Борис Егоров

Надпись на книге

Несомненно, нельзя было найти лучшего места для выставки автографов писателей и художников XIX–XX веков, которая состоялась в старом особняке на Пречистенке, где уже довольно давно расположился Государственный музей А.С.Пушкина. Экспозиция, рассчитанная, конечно, не на массового зрителя, интересна литературоведам, коллекционерам, рафинированным читателям, для которых строчка, написанная, быть может, сто и более лет тому назад, открывает многое и в самом авторе, и в его адресате. Подчеркнем: на выставке представлены не просто автографы, письма, фотографии и т.д., но и, в основном, книги с дарственными надписями (инскриптами) — мечта многих библиофилов, предметы настоящей коллекционерской охоты и долгого, часто сладострастного любования книголюбов, ставших тем или иным способом обладателями вожделенного томика с написанными на титульном листе словами: «На память от автора…»

Автограф на книге придает ей уникальный характер, часто раскрывает для адресата тайное ее содержание.

В сборнике А.Блока «Земля в снегу» опубликовано его раннее стихотворение «Надпись на книге стихов»:

…Здесь легким образам и думам
Я отдаю стихи мои,
И томным их встречают шумом
Реки согласные струи.
И, томно опустив ресницы,
Вы, девушки, в стихах прочли,
Как от страницы до страницы
В даль потянули журавли.
И каждый звук был вам намеком
И несказанным каждый стих.
И вы любили на широком
Просторе легких рифм моих…

Характерно, что на выставке и в двух томах сопровождающего ее альбома «Искусство автографа» почти нет случайных, ничего не значащих инскриптов, подобных тем, которые сейчас раздают направо и налево на рекламных автограф-сессиях наши современники-литераторы. Содержательность — одна из отличительных особенностей большинства представленных и опубликованных в двухтомнике дарственных надписей.

Коллекционирование книг с автографами — одна из наивысших ступеней библиофильства. За некоторыми томами с инскриптами гениев охотятся десятки лет и считают жизнь удавшейся, когда находят то, о чем мечтали. В этом поиске библиофилу нужны не только деньги и удача, но и знания. Знаточество — качество, которое издавна сопутствует истинному коллекционеру — будь то библиофил, собиратель живописи или ратных раритетов. Со временем настоящий библиофил начинает относиться к книге не как к предмету, заполучив который надо спрятать его за дверцей изысканного книжного шкафа, а как к живому факту культуры. Меня всегда поражали так называемые любители книги, которые выбирали для своих коллекций лишь «девственные», неразрезанные экземпляры; вдруг, кто-то из друзей по незнанию возьмет из его библиотеки неприкасаемый томик поэта и вернет после прочтения чуть-чуть измятым или с загнутыми уголками каких-то страниц. В связи с этим вспомнилось, что писал протоиерей Михаил Ардов, много общавшийся и друживший с А.А.Ахматовой, о случае, когда кто-то подарил ему брошюру с Пушкинской речью Иннокентия Анненского, зачитанную, измятую. «А ведь я слышала эту речь, — сказала Анна Андреевна, бережно перелистывая пожелтевшие листы. — Только не переплетайте, Миша», — добавила она. Ахматова оценила живую книгу, а не «cтерильный» библиофильский экземпляр, который не имеет следов минувшего бытия.

Порой вокруг автографов возникают вполне загадочные ситуации. Вот лишь один пример. После смерти Алисы Коонен в Театре им. А.С.Пушкина (бывшее здание Камерного театра, где была квартира А.Таирова и Коонен) почему-то спешно распродавались их мебель и вещи. Об этом узнал Владимир Высоцкий, и они с Мариной Влади купили, в частности, письменный стол Таирова со множеством углублений и ящичков. В одном из них Высоцкий обнаружил несколько писем, написанных рукой Таирова, на которые никто не обратил внимания. А в те дни, когда пишется эта заметка, рабочие, делающие ремонт в Театре на Таганке, в ящике стола Высоцкого в гримерке, которой он пользовался, обнаружили написанное прямо на фанерном дне ящика предположительно его неизвестное стихотворение. Эти находки разделяют почти сорок лет. Есть в этом какая-то мистика. Наверное. Но можно и задуматься…

