гром.
А руки пристальны и грубы,
Как от работы земляной.
И детские обуглил губы
Невидимый, упорный зной.
Сегодняшен и допотопен,
С лицом влюбленного коня,
Кубистских зданий был подобьем
Он, храмов эллинских родня.
Он жил на даче — странной даче…
Презрев пределы соток,
                                      сад
Хлестал через забор ледащий,
Вплетался в рощу невпопад.
И сам хозяин, сам Маэстро,
Одетый, как мастеровой,
Не знал ни счета, ни реестра
Казне и прелести лесной.
Ребенка малого наивней,
Он в неуклюжих башмаках
Пересекал границу ливня —
И шлендал в синих небесах,
И, как к мембране телефона,
Он ухом к ночи припадал
И слушал Пушкина бессонно,
И с Шелли в море пропадал.
И стих его — звереныш робкий,
Ручной, ласкающийся, — вдруг
Бежал лесной дремучей тропкой,
Упруго вырвавшись из рук…
Он был, как лето, добр и грозен,
Он был младенец и мудрец.
Он ведал тайны звезд и сосен
И видел контуры сердец.

* * *

Окончилась его работа.
Дорога канула в овраг…
Закрыв глаза, он слушал что-то,
В безмолвный погружаясь мрак.
И над могилой сосны стыли,
И медлила гроза вдали.
И, тихо плача, подошли
Две женщины к его могиле —
Две славы, две судьбы его,
Две неутешные врагини…
Их примирило горе ныне,
Как вдруг открытое родство.
Он слушал их, прося прощенья
Стыдливой сомкнутостью рук,
Любовник радости весенней,
Печальной осени супруг.
Он отбывал,
              прощаясь,
                            каясь,
В свою последнюю грозу,
Благословляя звездный хаос
И строгой родины красу*.
* Выделены не печатавшиеся прежде строфы.

20 век

        Н.Манделю <Коржавину>
Все меньше свежести и бодрости,
Все больше фальши и бодрячества.
Искариот воскреснет вскорости,
Закон Христа исчезнет начисто.
И на заре юнцы весенние —
Экипированы, откормлены —
Припомнят не стихотворения,
А обывательщины формулы.
И позабудется голодная,
Мятущаяся мира молодость,
И пресыщенья степь бесплодная
Остудит мир дыханьем холода.
И дерево цвести раздумает,
Опустит долу ветви голые.
Задуют на небе звезду мою
Ветра — угрюмые, веселые…
Все больше на планете холода,
Все меньше сердца и гармонии.
И солнце, как фонарь, расколото,
И ночи все черней, бездоннее,
Все больше лживого и грязного,
Все меньше чистоты и свежести…
Но мы не станем труса праздновать,
Не будем пьянствовать и вешаться.
Зажженный свет не спрячем в ямины,
На современность злобно сетуя —
Раздуем солнца уголь пламенный
Над остывающей планетою!
Апрель 1957 г.

О сходстве

                                      А.Ревичу

Не страшно походить на великана —
Страшится сходства с ним лишь лицемер.
И — право слово — и смешно, и странно
Бояться сходства с Гете, например.
Учусь любовно у поэтов славных,
Они живут и думают со мной.
Пусть буду я похож на них: я правнук,
Я не чужой по крови, я родной.
Так что с того, коль на лице потомка
Проглянут предка гордого черты,
Коль в песне нашей прозвучит негромко
Струна громоподобной красоты?
Зоил-невежда затыкает уши,
Злораден смех доцента-дурака:
— Да что читать-то!
— Да чего там слушать!
Воняет классикой его строка!
        Балкарский аул, 1956 год

Кериму <Отарову>

Был полдень — вечера темней.
Был праздник возвращенья.
Костями тесаных камней
Белел скелет селенья.
Золой тянуло от земли
И пустотой могильной.
И огороды заросли
Седой полынью пыльной.
Низвергся
        смертной лавы дождь
На крыши саклей,
                                 гумен...
Был, как Везувий, этот вождь
Надменен и безумен.
Он умерщвлял и оскоплял,
Он возносил и оскорблял.
Он гнал народы, как отары,
На чуждые луга...
Но в мире есть закон отавы,
И жизнь травы долга.
И пересаженное племя,
И выкошенный род —
Ростками пробивает время
И песню бережет...
Ты возвращен. Ты снова дома.
Но дома — нет давно...
Бездонность черного проема
(А было здесь окно).
Камней обуглившихся горстка
(Здесь полыхал очаг,
И дед Кязим о славе горской
Певал с огнем в очах...)
Все было... Жизни колея
Пошла иначе —
            мимо...
Но запах дымного жилья
Все жив, неистребимый.
Как прежде, пахнет очагом…
Зажмурься на мгновенье —
И сами выстроятся в дом
Ноздристые каменья.
Ты жив — и родина жива,
И к делу рвутся руки.
И в песню строятся слова,
Проросшие в разлуке.

Приятелю*

Свою судьбу ты обманул
И пренебрег своею силой:
Тебя свобода ввысь манила —
Ты добровольно выю гнул.
Ты вкусно ел и в меру пил,
И делал по утрам зарядку,
И поклонялся распорядку
Давно расчисленных светил.
А были бурные пиры,
Космические были сшибки!
Но опасался ты ошибки
И выжидал своей поры.
Но не пришла пора — прошла.
Ушла и сила молодая,
И, в сытой жизни голодая,
Душа, как солнышко, зашла.
Но ты неоскверненно чист,
И упрекнуть тебя мне не в чем.
Но жаль:
Ты жил тишайшим певчим,
А ведь по данным был — солист.
25 июля 1972 г., Абрамцево

К зиме

И откровенней, и пустыннее
Раздвинувшийся окоем.
Граница вкрадчивого инея
По травам стелется ничком.
Пойду на станцию угрюмую,
Под расписаньем притулюсь,
И всю тебя опять обдумаю
И заново в тебя влюблюсь…
И, к небесам каленым поднятый,
Вновь нетерпеньем вспыхнет взгляд…
Но не приедешь и сегодня ты —
Напрасен яростный закат.
Бреду один по ожеледице.
В бору темно, как в шалаше,
И с каждым шагом выше стелется
Граница инея в душе.

Страшное

Все на свете ужасы рассказаны,
И стихом, и краской отоварены,
Неореалистами показаны,
Публикою сытой переварены.
Дантов Ад рисунком детским кажется
Рядом с четкой графикой Освенцима.
Слава бомбы хиросимской, кажется,
Новым словом техники развенчана.
И не чахнет —
снова подымается,
Клейко шевеля сяжками, свастика,
Но раскаяньем, как прежде, мается
Мальчик, раздавивший головастика.
1967

Поэзия

Вхожу в ее сказочный сад.
Деревья застыли, как статуи.
Опять надо мною шуршат
Поэзии кроны крылатые.
Как звезды, плоды высоки,
Лукаво и призрачно светятся,
И полно веселой тоски
Лицо недозрелого месяца.
Он словно надкушен слегка,
Как яблоко зеленоватое.
Туманы ползут из леска
Живой шевелящейся ватою.
И в ночь я хочу закричать:
Зачем опьяняешь долины ты,
Зачем надо мною опять
Поэзии кроны раскинуты?
Мне зрелости плод не сорвать —
Пусть дразнит губами румяными…
Укроюсь густыми туманами,
В траву упаду, как в кровать.
Проклятая, злая, родимая!
Мы с нею враги и друзья!
И только во сне, как любимая,
Со мною она и моя.
1957

* * *

…Площадь Пушкина. Толчея возле кафе. Стоянка такси. Давка, машины, шумно молчаливая, как всегда сосредоточенная, толпа. Вдруг — маленький пожилой человек с насмешливыми и отрешенными глазами, в черной старой шляпе, в коротких обрезанных пузырящихся брючках — и с коньками-самокатиками на ногах. Резво и упруго отталкиваясь, он катит на этих коньках — дребезжащих и стучащих колесиках, ритмично и ловко скользит в толпе на переходе, соревнуется с машинами, гонится за ними — одиноко, отчаянно спешащий (медленно в сравнении с автомобилями), скользящий на своих грохочущих коньках, смешной и страшноватый… Долго смотрел на него. Видел себя**.

