Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 115 2015

К 100-летию со дня рождения Константина Симонова

Нина Гордон

Близкими глазами

Личный фонд писателя и общественного деятеля Константина (Кирилла) Михайловича Симонова [15(28).XI.1915–1979] — один из самых крупных по объему и интересных по составу документов в Российском государственном архиве литературы и искусства (ф. 1814); в нем насчитывается более семи тысяч единиц хранения за 1916–2001 гг., отдельные документы сохранились с конца XIX в. Свои материалы, документы родителей начал передавать в архив сам К.М.Симонов, а после его смерти продолжили наследники. Фонд К.М.Симонова, во многом благодаря усилиям самого писателя, стоит в ряду наиболее полно сохранившихся архивов представителей творческой интеллигенции советского периода. Помимо личного фонда, рукописи произведений К.М.Симонова, тексты его выступлений, многочисленные статьи, письма, фотографии и др. материалы находятся в фондах Союза писателей СССР, издательств «Советский писатель», «Художественная литература», редакций журналов «Новый мир», «Знамя», в личных фондах Н.Н.Асеева, Р.Л.Кармена, А.Ю.Кривицкого, И.Г.Эренбурга и многих других.

Особый интерес представляет архив литературного работника и мемуаристки Нины Павловны Гордон (урожденной Прокофьевой; 1908–1996), которая в течение 35 лет была литературным секретарем и референтом писателя, его доверенным лицом1.

Нина Павловна прожила большую и интересную жизнь. Она родилась в Москве, окончила курсы машинописи и стенографии, с 1928 г. работала в издательствах, познакомилась в это время со многими молодыми талантливыми писателями и художниками, ей везло на встречи: она была личным секретарем и стенографисткой Михаила Кольцова, была знакома с Мариной Цветаевой, дружила с Ариадной Эфрон. 28 ноября 1936 г. Н.П.Прокофьева вышла замуж за недавно вернувшегося из Парижа кинематографиста, режиссера по монтажу Иосифа Давыдовича Гордона2. В 1937 г. И.Д.Гордон был арестован и осужден по статье 58-4 УК РСФСР на 5 лет лагерей; оказался на Колыме. В 1951 г., когда шли повторные аресты и посадки, он был сослан в Красноярский край, где пробыл до конца 1954 г. Нина Павловна поддерживала мужа, хлопотала о пересмотре дел, переехала к нему на жительство в Красноярск. Как жена осужденного, она испытывала в эти годы трудности с устройством на работу, но высокая профессиональная квалификация, личные качества и случай приходили на выручку.

В 1942 г. Н.П.Гордон, работая в Сценарной студии Кинокомитета СССР в Москве, мельком познакомилась с военным корреспондентом К.М.Симоновым. С 1946 г. начался самый плодотворный период ее профессиональной деятельности в качестве его литературного секретаря. Специфика работы позволила ей наблюдать К.М. как в служебной, так и в неформальной домашней обстановке, иногда она оказывалась свидетельницей значительных событий его личной жизни. С 1956 г. (год начала диктовки романа «Живые и мертвые») она вела дневниковые записи3.

Нина Павловна остро переживала смерть Симонова, как близкий семье человек она участвовала в необычной церемонии прощания с прахом писателя, о чем оставила небольшие воспоминания. После смерти К.М., в 1980 г., Н.П.Гордон делает о нем многочисленные записи, дополняющие образ писателя новыми чертами. Например, она пишет об отношении Симонова к подчиненным: «Никогда ни с кем грубо не говорил. Когда сердился — темнел лицом, говорил твердым голосом; выдержка была железная. Но никогда начальственно, никогда никого не унижал ни словом, ни взглядом»4; об отношении к детям: «…неистовой любви или нежности к ним никогда не замечала. Относился спокойно и, пожалуй, со строгостью. Мягче всех был с младшей — с Саней, которая единственная выросла на его глазах и была с ним от рождения до последних дней. К ней было больше тепла, но заботился обо всех. Любил — спокойно…»5; записывает его слова об отношениях с любимой женщиной: «Все, кто захотят поинтересоваться мною с Валентиной — пусть читают первый том собрания сочинений, там стихи ей и даты под ними. Пусть читают стихи и смотрят дату…»6. Записи предназначались для архива, они носят бессистемный характер, иногда делались специально для фиксации подлинной истории событий в жизни К.М.Симонова, вокруг которых создавались легенды. Так, Нина Павловна посчитала необходимым изложить на бумаге обстоятельства ухода Симонова от В.В.Серовой: «Записать, как К.М. ушел от Вали (т.к. слышу басни об этом!). Весь этот день я была у них дома, и все было на моих глазах.

Коротко: К.М. весь день сидел, запершись у себя в кабинете, — как узнала потом — писал ей письмо. Валя была на репетиции. Потом обедали втроем — К.М., Валя и я. Все было как обычно, после обеда Валя пошла отдохнуть — вечером у нее был спектакль, а К.М. опять закрылся в кабинете.

Потом Валя ушла на спектакль. К.М. как обычно проводил ее до двери, как обычно они поцеловались (моя «секретарская» комната всегда открытая, т.к. очень маленькая и душная, у самой двери), он открыл дверь, проводил ее до лифта, и когда лифт пошел вниз, вернулся и спросил у Марии Акимовны (домработницы), где его чемоданы и брезентовый мешок, и стал кидать в чемоданы белье и костюмы, а в мешок обувь.

Мария Акимовна спросила, недоумевая:

— Вы что?

— Я ухожу от В.В.

Мария заплакала, а я стояла в дверях окаменелая — ничто, казалось, не предвещало этого. (Но это только казалось! — записать подробнее).

Собрав вещи (а до этого, как я узнала позднее, положив письмо Вале на подушку) — он сказал нам шутливо:

— Вот работал, работал, а всего и заработал только мешок с обувью да чемодан с бельем! Пойдемте, Н.П., погуляем во дворе, пока не приедет Василий Иванович (шофер). — А ты, — сказал он Марии, — отдай ему чемодан и мешок.

Он поцеловал Мар. Акимовну — она плакала навзрыд.

Мы спустились в лифте и вышли во двор, кругом лежал снег. (Было это, по-моему, в середине октября 1955 года). К.М. взял меня под руку, и мы молча ходили по пустому темному двору, круг за кругом. И тут только я поняла, с каким же напряжением, с какой чудовищной выдержкой прожил он этот день! Да и не только этот день — годы… Вот так он ушел»7.

Сохранилась созданная специально для РГАЛИ рукопись, озаглавленная Ниной Павловной «Автобиография», на ее страницах изложены не только события личной жизни: это и рассказ об участии, которое принимал К.М.Симонов в ее судьбе, воспоминания о встречах с М.И.Цветаевой и о дружбе с А.С.Эфрон.

Вниманию читателей предлагаются запись Н.П.Гордон о прощании с прахом К.М.Симонова и «Автобиография». Документы публикуются по правилам современной орфографии и пунктуации, с сохранением некоторых особенностей, в том числе понятных читателю авторских сокращений (К.М. — Константин Михайлович, В.В. — Валентина Васильевна, Н.П. — Нина Павловна, «НМ» — «Новый мир» и др.), не требующих раскрытия. В комментариях использованы отрывки из неопубликованных дневниковых записей автора.

Из дневниковых записей

29 октября 1980 года8

Скончался К.М. 28 августа 1979 года, в 5 часов 55 минут утра.

Похороны в ЦДЛ 31 августа 19799.

Девять дней — 5 сентября — отмечали наверху, в его квартире.

8 сентября уехали с прахом под Могилев, на поле боя, Буйничи10.

Ездили — Лариса Алексеевна, Катя, Саня, Вася, Маша, Алеша11, я и два шофера — Саша Поцелуев и Толя Краснов, двумя машинами. Выехали 8-го сентября в 8 час. 30 мин. утра, вернулись 9 сентября в 10 часов вечера.

На поле боя (за Могилевом, 5 км от центра города) в Буйничи приехали 8 сентября около 7-ми вечера. Заезжали в Кричевский музей за М.Ф.Мельниковым12, затем вместе с ним в Могилевский музей13 — куда привезли большой портрет К.М. (Да, в Кричевский музей тоже привезли большой портрет К.М.)