Выше уже говорилось, что устроители выставки «Искусство автографа. Инскрипты писателей и художников в частных собраниях российских библиофилов» (Национальный союз библиофилов во главе с его председателем, руководителем Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям М.В.Сеславинским) нашли практически идеальное место для этой изысканной экспозиции. Более двухсот книг, фотографий, писем и открыток с автографами писателей и художников, написанных мастерами пера, кисти и карандаша, из личных собраний 30 библиофилов Москвы, Петербурга, Воронежа, Нижнего Новгорода и других городов оказались под одной крышей с постоянно хранящимися в музее реликвиями Золотого века нашей словесности — эпохи Пушкина. Долгая и скрупулезная работа по организации выставки сопровождалась подготовкой к изданию беспрецедентного по содержанию, дизайну и полиграфическому исполнению двухтомного альбома «Искусство автографа» (составитель и автор вступительной статьи — Михаил Сеславинский, художник — Борис Трофимов), представленного публике во время вернисажа. По сути, это не путеводитель по выставке и не просто каталог, а достойное материала, в нем опубликованного, отлично составленное и прокомментированное научное издание, включающее около 500 автографов с рассказом об их адресатах и авторах, снабженное фотографиями тех, кто оставлял автографы, и тех, кому они были адресованы.

Эпиграфом и к выставке, и к двухтомнику «Искусство автографа» выбраны известные слова Пушкина: «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как отрывок из расходной тетради или записка к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов!» Это сказано прекрасно и, как всегда у Пушкина, точно, однако верно для автографов писателей века Золотого (пушкинского), Серебряного (блоковского), но не периода середины ХХ века и наших грустных с литературной точки зрения дней, когда вдохновенное перо сменили механическая пишущая машинка, а затем и компьютер. Когда-то великий стилист Гюстав Флобер называл себя «l’homme-plume» (человек-перо). А нынешние литераторы, наверное, могут сказать о себе «человек-компьютер». Как говорится, почувствуйте разницу. Невозможно представить, чтобы стихотворение, например, «Я встретил вас — и все былое / В отжившем сердце ожило; / Я вспомнил время золотое — / И сердцу стало так тепло…» было отпечатано Тютчевым на пишущей машинке «Ундервуд». По случайному совпадению, практически одновременно с выставкой «Искусство автографа» в Москве открылась выставка «200 ударов в минуту…», где экспонировались пишущие машинки, в том числе и как предмет «формирования культуры целого поколения», «…порождающий (? — Б.Е.) смыслы в процессе рождения текста», выставка «искусства, сделанного на пишущей машинке». Но если пишущую машинку авторы этой занятной экспозиции в Музее современного искусства определяют как метафору творчества, то дуализм перо — бумага, результат которого был представлен в залах Государственного музея А.С.Пушкина, есть само творчество.

Для создания шедевров необходимы иное состояние души и, видимо, другой инструментарий, чем пишущая машинка или компьютер:

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.

Слава Богу, великие русские писатели не знали технического прогресса, писали живой рукой, и из-под их пера, сначала гусиного, затем стального, ложились на бумагу шедевры.

И последний русский классик А.И.Солженицын писал свои произведения, конечно, от руки. В альбоме и на выставке мы знакомимся с его замечательными автографами, узнаём историю некоторых из них. Например, на первом томе своей «Публицистики», изданной в трех томах в 1995 году, Солженицын написал: «Дорогой Люше Чуковской, свидетельнице моих первых публицистических шагов — и участнице выпуска этого трехтомника 18.10.<19>95 А.Солженицын». Елену Цезаревну Чуковскую Александр Исаевич называл «начальник штаба моего», она находилась в эпицентре его бурной деятельности, всегда была верным помощником и другом писателя. На заднем форзаце этой книги Н.Д.Солженицына пояснила: «Передано в дар М.В.Сеславинскому 17 марта 2015 года. Люша (Елена Цезаревна) завещала мне все книги, подаренные ей Солженицыным с автографами ей, и при этом сказала, что хорошо бы одну из них подарить М.В.Сеславинскому — в благодарность за его помощь и доброе отношение. 17.03.2015». Таким образом, эта книга несет память и о верном друге Солженицына и его семьи, замечательной Е.Ц.Чуковской.