* Помета автора: «Мое избранное».

** Из цикла миниатюр в записных книжках.

Из архива писателя

Дмитрию Голубкову посчастливилось лично общаться с выдающимися мастерами слова. В октябре 1955 г. он побывал у Пастернака в Переделкине по служебным делам и расположил поэта к себе: Борис Леонидович дал ему прочесть «Доктора Живаго». Растроганный восторженным отзывом Голубкова, Пастернак написал ему письмо. Начиналось оно так: «Дорогой, золотой мой Дмитрий Николаевич! <...> как жить после Вашего письма? Подумайте, как вырос мой долг перед Вами и собою, после сказанного Вами!..»¹

Дарственная надпись на фотографии Б.Л.Пастернака:

Дорогому Дмитрию Николаевичу Голубкову с пожеланиями счастья в его жизни и деятельности. Б.П.

31 Дек<абря> 1956.

Второе письмо Б.Пастернака, впервые публикуемое ниже, вероятно, связано с подготовкой к изданию книги П.Яшвили «Избранное» (М.: Советский писатель, 1958). Стихи грузинского поэта, переведенные Пастернаком по просьбе Н.А.Табидзе, о которых в нем идет речь, — «Вступление в поэму» (опубликовано в «Избранном» под заглавием «Призвание») и «Малтаква». В переработанном виде оба стихотворения вошли в сборник Б.Пастернака «Стихи о Грузии. Грузинские поэты: избранные переводы» (Тбилиси: Заря Востока, 1958).

Борис Пастернак — Дм. Голубкову

25 июня 1957

Дорогой Дмитрий Николаевич!

Я знаю, что Вы собирались навестить меня в Узком. Благодарю Вас за желание и память. Я пока скрываюсь, потому что затянувшаяся болезнь страшно изменила меня и, либо силы мои опять восстановятся, либо мне к этому новому состоянию надо будет привыкнуть.

Я обязательно повидаю Вас, как только немного окрепну. Чрезвычайно ценю Ваше доброе сердце и очень люблю Вас. Вы лучше моего, наверное, знаете, что ничем приятным о себе самом не могу Вас порадовать. В нынешней новой обстановке ни одна из моих книг не может увидеть света, как я, впрочем, всегда и предвидел².

Нина Александровна Табидзе передала мне эти два подстрочника Паоло Яшвили, с просьбой перевести стихотворения. Переводы, как видите, получились слабые и дурные. Но, может быть, заглянув в подстрочники, Вы меня оправдаете: очень трудно было привести их в какой нибудь порядок. Если же они совсем не годятся, пусть наши добрые отношения не стесняют Вас. Тогда, прошу Вас, будьте совершенно свободны в суждении о них и их отклонении.

Целую Вас.

Ваш Б.Пастернак

Из записной книжки Дм. Голубкова 1957–1958 гг.³

Из стихов наших поэтов исчезает природа — ее чувствуют и понимают только Пастернак и Заболоцкий. Распространяется все шире влияние «железной» школы Брюсова (см. дневник его: «…Поеду в Крым, постараюсь научиться любить природу»), Антокольского и — далее — поэтической мелочи: Кронгауз, Дубровин. А между тем, поэт более всего на свете должен любить лес, небо, звуки реки, бесконечные метаморфозы солнца. Природа как бы благословляет влюбленного в нее поэта пониманием своих глубоких тайн, награждает его звонким и простым языком, дарит ему частицу своего великого обаяния.

Из записной книжки 1959 г.

Современная русская литература похожа на живописца, который сосредоточил свое внимание не на лице портретируемого, а на его пиджаке, полосках галстука и т.д. Только Пастернак видит черты лица.

Из дневника (июнь 1960 г.)

30 мая умер Б.Пастернак. Говорят, заграничные газеты публиковали бюллетени о состоянии его здоровья. А у нас в сегодняшнем № Лит. газеты (с опозданием в 3 дня) было в 4 строчках сообщено о смерти «члена Литфонда» Б.Л.Пастернака.

Сегодня я был там <в Переделкине>. Собиралась гроза <...> Свинцовые дали. Множество людей — целыми поездами. Кассирши недоумевали: «Как много людей едет сегодня в Переделкино!» Бездны иностранных корреспондентов. Ни одного официально уполномоченного представителя от Союза писателей. Анархично приехали лишь некоторые: Н.К.Чуковский, Б.Окуджава, А.Адалис, А.Межиров, Е.Винокуров, В.Казин…

<...> Щелканье аппаратов. Длинная цепочка, медлительно подымающаяся вверх, к террасе (на которой мы сидели с ним и В.Мартемьяновой осенью 1955 года), мимо заплаканной О.В.Ивинской и ее детей, медленно — по комнате, увешанной рисунками и акварелями его отца, мимо дьячковского вострого профиля Андрюши Вознесенского, в маленькую комнату, где лежит он — зеленовато-белый, худой, спокойный и гордый. Два раза становился я в очередь, два раза подходил к нему. Во второй раз сжалось горло от его неподвижности и от вспомнившихся некстати стихов его: «Стихи мои — бегом, бегом, мне в вас нужда, как никогда»…

<...> Умер величайший поэт современной России, настоящий гуманист. Он глубже всех чувствовал «трагическую подоснову мира».

Из записной книжки 1966 г.

Борис Пастернак был неуклюже-изящен. Длинная шея, огромный подбородок, широкие, но низко опущенные плечи, длинные болтающиеся (болтливые?) руки, — и прекрасные глаза — все вроде бы странно, дисгармонично — и на редкость цельно, оригинально — красиво, врезающееся в память, в сердце. На природе — в ветвях и листве он казался особенно гармоничным, хоть двигался довольно быстро и говорил не тихо. Но в Москве, большом городе его словно уязвлял бес суеты — он начинал куда-то спешить, судорожно улыбался. (В Гослите моя встреча с ним, в 1956 году, кажется, в феврале. Самозащита?⁴)

Пастернак был гениален — он был словно перепуган своей гениальностью и стеснялся ее.

Из записной книжки 1968 г.⁵

Погосты лесные, побочные —
Недаром, не просто так:
В Комарове почиет Ахматова,
В Переделкине спит Пастернак.

* * *

Знакомство Голубкова с А.А.Ахматовой состоялось, скорее всего, во время работы над переводами для четырехтомной «Антологии китайской поэзии» (Государственное изд-во худ. литературы, 1957). Но могло оно произойти и двумя годами раньше, когда молодой редактор Госиздата перевел с норвежского для сборника И.Хагеруп стихотворение «Датской весне — привет!». Книга Хагеруп была украшена пятью переводами Анны Андреевны.

5 мая 1960 г., в день визита Голубкова к Ахматовой, она подарила ему свой сборник стихов с дарственной надписью (впоследствии, к сожалению, был утрачен) и свою домашнюю фотографию с пометой на лицевой стороне: «<М>раморный Дворец. 1926 г.» На обороте рукой Ахматовой помечено: «5 мая 1960. Москва» — и подпись.

Из записной книжки Дм. Голубкова 1965 г.

Ахматова о Евтушенко:

— Это талантливо. Но это фельетон. А я не читаю фельетонов.

