В.Енишерлов

Чистая душа и точная линия Вано Ходжабегова

В 1918 году в Тифлисе, где собрались бежавшие от революционного террора, голода и разрухи сотни представителей творческой интеллигенции — поэты, художники, композиторы, актеры, музыканты, создалась совершенно особая художественная атмосфера. Столица благословенной теплой Грузии, давшая приют московским и петербургским беженцам, превратилась на время в европейский культурный центр, своего рода маленький Париж. Среди многочисленных художественных кружков, салонов, поэтических объединений, театров, лекториев, издательств, газет, журналов своей серьезностью, широтой охвата тем, глубиной, разнообразными культурными начинаниями выделялся журнал «Ars», издателем которого была Анна Антоновская, в будущем достаточно известная советская писательница (роман «Великий Моурави»), а редактором поэт-акмеист, друг А.Блока, Н.Гумилева, С.Есенина Сергей Городецкий, ставший в эти годы одним из лидеров художественной, интеллектуальной жизни Тифлиса. В редакционной статье, опубликованной в первом номере «Ars,a», издатель и редактор заявили о принципах своего издания: «В смысле эстетических верований мы будем держаться основного русла нового русского и европейского искусства. Оно определилось в России журналами “Мир искусства” и “Золотое руно”, заменяя лабораторную узость последних более пространным горизонтом <…> Развалины Ани и фрески Заремы, скульптуры Ахтамарского монастыря или современная школа грузинских символистов — все равным образом входит в круг нашего внимания». При редакции журнала «Ars» организовали так называемый Артистериум, находившийся на Головинском проспекте. В лекториуме Артистериума читали лекции и вы­ступали Г.Робакидзе, С.Городецкий, П.Яшвили, Т.Табидзе, поэты и музыканты. С начала существования Артистериума стали проходить художественные вы­ставки, которые организовывала выставочная секция и секция изучения памятников и быта старого Тифлиса. В тифлисской газете «Республика» 28 марта 1918 года о выставочной деятельности Артистериума писали: «В секции III (выставки) Артистериума предположен целый ряд выставок. Первой откроется выставка карикатур <…> Затем намечены выставки “Старый и новый Тифлис”, “Древности Грузии” <…> весенний салон журнала “Ars” при участии всех художников Тифлиса». Именно в Артистериуме по инициативе С.Городецкого были выставлены посвященные старому Тифлису рисунки и акварели самобытного тифлисского художника Вано Ходжабегова.

Совершенно очевидно, что два талантливых народных художника-самоучки олицетворяли художественную жизнь Тифлиса в начале XX века. Это, конечно, во-первых, наивный и прекрасный грузинский мастер Нико Пиросмани. Его вывески и панно на клеенках, украшавшие тифлисские духаны и торговые лавки, выполненные с поразительной непосредственностью, свободой и фантазией, оставляют неизгладимое впечатление. При всей трагичности жизни Пиросмани его творческому наследию повезло. В 1910-х годах его «открыли» футуристы — поэт Илья и его брат художник Кирилл Зданевичи, близкие Михаилу Ларионову и М. Ле-Дантю. Они стали собирать клеенки Пиросмани, выкупая их у хозяев духанов и лавочек, устраивали его выставки — и не только в Тифлисе. Тем самым они буквально спасли самобытное творчество грузинского гения от уничтожения и забвения, открыв на его живопись глаза даже далеким от искусства современникам.