Из Могилева на поле поехали с нами, — уже в третьей машине, — бывший военком, полковник Иван Александрович Тихонов14, который раньше знал К.М., встречался с ним, когда К.М. приезжал в Могилев уже после войны; Тамара Федоровна Положенцева — научный сотрудник Могилевского музея15 и бывший пулеметчик Кутеповского полка Василий Афанасьевич Пятков, с которым К.М. так хотел, но так и не успел познакомиться.

Всю дорогу, от самой Москвы лил дождь, а здесь, когда приехали на поле, дождь перестал, был тихий вечер, и все поле было освещено красным закатным солнцем.

Алеша взял урну с прахом, проткнул ее сверху ножом и, высоко держа ее в руке, пошел по полю, развевая пепел по ветру. Никто не плакал. Кто-то шел с Алешей, кто-то стоял на месте или делал несколько шагов за ним, или навстречу ему. Лица у всех замкнутые, потрясенные.

Я стояла, внутри у меня все застыло. Никому не говоря, — впрочем, Алеше я, кажется, сказала, — но всей душой я была против этого — мне казалось невозможным, чтобы не было могилы Константина Михайловича, чтобы некуда было прийти, некуда положить цветы, нельзя посидеть у могилы — и в то же время понимая, что его воля — закон, который не обсуждают, его воля должна быть выполнена до конца. И поражалась Ларисе, которая выполнила все до конца с таким мужеством, с такой твердой решимостью сделать так, как завещал ей Константин Михайлович.

Вечер был светлый, мягкий, солнце еще не зашло, когда Алеша поднял урну и стал развевать пепел — и вдруг — у меня было ощущение, что кругом меня, в воздухе, всюду, везде Константин Михайлович. Кругом я видела его лицо, куда ни повернусь, всюду был он — в белом плаще, без кепки, с каким-то просветленным лицом и с мягкой улыбкой. Он весь светился…

И меня пронзило — как правильно все это. Он будет всегда кругом нас, и не нужно никакой могилы.

Лариса вдруг повернулась ко мне и воскликнула: «Вот и меня так!»

И еще раз сказала: «И меня так!»16

Автобиография17

Родилась я в Москве 20 марта 1908 года. Отец — Павел Иванович Прокофьев — служащий; мама — Елизавета Никаноровна Прокофьева, занималась детьми.

В ноябре 1936 года вышла замуж за Иосифа Давыдовича Гордона. Он был режиссер-монтажер, работал на киностудии имени Горького и преподавал во ВГИКе.

В 1928 году начала работать в Акционерном издательском обществе «Огонек» (впоследствии Жургаз)18. Сначала в редакции журнала «Чудак»19, который редактировал Михаил Кольцов20, а после слияния «Чудака» с «Крокодилом»21, непосредственно у Михаила Ефимовича, его секретарем. Проработала с ним до его последнего дня — 12 декабря 1938 года22.

В «Чудаке» работали тогда еще малоизвестные, а ныне всем известные, молодые талантливые писатели и художники — И.Ильф, Е.Петров, В.Катаев, М.Зощенко, Лев Никулин23, В.Ардов24, Л.Левин25, Михаил Пустынин26, Кукрыниксы, Константин Ротов27, Бор. Ефимов, Черемных28, В.Козлинский, И.Малютин29 и многие, многие другие. Бывал и печатался в «Чудаке» В.Маяковский.

О своей работе в «Чудаке» и у М.Е.Кольцова я записала уже сейчас, сорок лет спустя, все, что помнила. Передаю эти записки в ЦГАЛИ30.

После ареста Михаила Кольцова я осталась без работы. Устроиться было очень трудно — ни в какую редакцию, ни в какое издательство меня не брали, и вообще никуда не брали. К счастью, у меня дома была маленькая пишущая машинка, и друзья давали иногда работу. Так я перебивалась месяца два. Потом, увидев как-то на дверях дезбюро31 Коминтерновского района (недалеко от дома Жургаза32, где я жила) записку «требуется секретарь», и не очень представляя себе, что это такое, пошла туда. Прошла к заведующему. Он долго и подробно меня расспрашивал — где, кем, когда и сколько я работала, записал мой адрес и телефон и сказал, что завтра поедет в Райздрав и «попробует согласовать мою кандидатуру».

И тут я вскипела. Устраиваюсь в какую-то крысоморку и еще надо согласовывать.

— Не ходите в Райздрав, я не пойду к вам работать, — повернулась и ушла.

В тот же вечер он мне позвонил домой и миролюбиво сказал, что всё в порядке и чтобы я завтра приходила. Я уже поостыла, подумав, что он тут ни при чем, и согласилась начать работу.

Это был, пожалуй, самый тяжкий период моей трудовой деятельности. Всей работы, включая перепечатку на машинке, учет рапортичек рабочих — кто сколько поймал крыс и мышей, и сколько потравили клопов, сколько продезинфицировали заразных квартир — на полтора-два часа. А что делать в остальное время? Потихоньку читала, когда не было зава — он это не разрешал.

Скучно, нудно; изнывала от тоски и безделья, от ограниченных, хотя и добрых, и хороших людей. После размаха работы у Кольцова, после Жургаза было мне невесело. Так я промучилась около полугода (с 15 февраля по 1 июля 1939 года).

Как-то позвонил мне приятель и сказал, чтобы, не называя его фамилии (он сам там работал), шла в Планетарий — им нужен секретарь. «Это тебе не твоя крысоловка, там чудесный лекторский коллектив», — добавил он.

В Планетарии действительно оказался чудесный лекторский коллектив — умные, интеллигентные, интересные люди во главе с прекрасным директором Ефимом Зиновьевичем Гиндиным33.

Я пришла к нему в кабинет уже после рабочего дня, когда никого не было. Встретил он меня несколько удивленно, но приветливо. Спросил, кто же мне сказал, что нужен секретарь, и услышав, что «это неважно», только улыбнулся. Я все рассказала ему о себе — и что сидит муж, и что десять лет работала с Кольцовым, добавив, что если из дезбюро меня не отпустят (а так оно и вышло!), я устрою прогул. В то время, если человек без уважительных причин не выходил на работу, его обязаны были уволить.

Он спросил, не могу ли я принести рекомендацию? — От кого? — удивилась я. — Вся головка Жургаза «сидит», а от рядовых сотрудников вам рекомендация не нужна.

Он опять улыбнулся. Поговорили еще — в конце он сказал, что я его устраиваю, но только не надо делать прогула. — Зачем вам в книжке прогул, уйдите по-хорошему…

И я ушла по-хорошему. Помогла бухгалтерша дезбюро Фаня (фамилию не помню), очень добрая женщина. Как я потом убедилась за всю свою жизнь — бухгалтера имеют неотразимое влияние на начальство.

В Планетарии целыми днями читали лекции: «Было ли начало и будет ли конец мира», «Есть ли жизнь на планетах» и множество других, которые я тогда знала почти наизусть. Иногда, когда уж очень заедала тоска по мужу — он в это время был на Колыме — оставив машинистку вместо себя, поднималась наверх, проскальзывала в темный лекционный зал, садилась в кресло и, закинув вверх голову, долго смотрела на бархатное звездное небо Планетария и, порой смахивая слезу, все искала и искала глазами нашу с Юзом общую звезду.

Был в Планетарии и «Театр Планетария», в котором то подряд показывали «Галилея», то без конца жгли Джордано Бруно34. Коллектив театра был молодой, веселый, говорливый. После дезбюро я ожила — и интереснее работа, а главное, интереснее люди. Я проработала там со 2-го июля 1939 года по 3 мая 1941, и до сих пор вспоминаю работников Планетария и атмосферу там — доброжелательную и дружную — с большим теплом и благодарностью.

Именно туда, в Планетарий и позвонил мне С.Д.Гуревич35 — мой товарищ по Жургазу и сказал: «Нинка, продавайтесь подороже! Вас разыскивают из вновь организующейся Сценарной студии, хотят пригласить к ним на работу. Позвоните главному редактору студии Николаю Аркадьевичу Коварскому…»36

Я созвонилась с Коварским (которого не знала), и сказала, что могу приехать поговорить с ним только после работы. Но Николай Аркадьевич на другой же день днем сам приехал ко мне в Планетарий, и мы, уютно усевшись с ним на мягких диванах в пустом фойе (началась лекция, и весь народ ушел наверх, в звездный зал!), поговорили обо всем.