* * *

Анна Ивановна Ходасевич (1886?–1964) — поэт, переводчик, урожденная Чулкова — младшая сестра писателя Г.И.Чулкова («мистического анархиста»), вторая жена В.Ф.Ходасевича, которую он оставил в советской России, уехав в 1922 г. за границу с Ниной Берберовой; известна своими воспоминаниями о поэте, законченными в 1962 г., а опубликованными в 1992-м. Дмитрий Голубков познакомился с ней 26 ноября 1960 г., как свидетельствует запись в его дневнике (см.: Голубков Д.Н. Это было совсем не в Италии... Изборник. С. 230–231). Поводом был глубокий интерес Дмитрия Голубкова к поэзии Ходасевича. По-видимому, в одно из следующих посещений она подарила Голубкову открытку к ней своего покойного мужа.

В.Ф.Ходасевич — А.И.Ходасевич

Вена, 13 Марта 1924

Милая Анюта, я еду в Италию. На сколько времени — не знаю. Зависит от денег, виз и т.д. Пожалуйста, поскорее напиши мне: Italia, Firenze, Ferma in posta. S-r V. Khodasevitsch: получила ли Эльку6 от Тихонова? Получил ли Тихонов статью о «Русалке»⁷? Каковы виды на продажу «Поэт<ического> хозяйства Пушкина»⁸? Всего хорошего. Целую руку. В.

<Адрес на открытке:> Russland. Leningrad (Petersburg). Россия. Ленинград. А.И.Ходасевич. Мойка, 59, кв. 30А, ком. 10. Почтовый штемпель: «Ленинград. 21. III. 1924».

В писательском архиве Дм. Голубкова сохранилась также записка:

Анна Ходасевич — Дм. Голубкову

Дорогой Дмитрий Николаевич!

Только 28.V узнала от Вашей мамы, что поездка Ваша не состоялась и что Вы больны. Надеюсь, что Вам еще дадут отпуск. Очень была огорчена Вашим отсутствием на вечере 29.V — день рождения Владислава Фел<ициановича>. Что с Вами, какие недуги Вас одолели? Напишите мне хоть несколько слов. Озеров у меня был, а Слуцкий отказался, мотивируя тем, что он с Вами не хочет встречаться. Видно, «Голубок» показал свои ястребиные коготки.

Передайте мой сердечный привет Аракси, а детей поцелуйте⁹.

С приветом А.Ходасевич. 30. V. 62 г.

Скорее всего, внезапный приступ астмы помешал тогда Дмитрию Николаевичу присутствовать на этом памятном вечере. В середине 1960-х, будучи руководителем Литобъединения в МГУ, Голубков откроет студентам Ходасевича, о чем они до сих пор вспоминают.

Борис Слуцкий отказался прийти в тот день к Анне Ивановне из-за глубоких разногласий с Голубковым. Тот открыто осуждал его за выступление против Б.Л.Пастернака на собрании Союза писателей 31 октября 1958 г., на котором Бориса Леонидовича исключили из Союза.

Доверительные беседы Анны Ивановны с Голубковым продолжались без малого четыре года — вплоть до ее кончины в октябре 1964 г. Он и хоронил ее — вместе со своим другом Владимиром Леоновичем.

* * *

Из дневника Дм. Голубкова 1960 г.

...Лев Владимирович Горнунг, слепой и горбатый корешок старомосковского интеллигентского древа, сводил меня к вдове поэта Ходасевича Анне Ивановне.

Дружба с поэтом, переводчиком и фотохудожником Л.В.Горнунгом — почти ровесником ХХ века — тоже оказалась долговечной.

Л.Горнунг — Дм. Голубкову

Дорогой Дмитрий Николаевич,

Поздравляю Вас и Аракси и ребятишек с наступающим Новым Годом.

Желаю, чтобы этот Новый Год принес Вам поскорее новую квартиру, а пока побольше тепла в Ваш абрамцевский домик и чтобы все были здоровы и счастливы по возможности, и чтобы Ваша 2-ая книга стихов вышла, которую я надеюсь от Вас получить, тем более что не получил первой10. Знаете ли Вы, что в Ленинграде вышла книга стихов Гумилева? На днях книга должна появиться в Москве, ждут со дня на день¹¹.

Достали ли Вы сб. «Тарусские страницы»? Оказывается, он продавался в течение одного дня на ул. Кирова в магаз<ине> обл<астных> изд<ательств>, на другой день его сняли с продажи.

Если попадете в магазин, когда будет там Гумилев, и если сможете, купите и для меня. Буду Вам бесконечно благодарен. Вообще не забывайте обо мне совсем.

Я почему-то надеюсь, что глаза мои снова будут видеть, а пока слепому всё в тысячу раз труднее, чем зрячему.

Анна Ивановна <Ходасевич> легла в б<ольни>цу. Хочется, чтобы она еще пожила.

29 XII.61. Уважающий Вас Л.Горнунг.

Спустя пять лет Лев Владимирович подарил Дмитрию Голубкову два уникальных фотопортрета: А.А.Ахматовой и А.И.Кочеткова.

Надпись на обороте фотографии А.А.Ахматовой:

Дорогой Дмитрий Николаевич, посылаю Вам этот портрет Анны Ахматовой на память о ней. Я снял ее 30 лет тому назад в июле-августе 1936 г., когда мы с ней гостили на даче у Шервинских. Она была довольна этим портретом и выбрала его для своей книжки, но художник Гослита и ретушь совершенно испортили этот портрет, так что в книге от него ничего не осталось.

Лев Горнунг

28 мая 1966 г.

Надпись на обороте фотографии поэта Александра Кочеткова:

Дорогому Дмитрию Николаевичу Голубкову — фото-портрет Александра Кочеткова, снятый мною летом 1940 г. Он сидит на берегу Москвы-реки на фоне воды. Мы жили с ним на даче на ст<анции> Пески Казанской ж.д. близ гор. Коломны.

28 мая 1966. Лев Горнунг

Л.Горнунг — Дм. Голубкову

Дорогой Дмитрий Николаевич, когда я был у Тарковского в середине июня, я заходил и к Вам, не надеясь конечно Вас застать дома, и оставил конверт с фотографиями. Надеюсь, что Вы это получили. Не знаю, были ли Вы знакомы с Кочетковым лично, но решил, что эта его фотография Вам интересна. С 17 июля я наконец живу на даче и пробуду здесь еще месяца полтора.

В отпуску ли Вы в Абрамцеве или где-нибудь в дальней поездке?

Хочу Вам сообщить следующее. У меня есть сестра, которая пишет стихи. В свое время она мне кое-что читала из своих стихов. На мой взгляд, это были довольно слабые и дилетантские стихи. В последние годы я с ней редко видаюсь и не в курсе того, что она пишет сейчас. Как мне говорили, она собирается их предложить для печати. Поскольку Вы работаете в «Советском писателе», может быть Вам придется столкнуться со стихами моей сестры. Зовут ее Ирина Владимировна. Пишу Вам не для того, чтобы давать со своей стороны оценку ее стихам — я их не знаю, но у меня к Вам следующая просьба: в случае, если стихи моей сестры попадутся Вам на глаза, не говорите сестре, что мы с Вами знакомы, так как фамилия у нас с ней одна и та же. Остальное меня не касается, т.е., если моя сестра сумеет напечататься где-то, я ничего не имею против этого.

Надеюсь, что у Вас все благополучно и все здоровы и что Сережа¹² за лето тоже поправит свое здоровье.

Шлю Вам всем привет.

        Лев Горнунг.

4 августа 66.

Записка относится к тому времени, когда Голубков уже был старшим редактором отдела русской советской поэзии издательства «Советский писатель» и нередко замещал заведующего редакцией Егора Исаева.

Лев Владимирович подарил также супругам Голубковым свое стихотворение 1928 г. «Ночь и день».