Судьба произведений другого талантливого тифлисского художника-графика Вано Ходжабегова более печальна, хотя он создал целую изобразительную энци­клопедию типов, быта и нравов старого Тифлиса. Конечно, небольшой рисунок, даже самый талантливый, блестящий и точный, не столь репрезентативен, как масляная живопись. Нужна некая подготовка и особое внимание, чтобы понять мелодию линий, проникнуть в замысел автора, насладиться, наконец, гармонией рисунка. Искусствовед Тельман Зурабян, разместивший в интернете на сайте «ARTinvestment.RU» содержательный очерк о Вано Ходжабегове «Вано-джан!», цитирует в нем некоего американского журналиста и искусствоведа С.Лорелли, который, побывав на посмерт­ной выставке Вано Ходжабегова, устроенной армян­ской общиной в 1931 году в США, так выразил свое впечатление от работ недавно ушедшего из жизни тифлисского художника: «Я был поражен самобытным величием таланта. Трудно поверить, что такими простыми средствами — обыкновенным карандашом и листом бумаги — можно создать шедевры, один другого превосходнее, воссоздающие с удивительной реальностью и душевной глубиной целый мир человеческих переживаний и эмоций». Выставку соотечественника в США посетил знаменитый Арчил Горки, который, войдя в зал и не зная, что сказать, изумленный, опустился на колени. Позже он заметил, что в работах Вано «проглядывала чистая душа».

Нищий, вечно нуждающийся художник ходил по улицам Тифлиса, наблюдал за чужой, манящей, загадочной жизнью с особым, обостренным вниманием. Он буквально впитывал в себя типы и образы, ловил моментальные впечатления, запечатлевал, отпечатывал в глубине своей непревзойденной художественной памяти, дабы не дать пропасть бесследно во времени и шарманщику, крутящему ручку своего хрипящего инструмента; и торговцам на шумном базаре; и бесшабашным кинто, схватившимся в кулачном бою; и веселым посетителям духанов, услаждающим себя реками кахетинского вина и горами ароматного шашлыка… Художник наслаждался колоритом южного города, в котором кипела жизнь с праздниками и похоронами, кутежами, песнями, звуками бубна и зурны. Он упивался очертаниями крыш и балконов старого Тифлиса, острой архитектурой его древних церквей, светом зажегшихся окон, за которыми текла своя, всегда особая жизнь. Как сыщик, с острой — И.А.Бунин сказал бы — звериной, наблюдательностью, он следил за гуляющими по Головинскому и Михайловскому проспектам, по набережной Куры, стараясь запомнить, понять, войти в суть этих людей, чтобы перенести их образы на бумагу, бегом точной, непрерывной линии воссоздать все виденное. Выдающаяся зрительная память и удивительный талант даны были Ходжабегову — ведь работал он обычно над своими рисунками по вечерам, вспоминая увиденное и пойманное за день. Кто-то точно назвал его самоучкой с исключительной художественной памятью, нарушавшим все правила рисования и создававшим шедевры.

В листах Ходжабегова сохранилась во всей ее полноте и прелести культура Тифлиса — изысканная и утонченная, веселая и печальная, иногда даже несколько вульгарная, но никогда не пошлая и низкая. Это совершенно особый Тифлис, который мы уже никогда не увидим, но отголоски которого еще можно представить, несмотря ни на что, на некоторых улицах, дворах и балконах старого, нависшего над быстрой Курой города.