Он сказал, что на организационном заседании редколлегии Сценарной студии, когда встал вопрос о секретаре редколлегии — кого брать — Петр Павленко37 сказал, что вот у Кольцова работала Нина Прокофьева, куда она делась? Это то, что нам нужно. Его поддержал Виктор Борисович Шкловский, который тоже меня давно знал.

Я очень обрадовалась, была потрясена тем, что меня вспомнили, но, боясь отделов кадров, сказала Коварскому, что я не только десять лет проработала с Кольцовым, но у меня еще сидит и муж.

Никогда не забуду его ответа — доброго, прямого и легкого.

— То, что у вас арестован муж — это ваше личное горе, а то, что вы десять лет проработали с Кольцовым — так поэтому мы вас и берем!

Мне очень захотелось перейти в Сценарную студию — опять работать с писателями, драматургами, множество знакомых, друзей. Но как уйти из Планетария, где меня, в общем-то в то время «отверженную», так пригрели, так по-доброму ко мне отнеслись. Главное, неудобно было перед Гиндиным, с которым я непосредственно работала, и который тогда принял меня на работу за свой страх и риск (ведь не принимал же никто другой, сколько я ни ходила по редакциям!), привык ко мне, доверял мне. Не могла же я ему «устроить прогул»! Но он не захотел меня и слушать. И тогда, с отчаяния, я пошла к секретарю партбюро — Рувиму Ильичу Цветову38, человеку умному, немногословному и все понимающему. Никогда за всю свою жизнь — ни до, ни после — я не встречала такого секретаря парткома — его любили все и уважали все, к нему шли как к другу и товарищу. Так же пришла и я. Он меня внимательно выслушал, помолчал (он знал о моей беде с мужем, знал, что работала с Кольцовым), потом тепло сказал: «Жаль расставаться с вами, но я все же вечером поговорю с Гиндиным. Нельзя пользоваться вашими обстоятельствами. У нас для вас не та работа, и ясно, что вам в студии будет интереснее, да и зарплата больше».

На следующий день днем, проходя по фойе, я увидела Цветова, который проводил экскурсию с посетителями по планетарной фотовыставке — он улыбнулся и мимоходом подмигнул мне. И я поняла, что он уже поговорил с Ефимом Зиновьевичем и что мои дела в порядке. Везло мне в жизни на хороших людей!

3-го мая я была отчислена из Планетария и 3-го же мая 1941 года зачислена в Сценарную студию Кинокомитета СССР, сначала секретарем редакции, а потом редактором-организатором.

Первым директором студии был М.В.Большинцов39, главным редактором Н.А.Коварский. В редколлегии работали А.Я.Каплер40, П.А.Павленко, В.Б.Шкловский, А.П.Довженко, С.А.Герасимов41, Л.С.Соболев42 и другие писатели и режиссеры.

В середине октября студия, помещавшаяся на Чистых прудах, в тыльной стороне здания кинотеатра «Колизей»43 — срочно эвакуировалась в Алма-Ату, бросив нас, человек 10–12 работников студии в Москве. Как на другой день сообщил красный от возмущения Коварский (он уехал позже): «Не успели предупредить!» И нам всем «оставленным» заместитель директора Дворников (не помню имя-отчества) 16-го октября 1941 года вписал в трудовые книжки: «Освобождена от работы по сокращению штата».

Но Каплер скоро вернулся в Москву, разыскал меня, и с 20-го января 1942 года я была обратно зачислена в студию редактором-организатором. Мы с ним переместились в Малый Гнездниковский переулок, 7, в холодный пустой зал для заседаний Кинокомитета и сидели рядом с самим его председателем — И.Г.Большаковым44. Большинство работников Комитета тоже были эвакуированы, людей было мало, а помещений много. Работали мы как два представителя Сценарной студии в Москве; работа была интересная и живая. Многие писатели зимой 1941–1942 года находились на Западном фронте, то есть рядом с Москвой, и, приезжая накоротке в столицу, чтобы отписаться для газет, как правило, заходили к нам, в Кинокомитет, принося заявку на сценарий или либретто, или уже готовый сценарий. Жили все эти писатели тогда скопом в гостинице «Москва». Там же жил и Каплер. Был он замечательным человеком — умным, веселым, добрым, легким и к тому же прекрасным товарищем.

Именно там, в Кинокомитете, я и увидела в первый раз Константина Михайловича Симонова все той же зимой 1941–1942 года.

Как-то, в один из очень морозных дней, пришел Алексей Яковлевич в «наш» зал заседаний, поежился и говорит:

— Пропадем мы тут с вами, Ниночка, с холода. Костя Полонский45 заболел, давайте, пересаживайтесь в его кабинет, там значительно теплее. А я пошел к Ивану Григорьевичу…

Схватив в охапку рукописи, я пошла в кабинет Полонского — маленькую уютную комнату за залом заседаний, уселась за его стол и уткнулась в очередной сценарий.

Вскоре зашел высокий подтянутый молодой военный. Он спросил Каплера и, услышав в ответ, что он у Ивана Григорьевича и скоро вернется, подошел к большой, висевшей напротив стола географической карте, сплошь утыканной флажками, и, закинув руки за спину, стал внимательно ее разглядывать.

Посмотрев на его спину, на всю его военную форму, я вдруг подумала — а ведь он с фронта, и нерешительно спросила:

— Скажите, вы с фронта?

Военный повернулся, не спеша подошел к столу и сказал:

— Да.

— Скажите, — волнуясь, начала я, — вот у меня муж сестры на фронте, в ополчении, на Смоленском направлении, под Вязьмой… Сестра с тремя детьми в эвакуации в Казахстане, он писал мне часто, я его письма пересылала сестре. И вот давно ничего нет, ни одного письма. Просто не знаю, что сообщать сестре. Что там, вы не знаете? Как там?

Военный долго пристально смотрел мне в глаза. Я увидела его красивое лицо, большие блестящие карие глаза. Потом, не сказав ни слова, он повернулся и вновь не спеша подошел к карте, став ко мне спиной.

«Подумаешь, не хочет разговаривать…», — с обидой подумала я.

Он постоял еще несколько минут, затем сказал, что больше не может ждать Каплера, до свидания — и вышел.

— До свидания, — буркнула я.

Вскоре вернулся Каплер и с порога спросил:

— Ниночка, тут Костя Симонов не приходил?

— Не знаю, приходил какой-то высокий военный с усами, постоял у карты, сказал, что не может больше вас ждать, и ушел.

— Ну, это и есть Костя Симонов.

Позже я поняла и оценила молчание К.М. Он всё знал — был и в Смоленске, и в Вязьме, когда наступали немцы. Видел все своими глазами. И что он мог сказать со страхом и надеждой смотрящей на него женщине? Что там почти все погибли, что вряд ли уцелел муж сестры… Что не надейтесь…46

Информбюро об этом еще не сообщало, и он, как военный, не должен был говорить об этом раньше. Но думаю, что не только это его остановило — он не хотел раньше времени ранить человека, а неправду говорить тоже не хотел. Очень не любил неправду, а говорить тяжкую, иногда смертельную правду избегал, и когда мог, вот так отмалчивался.

Потом мы много раз встречались с К.М. в Кинокомитете, он часто заходил к Каплеру, всегда подтянутый, веселый, иногда, наоборот, молчаливый, серьезный, но неизменно вежливый и внимательный47.

Как-то раз, уже в 1943 году, когда меня и Каплера пересадили из зала заседаний на третий этаж в две комнаты — часть сотрудников Сценарной студии вернулась из Алма-Аты, и народу было значительно больше, — К.М. сидел в моей комнатушке и разговаривал с Алексеем Яковлевичем. Я пошла на второй этаж к секретарю Большакова и не заметила, как К.М. пошел вслед за мной. Он догнал меня у зеркала, остановил и вдруг сказал:

— А вы не хотите перейти ко мне на работу?

— На какую работу? — растерянно спросила я.

— Ко мне, секретарем.

Это было так неожиданно, что я на миг оторопела, но тут же сказала, что от Каплера я никуда не уйду.