Автографы всех лауреатов Нобелевской премии, писавших на русском языке (кроме ныне здравствующей Светланы Алексиевич, что соответствует принципу подбора для выставки автографов только покинувших сей бренный мир литераторов), представлены в экспозиции и опубликованы в двухтомнике. На книге «Стихотворения» (СПб., 1903) наш будущий первый нобелиат И.А.Бунин написал кратко: «Федору Ивановичу Шаляпину от души Ив. Бунин». Многие годы Бунин и Шаляпин дружили — и в России, и в эмиграции. Более пространную надпись оставил Бунин на сборнике своих избранных стихов, изданных в Париже в 1929 году. Адресован инскрипт поэтессе Софье Юльевне Прегель, издававшей во время войны в Нью-Йорке журнал «Новоселье», где печатался и Бунин. «Позвольте, дорогая Софья Юльевна, отблагодарить Вас этой книжкой за Ваш подарок — вот за это американское перо, которым я пишу сейчас, которое мне очень нравится, хотя оно похоже на коготь, —

Что дьяволом придуман,
Дабы писал им Труман,
Подкупленный деньгами
Черчиля с Вишняками, —
Военный поджигатель,
Трудящихся предатель,
Душитель демократии
Вышинского и братии.

Ив. Бунин. 5.XII. 47 Париж»

Интересно, как изменился за сорок с лишним лет почерк Бунина. Автограф Шаляпину написан легкими изящными мелкими буквами, образующими прихотливую вязь. Надпись, адресованная С.Ю.Прегель, — уверенное, крупное начертание букв, свободное, красивое расположение текста на странице.

Вообще изучение почерков писателей по их автографам на книгах — задача, по-моему, весьма благодарная для профессиональных графологов, могущая многое открыть в психологии творчества.

Из нескольких опубликованных в двухтомнике «Искусство автографа» дарственных надписей Бориса Пастернака остановлюсь на двух. На знаменитом сборнике «Сестра моя жизнь» (1922) поэт написал: «Безвозрастному буршу, вечному студенту, всклокоченному мятежнику, неукротимому гегельянцу октября, с пожеланием постоянства по всем перечисленным статьям, от периодически успокаивающегося автора 1/V <19>22 Москва». В комментарии раскрывается имя адресата автографа. Это «историк литературы, переводчик и педагог Константин Григорьевич Локс (1889–1956)… Молодых людей объединили не только общность интересов, но и духовная близость… Общение в 1910-х годах нашло отражение в стихотворениях поэта, посвященных университетскому товарищу (в их числе знаменитое “Февраль. Достать чернил и плакать!..”), многочисленных автографах и рукописях, не одно десятилетие бережно хранившихся в собрании К.Г.Локса». Подобные сопроводительные тексты практически к каждому опубликованному автографу делают двухтомник «Искусство автографа» еще более ценным для знатоков и поистине бесценным для заинтересованного читателя.

Вокруг почти каждого автографа, представленного на выставке и опубликованного в книге, и его адресата можно создать маленькую новеллу, что и делают авторы, комментируя, например, инскрипт Пастернака на сборнике «Избранные стихи и поэмы» (1945), адресованный А.С.Эфрон: «Дорогой моей Але, с благословением с заклятием, как талисман верю в тебя и целую Б.П. 16 января 1950 г. Москва». Дочь М.И.Цветаевой находилась в ссылке в Красноярском крае, когда пришла посылка от Пастернака, где в числе прочих была и эта книга с его стихами — еще один след их близкой дружбы, невзирая на разницу в возрасте.

