Александр Рюмин

Фотография и художник

Об отношении художника к фотографии размышлял еще Врубель. В письме к сестре летом 1893 года он писал: «Решил пейзажи с фигурами. Матерьял огромный: более сотни отличных фотографий Италии; а не утилизировать это усовершенствование глупо. Совершенствование жизненной техники — вот пульс настоящий; он же должен биться и в искусстве. Никакая рука, никакой глаз, никакое терпение не сможет столько объективировать, как фотографическая камера, — разбирайся во всем этом живом и правдивом материале с твоей душевной призмой: об его непризрачные рельефы она только протрется, — потускнела, слишком ревниво сберегаемая».

Он же говорил Судейкину: «Я научу тебя видеть в реальном фантастическое, как фотография, как Достоевский».

Фотография со времени ее изобретения французским художником Дагером в 1839 году обречена была опираться на опыт живописи и графики.

Так, многие ранние дагерротипы обрезались в медальоны, как это было принято в миниатюрной живописи. Есть очевидные черты сходства в подаче изображения между акварельными портретами П.Ф.Соколова, Э.П.Гау и дагерротипами того времени, а в следующем столетии — между хрестоматийными студийными фото-портретами деятелей культуры, выполненными М.Наппельбаумом, и знаменитой серией рисованных портретов Ю.Анненкова.

Фотография могла служить подспорьем, как у Врубеля и Бори-сова-Мусатова, и средством своеобразного художественного манифеста в визуальном восприятии и пространства, и плоскости, как у Родченко, Лисицкого, Клуциса.

Представляется вероятным, что живописные и фотографические работы Сальвадора Дали и Ман Рея повлияли на формирование фото-мышления Филиппа Халсмана, кстати,запечатлевшего и самого Дали вместе с его изощренными композициями из обнаженных натурщиц.

В 1896 году на Всероссийской художественно-промышленной ярмарке в Нижнем Новгороде наряду с 286 живописцами, скульпторами, графиками и архитекторами были представлены и искусство 58 ведущих фотографов из разных городов России. С тех пор присутствие фотографии в ряду изящных искусств окончательно стало нормой в общественном сознании.

Тема «фотография и художник» имеет множество любопытных поворотов. Здесь уместно напомнить некоторые из них: пикториализм конца XIX – начала ХХ века, сближавший фотографию с живописью и графикой; провокационную фотосессию мэтров русского авангарда К.Малевича, П.Филонова, М.Матюшина, А.Крученых, И.Школьника, сидящих на фоне перевернутой реальной мебели и перевернутого рисованного задника с написанным на холсте роялем, что сделана в фотоателье придворного фотографа К.Буллы (1913); волну интереса к фотографии в творчестве таких художников второй половины двадцатого столетия, как Ю.Соостер, Ю.Соболев, В.Янкилевский, А.Брусиловский, Д.Плавинский, Б.Заборов; радикальную постановку драмы «Пучина» А.Н.Островского в сценографии А.Васильева в Малом театре (1973), сделанную в духе старинного семейного фотоальбома со сбитым масштабом сверхувеличения; фотодизайн

Ю.Курбатова, креативного идеолога дизайна журнала «ДИ» его «золотой поры», длившейся почти тридцатилетие. И, конечно же, нельзя не сказать здесь о лидере нынешнего российского искусства высоких технологий К.Худякове, использующем в цифровом синтезировании авторскую документальную съемку.

Из современных художников, в творчестве которых фотография играет ощутимую роль, назовем К.Победина и С.Морозова, чьи выставки в разное время состоялись в зале жур-нала «Наше наследие». Для чего же живописец, график, керамист, текстильщик, дизайнер, архитектор наряду с основной профессией занимаются еще и фотографией? Как творческая индивидуальность реализует себя в выборе сюжета, композиции видового кадра, световой и цветовой наполненности изображения? Какие мгновения остаются запечатленными их «фотоглазом» в быстро меняющейся картине современного мира?

На эти вопросы ответили фотографии и комментарии художников Татьяны Ян, Игоря Камянова, Вероники Гараниной, Веры Костиной, Евгения Вельчинского и Алексея Рюмина.