К.М. как-то понимающе покивал головой и опять пошел наверх.

Он все время был на фронтах, но, приезжая, иногда приносил мне что-то перепечатывать, и я была благодарна ему за этот дополнительный заработок. Жилось всем трудно…

В сорок пятом году я тяжело заболела сердцем, отлежала полгода и еще полгода была на инвалидности, а К.М. был все это время в заграничных поездках. В конце сорок шестого в Союзе писателей организовали Кинокомиссию (если не ошибаюсь — Сценарная студия уже была ликвидирована), и Большинцов, бывший директор студии, позвонил мне и пригласил опять работать с ними. В один из вечеров я пришла в Союз договариваться с Большинцовым, но Мануэль Владимирович, как всегда, опаздывал, и я сидела в углу, на диване, в большой приемной Союза, рассчитывая, что Большинцов из раздевалки обязательно пройдет мимо меня. Вдруг вижу, из Секретариата через приемную идет Константин Михайлович. Он вежливо на ходу поздоровался со мной и спустился в раздевалку. Через несколько минут он в шубе, с шапкой в руках поднялся по лестнице и направился ко мне. Поздоровался за руку, подсел на диван и спрашивает:

— А где вы сейчас работаете?

Я сказала, что долго болела, а сейчас пришла наниматься в Кинокомиссию. Вот сижу и жду Большинцова…

— А как вы себя чувствуете?

— Нормально.

— А может быть, вы теперь пойдете работать ко мне?

— Теперь — с удовольствием, — не задумываясь, ответила я.

Он вынул из кармана блокнот, оторвал листок, написал на нем адрес и объяснил, как проехать к «кружевному» дому48, сказал, что ждет меня завтра к десяти утра.

Ровно в десять утра я была у него на Ленинградском шоссе в доме 25-А, квартира 56. У него было две квартиры на одном этаже: 56 и 66. В одной — трехкомнатной — крохотная темная столовая, спальня и комната Толи Серова49 — это квартирка была В.В.Серовой. В другой — его кабинет и большая комната, вроде гостиной.

Он провел меня в кабинет, довольно просторный и уютный, и спокойно, не спеша рассказал мне мои обязанности. Затем спросил, сколько я получала в Сценарной студии.

— Тысячу пятьсот… (конечно, старыми деньгами).

— А может быть, я вам буду платить две тысячи…

— Нет, — твердо ответила я, — мне цена тысяча пятьсот.

Он молча улыбнулся.

Дав мне на дом перепечатать какую-то свою пьесу, сказал, чтобы я не торопилась, работа не срочная, а когда закончу, позвонила бы ему или Музе Николаевне Кузько50.

Через несколько дней, закончив работу и не дозвонившись ему — позвонила Музе Николаевне. Она сообщила, что К.М. в отъезде, за рубежом, и она не знает, когда он вернется, и о пьесе тоже ничего не знает. Пьесу я ей все-таки занесла, а сама по договору с «Мосфильмом» нанялась на три месяца работать с Константином Федоровичем Исаевым51. Он работал над сценарием «Тарас Шевченко» и диктовал мне его на стенограмму. Закончив работу, уехала к мужу в Рязань.

Мой муж — Иосиф Давыдович Гордон — был арестован 30 апреля 1937 года; судим «Особым совещанием», получил 5 лет лагерей (по статье СОЭ52) и отбывал их на Колыме. Освобожден в срок — в 1942 году, но так как шла война, выезд оттуда бывшим ЗК был запрещен, и ему пришлось еще почти 2 года проработать там же, на Колыме, уже по вольному найму. Работал в Оймяконском районе (полюс холода!), пока не упал замертво с сердцем. Тогда его «актировали» с выездом на материк. Он перебрался в Курган, где жили эвакуированные из Ленинграда его мать и сестра.

Вот туда-то, в Курган, в ноябре–декабре 1944 года я и поехала впервые повидаться с ним после страшных 8 лет разлуки. И только там он сказал мне, что сознательно нанялся работать в Оймяконский район, хорошо понимая, что выдержать чудовищный холод долго он не сможет (сильнейшая цинга и стенокардия!), и решил или умереть, или вырваться ко мне на материк.

В мае 1945 года ему удалось перебраться в Рязань и устроиться на работу в Рязанское управление кинофикации.

В Рязани я и получила первое письмо Симонова.

Видимо, что-то ушло из памяти. Наверное, были какие-то разговоры с К.М. о его поездках, о штатах «Нового мира»53 (нужно было где-то оформиться, чтобы получать продовольственную карточку), иначе как он мог знать, что я в Рязани. О том, что мой муж живет в Рязани, он знал, и, наверное, я сказала ему, что уеду к мужу и пока никуда устраиваться не буду.

Он писал:

«Дорогая Нина Павловна!

Я отправил Вам телеграмму до востребования, но, ввиду того, что от Вас нет ответа, боюсь, что Вы ее не получили. В связи с наконец состоявшимся расширением штата журнала “Новый мир”, я имею возможность предложить Вам работать со мной в качестве секретаря-стенографистки.

Если Вы разделяете мои чувства, то прошу Вас приехать для переговоров. Сейчас я уезжаю на несколько дней в Баку, вернусь 1–2 октября. Хотел бы Вас видеть между 3–10 октября здесь. Или заходите в редакцию, или созвонитесь с Музой Николаевной по телефону К 4-90-02 или Д 1-37-75, узнаете, когда я буду.

Уважающий Вас

К.Симонов

16 сентября 1947 года».

В назначенный срок я приехала в Москву и пришла к К.М. опять на Ленинградское шоссе. В этот раз мы с ним долго разговаривали и о работе дома, и о работе в «Новом мире». Сказал, что я буду работать и там, и там, что по штату «НМ» мне могут платить только 750 рублей, а вторые 750 он будет платить сам. Что работать в «Новом мире» буду только когда он там, а остальное время у него дома; когда надо — буду ездить с ним в Союз писателей, когда надо — на дачу.

В общем, так оно и получилось. Закружилась, завертелась моя работа с ним с утра до вечера. То дом, то «Новый мир», то Союз писателей, то Переделкино. Впоследствии он меня вообще снял со всех «штатных должностей» и платил всю жизнь зарплату сам, хотя я и работала с ним в «Новом мире» все годы, что он был его редактором.

За все тридцать пять лет совместной работы с Константином Михайловичем мы два раза расставались. Первый раз — в мае 1952 года, когда я уехала, как я думала — навсегда, к мужу в Красноярск, который жил там в ссылке. (Повторно мужа арестовали в Рязани в 1951 году). Перед моим отъездом К.М. подарил мне свою фотографию, снятую в Армении, у озера Севан, с шутливой надписью: «Дорогой Нине Павловне от ее бывшего шефа, ныне одинокого, как этот остров. К.Симонов, 1942–1952».

Вместо себя — по просьбе К.М. кого-нибудь ему подыскать — я порекомендовала мою тогдашнюю приятельницу Т.Д.Скаловскую. Работала я в Красноярске в Отделении Союза писателей, куда меня устроил опять же К.М., написав письмо С.В.Сартакову54, который тогда возглавлял его. В конце 1954 года муж мой был полностью реабилитирован «за отсутствием состава преступления», и одиннадцатого февраля 1955 года мы вернулись в Москву.

Как только К.М. узнал о реабилитации мужа, он тут же прислал мне телеграмму: «Дорогая Нина Павловна бесконечно счастлив за вас Валя и я если вы с мужем решите ехать в Москву пока не устроитесь лучше мы к вашим услугам комната на даче В смысле работы буду рад снова работать вместе с вами Поздравляем с наступающим Новым годом. Симонов». (Телеграмма из Москвы от 31 декабря 1954 года:

Красноярск, улица Ленина, 67, кв.3 Гордон).

Все годы, что я провела в Красноярске (с мая 1952 года по декабрь 1954), к каждому празднику или Новому году я получала теплые телеграммы от К.М. и Вали, от его матери Александры Леонидовны55. А однажды, когда С.В.Сартаков, ездивший в Москву в командировку, возвращался в Красноярск, К.М. просто прислал мне с ним посылку (коньяк, сухие шоколадные торты, сливочное масло и т.д.) и письмо:

«Дорогая Нина Павловна!