Из всех русских писателей, получивших Нобелевскую премию по литературе, лишь М.А.Шолохов не подвергся на родине разгромной критике и остракизму, подобно, например, Пастернаку и Солженицыну. В 1965 году Шолохов получил Нобелевскую премию за роман «Тихий Дон», который многие заслуженно называют лучшим русским романом XX века и споры об авторстве которого не утихают. На выставке представлен автограф Шолохова на титульном листе первой книги «Тихого Дона», изданной ГИХЛом в 1938 году: «Глебу Афанасьевичу духовной мощи! М.Шолохов 24.Х-1939» . Автограф адресован Г.А.Вилинбахову, заведующему постановочной частью Театра им. Ленсовета. И еще один автограф — на «Тихом Доне», выпущенном в год присуждения Нобелевской премии, в 1965 году: «В.Стрелкову фамилия обязывает и в поэзии бить в цель без промаха. Чего от сердца и желаю! М.Шолохов 27.9.67». Автограф дает комментаторам возможность вспомнить почти забытого поэта, встретившегося с Шолоховым в группе ростовских писателей в Вешенской 25 сентября 1967 года. «Этот экземпляр «“Тихого Дона”, — уточняют они, — из собрания поэта, издателя, библиофила, собирателя экслибрисов, жителя Ростова-на-Дону Л.Ф.Тартынского был подарен Шолоховым поэту Виктору Александровичу Стрелкову». Поэт воевал, за смелые стихи был отправлен после войны в ГУЛАГ, на Колыму, потом — в Воркуту; вернувшись после реабилитации, жил в Ростове-на-Дону. Тогда и довелось ему встретиться с Шолоховым, о чем напоминает эта книга.

Иосиф Александрович Бродский, любимец Ахматовой, считавшей его стихи «волшебными», получил Нобелевскую премию уже в вынужденной эмиграции, в 1987 году. На выставке и в альбоме автографов можно увидеть несколько инскриптов и рисунков поэта. Первый «эмигрантский» поэтический сборник «Конец прекрасной эпохи», выпущенный издательством «Ардис» в 1977 году, Бродский подарил Д.А.Тарасенкову, сотруднику радиостанции «Свобода», сыну литературного критика и библиографа А.К.Тарасенкова, продолжавшему собирательское увлечение отца, в декабре 1986 года в Нью-Йорке, нарисовав на авантитуле шаржированный автопортрет (Бродский неплохо рисовал) и написав: «Дмитрию Тарасенкову 28-е декабря 1986 г. Нью-Йорк автор Конца прекрасной эпохи Иосиф Бродский». А на подаренной в тот же день тому же Тарасенкову книге «Стихотворения и поэмы» (Washington; New-York, 1965) поэт написал: «Дмитрию Тарасенкову от сорокашестилетнего автора этой двадцать один год тому назад вышедшей книги со всеми ее опечатками, с наилучшими пожеланиями, с полным непониманием ее — книги этой — содержания Иосиф Бродский».

Бережное отношение к текстам, написанным рукой великих современников, всегда отличало образованную часть российского общества. Многие дворянские, купеческие, да и крестьянские семьи в России до революции бережно хранили фамильные бумаги; если же там было что-то, принадлежавшее перу известного человека, — то берегли как семейную реликвию и дарили только самым близким людям. Вот, например, что писала в октябре 1824 года С.М.Салтыкова, будущая жена Антона Дельвига, в далекий Оренбург своей подруге, вместе с которой они учились у П.А.Плетнева в петербургском пансионе мадам Шредер, А.Н.Семеновой, в будущем прабабушке А.Блока: « Я передала Ольге и г-ну Плетневу все, что ты поручила мне сказать им, последний мил как никогда… Он принес мне несколько отрывков из новой поэмы, которой занят в настоящий момент Пушкин, и настоятельно просит меня послать их тебе, что я и делаю. Сохрани их, — это драгоценность, так как это руки самого Пушкина; он прислал эти отрывки Дельвигу, который отдал их Плетневу, и только мы четверо знаем эти стихи…»