Л.Горнунг — Дм. Голубкову

Дмитрий Николаевич, прошу в моем экземпляре, что в изд<ательст>ве, исправить в стих. «Весна в Абрамцеве» 4-ую строку (вместо «уж на пороге» на «перед порогом тишины»). И во 2-ом стих. из «Голодной степи» стр. 44 зачеркнуть мягкий знак в слове «пастбищ». Стихотворенье Верховскому — м<ожет> б<ыть> вложить в книгу 2-ой прилагаемый вариант?¹³

Л.Горнунг

* * *

Имя Ады Владимировой можно найти в первом томе биографического словаря «Русские писатели. 1800–1917» (М., 1989). Ученица Елены Гуро, автор нескольких стихотворных сборников. Писательский архив Дм. Голубкова, и в том числе страницы его дневника, сохранил свидетельства о бесприютной старости этой некогда интересной поэтессы.

Из дневника Дм. Голубкова (март 1956 г.)

Пристает Ада Владимирова — горбатая, истеричная старушка, у которой были некогда хорошие стихи (“Крылатые яблоки августа” и т.д.). Но — раз пожалел, взялся помочь составить и пробить книгу — надо терпеть.

Ада Владимирова — Дм. Голубкову

Ваш портрет
Слова проникновенных глаз,
Два мира скорбных грез
Нашептывают мне рассказ,
Таящий море слез.
И, светом замкнутым полна
В печальной глубине,
Ты, бестелесная весна,
Волнуешь душу мне.

* * *

10 апреля 1956 г.

Стихотворение создано через месяц после мартовской записи по поводу А.Владимировой в дневнике.

Голубков переводил поэмы и стихотворения для двухтомника Важи Пшавелы (Гослитиздат, 1958). В это издание включены также стихи в переводе А.Владимировой. Переводила она и Акакия Церетели, вместе с Голубковым. Видимо, тогда она и избрала своими бескорыстными помощниками мать Дмитрия Николаевича (для перепечатки текстов) и его самого — для «осовременивания», редактирования и продвижения своей лирики в печать.

А.Владимирова — Дм. Голубкову

Дорогой Дмитрий Николаевич!

Тотчас же после Вашего ухода родилась в моем сознании необходимая правочка в стих<отворении>: «Вот яблоки душистых теплых дней», — но сообщить Вам о ней по телефону — не собралась… А именно: образ «мягкий» — в двух местах «природы» уже существует, — и там незаменим. — В этом же стих. — он заменим — и удачно: следует читать (пожалуйста — поправьте): «Вечерние свежо дохнули росы». Для этого сделайте пожалуйста волнообразную линию (чтоб поставить на свое место это слово). Слово «мягко» сотрите, и печатными буквами (чтоб почерк чужой не был заметен) — впишите слово: свежо. Это — первое.

А второе: в стих<отворении>: «Какой прекрасный мир таится в человеке», — необходимо в 5-ой строчке выбросить слово «топтала» и поставить слово: мутила. Будет совсем хорошо. Прослушайте: «Пусть жизнь мутила в нем в борьбе с нуждой, в лишеньях, сердечных родников кристальные ключи…» и т.д. (Нарочно подчеркиваю: только в письме), — не правда ли?.. Как теперь целен образ этих двух строк?.. Стих: «Прости меня» — сократила — одну строфу выбросила — теперь более четко звучит, — а оно — психологически обогащает тематику любовной лирики, — его следует оставить (его литературоведы ценили).

Что же касается стих<отворения>: Апельсины то, — поскольку слушатели эстрады поэтов горячо его любили (оно — очень своеобразно!!), давайте, как Аделина Ефимовна <Адалис> — ее мнение насчет апельсинов выслушаем?.. А тогда поступайте по Вашему усмотрению…

Теперь о «Записке к Адалис»… Она остается в силе. Только на Щипачева не нужно ссылаться в разгов<оре> с Чагиным и не упоминать и о Казине. Без фамилий. Пожалуйста — попросите об этом Адалис. (С Казиным мы сами обсудим, — его попросим, чтобы он сам попросил у Чагина рукопись для отзыва…) Мол, слыхал случайно, что опять рукопись вернулась. Что же касается Щипачева, то — в некот<орой> степени я его оправдываю. Его здорово, в связи с 1-м составом рукописи, разочаровали, — с невольным упреком за первоначальную поддержку рукописи. Он теперь — и остыл… Передайте это и Адалис…

<Приписано на полях:> Ваша добрая энэргия, милый Дмитрий Николаевич, принесет плоды и мне, и лично Вам. В этом я не сомневаюсь. Вопрос только? Когда? Не дождусь… Надо просить их торопиться… Чагина… Вот чего я боюсь… В скором ли времени? Боюсь, что я этого не дождусь. Вот почему <неразборчиво> с Чагиным… Сказать: уже 4-й год пошел в ноябре. Глубокий сердечный привет — и Вам, и Вашей жене — и родным Вашим. Летом (на даче) будем встречаться у меня… И к Вам приеду… Ваши стихи и рассказы у меня давно хочу послушать…

А.Владимирова — Дм. Голубкову

Дорогой Дмитрий Николаевич!

Страдаю, что Вас целиком нагрузили правкой моей рукописи. Ведь в первую очередь — я сама должна была это сделать.

Вышло недоразумение. Я приехала к Штурману в Союз писателей специально за тем, чтобы взять обратно рукопись, — для машинки, а он-то (оказалось на деле) — только для того вызвал меня — чтобы вручить мне еще пять текстов — стихов для перевода. От одного, длинного я сразу отказалась, — остальные четыре пришлось взять, — почему пришлось, — потом расскажу подробно, — еще один возвращаю — сделала всего три маленьких. Причем, — он почему-то «приказал», — ему в руки вручить их (а не Вам) — почему? [считаю это неправильным]¹⁴. Что ж делать, — пришлось так поступить. В субботу (он просил обязательно через два дня, — не позже) он их получит.

Теперь — насчет правок. Взамен — «Красуты лета твоего» надо: «Сиянье лета твоего, // Жемчужной радуги наряд» и т.д.

Взамен: «Бросаю сердцем я привет» — надо:

«Всем сердцем шлю любви привет».

Ну да Бог с ним, — он еще молод — быть может, —

и проявит себя в будущем, — желаю ему искренне удачи¹⁵ —

Пока — до свидания! Шлю глубокий сердечный привет.

Ваша А.Владимирова

В понедельник буду в Москве — на один день, — а потом обратно <в Малаховку>. Позвоню.

Из записной книжки Дм. Голубкова 1965 г.

Рассказ «Моль»16. Горбатенькая карлица. Толстые шлепающиеся сладострастные губы, выпученные, жирно блестящие черные глаза. Низкий голос, — от певучей фиоритуры до гневного рычанья. Палочка с тесемкой (вешать на шею). Черный блин берета (на бочок, щегольски). «Кофта» — полупальто с цигейковым воротником, ватной подкладкой. «Руку сильно не жми, дор-рогой товарищ! Ой-ой, хо-хо-хо! — Не жми так сильно!» (Кокетливый наклон ведьминой головы, завод глаз. А сама своей сухой, беспокойно тычущейся и дрожащей ручкой так впивается в протянутые ей пальцы — хоть кричи). В руках — целлофановые мешочки: в одном — кошелек, платочек, ключи, в другом — туфли на высоком каблуке («Дома я уточкой, уточкой… А прихожу в издательство — в гардеробе переобуваюсь, и вот я человек!»). Едет в такси: «Ох, накрой, внучек, мне голову» — дают теплый платок: «Товарищ шоффэр, открой окошко. Воздух — пудами, больше двух кил поднять не могу». — И высовывает голову в окно. Мне: «Ты не поддерживай меня в Союзе <писателей> — пусть не думают, что я такая старая». Дома (в пр. МХАТа — идти парадными — во двор), коммун<альная> стар<ая> кварт<ира>: «Я здесь 46 лет живу! Какие люди! Все старые перемерли <…> Дерутся в квартирах! Моя соседка — молодая (50 лет), морда красивая, муж есть. Я долго говорила по телефону — так она подошла ко мне, когда я из ванны выходила, и ногой по ноге — вот так, раз!»