Во-первых строках примите от нас скромный гостинец и выпейте за дружбу.

Во-вторых, примите от меня немногословное уверение в моих дружеских чувствах к Вам и в готовности всегда и все, что можно будет, сделать для Вас.

Глубоко уважающий Вас — Ваш К.Симонов

19 7/II 53».

Надо ли говорить, что все это значило для нас — тогда отверженных, и нельзя забывать, что муж был ссыльный, а Сталин еще живой.

Никогда не смогу забыть и того, что Константин Михайлович еще в 1949 году (а может быть, в 1948), поехав на прием к Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н.М.Швернику по делам «Нового мира», повез с собой в кармане и свое письмо о моем муже (продиктовав его мне же), где просто писал, что уверен в невиновности И.Д.Гордона и просит пересмотреть его дело. Письмо он передал лично Николаю Михайловичу Швернику. Теперь-то ясно, почему оно осталось без результата (мне ответили типографским способом отпечатанной справочкой, что муж осужден правильно!), но ведь каким актом гражданского мужества это было со стороны К.М. Немногие могли бы найти в себе силы хлопотать о бывшем заключенном в т е годы. (Муж, отбыв на Колыме пять лет, уже жил в Рязани, и К.М. хотел, чтобы пересмотрели его дело и сняли судимость).

А когда Юза вторично арестовали в 1951 году (всех бывших ЗК брали по списку), и я, приехав из Рязани и придя на работу к К.М. домой, сказала, глядя ему прямо в глаза: «Константин Михайлович, я все понимаю… Может быть, вам теперь неудобно, чтобы я работала у вас?» Разве можно забыть, с какой болью он посмотрел на меня и как строго ответил: «Чтобы я этого никогда больше не слышал…» Сказал и вышел из комнаты.

И я продолжала работать у него, пока не уехала к мужу в ссылку в Красноярск. А ведь К.М. был тогда на всех своих больших постах56, и держать своим секретарем жену бывшего заключенного, а потом ссыльного, наверное, было не просто.

К.М. хлопотал не только о моем муже. Он писал и об А.Я.Каплере, о Мише Слуцком, Илье Дукоре57.

Второй раз мы расстались в 1958 году, когда К.М. с семьей уехал в Ташкент58. Он поехал как корреспондент «Правды» по Узбекистану, хотел поездить по республике, спокойно доработать и опубликовать первый том «Живых и мертвых», к тому же и уйти со всех постов. Была и личная причина — он хотел, чтобы Валя окончательно поняла, что он ушел от нее навсегда.

Перед своим отъездом в Ташкент, в последний день нашей совместной работы К.М. вечером, перед ужином, взял со стола верстку своей книги «Избранные стихи» (М., Гослитиздат, 1958 г.) и, надписав, передал ее мне. На титульном листке стояло: «Дорогой Нине Павловне в последний день совместной десятилетней работы, эту последнюю еще не вышедшую книжку, с дружбой (старой) и верой в совместную деятельность (новую). Ваш Константин Симонов. 19 14/V 58».

Вернулся он в Москву в 1960 году, кажется, в начале года.

Я эти годы работала ответственным секретарем секции кинодраматургии Оргкомитета Союза кинематографистов СССР — опять же с Каплером, Габриловичем, Спешневым, В.Соловьевым59 и другими многочисленными писателями и кинодраматургами. Возглавлял Комитет Иван Александрович Пырьев.

Жили же мы с мужем в это время в квартире К.М.Симонова на улице Черняховского, 4 (так как, вернувшись из ссылки, еще не имели своей комнаты), и я попутно выполняла все его московские поручения и дела. К.М. за эти годы несколько раз прилетал из Ташкента в Москву. Когда он вернулся совсем, с семьей, я тоже вернулась к нему и работала, уже не расставаясь, до последних дней его.

В самом начале 1956 года, когда Константин Михайлович начал диктовать роман «Живые и мертвые», мы уехали с ним на полгода из Москвы: два месяца жили в Кисловодске, два — в Репино и в Ленинграде, и два — в Гульрипши, под Сухуми60. Переезжая из Кисловодска в Репино и из Репино в Гульрипши, мы каждый раз на несколько дней задерживались в Москве. После Кисловодска жили неделю в Москве, потом уехали в Ленинград, оттуда в Репино. Из Ленинграда вернулись «Стрелой» в Москву, и через несколько дней К.М. улетел в Гульрипши — и майские праздники провел там. Я прилетела в Гульрипши 4 мая.

В эту поездку я и начала — очень нерегулярно, иногда с большими пропусками — вести свои дневниковые записи о работе и жизни этого замечательного человека, и вела их до конца его дней.

В феврале 1937 года я познакомилась с Ариадной Сергеевной Эфрон — дочерью Марины Цветаевой. Она была немного знакома с моим мужем в Париже и, приехав в Советский Союз, тут же нас разыскала.

Она покорила меня сразу. Высокая, стройная, с огромными светлыми, прозрачными глазами; умная и острая, необычайно простая и легкая в общении. Мы сразу заговорили с ней на «ты» и подружились на всю жизнь.

Было ей тогда двадцать четыре года. Жила она, до возвращения отца, у своей родной тети Елизаветы Яковлевны Эфрон в Мерзляковском переулке. Жила в малюсенькой проходной комнатке, спала на каком-то сундучке, и казалось, что никогда и никуда она от нас не уезжала — такая она была своя.

Аля вскоре устроилась на работу в Жургаз, во французский журнал «Ревю де Моску»61, так что виделись и общались мы с ней ежедневно. Но общались не только в Жургазе, больше у нас дома.

Человеком она была талантливым и ярким, как вся цветаевская семья. Была хорошим художником, хорошим журналистом и превосходным переводчиком и прозы, и поэзии. Обладала даром великолепного рассказчика и говорила таким ярким, сочным, таким поистине могучим русским языком, что окружающие слушали ее как завороженные. Поражали ее начитанность и эрудиция.

Два месяца — март, апрель — мы трое, Аля, муж и я — молодые и веселые, прожили, как мне теперь кажется, как в сказке. Все с интересом работали, работали много, но сил хватало и на театры, и на выставки, и на чтение, а главное, на встречи по вечерам и втроем, и в большой компании, и на какие-то не пустые, а очень интересные разговоры и рассказы. Аля и Юз наперебой вспоминали Францию, своих парижских друзей; разговоры были и серьезные, и, наоборот, с безудержным Алиным хохотом и сдержанной улыбкой Юза. Я слушала их с огромным интересом, и все их друзья, о которых так много и с такой любовью они говорили, вошли в мою душу как близкие и дорогие люди. Не случайно, когда много лет спустя, уже в 1967 году, мы с Юзом приехали в Париж — я с ними встретилась, как с родными.

31 марта 1937 года Юз уехал в отпуск в Сочи. Уехал печальный, одинокий. Мы должны были поехать вместе, но как раз на этот месяц Михаил Ефимович Кольцов приехал из Испании, и я, естественно, уехать не могла. С Алей продолжали видеться ежедневно, и она очень помогала мне справляться с тоской по Юзу — ведь мы были женаты только четыре месяца.

23 апреля Юз вернулся, и мы втроем дивно отпраздновали его приезд. Договорились, как и где вместе будем проводить майские праздники — ведь Аля впервые была на этих праздниках в Советском Союзе. Всё расписали по дням…

В ночь с 30-го апреля на 1-е мая мужа арестовали.

Когда 3-го мая я пришла на работу, Аля зашла ко мне в секретариат Кольцова и, сев на подоконник, с обидой и удивлением спросила меня — как же мы могли забыть ее на праздники, и даже не позвонили ей?

Мертвая от горя, я сказала ей, что случилось.

Аля не проронила ни слова — молча, долго смотрела на меня остановившимися глазами, а когда кто-то пришел, так же молча обняла меня и ушла к себе в редакцию.

После этого она часто ночевала у меня и с какой-то удивительной ненавязчивой душевной тонкостью старалась поддержать меня.

Потом приехал из Франции ее отец — Сергей Яковлевич Эфрон62. Было это, кажется, в конце тридцать седьмого года. Ему дали полдачи в Болшево63, к счастью, недалеко от станции, и Аля переехала от тети к отцу. Работала она много, но каждый день после работы, нагрузившись двумя авоськами с продуктами, неизменно ехала на дачу.