Сама возможность увидеть под стеклом листки бумаги, книги, фотографии, рисунки с текстами, собственноручно написанными великими поэтами, писателями, художниками, которую получили посетители в Музее А.С.Пушкина, редка и производит на знающего человека большое интеллектуальное впечатление. Но еще большую, эмоциональную, встряску получает тот счастливец, который может взять в руки написанный на клочке бумаги текст гения и погрузиться в его чтение без помех и стеклянных перегородок. Я помню, какое впечатление произвело на нас подлинное письмо А.С.Пушкина, которое, в давние уже времена, мы купили в Лондоне на аукционе Sotheby,s для Пушкинского Дома. Оно было адресовано французскому актеру и чревовещателю Ваттерману в связи с его приездом в Москву. Когда мой товарищ в самолете, на высоте восемь тысяч метров, вынул из папки письмо Пушкина на французском, передал его мне, и я прочел первые строчки, написанные легким, изящным почерком, то испытал чуть ли не шок. Мы в этот момент были над Ла-Маншем; время как бы сместилось, и мне почудилось, что перенесся я в век XIX и держу в руках несколько дней назад написанное Пушкиным письмо. Действительно, автографы обладают очень большой эмоциональной силой, а для нас, людей русской культуры, автографы Пушкина, Лермонтова, Гоголя — столпов Золотого века отечественной словесности, — особенно. К сожалению, автографов этих писателей нет в экспозиции, не опубликованы они и в двухтомнике. Это, конечно, не упрек. Инскрипты, письма, записи этих гениев чрезвычайно редки, находятся в основном в государственных собраниях, а обозреваемая нами выставка основана на частных коллекциях; вполне возможно, что ни у кого из библиофилов нет драгоценных автографов этих авторов или они не захотели их обнародовать. В последний раз я держал в руках издание с автографом Пушкина из частного собрания несколько лет тому назад, когда вдова выдающегося коллекционера, издателя и ученого И.С.Зильберштейна, Н.Б.Волкова, бывший директор ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ), дарила родному архиву в день его 70-летия альманах «Северные цветы» на 1832 год из собрания своего мужа, посвященный памяти А.Дельвига, с дарственной надписью Пушкина П.А.Плетневу. «Плетневу от Пушкина в память Дельвига. 1832 г. 15 февраля С.П.Б», — написано на титульном листе рукой Пушкина. Мне неизвестно, есть ли инскрипты Пушкина сейчас в частных библиофильских коллекциях. И все же век XIX представлен на выставке и в двухтомнике очень интересно, а порой и неожиданно.

Готический почерк автографа Л.Н.Толстого на IV части собрания сочинений в восьми частях, адресованного его другу, критику Н.Н.Страхову, помогавшему Толстому в работе: «Николаю Николаевичу Страхову в знак дружбы от Автора», — соседствует в экспозиции с аккуратным инскриптом Ф.М.Достоевского, написавшего на втором издании «Записок из Мертвого дома»: «Александру Петровичу Милюкову от автора в знак памяти, уважения и искренней преданности».

Лаконична дарственная надпись драматурга А.Н.Островского замечательной актрисе П.А.Стрепетовой, блестяще игравшей в его пьесах: «Пелагее Антипьевне Стрепетовой А.Островский 24 февраля 1881 г.».

Любопытны автографы И.С.Тургенева на каждом из двух томов Полного собрания стихотворений А.К.Толстого 1876 года: «Обществу русских художников от Ив. Тургенева». Организованное при ближайшем участии Тургенева «Общество взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже» просуществовало четыре десятилетия. При Обществе был клуб, собиралась библиотека. Для нее и предназначил Тургенев книги своего друга А.К.Толстого, чьих собственных инскриптов мы на выставке не обнаружили.

Безусловно, одной из жемчужин выставки стало стихотворение Ф.И.Тютчева, собственноручно написанное поэтом на первом из четырех посмертных дополнительных томов к прижизненному собранию сочинений В.А.Жуковского: «Прекрасный день его на / Западе исчез / Полнеба обхватив бессмертною зарею — / А он, из глубины полуночных небес / Он сам глядит на нас / пророческой звездою. / Ф.И.Тютчев / 11 апреля /1857». Эти книги Жуковского Тютчев подарил своей дочери Дарье Федоровне, фрейлине, кавалерственной даме. Библиофил В.В.Волков рассказал о том, как он обнаружил в одной частной библиотеке том со стихотворной дарственной надписью Тютчева дочери Дарье и сумел заполучить его в свое собрание. Эта история опубликована в альбоме.

