В.Д.Тополянский

Встреча однокашников

В 1969 году известный коллекционер Ф.Е.Вишневский подарил музею В.А.Тропинина и московских художников его времени картину Н.И.Подключникова «Интерьер в квартире Алексея Матвеевича Филомафитского в Москве в Антипьевском переулке около улицы Волхонки». Ранее это полотно находилось в собрании Н.П.Козловской — внучки Филомафитского и было приобретено у нее Вишневским в 1957 году.

Художник и реставратор Подключников, происходивший из крепостных крестьян графа Д.Н.Шереметева, по заказу Филомафитского создал групповой портрет московской профессуры первой половины XIX столетия. Однако ни художник, ни владелец картины не назвали имена ее персонажей, предоставив другим поколениям возможность ответить на вопрос, подобный сформулированному однажды Анной Ахматовой: «Кто, когда и зачем встречался…» («Поэма без героя»).

Кто?

В человеке, на бедро которого положила лапу собака, можно без затруднений распознать одного из наиболее популярных московских врачей 1840–1860-х годов Федора Ивановича Иноземцева (1802–1869), лечившего и Н.В.Гоголя, и генерала А.П.Ермолова. По воспоминаниям блестящего хирурга и естествоиспытателя Н.И.Пирогова, «высокий и довольно ловкий брюнет с черными блестящими глазами, с безукоризненными баками, одетый всегда чисто и с некоторой претензией на элегантность, Иноземцев легко делался вхожим в разные общества и везде умел заслуживать репутацию любезного и милого человека, доброго товарища и отличного парня»¹.

Более подробный словесный портрет именитого доктора принадлежал К.Н.Леонтьеву, выдающемуся религиозному философу, учившемуся в то время на медицинском факультете Московского университета: «Иноземцев, пожалуй, был скорее дурен собой, чем хорош, но его относительная некрасивость была лучше иной “писаной” красоты. Он был очень смугл; волосы у него были черные, очень густые и всегда коротко, под гребенку, остриженные. Лицо его было совершенно особенное, оригинальное. Оно было длинно, узко, смугло, как я сказал, нос длинен, но неправилен и не совсем прям. Глаза у него были очень темные, немного томные, как будто задумчивые и даже печальные; но в них светилась чрезвычайная доброта. Усы он брил, но носил небольшие короткие бакенбарды вокруг всего лица. Я видал его почти всегда в синем вицмундире Министерства народного просвещения и всегда почти застегнутым доверху»². Явное сходство человека, сидящего на диване справа, с личностью, изображенной П.З.Захаровым-Чеченцем (находится в ГТГ), не оставляет сомнений в том, что на картине Подключникова воспроизведен Иноземцев.

По окончании медицинского факультета Харьковского университета (1828) и Профессорского института в Дерпте (1833) Иноземцев защитил докторскую диссертацию (1833) и стажировался в Германии, после чего служил в Московском университете экстраординарным (1835–1837), затем ординарным (1837–1858) профессором по кафедре практической хирургии. Выйдя в отставку, он основал «Московскую медицинскую газету» (1858) и Общество русских врачей в Москве (1861), открывшее бесплатную лечебницу для приходящих больных (1865). Сам Иноземцев отличался редкостным бескорыстием и первым в Москве стал вести у себя на квартире ежедневные безвозмездные приемы для каждого, кто обращался к нему за помощью или советом. Страстный библиофил, он собрал изрядную библиотеку медицинской литературы и завещал ее лечебнице Общества русских врачей.

На диване рядом с Иноземцевым удобно расположился знаменитый некогда юрист Петр Григорьевич Редкин (1808–1891). Его идентификация базируется на значительном внешнем сходстве с достоверным портретом Редкина работы В.Боброва, хранящимся в Государственном историческом музее. На солидном правоведе бежевый домашний халат — не исключено, что он, казавшийся А.И.Герцену закоренелым холостяком, временно проживает в доме своего близкого друга Филомафитского.

Потомок суворовского офицера, впоследствии полицмейстера города Ромны Полтавской губернии, Редкин вместе с Иноземцевым учился в дерптском Профессорском институте (1828–1833) и повышал свою квалификацию в Германии (1833–1835). Когда молодой, подающий надежды юрист вернулся из-за рубежа, его сразу же взяли в Московский университет. Там он преподавал законоведение, философию права и российские государственные законы, занимая должность экстраординарного (1835–1837), потом ординарного (1837–1848) профессора юридического факультета. По воспоминаниям современников, на его лекциях, «всегда увлекательных по форме и богатых по содержанию», были воспитаны несколько поколений российских юристов; «из его аудитории вышел целый ряд даровитых учеников»³. В середине 1848 года, когда в Европе полыхала революция, Редкина, «замеченного в вольнодумстве», вынудили покинуть университет. Позднее он переселился в столицу и стал первым председателем Петербургского педагогического общества (1859–1874), ординарным профессором (1863–1878) и ректором (1873–1876) Петербургского университета.