Не помню — сразу ли дали Сергею Яковлевичу полдачи, или он какое-то время жил в гостинице, или еще где-то — наверное, так. Я с ним познакомилась уже на даче в Болшево. Он был очень красив — высокий, худой, с черными, начинающими седеть волосами и с огромными светлыми глазами на темном лице. У Али были глаза отца.

Это был человек полный обаяния: интеллигентный, воспитанный, деликатный, умный; говорил он негромко, мягко, с доброй улыбкой, и движения его были мягкими, нерезкими. Но чувствовалась за всей этой внешней мягкостью сила воли и твердость характера. Эрудирован был беспредельно.

В июне 1939 года приехала из Франции Марина Ивановна Цветаева с сыном. Было Муру64 лет четырнадцать, но выглядел он старше. Высокий, красивый (действительно с наполеоновскими чертами лица!), блондин, светлые глаза, ярко очерченные губы, румянец на загорелом лице. Умный, острый, много читавший.

Марина Ивановна обожала сына, все для него делала и, как могла и сколько могла, баловала его. Мальчишка был самолюбив, порой грубоват, но нельзя забывать и его возраст, и то, что через три месяца по приезде он остался и без сестры, и без отца, ошарашенный, оглушенный, потрясенный.

Хорошо помню, как я в первый раз увидела Марину Цветаеву, вскоре после ее приезда. Аля пригласила меня на дачу на воскресенье, чтобы познакомить с мамой. Приехала я довольно рано, Аля меня встретила и пошла за Мариной в комнаты, а я осталась на большой пустой террасе и с некоторым смущением ждала, когда появится Марина — я столько слышала о ней, что мне было очень интересно и чуть-чуть боязно.

Марина вышла на террасу своей легкой быстрой походкой и очень просто, как со старой знакомой, поздоровалась со мной: «Нина, милая, здравствуйте», — и как-то сразу мне стало самой очень легко, просто и весело.

Была она очень изящная. Волосы, по-моему, уже тогда с сильной проседью, коротко стрижены, лицо молодое, чуть холодноватое и строгое. Взгляд внимательный, пытливый.

Меня покорила простота обращения. Я очень стеснялась и робела, понимая всю свою немощь перед этой духовно-могучей семьей, но как же со всеми ними было легко и просто, какое тепло исходило от них, как все они были чутки, заботливы, добры к окружающим. И как скромны были сами, как ничего ни от кого не требовали, не просили и не ждали.

Все, что я запомнила о Марине Ивановне (общалась я с ней много, в последний раз видела накануне ее отъезда в Елабугу), я, по просьбе Али, записала65.

С Алей мы расстались в августе тридцать девятого, а встретились в августе сорок седьмого66. Из мордовских лагерей она приехала прямо к нам в Рязань, где мой муж жил со своей матерью. Я курсировала между Рязанью и Москвой.

Жила Аля у нас, работала в рязанском художественном училище67. В феврале сорок девятого ее повторно арестовали и отправили в Туруханск. Встретились мы уже в начале пятьдесят пятого, в Москве68. Навсегда!

В последние годы, особенно после смерти моего мужа в 1969 году, Аля часто писала мне летом из Тарусы, — зимой мы жили рядом. У меня сохранилось больше пятидесяти ее писем ко мне и несколько писем к моему мужу. Автографы этих писем, а также мои записи об А.С.Эфрон я бы тоже хотела передать в ЦГАЛИ69.

Апрель 1982 г.

В качестве иллюстраций использованы фотографии из архива Н.П.Гордон в РГАЛИ

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Документы Н.П.Гордон входят в состав Собрания архивов деятелей литературы: Ф.2871. Оп. 3. Ед.хр. 30–419.

2 Иосиф Давыдович Гордон (домашнее имя Юз; 1907–1969) — из семьи коммерсанта. В 1925 г. выехал во Францию для лечения туберкулеза, в Париже обучался на режиссерском факультете Высшей школы кинематографии по специальности режиссера по монтажу и работал на киностудиях. Друг юности А.С.Эфрон.

В 1936 г. вернулся в Москву, 30 апреля 1937 г. был арестован.

3 Дневник частично опубл.: Гордон Н. Разные дни Константина Симонова. Из дневниковых записей // Литературное обозрение. 1982. №1. С. 102-112; Гордон Н.П. Из дневниковых записей // Константин Симонов в воспоминаниях современников. М., 1984. С. 307-337. В предисловии Л.А.Жадова писала: «…Н.П.Гордон человек не только образцовых деловых качеств. По словам Симонова, она на протяжении многих десятилетий была его “самым преданным другом”» (Там же. С.307).

4 Ф.2871. Оп. 3. Ед.хр. 34. Л.6. Автограф.

5 Там же. Л.9об. Автограф.

6 Там же. Л.16. Автограф. Валентина

Васильевна Серова (урожд. Половикова; 1917–1975) — актриса театра и кино, вторая официальная жена К.М.Симонова (с 1943 г.).

7 Там же. Л. 24об-25об. Автограф.

8 Там же. Л. 2-3. Машинопись с правкой и подписью автора. (Загл. в рукоп.: «Запись 29 октября 1980 года».)

9 Автор имеет в виду церемонию прощания.

10 Буйническое поле — памятное для К.М.Симонова место. В июле 1941 г. у деревни Буйничи проходила линия обороны Могилева, которой руководил командир 388-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии полковник Семен Федорович Кутепов (1896–1941). На этот участок фронта в качестве корреспондента газеты Западного фронта «Красноармейская правда» был направлен в свою первую военную командировку К.Симонов вместе с фотографом П.Трошкиным. Военные события на Буйническом поле К.М.Симонов описал в романе «Живые и мертвые» и в дневнике «Разные дни войны»; С.Ф.Кутепов стал одним из прототипов собирательного образа комбрига Серпилина.

В настоящее время здесь находятся мемориальный комплекс «Буйническое поле» и памятный камень-валун весом 15 тонн с высеченным факсимиле автографом писателя. Камень был выбран родными К.М.Симонова на территории республиканского музея валунов. На его оборотной стороне прикреплена табличка с надписью: «К.М.Симонов. 1915–1979. Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах».

11 Среди перечисленных члены семьи К.М.Симонова: последняя жена (с 1957 г.) Л.А.Жадова (урожд. Жидова, по первому мужу Гудзенко; 1927–1981), дети: Екатерина Кирилловна (урожд. Гудзенко, удочерена К.М.Симоновым; р. 1951), Александра Кирилловна (1957–2000), Мария Кирилловна (р. 1950), Алексей Кириллович (р. 1939).

12 Михаил Федорович Мельников (1921–1993) — белорусский краевед, создатель и первый директор исторического музея в городе Кричев Могилевской области, занимался изучением истории Великой Отечественной войны на территории Белоруссии, был знаком с К.М.Симоновым, дважды приезжавшим в Кричев.

13 Имеется в виду Могилевский областной краеведческий музей имени Е.Р.Романова, ведущий свою историю с 1867 г. Во время обороны Могилева в июле 1941 г. музей лишился всех своих экспонатов; после войны, в 1949 г., он возобновил свою деятельность, современное название получил в 1953 г.

14 Иван Александрович Тихонов — участник Великой Отечественной войны. В Государственном архиве общественных объединений Могилевской области хранится личный фонд ветерана, в котором сосредоточены собранные им документы по обороне и освобождению Могилева, воспоминания о К.М.Симонове и др.

15 Тамара Федоровна Положенцева (р. 1937) — тогда старший научный сотрудник Могилевского областного краеведческого музея имени Е.Р.Романова.

16 Прах Л.А.Жадовой был развеян над Буйническим полем через полтора года после смерти писателя.

17 Ф.2871. Оп. 3. Ед.хр. 34. Л. 28-39. Машинопись с правкой и подписью автора.

18 Акционерное издательское общество «Огонек» было создано в 1925 г., его устав утвержден в феврале 1926 г. Постановлением Совнаркома СССР от 16 августа 1931 г. Общество было реорганизовано в Государственное журнально-газетное объединение «Жургаз» Наркомата просвещения РСФСР (включало 45 журналов и газет), которое было расформировано в мае 1938 г.