В комнате — огромный диван с вырезанными штандартами, копьями и мечами («На нем еще наполеоновские офицеры спали!»). Полочки, утыканные кувшинчиками с букетиками и метелками сухой травы, ковыля, овса, осенних листьев. Огромное бюро (покатое), громоздкий чемодан, поставл<енный> стоймя, в подобье комода — закрыт холщов<ой> тряпкой. И в нем, и во всех ящиках — листочки, перевязан<ные> лентами и веревочками, и просто так: разного формата, испещрен<ные> каракулями первоклассника — стихи, стихи. Дилетантские — о любви, природе, какие-то гимны. Даже о партии и о Сталине есть. Они покрыты густой, жирной, мажущейся пылью… И по ним гуляет тучная моль, похожая на грязные снежинки. И сама она, словно моль, шевелится в ящике, сползает на пол со стола, [тяжело] медлительно перепархивает со стола на диван, с дивана на пол, отяжелевшие от пыли, источающие пыль, впитавшие в себя ненужную жизнь... Муж (Мих. Козырев) погиб по доносу в лагерях в 37 г.17 2й муж (военн<ый> спец.) тоже погиб. Она недобро вспоминает о 1-м муже (талантл<ивом> пис<ател>е): «Он жизнь мою погубил. Из-за него я в Союзе <писателей> не восстановлена». А он обожал ее.

Детей не хотела. Училась на курсах (Бестужевских и еще как<их-то)>, не доучилась — лень было. Не читала почти ничего. Ничем не интересовалась. Только — стихи, только — свое нутро… Увидела в редакции (издательства «Советский писатель». — М.Г. и В.Г.) портрет Ахматовой: «Кто ее повесил здесь?». «Мы все». «Х-х. Она жульница. Говорит, что ей 75 лет. Да мне через год 75 будет. Ей уж 80 наверно. Я девч<онкой> была, а она выступала — надменная, важная… Тьфу!». «А вы читали ее стихи?». «Не читала и читать не буду». — Всех эксплуатирует, мягко нажимает на горло. Несчастна, жалка, самовлюбленна и все еще напыщенна.

* * *

Наш современник, недавно умерший поэт и правозащитник Семен Виленский был старше Дм. Голубкова на два года, но ему предстоял долгий век: последние книги С.Виленского, в том числе и поэтические сборники, вышли уже в начале XXI столетия.

Из записной книжки Голубкова 1958–1959 гг.

Сем<ен> Вил<енский> приехал из-под Волоколамска. Рассказывал о деревнях. В совхозах многие семьи с войны еще живут в сырых и зловонных землянках. Много узбеков, застрявших с войны. Некоторые из них болеют туберкулезом. Детям в яслях вместо масла дают маргарин. Школа в городе расположена в бывш<ей> гимназии, рассчит<ана> на 70 чел<овек> — теперь здесь учится 700 чел<овек>. Окна выходят на тюрьму. Утром школьники видят, как возвращающимся с прогулки арестантам устраивают «шмон» — обыскивают их. Секретарь райкома говорит: да, тюрьма и школа — рядом. Зато детишки видят, куда им идти!

…Россия и тюрьма неразделимы.

В записной книжке Голубкова 1958–1959 гг. Виленский упоминается единственный раз. Однажды имя Семена Самуиловича встречаем и в дневниках Дмитрия Николаевича 1959 г.: «Пестрый фон меняющихся, мелькающих, полусердечных, полуравнодушных, не всегда искренних разговоров с Ю.Вронским, Б.Окуджавой, С.Виленским…»

Голубков был редактором и переводчиком двух сборников, вышедших в «Советском писателе»: «Поэты Балкарии» (1958) и «Дороги Керима Отарова» (1959), в которые вошли также переводы Виленского.

* * *

Со стихотворцем и переводчиком Николаем Глазковым Голубков сблизился, переводя Алио Мирцхулаву («Заря Востока», Тбилиси, 1958) и работая над задуманным им сборником «Грузинская весна» («Молодая гвардия», 1958), редакторами которого стали Б.Окуджава и М.Квливидзе. Но познакомились они еще в 1956-м: переводы обоих включены в сборник «Стихи индийских поэтов» (Гослитиздат, 1956).

Ник. Глазков — Дм. Голубкову

16 августа 1958

Дорогой Митя!

Я весь в Сочи. Бултых-бултых в море. Море очаровательно. А люди неисправимы. Вместо того, чтобы понастроить в городе Сочи побольше гостиниц, заполнили город ненужными кино-театрами, танц-площадками и ателье мод. В результате жить негде, снимал койку. Через несколько минут уезжаю в Лоo. Это деревенька близ Сочи (17 км). Будь здоров, лови осетров.

Т<вой> д<руг> Глазков

29 августа 1958

Дорогой Митя!
Сегодня получил твое письмо.
Твоими бы устами, да коньяк пить!.. Однако:
Десятки женщин
Проходят мимо,
И неутешен
Я в Сочи ими.
Нет силы спирта
В курортном квасе:
В цветеньи флирта
Нет милой связи.
И чрезвычайно
Мне здесь печально!..

27-го августа — самый осмысленный день из всех, проведенных здесь: я посетил хостинскую тиссо-самшитовую рощу. Тисс или негной-дерево или красное дерево и самшит, который крепче дуба, тяжелей воды, в третичный период покрывали большую часть земной поверхности. Тогда климат на земле был теплым: в Москве и зима, и лето ничем не уступали сочинским. И я подумал: дурак был человек, произошел в четвертичный период, когда всюду наступило похолодание, упустил самое хорошее время!.. Будь здоров, лови осетров.

Привет Аракси и Ибрагиму. Т<вой> д<руг> Глазков.

29 декабря 1958

Великолепный Митя Голубков!
Очаровательная Араксиv!
Коньяк вы тянете из погребков
Иль трезво разъезжаете в такси,
Смыкаете вина хрустальный круг
Иль пьете в час опохмеленья квас —
И в выпивке, и в скорби я ваш друг
И поздравляю с Новым годом вас!
            Глазков

31 января 1959

В защиту Мити Голубкова
Очаровательная Аракси!
Для Мити Вы отрада и услада!
Ваш облик благороден и красив!
И гневаться напрасно Вам не надо!
Когда я отмечал свой юбилей,
Тогда на Митю были Вы в обиде,
И я от имени его друзей,
Как юбиляр, пишу в защиту Мити:
Тянул хороший человек вино
Из рюмки, из фонтана и из рога;
Нам питие предопределено,
Нельзя на выпивку смотреть так строго!
Нельзя сердиться из-за пустяков,
Ведь Митя Голубков — мужик толковый;
Вас очень любит Митя Голубков,
И у него характер голубковый!
Ни он, ни я, никто не виноват
В достойном уваженья опьяненьи!..
В том, что коньяк и вина нас пьянят,
Не вижу я состава преступленья!
            Глазков

24 сентября 1960

Прекрасный Митя Голубков!
Кой в чем достиг ты потолков
И кое в чем ты съел собак!..
Тебе желаю всяких благ!..
От холодины сентября
В Сухуми я сбежал не зря.
Жару прекрасную любя,
Я весь приветствую тебя!..
Хотя не любишь ты жары,
Тебе милей зимы дары,
Пусть ты любитель холодов,
Я извинить тебя готов!
Тебе желаю всяких благ,
Хватай за зебры так и сяк
Всех тех, которых… В общем тех,
Что созданы нам для утех!..
Лови тех самых осетров
И, как ведется на Руси,
Тяни коньяк и будь здоров!..
Привет прекрасной Аракси!
            Глазков