Из кресла на зрителя смотрит человек с непропорционально большой, не вполне соответствующей щуплому телосложению головой, в очках и с раскрытой книгой на коленях. Это филолог, историк и переводчик античных авторов Дмитрий Львович Крюков (1809–1845). Его изображение на картине Подключникова наделено безусловным внешним сходством с прижизненным карандашным портретом Крюкова, выполненным Э.А.Дмитриевым-Мамоновым в 1840-х годах. Предположение о личности филолога подтверждает и описание его наружности, в котором упоминаются и «особое изящество фигуры», и «молодое, почти юношеское лицо», и, главное, «огромное высокое чело, почти все обнаженное»⁴.

Сын художника — портретиста и миниатюриста из крепостных, отпущенного на волю и преподававшего рисование в Казанском университете, Крюков довольно рано проявил замечательные лингвистические и музыкальные способности. Одновременно с Редкиным он поступил в дерптский Профессорский институт (1828), первым среди сокурсников защитил диссертацию и был утвержден в степени доктора философии (1832). Затем его вместе с другими стипендиатами Профессорского института отправили за границу «для усовершенствования в науках», а по возвращении зачислили в Московский университет для преподавания римской словесности и древней истории в должности экстраординарного (1835–1837), потом ординарного (1837–1845) профессора⁵.

Студентов юридического и филологического факультетов неизменно привлекали его лекции. Крюков читал их голосом громким и приятным, языком литературным и в то же время разговорным, с произношением отчетливым и даже несколько «щеголеватым». Блестящий профессор, предшественник Т.Н.Грановского на исторической кафедре, он просто не мог не попасть в ближайшее окружение А.И.Герцена, называвшего Крюкова милым и добрым, умным и веселым и высоко ценившего его остроты за их «изящную античную отделку по классическим образцам»⁶.

На подоконнике раскрытого окна сидит Алексей Матвеевич Филомафитский (1807–1849). На правах хозяина он может позволить себе не переодеться к приходу неженатых друзей и предстать перед гостями в шлафроке вишневого цвета. Определение его личности основано на очевидном внешнем сходстве изображения на картине Подключникова и прижизненного портрета Филомафитского, находившегося в 1-м Московском медицинском институте до 1955 года и опубликованного в ряде изданий по истории Московского университета, а ныне утерянного.

Окончив Ярославскую духовную семинарию (1824) и медицинский факультет Харьковского университета (1828), Филомафитский вместе с Иноземцевым поступил в дерптский Профессорский институт. По завершении образования он защитил докторскую диссертацию на латинском языке «О дыхании птиц» (1833) и был отправлен за границу для усовершенствования в физиологии. По возвращении его утвердили сперва преподавателем Московского университета, а спустя четыре месяца — экстраординарным профессором по кафедре физиологии и общей патологии. Не прошло и двух лет, как его повысили в звании до ординарного профессора по кафедре физиологии и сравнительной анатомии (1837).

Коллеги и студенты чрезвычайно уважали его как автора первого в Российской империи «Учебника физиологии» и обширного труда «История переливания крови». Как выражались современники, его любили за ученость и преклонялись перед ним за добросердечие. Он хорошо играл на скрипке и рисовал; увлекался поэзией и живописью; был беспристрастен и благороден.

У этого добродушного жизнелюба не было врагов; не случайно его дважды выбирали деканом медицинского факультета⁷.

В 1835 году в состав преподавателей Московского университета включили еще двоих выпускников Профессорского института в Дерпте. Одним из них был потомок уездного судьи из города Вытегра Олонецкой губернии Александр Иванович Чивилев (1808–1867), другим — сын московского священника Григорий Иванович Сокольский (1807–1886), воспитанный в духовном училище, но «отшлифованный», по выражению Н.И.Пирогова, университетским образованием.

На кафедре политической экономии и статистики Чивилев занимал место адъюнкта (1835–1838), а после защиты докторской диссертации — экстраординарного (1838–1842) и ординарного (1842–1849) профессора. Совершенно лишенный чувства юмора, всегда серьезный и строгий, холодный и сухой, он читал лекции по одним и тем же когда-то составленным запискам, полностью игнорируя все новые системы и достижения. За 14 лет своей академической карьеры он не снискал ни признания студентов, ни расположения коллег. Впоследствии Чивилев стал чиновником Министерства уделов и наставником великих князей Александра и Владимира Александровичей. Он погиб во время пожара запасного дворца в Царском Селе, причем именно его считали виновником возгорания⁸.

Ни по уму, ни по характеру, ни по манерам Чивилев никак не мог попасть в число не только друзей, но даже просто хороших знакомых Филомафитского и поэтому ни при каких обстоятельствах не мог позировать художнику в квартире около улицы Волхонки. Надо сказать также, что неизвестный у окна рядом с Филомафитским совсем не похож на изображение Чивилева на рисунке Дмитриева-Мамонова.