Стихотворные автографы больших поэтов редки, иметь их в своей библиотеке большая удача. Несколько лет назад в Париже неожиданно объявился сборник А.Блока «Седое утро» со знаменитым, опубликованным автографом-стихотворением поэта, адресованным <М.И.Б.> М.И.Бенкендорф-Будберг: «Вы предназначены не мне…». Опубликовано-то опубликовано, но книги с этим автографом никто не видел. Библиофилы и блоковеды сладострастно потирали руки и готовились к бою за вожделенный томик, но он внезапно опять канул в Лету, будто его и не было вовсе. Да, много тайн до сих пор витает вокруг имени М.И.Бенкендорф-Будберг, и этот блоковский стихотворный автограф — одна из них.

О значении инскрипта в историко-биографическом изучении взаимоотношений автора и адресата говорит надпись А.Фета на третьем выпуске «Вечерних огней»: «Дорогому поводырю моей слепой старухи музы Владимиру Сергеевичу Соловьеву сердечно признательный автор». Философ и поэт В.С.Соловьев считал творчество Фета наиболее примечательным явлением в современной литературе, примером истинной лирической поэзии. Фет очень ценил своего младшего друга, охотно принимал его помощь в составлении новых выпусков «Вечерних огней».

Авторская надпись не только авторизует книгу, возводя ее в ранг подлинника, но и напрямую связывает литературу с литературным бытом, той или иной жизненной ситуацией. Именно поэтому инскрипт может рассматриваться как один из важнейших биографических источников при изучении творчества писателя, поэта, художника. Критик и публицист Р.В. Иванов-Разумник в статье «Надписи на книгах», посвященной инскриптам Блока, обращенным к нему, рассматривал дарственные надписи Блока как значимый историко-литературный источник. «Мелочь, казалась бы, — писал Иванов-Разумник, — те надписи, которые делал А.А.Блок на своих книгах, даря их друзьям и знакомым; но мне хотелось бы показать, как важно собирать и эти надписи, вспоминая попутно об их происхождении…. Все это ценный материал для характеристики А.А.Блока».

На выставке представлены и описаны в двухтомнике четыре книги с автографами Блока. Это прежде всего замечательный экземпляр поэмы «Двенадцать», выпущенный издательством С.М.Алянского «Алконост» в 1918 году тиражом 300 экземпляров. Книга была подарена автором певице Л.А.Дельмас, знаменитой исполнительнице роли Кармен, с такой надписью: «Любови Александровне Дельмас от ея неизменного поклонника. Если б Вы и не сочувствовали этой книге, я все-таки хотел бы подарить Вам и ее, потому что Вы — артистка милостью Божией — и, служа Новому Миру Вашим искусством, сжигаете старый мир Вашим огнем. Александр Блок. Январь 1919 года. Петербург». Да, правы исследователи, когда замечают, что Блок почти не делал на своих книгах формальных, ничего не значащих надписей. Певица Л.А.Андреева-Дельмас сыграла огромную роль в судьбе Блока в последние годы его жизни. Ее архив, разошедшийся по частным собраниям после смерти наследников, почти недоступен исследователям. Тем благороднее поступок М.В.Сеславинского, регулярно выставляющего книги с автографами Блока Л.А.Дельмас.

Ни в коем случае не беря на себя смелость рецензировать в этой информационной по сути заметке двухтомник «Искусство автографа», обратим внимание на одну, бросившуюся нам в глаза неточность. Фотография Блока на балконе, которой открывается раздел блоковских инскриптов, сделана в 1907 году не в Санкт-Петербурге Д.С.Здобновым (который действительно снимал Блока, но то другие фотографии), а в Киеве, куда Блок приехал в октябре 1907 года для участия в вечере «Нового искусства». На снимке неизвестного, видимо, газетного фотографа Блок стоит на балконе гостиницы «Эрмитаж» на Фундуклеевской улице. Но это к слову.