30 декабря 1960

        Дорогой Митя!
        Очаровательная Аракси!
Как водится на Руси,
поздравляю вас с Новым годом,
желаю счастья, творческих удач и восхожденья
                                к новым высотам!
Желаю Мите получать за авансом аванс.
Посылаю Вам про Вас
написанный жестокий романс.
Отвлекаясь от самых насущных дел,
я Митю и Аракси воспел!
Митю и Аракси кто ещё воспел
так трогательно и хорошо?
Прекрасные Аракси и Митя!
Этот романс наизусть разучите!
Читайте его и зимой, и летом
со всех подмостков, со всех мостков!
С новогодним приветом
            Глазков

Жестокий романс исключительной красоты

Митя наш Голубков, поэт
седовласый, за тридцать лет,
Исключительной красоты,
Был командирован на юг.
Проживал там Кулиев — друг
Исключительной красоты.
Митю он за стихи уважал
И ему подарил кинжал18
Исключительной красоты.
А у Мити была жена
Из Армении — это страна
Исключительной красоты.
И жена Аракси мила,
потому что она была
Исключительной красоты.
И у Мити поэта-орла
Кинжал вострый отобрала
Исключительной красоты.
Из-за ревности, а не со зла,
Речь жестокую произнесла
Исключительной красоты:
— Моя родина — это Кавказ,
И обычаи есть у нас
Исключительной красоты!
Пусть свидетелем будет нож!..
Если кралю себе найдешь
Исключительной красоты
И с ней вздумаешь мне изменить,
То порву твоей жизни нить
Исключительной красоты!
Я тебя одного люблю
И тебя от того убью,
Если только изменишь ты!
Мне любимого будет жаль,
Но вонжу в твою грудь кинжал
Исключительной красоты!
Чтоб хранить жён армянских честь,
В Эреване обычаи есть
Исключительной красоты!
Много женщин прекрасных вокруг,
Много ласковых, милых подруг
Исключительной красоты...
Митя с ними бы возлежал,
Да маячит в глазах кинжал
Исключительной красоты!
        Глазков

Дмитрий Голубков — Ник. Глазкову

Чудотворец Николай Арбатский,
Стихотворец вольный и пленительный!
Обнимаю я тебя по-братски
В этот вечер пьяно-упоительный.
Нет — не спились мы с тобою — спелись.
Ненавидим ханжество мы нудное.
Ищем в ереси дерзанья прелесть,
И в чуднум всегда находим чэдное.
Будешь ты увенчан и изучен, —
Я в твое бессмертье свято верую:
Будь вовеки, Коля, неразлучен
С музами и с Вакхом, и с Венерою.
1959

1 Опубликовано в: Голубков Д.Н. Это было совсем не в Италии... Изборник. С. 7.

2 В июне 1957 г. стало известно, что сб. Пастернака «Стихотворения и поэмы», подготовленный Гослитиздатом, печатать не будут. Готовившееся издание «Доктора Живаго» тоже было остановлено. См.: Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Материалы для биографии. М., 1989. С. 640.

3 Публикуется впервые.

4 Возможно, ошибка памяти и встреча в «Гослите» произошла раньше, в декабре 1955 г., см.: Голубков Д.Н. Это было совсем не в Италии... Изборник. С. 193.

5 Публикуется впервые.

6 «Свадьба Эльки» — эпическая поэма (Ходасевич называл ее идиллией) еврейского поэта С.Г.Черниховского (1873 или 1875?–1943), написанная на иврите; Ходасевич перевел ее по просьбе Горького. Опубл.: Беседа (Берлин). 1924. Кн. 4, 5. В ходе работы над переводом Ходасевич посылал Анне Ивановне готовые куски; возможно, что отдельные части были посланы через редактора ленинградского журнала «Русский современник» А.Н.Тихонова (Сереброва).

7 Ср.: «Русалка — статья Ходасевича, предназначавшаяся для публикации в “Русском современнике” (см. письмо Ходасевича А.И.Ходасевич от 23 декабря 1923 г. // Ходасевич В.Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4), но отвергнутая редакцией и впервые опубликованная в книге “Поэтическое хозяйство Пушкина” в значительно искаженном виде; впоследствии Ходасевич опубликовал статью в “Современных записках” (Кн. XX), однако в книгу “О Пушкине” (1937) не включил» (URL: http://knigolubu.ru/russian_classic/hodasevich_vf/kamer-furerskiy_jurnal.15331/?page=111).

8 Ср.: «Поэтическое хозяйство Пушкина — книга, над которой Ходасевич работал в Германии; журнальный вариант публиковался в “Беседе” (1923. Кн. 2, 3; 1924 — Кн. 5; 1925 — Кн. 6/7); полностью книга вышла в свет в 1924 г.в ленинградском изд-ве “Мысль” в сокращенном виде, без учета авторских поправок и замечаний, с нарушением композиции и с сохранением журнальных опечаток. Ходасевич написал “Письмо в редакцию”, в котором отказался “от всякой ответственности за эту книгу в том виде, в котором она напечатана книгоиздательством ‘Мысль’” (Беседа, 1925. Кн. 6/7. С. 479)» (Там же).

9 Жена Голубкова — Аракси Арамовна, сын Сергей и дочь Марина.

10 Первая книга стихов Д.Голубкова «Влюбленность» (1960), вторая — «Свидание» (1962). См. вступ. ст.

11 Первые публ. Н.С.Гумилева (после 1923 г.) состоялись только в 1986-м — в «Литературной России» (№ 15, 11 апр.) и в «Огоньке» (№ 17, 19–26 апр.). См.: Енишерлов В. Возвращение Николая Гумилева // Наше наследие. 2003. № 67-68.

12 Сын Д.Н.Голубкова (см. выше).

13 По-видимому, речь идет об одном из машинописных сборников, которые Л.Горнунг составлял и «неоднократно “перекраивал” (в безуспешной надежде на публикацию)» (см.: Воробьева М. Хранитель памяти. Жизнь и творчество Льва Владимировича Горнунга // Горнунг Л. Упавшие зерна; Горнунг А. Бегущие ландыши. М., 2004). До 1986 г. ни одно из оригинальных стихотворений Горнунга (включая его стихотворные обращения к Ю.Верховскому: 1928, 1937 и 1944 гг.) не было напечатано; издавались только переводы.

14 Так в тексте (кв. скобки).

15 А.Владимирова переводила стихи М.Штурмана для сб. «Любовь и труд» (М.: Советский писатель, 1957). Редактором книги был Д.Н.Голубков.

16 Впоследствии повесть. Фрагменты включены нами в изборник «Это было совсем не в Италии...».

17 М.Я.Козырев арестован в 1941 г. Понятие «37-й год» следует понимать расширительно в этом контексте.

18 Факт, отмеченный в дневнике Дм. Голубкова (окт. 1959 г.).

СЛОВАРЬ ИМЁН

Виленский Семен Самуилович (1928–2016). Поэт, переводчик и неустанный пропагандист творческого наследия репрессированных авторов. Студентом филфака МГУ в 1948 г. был арестован за стихи, в которых критиковал карательную политику властей, и осужден на 10 лет лагерей. В 1963 г. создал Колымское товарищество, которое потом было зарегистрировано как Московское историко-литературное общество и издательство «Возвращение», впоследствии награжденное Золотой Пушкинской медалью творческих союзов России за сохранение исторической памяти. Составитель двухтомника «Доднесь тяготеет», хрестоматии «Есть всюду свет. Человек в тоталитарном обществе», антологии «Поэзия узников ГУЛАГа», сборника «Дети ГУЛАГа»; составитель и издатель книги «Собибор» о восстании евреев в нацистском лагере. Организатор четырех международных конференций «Сопротивление в ГУЛАГе», главный редактор альманаха «Воля», автор поэтических сборников «Каретный ряд» (1994), «Широкий день» (2006) и воспоминаний «Вопросы есть?» (2006).