Татьяна Ян: Когда в дороге, когда путешествую, — камера всегда со мной, это часть меня. Или моя записная книжка. Не всегда в руке карандаш, но всегда — камера. Обычно снимаю то, что глаз остановило, потом понимаю, что это откровение узнавания — вижу/снимаю то, что по каким-то тайным знакам, законам мне уже знакомо, пусть в этом месте оказалась первый раз в жизни. Но это всегда — «ах, вот же оно!..». Так, люблю фрагменты, blow-up незначительного, обнаружение детали, интонации, что теряется при общем взгляде.

Люблю увидеть, остановить тишину. Отчасти помогает особенность фотографической оптики, не всегда вполне доступная глазу готовность к концентрации. Зрению всегда помеха и сам разум художника (собственно, он зрением и руководит), и его возлюбленная эстетика, и внешние шумы и звуки, и запахи и голоса. В виvдении участвует всё и все. Когда же глаз смотрит в камеру — он как бы в батискафе, это волшебный механизм расслоения времени и пространства на миг «сейчас» и все остальное время, на человека смотрящего и человека снимающего в одном лице. Камера, даже переродившаяся в цифровую, даже вмонтированная в мобильный, она всегда — camera obscura, тайная «темная комната», в которой все по другим законам, в которой не властно время.

Кадр — это всегда — иная жизнь, всегда — мгновение вечности, всегда — образ смерти при жизни.

Игорь Камянов: Сезанн (кажется) предлагал художников, которых много развелось, пороть на площадях по субботам. Что же тогда делать с толпами фотографов с селфи-палками? Я не люблю фотографию. Вещь, считаю, вредная для художника. Да, экономия времени, конечно... но, с другой стороны, перестаешь видеть вокруг свое, свои мотивы — картинные. Видишь множество фотографических, только успевай щелкать. Фотография как искусство, считаю, умерла вместе с Картье-Брессоном. Покажи мне фотографию (мини-мализм какой-нибудь), не скажу, какая она — хорошая, плохая. А про картинку — скажу. Короче, ничего в этом хорошего. Кроме фото, которые иногда получаются.

Вероника Гаранина: Фотография как искусство меня не интересует. Использую ее как средство фиксации и способ частично компенсировать рисовальную лень и плохую зрительную память.

Если бы не соблазнительная легкость цифрового фотографирования, и вовсе бы обошлась. Но иногда картинка получается совершенно самодостаточной и живет своей жизнью, и тогда уже мои руки и глаза становятся для нее средством фиксации и прикладным инструментом — что, в общем, справедливо.

Вера Костина: Думаю, что не скажу о фотографии ничего нового. Для меня, помимо своей известной способности мгновенного запечатления различных, порой мимолетных явлений и состояний, света и тени, различных фактур, игры цвета, сочетания деталей и прочих оттенков и нюансов, фотография является замечательной печатной техникой со своей тайной преображения реальности.

Евгений Вельчинский: Серии фото-графий «Забавы молодого отца» более сорока лет. Из сегодняшнего дня смотрю в ту дальнюю даль, будто бы в перевернутый бинокль, и вижу существенно больше того, что попало в кадр. Никаких формальных задач я перед собой, насколько помню, не ставил, но не исключено, что они мне все же мерещились. Однако бог с ними, с формальными задачами, главное в том, что с той же очевидностью, с которой присутствуют на снимках кукольные головки, старый забор и фрагменты дачной флоры, самопроизвольно возникают обстоятельства той жизни со всеми ее реалиями, особенностями и людьми. То есть очевидно, что процесс фотографирования и его продукт — это реальная альтернатива бесплодной попытке изобретения машины времени. Вот и пожалеешь, глядя в жизненную ретроспективу, посетуешь, что зафиксировано так мало эпизодов многослойного времени… Не догадывался по молодости лет, какая магия заключена в любой, самой случайной, самой неудачной фотографии, которая по сути своей не что иное, как остановившееся мгновение. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! И даже если не так уж ты и прекрасно, все равно, останься в памяти…

Алексей Рюмин: Фотография — это монстр Франкенштейна с телом, составленным из человеческих воспоминаний, оживляющей молнией для которого становится выхваченная в кадре реальность. Обычно меня привлекает какое-то сочетание, объект или сценарий в окружающем пространстве. Решив запечатлеть его, я начинаю думать о самой фотографии — о том, как отрезать все лишнее, работающее против увиденного мною образа.