Еще один инскрипт А.Блока адресован Алексею Михайловичу Ремизову и оставлен автором на его первой книге «Стихи о Прекрасной Даме». Этот сборник, который Блок в конце жизни считал лучшим из того, что он написал, с дарственными надписями автора сейчас на букинистическом рынке встречается крайне редко. С А.М.Ремизовым, своеобычным писателем, знатоком древнерусской литературы, художником, каллиграфом, удивительно интересным, неординарным человеком, Блок тесно общался на протяжении всей жизни. Первая дарственная надпись Блока, сделанная его четким «каменным» почерком, еще немного официальна: «Многоуважаемому Алексею Михайловичу Ремизову. Александр Блок. 1905. Март. С-П-Б.».

В богатейшей симфонии дарственных надписей и автографов, собранных на выставке в Музее А.С.Пушкина, инскрипты самого Ремизова отличаются художественной оригинальностью. Удивительный каллиграф, выдумщик, тонко стилизующий свои инскрипты под древнерусскую вязь, Ремизов добился того, что его тексты имеют не только смысловую, но и высокохудожественную ценность. Легко и изящно надписал Ремизов свою книгу «Подорожник» художнику и издателю З.И.Гржебину, кавалеру Обезьяньей Великой и Вольной палаты, фантастического, придуманного Ремизовым Ордена, в который входили многие выдающиеся писатели и деятели культуры — его современники. «Куму моему, соседу приятельному, во дни пустынные навещавшаго меня, деятельнейшему Зиновию Исаевичу Гржебину Алексей Ремизов 1913 г. 12/25 апреля».

Автографы А.М.Ремизова служат, конечно, украшением и выставки, и сопровождающего ее двухтомника «Искусство автографа».

Очень жаль, что на выставке и в альбоме не нашлось места для книг с дарственными надписями Д.С.Лихачева, которые хранятся в личных собраниях Москвы и Петербурга. Конечно, отбор был очень тщателен и многие достойные авторы остались за бортом, но я вспомнил о Лихачеве именно в связи с автографами Алексея Ремизова. Д.С.Лихачев следовал его графической традиции, его инскрипты не только содержательны, но и часто удивительно красивы, включают рисунки и очень напоминают ремизовскую каллиграфию. Примерно год назад их могли увидеть посетители выставки дарственных надписей на книгах и фотографиях Дмитрия Сергеевича, прошедшей в журнале «Наше наследие».

Кстати, в альбом вкралась неточность в подписи к ремизовской «Обезьяньей грамоте», данной И.Д.Галактионову. Среди прочих кавалеров ее подписал не юный тогда 18-летний Ф.Ф.Кнорре, как указано, а его старший брат Г.Ф.Кнорре, действительно кавалер Обезьяньего знака, товарищ С.М.Алянского и Ю.П.Анненкова, автор (под псевдонимом Алексей Кириллов) вышедшей в «Алконосте» книги «Записки Всеволода Николаевича». Авторы неправильно прочитали первую букву инициалов «Г.Ф.» Неточность простительная — подобную допустил как-то даже один из лучших знатоков литературы Серебряного века О.Лекманов в первом опыте публикации дневников Г.Ф.Кнорре 20-х годов. Внушительный двухтомник «Искусство автографа» и выставка книг, фотографий с дарственными надписями, писем писателей и художников в Государственном музее А.С.Пушкина благодаря тщательной подготовке, высокопрофессиональному комментированию, «озвучиванию» каждого автографа, каждой книги умными и точными сопроводительными текстами, охвату огромного количества библиофильских редкостей из частных собраний стали событием для тех, кто действительно интересуется историей российской словесности.

Над этим сложным во всех отношениях проектом вместе с М.В.Сеславинским и дизайнером Б.В.Трофимовым работали: К.Сафронова, а также В.Высоколов, Л.Ларионова, А.Морозова, В.Уварова.

Авторская дарственная надпись на книге, которой посвящен этот необычный, красивый библиофильский проект, занимает «промежуточное место между литературным произведением и бытовым документом, связывает литературу с литературным бытом». Конечно, исследование инскриптов — лишь тропинка на пути к полному пониманию автора, его отношения к искусству, людям, времени. Но драгоценна каждая тропинка, которая помогает нам приблизиться к вершине.