Вот как описывает старый Тифлис и его обитателей А.Н.Бекетов, в молодости преподававший в 1-й тифлисской гимназии, в своих «Очерках Тифлиса и его окрестностей»: «… Бросим взгляд на самый Тифлис. Майдан и армянский базар, с выходящими на них переулками и темными рядами, всего более характеризуют его,как азиатский город, не говоря о Авлабаре, представляющем нечто вроде Калькутты или Каира. Майдан, или татарский базар, есть тесная площадь, постоянно набитая народом. <…> Тут представители разнообразного населения Тифлиса: татары в рыжеватых шапках и бурках, с черными, седыми, красными и белыми бородами; дородные армяне с наклонными шеями в чистых чухах и московских картузах; молодцеватые грузины, перетянутые, часто засаленные и оборванные, с шапками, заломленными набекрень; кабардинцы, дико смотрящие исподлобья и продающие оружие и бурки; мулла в белой чалме; персияне с красными ногтями, в аршинных шапках и широких кафтанах, на ногах у них пестрые носки и маленькие туфли, надетые на одни только пальцы. Тулукчи (водовозы) и работники в валяных конических колпаках; рачинцы, муши (носильщики) в папанаки, греки в красных фесках, пестрых небольших чалмах, куртках и синих шальварах. Хевсур со щитом и луком пробирается также сквозь толпу; мелькает круглая шляпа европейца; извозчик кричит во все горло: кабарда (по-грузински: берегись), то же взывает всадник, которого лошадь машет головою, прыгает, садится назад и бряцает посеребренными побрякушками сбруи. Тянутся двухколесные арбы, да какие разнообразные <…> Из переулка, ведущего на мост, выступает караван верблюдов: вожатый татарин тянет первого из них за ноздри веревкою; верблюд жалобно рычит, машет косматой головой, загибает шею назад, лениво опускается на колени. Тут же идет из Эривани персидский караван на вьючных лошадях, стройных, хотя малорослых. Особенно красивы их головы. Все они обвешаны кистями, бубенчиками и колокольчиками <…> Вы входите на армянский базар — длинную, узкую и кривую улицу, где все дома построены на грузинский лад, то есть без крыш, и заняты открытыми лавками и мастерскими <…> Продавцы кричат во все горло, немилосердно стучат весами, отвешивая на одной и той же чашке мед, персики, сыр, масло, сметану, и все это прямо на железе или на меди: оберточной бумаги не употребляется <…> На крышах домов гнездятся группы женщин в белых чадрах или катибах (куцавейках) <…> Хороши также здешние нищие; вот идет человек почти нагой, он дряхл, как Сатурн, лицо его энергично не менее бронзовых изображений этого бога, если бы еще Сатурну прибавить серебряную бороду и усы. Вместо платья он закрыт полосатым ковром желтого и красного цвета».

Именно этот Тифлис, так ярко и сочно запечатленный в слове, рисовал всю свою жизнь Вано Ходжабегов, завороженный своим родным городом, кипением его жизни, артистичностью тифлисцев, вечных и столь разных героев его точного карандаша. Но в его рисунках было еще одно, очень важное качество — это добрый, теплый юмор, придающий листам Ходжабегова совершенно особую остроту и привлекательность. Иногда юмор художника доходил до гротеска, выражавшего отношение автора к тому или иному персонажу. Конечно, Ходжабегов не банальный бытописатель. Его рисунки исполнены фантазии и выдумки, но истоком их служил обыденный, жизненный, окружающий его материал. Просто он видел глубже и точнее, чем погруженный в быт обыватель, и стремился показать зрителю то необычное, привлекательное, что скрывается в простой жизни и чего человек в спешке и суете своей обычно не замечает. Линия Вано открывала чудеса, питаемая фантазией и проницательностью автора.

Поразительно и странно, что Нико Пиросмани, который, как писал поэт: «На стенах духанов старых // Пиры и битвы рисовал», и Вано Ходжабегов, живя в одном южном городе, где, кажется, все друг друга знают, никогда не встречались. Безусловно, они ходили по одним и тем же улицам, пили вино в одних и тех же духанах, но не знали друг друга. А ведь судьба решила так, что именно им, двум художникам-самородкам, дано было раскрыть душу старого Тифлиса в их самобытном творчестве. Вряд ли стоит, как то бывает в искусствоведческой литературе, говоря о живописи Пиросмани, тут же вспоминать картины французского художника, таможенника А.Руссо, а о линии Ходжабегова говорить, что она сродни рисунку А.Модильяни. Они абсолютно самодостаточны, эти два тифлисских художника, и полноправно заняли место в истории мирового изобразительного искусства. И это место столь высоко и значимо, что позволяет говорить о двух высоких грузинских талантах, олицетворяющих в своих картинах и рисунках целую эпоху. Она ушла безвозвратно, пафос ее утерян, но остались картины и рисунки, наслаждаясь которыми люди еще долгие, долгие годы будут погружаться в чудный романтический мир старого Тифлиса.

