Памяти Д.В.Сарабьянова

Всего немного не дожив до 90-летия, умер выдающийся русский искусствовед, академик РАН, член редакционного совета журнала «Наше наследие» Д.В.Сарабьянов. Четверть века тому назад, на самой заре существования нашего журнала, Дмитрия Владимировича пригласил войти в редакционный совет нового издания Д.С.Лихачев, высоко ценивший работы Сарабьянова, его честный, глубокий и оригинальный взгляд на историю русского искусства и безупречный литературный дар, выразившийся в стиле его искусствоведческих работ.

То было время, когда из безвестности возвращались бывшие в «опале» поэты, писатели, художники рубежа XIX–XX веков и первых десятилетий советской власти. Это была одна из программных задач «Нашего наследия», а для Д.В.Сарабьянова идея возвращения и высвобождения из небытия художников, считавшихся формалистами, стала одной из важных целей его научных работ и принципиальной гражданской позицией ученого-искусствоведа.

К.Петров-Водкин, П.Кузнецов, Р.Фальк, В.Татлин, К.Малевич, В.Кандинский и, конечно, Л.Попова — их и других русских художников, чье искусство было гонимо и незаслуженно отодвинуто на периферию художественной жизни, Д.В.Сарабьянов в своих работах возвращал на свои места в истории русского и мирового искусства.

Он был непревзойденным исследователем и экспертом искусства русского авангарда. Мы помним, как более двадцати лет назад ходили вместе с Дмитрием Владимировичем по залам предаукционной выставки в Лондоне, где готовилась большая продажа картин русских художников-авангардистов начала XX века. Увы, многие из них оказались фальшивками. И установил это Д.В.Сарабьянов, предупредив большой конфуз, который мог ожидать устроителей аукциона, если бы он состоялся.

Искусством русского авангарда рубежа веков не ограничивался круг научных интересов и работ Д.В.Сарабьянова. Проблемы взаимоотношения живописи, литературы, философии, взаимодействия русского искусства с искусством Западной Европы, искусство модерна — это, конечно, весьма поверхностная схема его искусствоведческих штудий. Это подтверждает самый краткий, выборочный список его статей и книг: «Образы века», «Русские живописцы начала XX века», «Русская живопись конца 1900-х – начала 1910-х годов», «Россия и Запад: историко-художественные связи. XVIII – начало ХХ века», монографии о И.Репине, В.Серове, П.Федотове, Р.Фальке, П.Кузнецове, М.Врубеле, О.Кипренском, Л.Поповой (совместно с Н.Адаскиной), К.Малевиче (совместно с А.Шатских).

То, что отличает настоящего ученого от начетчика, в том числе и в науках гуманитарных, — это постоянное развитие и умение «уйти в сторону», взглянув на сферу своих интересов как бы «сбоку». Д.В.Сарабьянов был одним из немногих наших искусствоведов, который не боялся это делать, и потому его книги и статьи так актуальны и интересны. Они далеки от сухого академизма, написаны свободно и талантливо.

В последние годы Д.В.Сарабьянов издал несколько очень любопытных поэтических сборников. Он присылал их нам, и мы с удовольствием читали неожиданные стихи мэтра искусствоведения, фронтовика, прошедшего войну и смотревшего в лицо смерти. Как-то в «Нашем наследии» на одной из открывающихся выставок мы говорили с Дмитрием Владимировичем о его стихах, и на слове о том, что в них ощущается какая-то хрупкость и в то же время достоинство и сила мысли, он сказал, что, конечно, он не поэт в самом высоком значении этого слова, т.е. не пророк, как например Блок, но именно в поэзии он стремится выразить свою житейскую, человеческую позицию. «Я ведь и на войне стихи писал», — как-то смущенно сказал Сарабьянов.

Склоняя головы перед памятью Д.В.Сарабьянова, мы публикуем несколько стихотворений из его последней поэтической книги.

***

Я снова думаю о жизни вечной,

Вопрос все тот же: быть или не быть,

Стремиться к этой станции конечной

Иль без надежды вовремя почить?

Во-первых, «вовремя» не получилось.

Не начинать же путь с конца назад

И повторять все то, что приключилось

Давно — полсотни лет тому назад.