19 «Чудак» — еженедельный иллюстрированный сатирический журнал (М., 1928–1930), редактор М.Е.Кольцов.

20 Михаил Ефимович Кольцов (наст. имя Моисей Фридлянд; 1898–1940) — известный журналист, писатель, общественный деятель. Был корреспондентом газеты «Правда» во время Гражданской войны в Испании, арестован в ночь с 12 на 13 декабря 1938 г., приговорен к смертной казни по обвинению в шпионаже.

21 «Крокодил» — иллюстрированный сатирический журнал (М., 1922–2000).

22 День ареста М.Е.Кольцова.

23 Лев Вениаминович Никулин (1891–1967) — писатель, поэт, драматург, журналист.

24 Виктор Ефимович Ардов (1900–1976) — писатель, драматург, сценарист, карикатурист.

25 Лев Ильич Левин (1911–1998) — литературный критик, поэт, драматург.

26 Михаил Яковлевич Пустынин (1884–1966) — писатель, журналист.

27 Константин Павлович Ротов (1902–1959) — художник-график, карикатурист, книжный иллюстратор.

28 Михаил Михайлович Черемных (1890–1962) — художник-график, карикатурист, книжный иллюстратор, мастер плаката, создатель «Окон сатиры РОСТА».

29 Владимир Иванович Козлинский (1891–1967) — художник-график; Иван Андреевич Малютин (1891 или 1889–1932) — художник-график, карикатурист, мастер плаката.

30 Ныне — РГАЛИ. Ф.2871. Оп. 3. Ед.хр. 31. Машинопись с правкой и подписью автора. Воспоминания опубл.: Гордон Н. В «Чудаке» и Жургазе… // Вопросы литературы. 1987. №11. С. 186-212.

31 В Москве при районных отделах здравоохранения работали дезинфекционные бюро, в задачу которых входила борьба с вредными насекомыми и грызунами.

32 Страстной бул., 11, стр. 1.

33 Ефим Зиновьевич Гиндин (1898–1966) — директор Московского планетария, в годы Великой Отечественной войны служил комиссаром военного госпиталя.

34 Перед войной в Московском планетарии, в купольном зале, проходили спектакли («звездные представления») с участием профессиональных актеров: «Галилей», «Джордано Бруно», «Коперник», которые имели большой успех у публики.

35 Самуил Давидович Гуревич (домашнее имя Муля; 1904–1952) — журналист, переводчик, главный редактор журнала «За рубежом»; человек, которого А.С.Эфрон называла своим «первым и последним мужем». В 1952 г. был арестован по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной деятельности; расстрелян.

36 Николай Аркадьевич (Аронович) Коварский (1904–1974) — сценарист, кинокритик, редактор, педагог.

37 Петр Андреевич Павленко (1899–1951) — писатель, сценарист.

38 Рувим Ильич Цветов (1903–1996) — конструктор и изобретатель астрономических приборов, основатель Астрономической площадки в сквере у Московского планетария.

39 Мануэль Владимирович Большинцов (1902–1954) — сценарист, режиссер.

В годы войны был главным редактором Центральной студии документальных фильмов (ЦСДФ), одним из руководителей съемочных фронтовых групп.

40 Алексей Яковлевич Каплер (1903–1979) — кинодраматург, в годы войны был военным корреспондентом. См. о нем также в примеч. 57.

41 Сергей Аполлинариевич Герасимов (1906–1985) — кинорежиссер, сценарист, актер кино, драматург и педагог, в годы войны принимал участие в создании «Боевого киносборника №1» (1941), поставил фильмы «Непобедимые» (1943; совместно с М.К.Калатозовым) и «Большая земля» (1944), возглавлял ЦСДФ (1944–1946).

42 Леонид Сергеевич Соболев (1898–1971) — писатель, в годы войны работал корреспондентом газеты «Правда», Совинформбюро и ГлавПУРа ВМФ.

43 Кинотеатр «Колизей» располагался по адресу: Чистопрудный бул., 19А; в настоящее время это здание занимает театр «Современник».

44 Иван Григорьевич Большаков (1902–1980) — председатель Комитета по делам кинематографии при СНК СССР (с 1939 г.), министр кинематографии СССР (1946–1953).

45 Константин Андреевич Полонский (1906–1985) — кинорежиссер; член Комитета по делам кинематографии при СНК СССР (с 1940 г.), директор киностудии «Мосфильм» (1938–1941), во время войны — начальник Главного управления по производству художественных фильмов.

46 Вяземская оборонительная операция в ходе битвы под Москвой проходила со 2 по 13 октября 1941 г. и закончилась сокрушительным поражением Красной Армии: немецкие войска окружили западнее Вязьмы 4 советские армии. Безвозвратные потери Красной Армии составили тогда более 380 тысяч человек, в плен попало более 600 тысяч человек.

47 Н.П.Гордон вспоминала о впечатлении, которое в это время К.М.Симонов производил на окружающих: «…пришел Фридрих Эрмлер. Каплер был у Большакова. Мы сидели с ним болтали. Зашел К.М. — поздоровался, немножко поговорил с нами, но торопился и Каплера ждать не стал, ушел. Когда он вышел, Фридрих Маркович сказал: “Завидую я Симонову. Молод, красив, талантлив и влюблен!”» (Ф.2871. Оп. 3. Ед.хр. 34. Л.9. Автограф).

48 Имеется в виду один из первых крупноблочных домов в Москве (Ленинградский проспект, 27), который был построен в 1940–1941 гг. по проекту архитекторов А.Бурова и Б.Блохина. В оформлении наружных стен применены спаренные бетонные декоративные решетки растительного орнамента, закрывающие лоджии кухонь и придающие дому выразительный вид, из-за которого он получил название «Кружевной дом».

49 Анатолий Анатольевич Серов (1939–1974) — актер, сын В.В.Серовой от первого брака с военным летчиком А.К.Серовым.

50 Муза Николаевна Кузько — во время войны стенографистка редакции газеты «Красная звезда», секретарь К.М.Симонова в военные и первые послевоенные годы.

51 Константин Федорович Исаев (1907–1977) — драматург, сценарист.

52 «Социально опасный элемент» — термин советского уголовного права (ст. 49 УК РСФСР). На самом деле свой первый срок И.Д.Гордон получил по ст. 58-4, т.е. за «контрреволюционную деятельность» (см. предисл.), а как СОЭ был осужден в 1951 г. (см. о нем: Гордон Иосиф Давыдович // Архивная коллекция Рязанского общества «Мемориал». — URL: http://stopgulag.org/object/195714802?lc=ru).

53 К.М.Симонов был главным редактором журнала «Новый мир» в 1946–1950, 1954–1958 гг.

54 Сергей Венедиктович Сартаков (1908–2005) — писатель, председатель Красноярского отделения СП СССР (1946–1957).

55 Александра Леонидовна Иванишева (урожд. княжна Оболенская, по первому мужу Симонова; 1890–1975) — мать К.М.Симонова.

56 В эти годы К.М.Симонов был редактором «Литературной газеты» (1950–1954), заместителем генерального секретаря правления СП СССР (1946–1954), членом президиума Советского комитета защиты мира (с 1949 г.), депутатом Верховного Совета СССР 3-го созыва (1950–1954).

57 В 1943 г. А.Я.Каплер был арестован и приговорен за «антисоветскую агитацию» к 5 годам лишения свободы; этапирован в Воркуту. Михаил Яковлевич Слуцкий (1907–1959) — кинорежиссер, сценарист и оператор; Илья Шоломович Дукор (1896–1955?) — руководитель поэтического семинара, в котором обучался К.М.Симонов в Литературном институте, редактор газеты «Красное знамя», был арестован в 1942 г. и приговорен за «антисоветскую агитацию» к высшей мере наказания, которая была заменена на 10 лет исправительно-трудовых лагерей; освобожден в 1952 г., реабилитирован посмертно в 1959 г.

58 К.М.Симонов развелся с В.В.Серовой в январе 1957 г., в Ташкент он отправился с новой семьей: женой Ларисой Алексеевной, дочерьми Екатериной и Александрой. См. о них также в примеч. 11.