Вано Ходжабегов был на 13 лет моложе Нико Пиросмани. Он родился в бедной семье тифлисского чувячника Геворка Ходжабегяна 15 января 1875 года. Пятый мальчик, пятый ребенок в семье. Крестили его в армянской церкви и нарекли Ованесом. Жизнь семьи была трудовая и трудная. Уже в семь лет отец отдал Вано в ученье к его старшему брату Гаспару в мелочную лавку на Головинском проспекте. Поначалу в обязанности мальчика входило скручивать кульки из старых газет и журналов. Монотонную работу скрашивали картинки с журнальных и газетных страниц, которые видел и внимательно рассматривал он, готовя новые и новые бумажные кульки. В тоже время перед ним разворачивалась жизнь Тифлиса. Мальчик наблюдал жизнь города, проходящую перед ним. Какие разные, интересные люди заходили в лавку брата. Он впивался взглядом в лица, костюмы, фигуры, бытовые сцены, разворачивающиеся перед ее дверьми на главной улице Тифлиса. А посмотреть было на что. Армен Араратян в статье «Армяне Тифлиса» выразительно пишет о той атмосфере, которая окружала и юного Вано с первых лет его сознательной жизни и которая, без сомнения, сформировала отношение художника к городу и его обитателям: «Тифлисца отличали <…> редкостный артистизм и то специфическое чувство городского патриотизма, ощущения города как части себя и себя как части города, которое способно было соперничать с кровным национальным чувством, а подчас и перевешивать его. Правила гостеприимства, отзывчивости никаким уставом не закреплялись, но соблюдение неписаных законов считалось и считается сейчас делом чести и достоинства. Интересным, веселым и многонациональным был Тифлис. Здесь слились воедино быт и развивающаяся культура многих наций, звучала разная речь. Но он был для всех родным и любимым, тем более для армян, древних и преданных его жителей». Вот в такой обстановке рос и мужал необычно одаренный мальчик, которому было суждено стать народным художником Тифлиса. В 14 лет ему на глаза попалась книга Н.В.Гоголя «Мертвые души» с иллюстрациями А.Агина, поразительная работа, сто рисунков которой стали легендарными и позволили Белинскому назвать Агина «великим художником». Эти рисунки поразили юного Ходжабегова и решили его судьбу. Более он никогда и ни у кого не учился рисованию, хотя дважды пробовал начать обучение в студиях известных тифлисских художников-педагогов Склифосовского и Шмерлинга, безуспешно пытаясь совершенствовать то, что не нуждалось в совершенствовании. Его талант был от природы, рука «поставлена» от рождения. Он был музыкален, любил литературу, когда были деньги — покупал книги. Иногда выпадало счастье пойти в театр или оперу. Тот же Т.Зурабян передает слова искусствоведа Т.Беридзе, автора грузинской монографии о Ходжабегове, которому рассказывал художник Ладо Гудиашвили, знавший и ценивший работы Вано: «Перед поездкой во Францию, я частенько заходил в лавку Вано. Вот кто чувствовал быт старого Тифлиса. Но он знал и классическую живопись, любил беседовать о Рафаэле. При этом так увлекался, что не замечал покупателей». «Вано был приветлив, добродушен, не слишком высокого роста, как это казалось многим (просто хорошего формата), — вспоминал Гудиашвили, — кроткий взгляд, маленькая бородка и чистые, словно прозрачные глаза». Мелкий торговец, швейцар, сторож, даже могильщик — Вано брался за любую работу, чтобы прокормить большую семью — нищий, по сути, художник увековечил образ старого Тифлиса и его обитателей. Сохранился апокрифический разговор В.Маяковского и С.Есенина, случайно встретившихся и проведших день в Тифлисе в 1924 году, через два года после смерти Ходжабегова. «Вот если бы вы видели работы тифлисского художника-самоучки Вано Ходжабегова, — говорил Маяковский Есенину. — Он был дворником и умер у ворот с метлой в руках. Его замечательные рисунки в городском музее. А при жизни он сам продавал их по полтиннику». Так рождалась легенда о художнике, умершем с метлой в руке. Но сама оценка поэтом и художником Маяковским работ Ходжабегова показательна. В мелочных и табачных лавках можно было увидеть его рисунки. Ими любовались, восхищались, рассматривали, улыбались, глядя на сцены, разыгранные на листах бумаги, но почти ничего не покупалось. Такова грустная судьба его работ. Признание пришло поздно, незадолго до смерти, и выставка в секции «Старый Тифлис» Артистериума — один из знаков этого признания.

Пять работ из, видимо, более двух десятков, экспонировавшихся в Артистериуме, сохранились. Все они подписаны художником, большинство датировано 1917 годом, на всех с искрящимся юмором, легкостью и мастерством изображены сцены городской тифлисской жизни. Вот совершенно прелестный рисунок, на котором рукой автора написано: «Старый Тифлис. Мокалаке и сборщик мещанской управы». На рисунке изображен армянин мокалаке (горожанин, мещанин) — ремесленник или торговец, со всех ног улепетывающий от преследующих его городского чиновника-мытаря в форменной фуражке и вооруженного до зубов стражника, сжимающего в левой руке рукоять неправдоподобной сабли, а в правой — огромный пистолет. Сколько страха, неминуемого возмездия в обращенных на преследователей больших выпученных глазах мошенника-мокалаке, которого вот-вот схватит за фалды развевающейся на бегу одежды уже поднятая для возмездия рука чиновника. Как мастерски передал художник стремительное движение трех фигур, буквально летящих, умело вкомпоновав их в небольшой лист бумаги. Вся работа, несмотря на трагичность ситуации для ее главного героя — мокалаке, исполнена с добрым юмором, вниманием к деталям (обратите, например, внимание на загнутые носы щегольских сапог удирающего мокалаке или костюм стражника). И еще — глядя именно на этот рисунок, можно понять, что такое певучая линия Ходжабегова, которой восхищались буквально все, кто видел и изучал его творчество.

Чрезвычайно любопытен рисунок, подписанный В.Ходжабеговым «Тифлис. Хевсуры. На базаре». Трое представителей маленького воинственного горного племени, хевсуры, обитавшие на склонах Кавказского хребта по верховьям Арагвы, спустились в Тифлис, чтобы продать на базаре нескольких овец, привезенных в мешках на трех ослах. Один из горячих горцев уже схватился за кинжал, глядя исподлобья на самодовольного торговца, диктующего свою, конечно, мизерную цену. Поразительно, как точно и в то же время живо передает художник образы хевсуров, всегда, даже во время полевых работ, вооруженных с ног до головы. Вот и на базар в Тифлис они пришли опоясанные кинжалами, с пистолетами за поясами. Замечательно нарисована оригинальная одежда хевсуров — чоха, украшенная типичным зигзагообразным орнаментом, их барашковые шапки и шерстяная обувь. Весь рисунок, изображающий сцену на базаре — столкновение вольных горцев с самовлюбленными горожанами-торговцами, очень красив и, как сейчас бы сказали, кинематографичен. Вся мизансцена выстроена мастерски, и если это интуиция художника, то интуиция высокого таланта. Такие листы надо рассматривать долго, и всякий раз зрительно будет открываться в них нечто новое, неожиданное и интересное. Ошибкой было бы увидеть в этом рисунке лишь этнографический подтекст, каждый персонаж наделен в нем своим характером, психологически интересен и достоверен.

Из пяти известных нам листов Вано Ходжабегова, сохранившихся от выставки в Артистериуме, три выполнены акварелью. Возможно, они были подготовлены специально для экспозиции. Как пишут почти все исследователи, в технике акварели художник работал не часто и был в ней менее успешен, чем в карандашном рисунке. Однако тифлисские сцены — «Встреча Нового года», «На улице старого Тифлиса» — эти акварели Ходжабегова несомненно хороши. Они несут печать той самой острой наблюдательности, юмора, свободы, непосредственности и точности, которые так привлекают в работах Ходжабегова. В то же время надо прислушаться к мнению одного из авторов, который писал, что у Ходжабегова «линия поет. Именно линией он создавал шедевры». Авкварели Вано, замечал он, холоднее и проигрывают рисункам.

Может быть, и так, но это уж точно не относится к акварели «Старый Тифлис. Кулачный бой», помеченной 1917 годом. Двое бородатых, живописных, мощных кинто сошлись на радость зрителям в бою на кулаках. Это было одно из любимых развлечений тифлисцев в былые времена. Ходжабегов любил и умел рисовать кинто, веселых и энергичных представителей низшего класса армянского населения, торговцев вразнос, содержателей духанов, лавок, харчевен. Кинто среди тифлисцев выделялись и внешним видом, и свободным поведением, были не прочь обмануть, обвесить, обмерить. Веселая предприимчивость выделяла этих своеобразных людей. «Они были в большой моде, — пишет один из исследователей истории старого Тифлиса, — вели кулачные бои, пользующиеся огромной популярностью у городских жителей, обладали притягательными человеческими свойствами». Видимо, это делало их любимыми героями истинно народного художника Вано Ходжабегова. Какие замечательные костюмы у героев акварели «Кулачный бой» — широкие шаровары, необычные пояса, мягкие сапоги, мелькают в воздухе мощные кулаки, из открытых ртов вырываются устрашающие звуки, позы бойцов свободны, каждый готов нанести противнику удар и защититься от него. Поистине, «есть упоение в бою». Но с каким добрым юмором пишет своих героев художник. Он бесконечно любуется ими и знает, что после боя, казалось бы, не на жизнь, а на смерть, они пойдут вместе со зрителями в духан и отметят свой поединок не одним литром кахетинского и ароматным шашлыком, который по-настоящему умели делать только в старом Тифлисе.

Целый мир, заключенный в понятии «Старый Тифлис», открывал в своей графике народный — по сути, а не по званию — художник-самоучка Вано Ходжабегов. Через три года после его смерти стихотворение «Прощание со старым Тифлисом» написал поэт Иосиф Гришашвили. В поэзии воскресали уходящие черты «фантастического города», знакомые нам по листам Ходжабегова:

Ты прочитал иероглифы,

И хроники тебе дались,

А видел ли, какой олифой

Старинный выкрашен Тифлис?

Блуждая в грязных Сирачханах,

Былого ярком очаге,

Дивился ль бурдюкам в духанах

И чианурам и чарге?

И если к древностям забытым

Я нежности тебе придам,

Легко поймешь, каким магнитом

Притянут я к его вратам <…>

Вот зрелище — глазам раздолье!

Но и следов уж не найти

Ковровых арб на богомолье

С паломниками на пути.

Вино на кладбище не льется,

Оборван на платке гайтан,

О чоху черную не трется

К дверям привязанный баран.

Исчез кулачный бой, амкары,

Игра в артурму, плясуны.

Все это — достоянье старой,

Давно забытой старины <…>

Старинный мой Тифлис, не надо!

Молчу, тут сил моих предел.

Но будь в преданье мне в отраду

Таким, как я тебя воспел.

(Перевод Б.Пастернака)

Прах воспевшего старый Тифлис, наверное, в тысячах рисунков, из которых, увы, дошла до нас малая часть, Вано Ходжабегова захоронен в Пантеоне тифлисских деятелей армянской культуры в Тбилиси.

Те его рисунки и акварели, что сохранились, находятся в музеях Грузии, картинной галерее Армении. Как ко многим великим художникам, признание пришло к Ходжабегову слишком поздно.