А во вторых, пойди пойми отсюда,

Что значит вечность. В чем ее секрет.

Здесь кажется, что вечность — это чудо.

Окажется, что чуда вовсе нет.

Уразумев, где хуже и где лучше,

Ходи, как Агасфер, моли о смерти

У той, что судьбами, как хочет, вертит,

Завидуй всем, не ждущим райской кущи.

В загробном бытии конца не будет.

Тогда сомненье есть в его начале.

И хорошо бы было, если б люди

За все эти дела не отвечали.

Незнание того, что будет с нами,

Дано нам свыше, чтоб мы предпочли

Познанью веру и притом учли,

Что веры мы должны добиться сами.

2008–2010

***

Подряд две ночи снился сон —

Не продолженье — повторенье.

Не молодые мать с отцом,

Не правнук с миленьким лицом,

Хоть и испачканным вареньем.

Во сне я время догонял.

Мне это сделать полагалось

До трех утра. Но оставалось

Так мало силы у меня

И воли к жизни было мало.

А время, свернутое в круг,

Как шланг, уже спустивший воду –

В заросший и заснувший пруд

Или в траву, иль под колоду,

Лежит в кустах, не шевелясь,

В зеленой гуще щавеля.

Оно проделало свой путь,

Пространство мира протаранив,

И отдыхает где-нибудь,

Где ни попало, без охраны,

Мечтая, хоть на миг, заснуть.

Я вдруг наткнулся на него,

Но поначалу я не понял,

Что это время моего

Уже грядущего покоя.

Не зря оно в траве лежит,

Здесь — у проселочной дороги.

И мне, пожалуй, надлежит

Протягивать больные ноги.

Октябрь 2010

***

Как жаль, что лишь неделю был я слесарем

Пред самым поступлением в ИФЛИ.

Как хорошо, что не родился кесарем,

Не воевал за клок чужой земли.

Как жаль, что я не поработал дворником,

Что не пришлось размашистой рукой

Мне чистить переулочки и дворики,

Сменив седых, идущих на покой.

Когда косил траву, я познавал, как сладок

Крестьянский труд и как он сердцу мил.

И хоть мою науку ждал упадок,

Профессию я не переменил.

И вдруг под старость, поборов упорство,

Я занят не наукой – стихотворством.

И в результате потерял профессию.

От этого не грустно и не весело.

Февраль 2011

***

Лёле

Мы сполна оплатили с тобою проезд и туда и обратно.

Дальше некуда ехать, лететь и бежать.

Нам осталось смотреть друг на друга, мечтать, раздражать, обожать,

Вспоминать все, что быстро ушло и, казалось бы, безвозвратно.

Этим всем улетевшим, ушедшим, уплывшим

Мы платили. Но ныне оно вдалеке.

Вместе с тем вряд ли можно назвать его бывшим.

Оно в памяти, в сердце, в груди и в руке.

А посмотришь в глаза, что дарованы небом и Богом,

В них в ответ иногда загорается искра.

И в душевной глуши, каковую я прежде от страха не трогал,

Бьется молодо сердце — и громко и быстро.

Ты лови эту искру и сам от нее возгорайся,

Сбереги её луч, её свет и тепло,

Восприми этот свет как небесный и райский.

От него на душе и легко и светло.

Январь 2012

***

«А сколько лет тебе? Скажи, старик».

«Вот скоро будет восемьдесят девять».

«А волосы свои — или парик?»

«Свои. Их мало. Что ж тут будешь делать?

Но лысина мне парика милее.

От парика я пуще постарею».

«Скажи — зачем живешь, чего ты ждешь,

Какие на судьбу имеешь виды?

Рисуешь, пишешь, что-то создаешь?»

«Не создаю, не плачу, не пою,

Но на судьбу я не держу обиды.

Живу, чтобы дождаться панихиды.

А сколько ждать — никто не говорит.

Считают все, что знает лишь Всевышний.

Он ведает, что я давно уж лишний,

Но даже пальцем не пошевелит.

А я молчу и спорить не хочу.

Еще вопросы есть? Ведь мне пора

Помойку вылить в грядку из ведра,

Сложить на полку чистую посуду

И отключить расстроенный рассудок».

Июль 2012