Владимирова Ада Владимировна (1890–1985). Первое стихотворение опубликовано в 1906 г. в симферопольском нелегальном журнале «Луч». С 1913 по 1930 г. вышли книги «Дали вечерние» (1913), «Невыпитое сердце» (1918), «Кувшин синевы» (1922), «Стихотворения» (1927), «Ливень» (1928), «Трудная радость» (1930). Переводила Ш.Бодлера, Ф.Шиллера, А.Франса, а также поэтов республик бывшего СССР. С 1942 г. не печаталась как жена «врага народа» (см.: Козырев М.Я.). В 1960-х гг., благодаря хлопотам Дм. Голубкова, составившего и подготовившего к изданию в «Советском писателе» ее книгу «Навстречу солнцу» (первое изд. — 1962, второе — 1966), возвращается в литературу. Стихи Владимировой высоко оценил такой знаток поэзии, как профессор И.Н.Розанов.

Глазков Николай Иванович (1919–1979). Советский поэт, переводчик. Его отец, юрист Московской городской коллегии защитников, был расстрелян в 1938 г. Стихи писал с 1932 г. Учился на филфаке МГПИ. В 1939 г. основал неофутуристическое литературное течение «Небывализм» и выпустил два машинописных альманаха, за что в 1940 г. был исключен из института. В 1941 г. по рекомендации Н.Асеева был принят в Литературный институт. Со второй половины 1950-х гг. жил литературным трудом. В 1966 г. снялся в эпизодической роли «летающего мужика» в фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублев». Его «Песня о птицах» звучит в фильме А.Кончаловского «Романс о влюбленных». Стихи долгое время не публиковались, но после 1957 г., еще при жизни автора, вышло 12 стихотворных сборников. Книги, объективно представляющие творчество Глазкова, появились только после 1979 г.

Голубкова Аракси Арамовна (урожд. Хашутогова; 1929–2013). Жена Д.Н.Голубкова. Родилась в Москве. По образованию учитель-словесник. Без согласования с дочерью и с Комиссией по литературному наследию мужа, членом которой также являлась, распродала архив писателя в начале 1990-х гг. По свидетельству В.Н.Леоновича, близко знавшего семью Дм. Голубкова («Юность», 1993, № 10), данный брак (1954–1972) характеризовался «отчаянной личной драмой писателя» из-за стойкого отказа жены дать ему развод.

Сын: Голубков Сергей Дмитриевич (род. в 1954 г.).

Дочь: Голубкова Марина Дмитриевна (род. в 1959 г.).

Горнунг Ирина Владимировна (1911–19...). Родная сестра Льва Горнунга. Участница Великой Отечественной войны. Студенткой-дипломницей Московской консерватории (по специальности дирижер-хормейстер) подала заявление о направлении в действующую армию. В 1941–1945 гг. выезжала с концертными бригадами на Западный фронт. В 1942–1943 гг. в разных армиях и дивизиях организовала 27 фронтовых бригад из военнослужащих. Попутно готовила концертные программы в армейских ансамблях. Дважды была представлена к наградам. После войны работала на Северо-Балтийском, Тихоокеанском и Черноморском флотах, в укреп. районе Полярное — Печенга.

Горнунг Лев Владимирович (1902–1993). Поэт, переводчик. Исследователь и собиратель текстов Н.Гумилева, автор одной из немногих рецензий на его сборник «К Синей Звезде»; входил в общество поэтов и филологов «Кифара» (1924), изучавшее творчество И.Анненского. В 1925–1930 гг. работал в ГАХН. Был знаком с Б.Пастернаком, О.Мандельштамом, Андреем Белым, С.Шервинским. Дружил с А.Ахматовой 40 лет, вплоть до ее кончины. Автор серии фотографий Ахматовой (1936 г.) и Пастернака (1948 г.). В 1930-x гг. дружил с Арсением Тарковским и сделал больше ста фотографий, многие из которых позднее отобрал Андрей Тарковский для фильма «Зеркало». Автор цикла стихов «Пепел сердца», посвященного памяти его жены (1957). Автор воспоминаний «Встреча за встречей» («Сов. писатель», 1989).

Казин Василий Васильевич (1898–1981). Пролетарский поэт, один из основателей литературной группы «Кузница» (1920). Прославился сборником «Рабочий май» (1922) и поэмой «Лисья шуба и любовь» (1926). В 1931–1940-х гг. служил редактором Гослитиздата. С 1938 по 1953 г. его практически не печатали. В 1956 г. опубликовал поэму о субботниках — «Великий почин»; в «Беломорской поэме» (1936–1962) воспел принудительный труд. В стихотворении 1934 г. «Борису Пастернаку» открыто укорял последнего: «Все стоишь в сторонке от великих дел?»

Козырев Михаил Яковлевич (1892–1942). Писатель-сатирик; автор популярных романсов. Начал печататься еще до революции; в 1920-е гг. выходят кн.: «Морока. Настоящие рассказы» (М., 1922), «Неуловимый враг. Американский роман» (Харьков, 1923), «Муравейник. Веселые рассказы» (М., 1926), однако остросатирические произведения: «Крокодил» (1921), «Ленинград» (1925), «Пятое путешествие Лемюэля Гулливера» (1926) — не были напечатаны при жизни автора. Муж поэтессы Ады Владимировой. В прозе тяготел к приемам Салтыкова-Щедрина, Гофмана и Гоголя. В 1920-е гг. входил в литературное общество «Никитинские субботники», на заседаниях которого бывали С.Городецкий, М.Булгаков, В.Вересаев, О.Мандельштам, Л.Леонов и мн. др. В конце 1960-х гг. на его возобновленных заседаниях выступал и Дм. Голубков. Арестован 14 июля 1941 г.; погиб в Саратовской тюрьме в 1942 г. В 1963 г. реабилитирован.

Коржавин Наум Моисеевич (род. в 1925 г.). Поэт, переводчик, прозаик и драматург; эмигрант третьей волны. Арестован в 1947 г., на втором курсе Лит. института, во время кампании по «борьбе с космополитизмом». Осенью 1948 г. выслан в Новосибирскую обл., затем в Караганду. Получил амнистию (1954) и был реабилитирован (1956). Лит. институт окончил только в 1959 г. Один из участников альманаха «Тарусские страницы» (Калуга, 1961). Первый сб. стихов «Годы» вышел в 1963 г. Многие стихи распространялись в самиздатовских списках. В 1966–1967 гг. выступал в защиту А.Синявского, Ю.Даниэля, Ю.Галанскова и А.Гинзбурга, что привело к запрету на публикацию его произведений. В 1973 г. эмигрировал в США. Второй сб. стихов «Времена» (1976) и третий — «Сплетения» (1981) выходят во Франкфурте-на-Майне. Во второй половине 1980-х приезжает в Москву по личному приглашению Б.Окуджавы (выступление в Доме кино). Проживает в Чапел-Хилле (США). Упомянут в дневнике Голубкова 1960 г.: «Приятельство с Н.Манделем».

Кочетков Александр Сергеевич (1900–1953). Поэт и переводчик. Учился на филфаке МГУ. В 1921 г. (по др. источникам — в 1918) познакомился с Вяч. Ивановым. Единственная прижизненная публикация стихотворений — в альманахе «Золотая зурна» (Владикавказ, 1926). Автор пьес в стихах «Коперник», «Надежда Дурова» (совместно с К.Липскеровым), «Вольные фламандцы» (в соавторстве с С.Шервинским). Переводил западную и восточную поэзию и прозу. Широкую известность ему принесла «Баллада о прокуренном вагоне» (созданная в 1932 г., впервые была опубликована лишь в 1966 г. в «Дне поэзии» Л.Озеровым).