59 Евгений Иосифович (Осипович) Габрилович (1899–1993) — писатель, драматург, сценарист; Алексей Владимирович Спешнев (1911–1994) — сценарист, драматург, режиссер; Василий Иванович Соловьев (1925–2012) — сценарист, кинодраматург.

60 Гульрипш (Гульрипши) — поселок в Абхазии в 12 км юго-восточнее Сухума, на берегу Черного моря. Н.П.Гордон вспоминала: «В Гульрипши у К.М. был отдельный домик-дача, который он построил в 1947–48 гг. Внизу было три комнаты, терраска-крылечко и кухня. (Довольно большой кабинет, небольшая столовая, маленькая комнатка для гостей). Наверху — проходная комнатушка, где спала домработница, и довольно большая и светлая комната с верандой. Там обычно помещалась я.

Позднее около гаража К.М. сделал пристройку — прихожая, комнатка и терраска.

Довольно большой участок. Много зелени, фруктовых деревьев, очень много роз, колодец на участке — ну, в общем, рай земной. И море совсем рядом — только перейти в несколько шагов аллею за калиткой — и сразу пляж. Сверху, с веранды, казалось, что висишь над морем» (Ф.2871. Оп. 3. Ед.хр. 36. Л.7. Автограф). В 1958 г. К.М.Симонов продал эту дачу, но, вернувшись из Ташкента, каждое лето ездил с семьей в Гульрипши, где сначала снимал у местной жительницы «тети Дуси» комнату, а затем купил у нее кусочек земли и сделал на нем пристройку.

61 В ежемесячном журнале «Revue de Moscou», выходившем в Москве на французском языке, публиковались статьи, очерки, репортажи, переводы и иллюстрации А.С.Эфрон (1912–1975).

62 Сергей Яковлевич Эфрон (1893–1941) — муж М.И.Цветаевой (с 1912 г.), офицер Белой армии, участник Гражданской войны, с 1920 г. жил в эмиграции, вернулся в СССР осенью 1937 г., был арестован 10 ноября 1939 г. и расстрелян 16 октября 1941 г.

63 С.Я. и А.С. Эфроны жили в подмосковном Болшеве на даче «Экспортлеса» (фактически даче НКВД, д. 4/33 в поселке «Новый быт»), рядом с одноименной станцией Ярославского направления Московской железной дороги.

64 Георгий Сергеевич Эфрон (1925–1944) — сын М.И.Цветаевой, автор дневников; погиб на войне в июле 1944 г.

65 См.: Гордон Н. О Марине Цветаевой // Серебряный век. Мемуары. М., 1990. С. 624-634.

66 А.С.Эфрон была арестована 27 августа 1939 г., осуждена Особым совещанием по статье 58-6 (шпионаж) на 8 лет исправительно-трудовых лагерей, вышла на свободу 27 августа 1947 г.

67 С 1948 г. А.С.Эфрон преподавала графику в Художественном училище в Рязани.

68 В 1955 г. последовала реабилитация А.С.Эфрон за отсутствием состава преступления.

69 В РГАЛИ хранится рукопись воспоминаний Н.П.Гордон об А.С.Эфрон и 115 писем Ариадны Сергеевны к Н.П. и И.Д. Гордонам за 1949–1975 гг.

Публикация, предисловие и примечания Л.Н.Бодровой

Константин Михайлович Симонов. 1973. РГАЛИ

Константин Михайлович Симонов. 1973. РГАЛИ

К.М.Симонов с В.В.Серовой и ее сыном Толей. [1943]. РГАЛИ

К.М.Симонов с В.В.Серовой и ее сыном Толей. [1943]. РГАЛИ

Константин Симонов. [1941]. РГАЛИ. На обороте дарственная надпись: «Дорогая Нина Павловна! Такой шпаною я был буквально накануне нашего с Вами знакомства. А каким потом приличным человеком стал — только подумайте! А все — Вы! Ваш Симонов К.1.XI.66»

Константин Симонов. [1941]. РГАЛИ. На обороте дарственная надпись: «Дорогая Нина Павловна! Такой шпаною я был буквально накануне нашего с Вами знакомства. А каким потом приличным человеком стал — только подумайте! А все — Вы! Ваш Симонов К.1.XI.66»

На Буйническом поле под Могилевом. Слева направо: М.А.Келлерман, М.М.Шапиро, Е.А.Кацева, С.Г.Караганова, Н.П.Гордон, Маша Симонова, Л.И.Лазарев, М.И.Алигер, Б.С.Ласкин, Алексей Симонов, Л.А.Жадова, Катя Симонова, В.В.Медведев, Е.З.Воробьев, Д.И.Ортенберг, Т.Л.Аверьянова, А.Н.Поцелуев. 26 ноября 1980 года. РГАЛИ

На Буйническом поле под Могилевом. Слева направо: М.А.Келлерман, М.М.Шапиро, Е.А.Кацева, С.Г.Караганова, Н.П.Гордон, Маша Симонова, Л.И.Лазарев, М.И.Алигер, Б.С.Ласкин, Алексей Симонов, Л.А.Жадова, Катя Симонова, В.В.Медведев, Е.З.Воробьев, Д.И.Ортенберг, Т.Л.Аверьянова, А.Н.Поцелуев. 26 ноября 1980 года. РГАЛИ

Нина Павловна Гордон в секретариате М.Е.Кольцова («Жургаз»). 1935. РГАЛИ

Нина Павловна Гордон в секретариате М.Е.Кольцова («Жургаз»). 1935. РГАЛИ

Н.П.Гордон с мужем И.Д.Гордоном в Кургане. 1944. РГАЛИ

Н.П.Гордон с мужем И.Д.Гордоном в Кургане. 1944. РГАЛИ

Михаил Кольцов. [1930-е годы]. РГАЛИ

Михаил Кольцов. [1930-е годы]. РГАЛИ

К.М.Симонов в Армении. [1940-е годы]. РГАЛИ. На обороте паспарту: «В правом углу, внизу была надпись К.М.Симонова (выцвела): “Дорогой Нине Павловне от ее бывшего шефа, ныне одинокого, как этот остров. К.Симонов. 1942–1952”. (Я собиралась уезжать в Красноярск к мужу. Н.Гордон)»

К.М.Симонов в Армении. [1940-е годы]. РГАЛИ. На обороте паспарту: «В правом углу, внизу была надпись К.М.Симонова (выцвела): “Дорогой Нине Павловне от ее бывшего шефа, ныне одинокого, как этот остров. К.Симонов. 1942–1952”. (Я собиралась уезжать в Красноярск к мужу. Н.Гордон)»

Страница из воспоминаний Н.П.Гордон «Разные записи о К.М.Симонове». [1980–1981]. Автограф. РГАЛИ

Страница из воспоминаний Н.П.Гордон «Разные записи о К.М.Симонове». [1980–1981]. Автограф. РГАЛИ

На 70-летнем юбилее Н.П.Гордон. 20 марта 1978 года. В рабочем кабинете К.М.Симонова (ул. Черняховского, д. 2, кв. 1). РГАЛИ

На 70-летнем юбилее Н.П.Гордон. 20 марта 1978 года. В рабочем кабинете К.М.Симонова (ул. Черняховского, д. 2, кв. 1). РГАЛИ

Н.П.Гордон. 1965. Фото Я.Н.Халипа. РГАЛИ

Н.П.Гордон. 1965. Фото Я.Н.Халипа. РГАЛИ

Корней Чуковский со своим читателем Ваней Мятой в гостях у М.Е.Кольцова («Жургаз»). На втором плане справа Н.П.Гордон. [1930-е годы]. РГАЛИ

Корней Чуковский со своим читателем Ваней Мятой в гостях у М.Е.Кольцова («Жургаз»). На втором плане справа Н.П.Гордон. [1930-е годы]. РГАЛИ

Под Рязанью (Солотча). Слева направо: И.Д.Гордон, Н.П.Гордон и Ариадна Эфрон. Лето 1948 года. РГАЛИ. На обороте помета Н.Гордон: «Когда Аля жила у нас в Рязани после лагерей. Н.П.»

Под Рязанью (Солотча). Слева направо: И.Д.Гордон, Н.П.Гордон и Ариадна Эфрон. Лето 1948 года. РГАЛИ. На обороте помета Н.Гордон: «Когда Аля жила у нас в Рязани после лагерей. Н.П.»

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru