В.Шудибиль

Злая песенка и ее героиня

В папке со старыми бумагами, среди писем, записок, черновиков Вяч. Иванова, С.Городецкого, Г.Чулкова, М.Кузмина, И.Северянина, К.Бальмонта, оказался пожелтевший листок бумаги с водяным знаком, изображающим скачущего с мечом всадника и видимым на просвет под ним названием финской фирмы «Kummene». На отпечатанном на этой бумаге бланке «Петровского театра под упр. М.Н.Нининой-Петипа. Тел. 3-26-42. Москва_____________191 г.» чуть выгоревшими черными чернилами, четким, разборчивым почерком, по старой орфографии записаны пять строф, во многом совпадающих с текстом песни Александра Вертинского «Трефовый король». Здесь же стихотворение названо «Злая песенка» и имело посвящение: «М.Л.Юрьевой». Автор не обозначен, дата отсутствует. Вот этот текст, печатающийся по современной орфографии с сохранением особенностей автографа.

Так недолго Вы были моей Коломбиною
Вы ушли с представителем фирмы Одоль
Далеко далеко в свое царство ослиное
Вас увозит навеки Трефовый Король
*
Ну конечно, Пьеро не присяжный поверенный
Он влюбленный бродяга лунных зевак
И из песен его, даже очень умеренный
Все равно не сошьешь горностаевый сак
*
А Трефовый Король, — человек с положением
Он богат и воспитан и даже красив…
Недалекий немножко… за то без сомнения,
Господин своих слов и почти не ревнив.
*
Говорят, у него под Тифлисом имение
Впрочем это неважно, а главное то,
Что нельзя-же всю жизнь из за лунного пения
Не иметь бриллиантов, эспри и манто.
*
Надо быть Коломбиной!.. прощайте последняя
Поцелуй Вашим мыслям! Да здравствует боль.
Буду петь как всегда свои лунные бредни я
Ну а Вас – успокоит Трефовый Король!..

Сопоставление с известным текстом песни «Трефовый король» показывает более двух десятков разночтений (морфологических, синтаксических, пунктуационных). Есть среди них и существенные. Возможно, это кем-то измененный текст известной песни. Судить о его генезисе мы можем лишь по косвенным признакам.

Научного графологического анализа рукописи «Злой песенки» мы не проводили, но визуальное сравнение с некоторыми автографами А.Вертинского позволяет предположить, что это его рука.

Для того чтобы разобраться с этим любопытным автографом, необходимо обратить внимание на то, что в статье «Ахматова и Гоголь» в книге «Литература—реальность—литература» (Л., 1981) Д.С.Лихачев остроумно назвал «литературоведческие улики», т.е. «мелкие и, казалось бы, случайные детали, которые, однако, при установлении влияний, заимствований или использований всегда наиболее показательны и доказательны».

Шапка бланка Петровского театра, на котором записано стихотворение, резко перечеркнута красным карандашом. Видимо, текст писался не в Москве, где в маленьком трехсотместном театрике на Петровских линиях в 1915–1917 годах блистала звезда «печального Пьеро» — Александра Вертинского. Театр этот организовала бывшая актриса и талантливый антрепренер Мария Николаевна Нинина-Петипа, приехавшая в Москву с Дальнего Востока, где в разных городах создала несколько очень хороших театральных трупп. Первые профессиональные шаги Вертинского и его настоящий успех, безусловно, связаны с Петровским театром и его хозяйкой. «В одно лето, — вспоминал А.Н.Вертинский в своей книге «Дорогой длинною», — мы с нашим театриком, который держала добрейшая Марья Николаевна Нинина-Петипа — бывшая актриса, происходившая из славной театральной династии Петипа (она была правнучкой знаменитого балетмейстера М.И.Петипа и внучкой актера М.М.Петипа. — В.Ш.), отправились на гастроли в Тифлис…»

В эти годы в теплую Грузию из холодной, голодной, опасной революционной России перебралось множество писателей, поэтов, актеров, художников, музыкантов. С.Городецкий играл тогда одну из ведущих ролей в культурной жизни Тифлиса, например, он почти ежедневно печатал колонки и подвалы по искусству в авторитетной русскоязычной газете «Кавказское слово». Известный поэт, конечно, не мог не отметить тифлисский успех Вертинского и написал запомнившиеся артисту слова о его песенке «Кокаинетка»: «Я еще не знаю, что лучше — некрасовское “позовём-ка её, да расспросим” или его (Вертинского. — В.Ш.) “и ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы!”».

Критик имел в виду окончание песенки:

Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой
И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы!

С.Городецкому не мог не импонировать образ грустного Пьеро, принятый на эстраде молодым Вертинским. Он, конечно, восходил не столько к маскам commedia dell, arte, сколько к произведениям старшего друга и учителя Городецкого Александра Блока, его пьесе «Балаганчик», которую Вертинский даже как-то пытался поставить в Москве в качестве режиссера. Именно в те, первые послереволюционные годы Городецким владела идея «Арлекиниады». Даже анализируя в «Кавказском слове» поэму «Двенадцать», он рассматривал ее трагический любовный сюжет с точки зрения триады: Пьеро—Коломбина—Арлекин.

А когда Советскую Россию вскоре охватил страшный голод, С.Городецкий, хороший художник, создал

в Баку цикл плакатов, призывающих помогать голодающей России. Героями этих плакатов стал неожиданно для многих именно страдающий Пьеро. За маской этого плакатного Пьеро видится и трагический облик Вертинского с его печальными песнями. Видимо, в 1918 году в Тифлисе написал Вертинский «Злую песенку», позже переименованную в «Трефовый король», где бедный Пьеро теряет свою Коломбину, и первоначальный текст передал Городецкому. Тему «печального Пьеро», покинутого коварной Коломбиной, С.Городецкий продолжал развивать и в собственной поэзии — и не без влияния А.Вертинского. Несомненно, с оглядкой на его «песенки» Городецкий пишет в 1924 году романс «Черный флаг» (музыка Б.Прозоровского):

Был вечер жуткий и морозный,
Жемчужный снег звенел, летя,
Когда, маня улыбкой ложной,
Она покинула меня.
Я ненавижу Коломбину,
Изменницу я не люблю.
Я сердце от нее отринул,
Я навсегда ее покинул <…>

Перекличка с темами Вертинского здесь очевидна.

У «Злой песенки», как мы уже отмечали, было посвящение — «М.Л.Юрьевой». Но оно резко вычеркнуто тем самым красным карандашом, что и название Петровского театра. Известно, что к балерине М.Л.Юрьевой обращено несколько песен А.Вертинского. Видимо, в 1917–1918 годах был увлечен он ею не на шутку. Слова: «Посвящается изумительной танцовщице М.Л.Юрьевой» предпосланы, например,в 1917 году песенке «Пес Дуглас»

В нашу комнату Вы часто приходили,
Где нас двое: я и пес Дуглас,
И кого-то из двоих любили,
Только я не знал, кого из нас <…>
Мы придем на Вашу панихиду,
Ваш супруг нам сухо скажет: «Жаль».
И, покорно проглотив обиду,
Мы с собакой затаим печаль <…>

Вертинский нередко имел в виду в своих песнях реальных людей, обыгрывал бытовые ситуации. Безусловно, образы и житейские коллизии были обогащены поэтической фантазией автора. Но всегда в тексте явственно выражено отношение к тому, кому произведение посвящено. Исследователи также точно отметили, что «в песнях Вертинского в качестве программы выступают не только стихотворный текст, но и “заголовок”». Его считают наиболее распространенным способом для раскрытия программных намерений автора. В этом контексте заголовок «Злая песенка» из бумаг С.Городецкого вкупе с позднее снятым посвящением «М.Л.Юрьевой» говорит о многом. В связи с этим посвящением стоит привести цитату из воспоминаний А.Вертинского «Дорогой длинною»: «А в Москве жить становилось все труднее… Исчезли сахар, белый хлеб. Пить приходилось чуть ли не денатурат. Ничего нельзя было достать за все мои деньги. А тут я еще, как назло, влюбился в одну балерину. Балерина была талантлива, но злая, капризная и жадная невероятно. С большими усилиями, благодаря своему имени и гонорарам, я доставал ей все, что было возможно, — духи, одеколон, мыло, пудру, шоколад, конфеты, пирожные. “По знакомству” мне давали все. Я покупал ей золотые вещи, материалы для платьев — шелк и шифон, бархат и кисею… Все это она принимала как должное, но всего этого ей было мало. Танцует она, например, в “Эрмитаже”. Я захожу к ней за кулисы. Смотрю, она “вытрющивается” перед каким-то невзрачного вида посетителем. (Трефовый король? — В.Ш.)

— Что это за тип? — спрашиваю я. — И чего вы так перед ним выворачиваетесь?

— Он мне обещал принести одеколон, — говорит она.

— Ничтожество! — в бешенстве кричу я. — Я ведь только сегодня утром прислал вам ящик от “Ралле”, где этого одеколона пять флаконов, и духи, и пудра, и мыло.

Она пожимает плечами. Ей мало этого!»

Далее Вертинский называет имя этой балерины: «Муся».

М.Л.Юрьевой посвящены еще несколько произведений Вертинского, далеко не таких разяще обидных, как «Злая песенка». Это песни — «О шести зеркалах» и печальная «Аллилуйя»:

Ах, вчера умерла моя девочка бедная,
Моя кукла балетная в рваном трико.
В керосиновом солнце закружилась, победная,
Точно бабочка бледная, — так смешно и легко.
Девятнадцать шутов с куплетистами
Отпевали невесту мою.
В куполах солнца луч расцветал аметистами.
Я не плачу! Ты видишь? Я тоже пою! <…>
Упокой меня, Господи, скомороха смешного,
Хоть в аду упокой, только дай мне забыть, что болит!
Высоко в куполах трепетало последнее слово
«Аллилуйя» — лиловая птица смертельных молитв.

Видимо, что-то кроме жгучей обиды осталось в душе артиста от этого романа, и в конечном варианте он поменял злое название песни на более нейтральное и снял посвящение — «М.Л.Юрьевой». А свидетельством душевных переживаний остался вот этот пожелтевший листок — бланк Петровского театра с неподписанным текстом. Все это, конечно, лишь предположение — справедливое, если автограф принадлежит Вертинскому, что требует дальнейшего исследования.

Мы достоверно знаем лишь еще об одной встрече С.М.Городецкого с А.Н.Вертинским — уже после возращения артиста на родину из эмиграции. Городецкий рисовал его 19 декабря 1945 года на концерте в Музыкальном театре им. К.С.Станиславского и В.И.Немировича-Данченко и, наверное, вспоминал молодость и несчастного Пьеро, который когда-то пел, обращаясь к М.Юрьевой:

И не видит никто, как с тоскою повенчанный,
Одинокий, как ветер в осенних полях,
Из-за маленькой, злой, ограниченной женщины
Умираю в шести зеркалах.

Дальнейшую судьбу этой героини песен Вертинского проследить сложно. Видимо, как и А.Н.Вертинский, М.Н.Нинина-Петипа, многие другие балетные, оперные, драматические, эстрадные артисты, она эмигрировала. Следы ее затерялись. Но вот в газете «Русская Америка» № 440 есть строки заместителя директора «Балета Сан-Хосе» Рони Малер (Roni Mahler). Она пишет: «Учила меня танцевать бывшая балерина Большого театра Мария Юрьева… В Нью-Йорке у мадам Юрьевой была своя русская балетная школа. Как лучшую ученицу она рекомендовала меня в Русский балет Монте-Карло, где балетмейстером был Джордж Баланчин». Та ли это Мария Юрьева, «изумительная танцовщица», о которой пел Вертинский? В далекой Америке она вполне могла представить себя солисткой Большого театра. Танцевать и учить балету русские балерины умели, но чтобы жить и делать карьеру, нужен был, как теперь говорят, «бренд». Поэтому и могла «маленькая балерина» назваться на чужбине бывшей солисткой Большого театра, тем более что когда-то назывался он тоже Петровским.