Леонович Владимир Николаевич (1933–2014). Поэт, переводчик. Автор пяти сборников стихов и переводов из грузинской поэзии; первый сб. «Во имя» (М., 1971) вышел при жизни Дм. Голубкова. Был его близким другом. Ср. с записью в его дневнике 1964 г.: «Вчера был Владимир Леонович — 31 год, но похож на хмурого, худого, задумчивого мальчика. Очень умен, честен, прям — и в речах, и в стихах. Талантливость и чистота. Очень понравился мне» (Голубков Д.Н. Это было совсем не в Италии... Изборник. С. 299). Бессменный председатель Комиссии по литературному наследию Д.Н.Голубкова, в начале 1990-х готовил первые подборки из его дневников (для «Литературной газеты» и журнала «Юность»). Стараниями Леоновича и Ф.Искандера (члена той же комиссии) в 1993 г. в журнале «Дружба народов» (№ 3) опубликован роман Голубкова «Восторги» (текст подготовлен авторами этих строк). Много лет посвятил разбору соловецких архивов; издавал стихи репрессированных поэтов. Награжден премией И.Дедкова (1999) и Горьковской премией (2010).

Мартемьянова Валентина Аркадьевна (род в 1931 г.). Переводчица с чешского (Я.Гашека и К.Чапека), «редактор из славянского сектора Гослита», вместе с которой Голубков в первый раз ездил к Б.Л.Пастернаку 16 окт. 1955 г., согласно записи в его дневнике от 2 дек. 1955 г. (см.: Голубков Д.Н. Это было совсем не в Италии... Изборник. С. 187–188). Упоминается, с забавной ошибкой, в дарительной надписи Пастернака Голубкову на книге «Избранные стихи и поэмы» (М., 1945): «Дмитрию Голубкову, доставившему мне радость своим посещением с В.Мартемьяновым 16 окт<ября> 1955 г. на добрую память Б.Пастернак». К сожалению, книга, испещренная «восторженными карандашными маргиналиями адресата» (см.: Богомолов Н.А. Автографы писателей в букинистических каталогах // НЛО. 2010. № 105), исчезла из архива писателя (ныне присутствует в качестве артефакта в ресторане «Живаго» г. Перми).

Озеров Лев Адольфович (1914–1996). Поэт и переводчик. Издал более 20 сборников стихов; первая книга увидела свет в 1940 г. Много переводил с украинского (Т.Шевченко), литовского (Э.Межелайтис), идиша (С.Галкин) и др. С 1943 г. преподавал в Лит. институте; профессор (с 1979 г.) кафедры худож. перевода. Автор книг и статей о творчестве Ф.Тютчева, А.Фета, Б.Пастернака, П.Тычины, а также мемуарных очерков об А.Ахматовой и Н.Заболоцком. Статья «Стихотворения Анны Ахматовой» («Литературная газета», 23 июня 1959 г.) была первым откликом на ее поэзию после долгих лет замалчивания. Озеров много сделал и для сохранения литературного наследия поэтов с неблагополучной судьбой (И.Л.Сельвинского, А.С.Кочеткова, Д.Б.Кедрина, Г.Н.Оболдуева). Был редактором второй книги стихов Дм. Голубкова «Свидание» (1962).

Павлович Надежда Александровна (1895–1980). Поэтесса, переводчица, критик, мемуарист. Печатается с 1912 г. После Октября работает в московском Пролеткульте; член президиума Союза поэтов, возглавляемого В.Брюсовым. В 1920 г. знакомится с А.Блоком, и эта встреча определяет весь ее дальнейший творческий и жизненный путь. После смерти Блока обращается к вере, становясь духовной дочерью последнего оптинского старца преп. Нектария. Автор сборников «Берег» (1922), «Золотые ворота» (1923), поэмы «Воспоминания об Александре Блоке» (1939–1946; центральное стихотворное произведение Н.Павлович) и обстоятельных прозаических воспоминаний под тем же названием («Блоковский сборник», Тарту, 1964). В 1962 г. в изд-ве «Сов. писатель» выходит книга Павлович «Думы и воспоминания»; именно эту книгу поэтесса надписала Дм. Голубкову (см. вступ. ст.).

Тархов Дмитрий Федорович (1890–1966). Драматический тенор; поэт, переводчик. Засл. арт. РСФСР (1956). В 1920–1930-х гг. исполнял ведущие теноровые партии в театрах Москвы и др. городов. В 1936–1958 гг. — солист Всесоюзного радио. В 1948–1966 гг. — преподаватель по классу вокала в Институте им. Гнесиных. Активно работал как переводчик: перевел на русский язык тексты романсов Шуберта, Шумана, Мендельсона и др., а также либретто нескольких опер («Бал-маскарад», «Джоконда» и др.). Дм. Голубков посвятил ему поэму «Поручик Лермонтов» (1956–1968), рассказ «Это было совсем не в Италии» (1965), стихотворение «Похороны певца» (1966), очерк «Дмитрий Федорович» (1967) и несколько юношеских стихотворений, впервые опубликованных нами в 2014–2016 гг. (см. наши публ. о Тархове в: Музыка и время. 2014. № 8; 2015. № 9; Кольцо А. 2014. № 76). Голубков безуспешно ходатайствовал об издании поэтического наследия Тархова (никогда ранее не публиковавшегося) перед И.Андрониковым в 1969 г. (см.: Музыка и время. 2015. № 9).

Чагин Петр Иванович (1898–1967). Журналист, парт. и изд. работник. Член РСДРП с 1917 г. Участник октябрьских событий. С 1922 по 1925 г. 2-й секретарь ЦК компартии Азербайджана (зам. С.Кирова). В 1924 г. познакомился с С.Есениным (в гостях у В.Качалова) и пригласил его в Баку. Автор предисловия к сборнику стихов Есенина «Русь советская» (Баку, 1924); «Персидские мотивы» (1924–1925) первоначально вышли с посвящением ему же. Гл. ред. газет «Бакинский рабочий» (1922–1925), «Красная газета» (Ленинград, 1926–1929), «Заря Востока» (Тбилиси, 1931–1932). И. о. директора Гослитиздата (1939–1946), директор изд-в «Московский рабочий» (1946–1950) и «Советский писатель» (1951–1956). Дружил со многими поэтами (помимо Есенина — с Демьяном Бедным, Маяковским, Цветаевой). Был редактором первого послевоенного («бесцензурного») «Избранного» С.Есенина (М., 1946).

Штурман Матвей Моисеевич (1908–1986). Еврейский советский поэт и очеркист. Член ВКП(б) с 1931 г. В 1932 г. окончил литературный факультет Киев. ин-та профобразования. Печатался с 1925 г. Сборники стихов: «Высокие корпуса» («Гойхе корпусн», 1930), «Стихи» (1936), «Хвала народу» («А лойб дем фолк», 1940), «Любовь и труд» (на рус. яз., 1957), «Земля и солнце» (на рус. яз., 1972). Репрессирован, в 1949–1956 гг. отбывал наказание в Унжлаге. Переводил на идиш произведения Ив. Франко, М.Рыльского, П.Тычины и др. Его стихи на рус. яз. переводили М.Светлов, Л.Гинзбург, А.Владимирова.

Щипачев Степан Петрович (1898–1980). Поэт, литературный функционер. Лауреат двух Сталинских премий (1949, 1951). Опубликовал свыше 20 сборников, но его поэзия, как правило, не выходит за рамки официальных славословий (автор стихотворения «Пионерский галстук», 1947). Вместе с Ч.Айтматовым, Ю.Бондаревым, С.Залыгиным, К.Симоновым, М.Шолоховым и др. подписал т.н. «Письмо группы советских писателей» в редакцию газеты «Правда» 31 августа 1973 г. (против А.Солженицына и А.Сахарова). Выступил со статьей против Солженицына «Конец литературного власовца» («Литературная газета», 20 февр. 1974 г.). В ноябре 1960 г., будучи председателем правления СП СССР, вызывал Голубкова для собеседования, предшествовавшего приему в Союз писателей (см.: Голубков Д.Н. Это было совсем не в Италии... Изборник. С. 227).

Предисловие, публикация, подготовка текста, примечания и словарь имен Марины Голубковой и Владимира Грачева-младшего