Приходится предполагать, что пятый персонаж картины Подключникова — экстраординарный (1835–1838), потом ординарный (1838–1848) профессор кафедры частной патологии и терапии внутренних болезней, читавший позднее (1842–1848) еще и психиатрию, поклонник Гегеля и небезызвестный в середине XIX века московский врач Г.И.Сокольский. По воспоминаниям одного из современников, «он не искал популярности у студентов, был требователен, резок и беспощаден в своей критике, но невольно внушал к себе уважение ученостью, остроумием и блеском изложения»⁹. Коллеги отдавали должное его эрудиции и научным трудам, слегка опасались его искрометного юмора и не без удивления констатировали его особенную непочтительность по отношению к любому начальству. В 1848 году, когда он отпустил какую-то язвительную шутку по адресу попечителя Московского учебного округа, ему пришлось навсегда проститься с университетом. Но в доме Филомафитского он был своим среди своих.

Ни одного живописного или фотографического портрета Сокольского не сохранилось. Однако художник предоставил нам возможность догадаться, кто же этот неизвестный у окна. На картине он подносит ко рту сигару. Между тем только Сокольский — единственный профессор в окружении Филомафитского — смолоду курил сигары; тот, кто посещал его в старости, всегда обращал внимание на кучки сигарного пепла, просыпанного на подоконники в его комнате, на столы, заваленные бумагами, и на книги, разбросанные повсюду. Можно считать, таким образом, что пятым Подключникову позировал именно Сокольский.

Когда и зачем?

Открытая створка окна там, где изображен Филомафитский, и зеленые деревья, виднеющиеся в дальнем окне, наряду с относительно теплой одеждой присутствующих в помещении, дают основания утверждать, что к созданию картины художник приступил поздней весной или в первые дни лета, иначе говоря, в мае или июне, до наступления июльской жары. Но в каком году?

Как указано в «Биографическом словаре профессоров и преподавателей Императорского Московского университета» (М., 1855), Иноземцев находился в заграничной командировке с апреля 1839 по август 1840, Крюков — с декабря 1841 по декабрь 1842, Редкин — с июля 1842 по август 1843 годов. Крюков тяжело заболел не то осенью 1843, не то зимой 1844 года и скончался 5 марта 1845 года. Значит, встреча друзей Филомафитского с художником могла произойти в 1836, 1837, 1838 или 1841 году.

Однако Филомафитский в апреле 1839 года женился и сразу же (или еще до венчания) озаботился поисками нового жилища. Согласно Московскому адрес-календарю, в 1841 году он снимал квартиру уже не в Антипьевском переулке около Волхонки, а на Полянке. Следовательно, Подключников появился в квартире Филомафитского не в 1841 году, а на несколько лет раньше.

Приглашать к себе в дом крепостного художника в первой половине 1836 или 1837 года никакого резона у Филомафитского не было. Зато в мае 1838 года соответствующий повод, притом весьма существенный, у него появился. Ровно десять лет назад, в мае 1828 года, пять человек, запечатленных на картине Подключникова, приехали в Дерпт, чтобы поступить в Профессорский институт, и познакомились друг с другом.

В таком случае за работу над картиной Подключников взялся в мае 1838 года, но завершить ее до летних каникул не успел. Фактически у него получился законченный эскиз, но без портретов Иноземцева и Редкина. Осенью того же года, когда оба профессора вернулись к исполнению своих служебных обязанностей, Подключников закончил картину. С тех пор она долгое время была собственностью Филомафитского и его наследников.

Бывший директор Императорских театров С.М.Волконский видел описанное полотно (75х92, холст, масло) в доме дочери Филомафитского. Эскиз Подключникова с анфиладой старомодных комнат и группой профессоров на переднем плане Волконский обнаружил у известного коллекционера А.А.Бахрушина и расценил как вторую картину¹⁰. Позднее этот эскиз оказался в собрании Государственного музея А.С.Пушкина.

В 1839 году Николай Иванович Подключников (1813–1877) получил вольную от Шереметевых и звание свободного художника от Академии художеств. Помог ли его освобождению из крепостной зависимости благожелательный Филомафитский, неизвестно.

Примечания

1 Пирогов Н.И. Дневник старого врача. СПб., 1910. С.418.

2 Леонтьев К.Н. Собр. соч. М., 1912. Т.9. С.58.

3 Шимановский М.В. Петр Григорьевич Редкин. Одесса, 1890; Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва сороковых годов. М., 1929. С.38.

4 Дмитриев Д.Н. Материалы для характеристики русских писателей, художников и общественных деятелей // Русское Обозрение. 1893. №2. С.728.

5 Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета. М., 1955. Т.1. С. 438-443.

6 Герцен А.И. Собр.соч. в 30 т. Т.9. М., 1956. С. 115, 132.

7 Полунин А.И. Профессор А.М.Филомафитский // Московский Врачебный Журнал. 1849. Т.3. Кн. 1-2. С. 185-190.

8 Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета. Т.2. С. 554-556; Русский биографический словарь. СПб., 1905. Т.22. С. 373-37.

9 Малевский-Малевич Н.А. Воспоминания // Русский Архив. 1909. №5. С. 115-133.

10 Волконский С.М. Мои воспоминания. Т.III: Родина. Берлин, 1923. С.189.